Текст книги "Великие завоевания варваров. Падение Рима и рождение Европы"

Но как нам связать описанные Аммианом миграционные феномены с закономерностями, свойственными массовому переселению людей в современном мире? С одной стороны, масштаб и характер миграционных потоков 376 года вполне согласуются с более современными, поскольку, как единогласно утверждают Аммиан и другие наши источники, основная причина, побудившая вестготов двинуться к Дунаю, была политической и негативной. Гунны подрывали стабильность всего северного Понтийского региона, и готы стремились перебраться в более безопасную местность. Как пишет Аммиан, «они [готы] решили, что наиболее подходящим для них убежищем будет Фракия; в пользу этого говорили два соображения: во-первых, эта страна имеет богатейшие пастбища и, во-вторых, она отделена мощным течением Истра от пространств, которые уже были потрясены чужеземными воинами»[174]174
  Аммиан Марцеллин. Деяния. 31.3.8.


[Закрыть]. Судя по формулировке Аммиана, у готов было два основных мотива: все плюсы обитания на территории империи и желание избежать угрозы к северу от Дуная.

Учитывая вторую причину, миграция их была, разумеется, спровоцирована политическими обстоятельствами – другими словами, страхом, – что, как правило, и заставляет большие, смешанные группы людей пускаться в путь: 250 тысяч человек за один месяц в 1994 году в Руанде, больше миллиона за другой. Учитывая сильную политическую мотивацию, масштаб миграции готов в 376 году – это не проблема. Однако их образ действий расходится с современными аналогами в высокой степени организованности, продемонстрированной по меньшей мере тремя крупными скоплениями готов. Это вовсе не отрицает того факта (скорее напротив), что к северу от Дуная хватало беспорядков и хаоса, однако в конечном счете перед римлянами предстали три вполне организованных объединения – обе части расколовшегося племени тервингов и грейтунги. Вот что отличает их от современных примеров. Будем ли мы говорить о Центральной Европе в конце Второй мировой войны или о Руанде и Косове, толпы политических беженцев везде представляли собой одно и то же – многочисленные неорганизованные потоки людей, спасающих свою жизнь. Если мигранты оказывались в лагерях, нередко вскоре появлялись лидеры и определенный уровень организации, но современный мир не знает примеров упорядоченной эвакуации, описанной Аммианом. Стоит ли ему верить?

Я считаю, что стоит. Наблюдаемые контрасты между событиями 376 года и современными примерами массовой миграции обретают смысл, если их рассматривать в контексте соответствующей эпохи. Часть объяснения кажущейся странности тех событий заключается, к примеру, в самой природе угрозы со стороны гуннов, с которой готы столкнулись в 376 году. Вестготов, как правило, изображают в современных исследованиях напуганными беженцами, отчаянно бегущими от орды гуннов, мчащихся по их следу. Более ранние историки дают множество оснований для такой точки зрения, поскольку окружают появление готов на Дунае аурой паники и поражения. Достаточно привести слова Зосима, которые прекрасно выражают основную идею большинства других: «Налетая, бросаясь, своевременно отступая и стреляя со спин своих коней, [гунны] учиняли страшную резню. Поступая так, со временем они довели готов до такого разорения, что выжившие покинули свои дома, оставив их гуннам, и бежали к дальнему берегу Дуная, где молили императора принять их»[175]175
  Зосим. Новая история. 4.20.4–5.


[Закрыть].

Однако подробности, переданные нам Аммианом, рисуют совершенно иную картину. Гунны сначала напали на аланов, ираноязычных кочевников, живших к востоку от готов за рекой Дон. Присоединив к себе часть аланов, гунны вторглись в земли грейтунгов. После долгой борьбы и гибели в бою двух предводителей племени – Эрманариха и Витимера – племя приняло решение отступить на запад. Это привело их на территории, занимаемые союзом тервингов. Затем предводитель вестготов Атанарих двинулся к Днестру, вне всякого сомнения встревоженный в равной степени сообщениями о нападениях гуннов и тем фактом, что у его границ обосновалось многочисленное племя пришлых готов. Внезапный набег гуннов вынудил его отступить к Карпатским горам, где он предпринял попытку создать линию обороны и отстоять свои владения. Изложенные Аммианом сведения не слишком точны с географической точки зрения, однако по ним можно заключить, что в основу оборонительного рубежа Атанариха легли заброшенные римские укрепления, некогда используемые для защиты старой римской Дакии к северу от Дуная (лат. limes transalutanus). Однако последующие набеги гуннов подорвали веру тервингов в мудрость Атанариха и заставили «большинство» из них покинуть своего предводителя и обратиться с просьбой о предоставлении убежища к Римской империи. В этом предприятии к ним присоединились продолжавшие отступать грейтунги, которые, похоже, заимствовали эту идею у тервингов[176]176
  Аммиан Марцеллин. Деяния. 31.3.2–8.


[Закрыть].

Как долго происходили эти события? Атака гуннов на готов обычно описывается как «внезапная», и, открыто или косвенно, все, что за ней последовало, укладывается во временные рамки года или чуть более того. Однако некоторые детали повествования предполагают иное. Из двух предводителей грейтунгов Эрманарих боролся с гуннами «долгое время» (лат. diu), а Витимер – «некоторое время» (лат. aliquantisper), и сопротивление это включало в себя «многие мероприятия» (лат. multas clades).

Это неопределенные временные индикаторы, однако «долгая» борьба скорее исчисляется годами, а не месяцами. Более того, гунны вовсе не шли по следам готов, даже когда последние добрались до Дуная, ведь германцы терпеливо ждали у реки, отправив посольство к императору Валенту, чтобы лично у него попросить убежища. Однако Валент в то время был в полутора тысячах километров от них, в Антиохии, и посольству на дорогу понадобилось не меньше месяца. Ничто из этого не заставляет нас думать, будто многочисленные гунны сновали близ Дуная в 376 году, даже несмотря на то что тервинги не так давно пережили два серьезных нападения с их стороны. Это умозаключение находит подтверждение в последующих событиях, которые показывают, что большинство гуннов еще долго находились к северо-востоку от Черного моря – вплоть до 400 года. В современных реконструкциях чаще всего прослеживается представление о том, что кочевники зашли на запад до самых Карпат и дальше уже в 376 году или чуть позже. Однако в 395 году, когда гунны совершили первый масштабный набег на Римскую империю, они перешли Кавказские горы, а не реку Дунай. Это обстоятельство рассматривалось как хитрая уловка – якобы гунны прогнали своих лошадей за несколько тысяч километров по северным берегам Черного моря от лагерей близ Дуная – но это же абсурд. Лошади и люди были бы вымотаны подобным переходом задолго до нападения. На самом деле этот набег показывает, что в 395 году большинство гуннов по-прежнему обитали далеко к востоку от Карпат, возможно в регионе между Волгой и Доном (см. карту 7). Это подтверждается и другими обстоятельствами, в частности тем, что большинство готов (помимо тервингов и грейтунгов в 376 году) и другие народы, не принадлежащие к гуннам, составляли основную оппозицию Римской империи вдоль границы по нижнему течению Дуная вплоть до 386 года, то есть в течение еще десяти лет после эмиграции этих двух племен – а возможно, и еще дольше[177]177
  О переходе Кавказских гор см.: Maenchen-Helfen (1973), 51–59 (автор считает, что гунны пришли с Дуная). Об остальных готах, которые в 383 году находились к северу от Дуная, см.: Achelis (1900); Зосим. Новая история. 4.35.1, 4.37–39.


[Закрыть]. Хотя гунны, вне всякого сомнения, начали форменную революцию к северу от Черного моря, которая вылилась прежде всего в прибытие готов на Дунай в 376 году, сами кочевники еще не зашли так далеко на запад. Другими словами, тервингов вовсе не подгоняли полчища гуннов и град стрел; у них была возможность спланировать и принять ответные меры куда более спокойно и рационально, чем принято считать[178]178
  Некоторые группы гуннов заходили дальше на запад до 405–408 годов, но их численность до 400 года оставалась невелика: это были воины, которые присоединились к готам, находившимся к югу от Дуная, осенью 377 года (см. примечание 2 на с. 223). Еще одна гуннско-аланская группа была обнаружена недалеко от Реции в 380-х годах (Амвросий Медиоланский. Письма. 25). Войска Улдина в V веке были достаточно многочисленны, но даже они едва ли могли сравниться с силами гуннов, которые пришли из Среднедунайского региона после 405–408 годов (см. главу 5). В целом все это указывает на то, что события 376 года необходимо воспринимать по аналогии с описываемыми Цезарем перемещениями племен тенктеров и узипетов к западу от Рейна в середине I века до н. э. Тогда продолжительный период небольших набегов и нападений, а не полномасштабное вторжение убедил их, что они больше не смогут жить в безопасности на землях к востоку от Рейна; Гай Юлий Цезарь. Записки о Галльской войне. 4.1.


[Закрыть].

Но даже если у тервингов было время организовать эвакуацию, описанную Аммианом, можно ли считать, что именно так они и поступили? Это бы подразумевало, что в племени существовала правящая верхушка, обладавшая достаточным влиянием и авторитетом, чтобы принять и претворить в жизнь подобный план, – что, в свою очередь, поднимает вопрос о политическом строе готов и силе их групповой идентичности. Тот факт, что предводители тервингов могли принимать важные решения, очевиден и по другим примерам. Как мы видели во второй главе, союз племени поддерживал единую политику по отношению к Римскому государству, особенно в том, что касается степени подчиненности, которую они как клиенты готовы были стерпеть. Дошло даже до смелой политики организованного преследования готов-христиан, поскольку новая религия ассоциировалась с навязыванием культурного превосходства империи. Следовательно, нет ничего неправдоподобного в предположении о том, что тервинги могли обладать достаточно сильной идентичностью, чтобы коллективно принять меры в ответ на новую угрозу со стороны гуннов.

Как и кем именно принимались подобные решения, зависит от распространения социальной власти в готском обществе в данную эпоху, прежде всего от степени социальной стратификации и строгости границ между слоями общества. Эти обстоятельства определяли бы, кто и каким способом имел право участвовать в принятии решений. На вершине социальной лестницы стояли предводители вроде Атанариха, Алавива и Фритигерна, которых наши источники называли «судьями» и «королями», и они бы могли проводить свою политику, но, как мы видели в главе 2, более широкий класс (свободных?) мог наложить коллективное вето на предложения своих вождей, а значит, тоже играл пассивную роль в процессе. Некоторые моменты в повествовании Аммиана подтверждают этот тезис. Так, решение войти в Римскую империю было принято далеко не сразу. Как пишет Аммиан, «diuque deliberans», то есть они «долго размышляли». И я подозреваю, что обсуждение было весьма жарким. Точно так же, уже к югу от Дуная, новый предводитель тервингов неоднократно предстает в источниках «увещевающим» и «убеждающим» своих людей согласиться с теми или иными свои решениями, а не просто отдающим приказы[179]179
  Об обсуждениях: Аммиан Марцеллин. Деяния. 31.3.8. Об убеждении см.: Heather (1991), 176–177, 179–180.


[Закрыть].

Но это, разумеется, не означает, что все жители регионов, в которых господствовали тервинги, имели право голоса. Археологические остатки и исторические источники указывают на то, что это был мир, состоящий из разных культур. Он был создан военной мощью германоязычных иммигрантов, сумевших удержать господство. Но, несмотря на уход карпов на территорию империи примерно в 300 году, значительная часть местного населения – даки, сарматы и др. – остались на своих землях и после прихода готов. Сложнее всего ответить на вопрос, какими были взаимоотношения между чуждой германоязычной элитой, пришедшей сюда в результате миграционных процессов III века, и местным населением. Их не так легко отделить друг от друга по археологическим остаткам, а потому можно предположить, что две группы быстро смешались в социально-политическом плане. Но это еще не значит, что так все и было, – более того, это маловероятный исход. Ведь идентичность – субъективное явление, укорененное внутренне в самосознании индивидуумов и их отношениях друг с другом, а потому сходство материальных культур еще ни о чем не говорит. Мысль о том, что материальная культура может отражать групповую идентичность, отчасти подтверждается компаративистикой; однако все случаи сходства в данной ситуации ограничиваются одним-двумя предметами, имеющими символическое значение, но не часто встречающимися в полноценных скоплениях артефактов. А чтобы знать наверняка, какие именно предметы имели большое значение, нужны точные этнографические данные[180]180
  Об археологии и групповой идентичности см. главу 1. Среди находок, обнаруженных в черняховских поселениях, особенно важными для определения групп мигрантов мне представляются костяные гребни для волос, некоторые фибулы и характерные для Северной Европы и германцев дома длинного типа. К сожалению, пока еще нет карт, по которым можно было бы проследить скопления данных объектов.


[Закрыть]. Тот факт, что остатки черняховской системы примерно одинаковы на всей территории ее распространения, еще не говорит о том, что там не существовало отдельных групповых идентичностей.

Следовательно, очень важно не забывать об общем историческом контексте. Готы и другие германские иммигранты III века, пришедшие в Причерноморье, захватили новые земли с оружием в руках и получили все блага жизни в приграничном регионе. При такой расстановке сил вряд ли разница в идентичности между ними и покоренными народами могла быстро исчезнуть, даже если не было существенной разницы во внешности, как в случае с бурами и их новыми соседями в аналогичной ситуации после Великого трека. Германская идентичность из-за завоевания означала более высокий статус, и наделение им местных могло поставить под угрозу привилегированное положение пришельцев. Другими словами, перед нами полуколониальные условия, в коих у пришлой элиты были все причины оберегать свои привилегии от притязаний местных, которые могли бы попытаться их отнять. И предположение о том, что готы руководствовались подобными соображениями, подтверждается их обращением с римскими пленниками. К числу таковых принадлежал Ульфила, и пленникам и их потомкам на протяжении нескольких поколений было разрешено соблюдать и проводить обряды христианской церкви. Когда в 347 или 348 году Ульфилу изгнали из земель готов, многие из этих потомков ушли вместе с ним, следовательно, они чувствовали себя отдельным и, вероятно, притесняемым (иначе не было бы причин уходить) сообществом в королевстве готов[181]181
  Более подробно про Ульфилу см.: Heather и Matthews (1991), глава 3. Я подозреваю, что альтернативная точка зрения на быстрое социальное смешение, во многом вдохновленная ужасами эпохи нацизма, требует дальнейшего осмысления и заставляет задуматься о том, что связи между так или иначе взаимодействующими друг с другом, но неравными по положению группами всегда будут сводиться к минимуму. Восточная экспансия готов и других германских племен в позднеримский период была успешно раздута гитлеровской пропагандой, чтобы оправдать действия Третьего рейха, см.: Wolfram (1988), глава 1. Но похвальное стремление осуждать зверства нацизма вносит сумятицу в наши размышления, если мы позволяем прошлому застилать нам глаза, а не разумно оценивать реальные данные.


[Закрыть]. Такого рода автономия покоренных народов обнаруживается, как мы увидим в следующей главе, и в других сложных государственных образованиях варваров этой эпохи.

Это не говорит о том, что отдельные индивидуумы и даже группы не могли получить более высокий социальный статус среди готов. Необходимость набирать мужчин на военную службу вполне могла привести к образованию равноправных союзов – вроде тех, которые были заключены между готами, гуннами и аланами на территории Римской империи в 377 году. Также возможно, что некоторые из местных племен смогли получить средний статус воинов низшего ранга (вольноотпущенных?), то есть тех, которым разрешалось сражаться и которые обладали значительным преимуществом по сравнению с рабами, хотя в то же время зависели от того или иного свободного человека. Однако в целом, поскольку идентичность была связана со статусом, интеграция не могла быть автоматической.

В этом свете события 376 года выглядят немного иначе. Принятие решений в стане тервингов не могло обходиться без участия свободных людей, поскольку сторонникам тех или иных политических мер и стратегий нужно было получить их поддержку. Эвакуация, скорее всего, затронула как вольных, так и вольноотпущенных, поскольку эти социальные классы составляли военную силу племени и воины низшего ранга часто встречаются в других переселяющихся готских племенах[182]182
  Различные классы воинов не упоминаются в Адрианопольской кампании, но они есть в источниках, повествующих о войсках Радагайса в 405 году (Олимпиодор Фиванский. История. Фр. 9) и Теодориха, короля остготов из рода Амалов (см. главу 5), а также в более позднем визиготском праве. Также в «Истории Августов» представлены яркие рассказы о перемещении групп готов вместе с семьями и рабами, которые могут быть основаны на событиях IV века (История Августов: Клавдий Готский. 6.6, 8.2, ср. с тем, что упоминалось ранее). Я подозреваю, что, оказавшись в непростом положении на берегах Дуная, тервинги отдавали людей с низшим социальным статусом в рабство римлянам в обмен на еду: Аммиан Марцеллин. Деяния. 31.4.11.


[Закрыть]. Но даже в этом случае, на мой взгляд, множество местных народов оставалось на периферии, не участвуя ни в принятии решения, ни в его осуществлении, и, похоже, на то же косвенно указывают письменные и археологические свидетельства. В одном историческом источнике упоминаются карпо-даки, жившие к северу от Дуная после 376 года, когда тервинги, контролировавшие Карпатский регион, уже покинули его. Нет никаких признаков того, что черняховские поселения и кладбища после ухода готов пришли в упадок[183]183
  О карпо-даках: Зосим. Новая история. 4.34.6. О черняховских поселениях см.: Kazanski (1991).


[Закрыть]. Я лично считаю, что сложный социально-политический мир тервингов состоял из доминирующей германоязычной элиты (готов), большинство из которых могли проследить своих предков вплоть до первых иммигрантов, пришедших в их нынешние земли в III веке, к которым примыкали зависимые от них вольноотпущенные и рабы разного происхождения. Бок о бок с этим миром «настоящих готов» сосуществовали различные сообщества потомков народов, изначально населявших этот регион. Они, разумеется, покорились готам, возможно, выплачивали налоги и подати, но в целом оставались вполне автономными и, следовательно, вряд ли участвовали в эвакуации 376 года.

Воссозданная нами картина жизни союза тервингов – в особенности военные, политические и культурные возможности, позволявшие ему оставаться относительно независимым перед Римом, – в целом согласуется с гипотезой о том, что политические лидеры («короли», добивающиеся одобрения своих действий у свободных воинов и, возможно, в меньшей степени вольноотпущенных) вполне могли принимать самые важные решения, на что и указывает Аммиан. Учитывая приведенные им подробности и тот факт, что в его описании этого процесса нет ничего неправдоподобного, сообщению Аммиана в широком смысле следует верить. У нас нет весомых причин сомневаться в нем, если не считать таковыми бездоказательные предположения о том, что в германском мире групповая идентичность была весьма слабой, которые отчасти основаны на одностороннем восприятии недавних дебатов о групповой идентичности. Однако более широкий круг свидетельств в целом указывает на то, что высшие представители власти в обществе тервингов разделяли сильное чувство как минимум политической идентичности, что и делает рассказ Аммиана о том, как принималось решение об эвакуации, вполне убедительным.

Тем не менее даже краткий экскурс в дисциплину, изучающую миграцию, заставляет нас задать более точные вопросы, если мы хотим получить глубокое представление об этом процессе. Во-первых, почему тервинги и грейтунги в 376 году в ответ на кризис, созданный гуннами, приняли решение покинуть эти края и, во-вторых, почему они двинулись к Римской империи? Аммиан не сообщает нам никаких подробностей об этом, поэтому мы не узнаем, что именно обсуждалось во время совета, проводившегося на севере от Дуная. Однако сведения, которые мы можем получить из работ, посвященных изучению миграции, об общих факторах, играющих важную роль в принятии решения перебраться на новое место, заставляют нас сделать несколько важных замечаний.

Тот факт, что тервинги отреагировали на кризис таким образом, сам по себе не удивителен. Мы знали, что доминирующий политический класс преимущественно состоял из потомков германоязычных мигрантов, которые только в III веке подчинили себе Причерноморский регион. Компаративные исследования феномена миграции неоднократно показывали, что склонность к смене места жительства превращается в своего рода привычку мигрирующих групп. Как уже отмечалось ранее, старшее поколение, переселившееся на новое место, вполне способно передать своим потомкам уверенность в том, что при необходимости всегда можно двинуться дальше в поисках лучших условий. И конфликты, с римской точки зрения ассоциируемые с III веком, продолжались за пределами империи и в IV. Только после 300 года тервинги полностью подчинили себе территории за Карпатскими горами и Дунаем, которые до этого находились под властью племен карпов. Несколько таковых переселились к югу от Дуная, к римлянам, между 290 и 310 годами, и это позволило тервингам прочно обосноваться в регионе. Однако вплоть до 330-х годов они по-прежнему оставались мобильными. В 332 году готы двинулись к западу от Карпат, в соседние земли сарматов, но военная мощь Рима вынудила их вернуться в регион нижнего течения Дуная. Некоторые из участников событий начала 330-х годов вполне могли дожить до 376 года, так что среди элиты тервингов, вероятно, сохранилось традиционное представление о том, что самые серьезные проблемы вполне можно решить миграцией[184]184
  О карпах см. главу 3. О перемещениях сарматов см.: Аноним Валезия. Извлечения. 6.31.


[Закрыть].

Еще одна нередкая тема в исследованиях миграции – наличие активного информационного поля – также сыграла важную роль в решении искать новые земли для племени именно в империи, а не где-либо еще. Тервинги, разумеется, многое знали о своем могущественном соседе; они были клиентами Рима, сохранявшими определенную автономию, с 20-х годов IV века. Наверное, это повлияло на их выбор места назначения, раз уж они решили, что нужно убираться из этого региона[185]185
  О готах IV века см. главу 2. Точка зрения про информационное поле также применима к меньшинству сторонников Атанариха, которые перебрались в земли сарматов. Такой же переход пытались организовать тервинги в 332 году, однако были обескуражены сопротивлением Рима (см. предыдущий комментарий).


[Закрыть]. Однако преимущества, которые они получали в этом случае, следовало обдумать. По видимости, готы предстали перед империей в роли беженцев, предлагая свои услуги в военной сфере в обмен на предоставление им укрытия. Однако у Рима существовала вполне определенная политика по приему потенциальных иммигрантов, и об этом тервинги, опять-таки, были прекрасно осведомлены. Они собственными глазами наблюдали переселение карпов на рубеже III и IV веков и последующую миграцию сарматов в 330-х годах. Условия Рима не обязательно были суровыми – они могли варьироваться от очень неприятных до довольно щедрых, – но все переселения происходили в контексте явного военного превосходства империи. Однако это условие, ранее обязательное, так и не применилось в 376 году. Когда тервинги попросили убежища, император Валент был занят серьезным и сложным конфликтом с Персией, который он сам же и развязал, и основные военные силы были собраны на востоке.

Эти обстоятельства делают мотивы обеих сторон (Рима и готов) пойти на соглашение еще более сложными и непонятными. Многие источники недвусмысленно заявляют, что Валент был даже обрадован появлением германцев на Дунае, рассматривая их как готовый источник рекрутов для своей армии. Однако ключевой чертой римской имперской пропаганды оставалась нетерпимость к тому, чтобы варвары диктовали императору свои условия. Возможно, радость императора по этому случаю как раз и являлась частью пропаганды. Только полный дурак радовался бы нарушению политической стабильности в одном из крупнейших приграничных регионов, когда у него уже есть серьезный конфликт в другом, а Валент, несмотря на свои недостатки, дураком не был[186]186
  Ноэл Ленски (Noel Lenski (2002), 182 и далее, 325–326) считает, что причина агрессии Валента в Персии – приход готов и расчет на новых рекрутов, которых они могли ему предоставить. Этот аргумент кажется мне неубедительным, и я твердо уверен, что из-за готского кризиса у Валента было очень мало пространства для маневров; см.: Heather (1991), 128 и далее.


[Закрыть]. И в самом деле, по весьма осторожной политике, которую проводил император, становится ясно, что чувства его по этому поводу были совсем иными. Вместо того чтобы впустить на территорию империи всех готов, попросивших об убежище, он дал разрешение на переправу только тервингам Алавива и Фритигерна, собрав все доступные войска близ Балканского полуострова, чтобы сдерживать грейтунгов под предводительством Алатея и Сафракса. Император знал, что у него недостаточно сил для того, чтобы прогнать от границ всех готов, и выбрал лучший вариант из всех возможных в сложной ситуации[187]187
  Куликовски (Kulikowski (2007), 123 и далее) заявляет, что тервинги и грейтунги подошли к Дунаю и потребовали убежища, но на разных условиях, поэтому Валенту пришлось принимать по каждому случаю независимое решение; этому, однако, противоречат свидетельства Аммиана Марцеллина (Аммиан Марцеллин. Деяния. 31.4.12–13, 31.5.2–3).


[Закрыть].

Что до тервингов, можно смело предположить, что они были прекрасно осведомлены о затруднительном положении Валента. Приграничные клиенты Рима хорошо понимали, что означает внезапное перемещение легионов от Дуная к реке Евфрат, – подготовка войск к войне с Персией. Одной из других особенностей приграничной зоны была скорость распространения информации, которая просачивалась как вода сквозь решето. Аммиан рассказывает одну знаменитую историю об алеманнах, которые первыми в 376 году заподозрили, что дальше к востоку от Дуная назревает конфликт – поскольку началось перемещение войск, стоявших близ их границ. Затем их подозрения подтвердил римский стражник алеманнского происхождения, который вышел в отставку и вернулся домой[188]188
  Аммиан Марцеллин. Деяния. 31.10; ср. с более общим исследованием, посвященным вопросам границы: Whittaker (1994).


[Закрыть]. Но даже если кажется маловероятным предположение о том, что тервинги предугадали реакцию Валента с самого начала, есть два признака того, что у них были довольно смелые замыслы и они не планировали полностью покориться Риму, что являлось обязательным требованием со стороны империи по отношению к иммигрантам. По словам Аммиана, сперва готы попросили «часть Фракии» – не только потому, что там можно было не опасаться гуннов, но и из-за плодородной почвы. Как правило, иммигрантов разделяли на небольшие группы и направляли в выбранные Римом территории. У тервингов же, как мы видим, была более активная позиция.

Чтобы верно оценить это, необходимо учитывать общие закономерности экономического развития, действующие в самой империи и близ ее границ. Готы и другие германские мигранты III века переселились в Причерноморский регион, поскольку он являлся частью более развитой внутренней периферии Римской империи, где было много экономических преимуществ. И пока мигранты наслаждались новыми источниками благ цивилизации, Римская империя шла к более высокому уровню развития, предоставлявшему еще больше экономических излишков. Это богатство росло прямо перед глазами племен, обитавших в приграничных регионах империи, – в виде городов, укреплений, армий, даже вилл, которые, как мы видели, нередко привлекали к себе налетчиков. Сообщение Аммиана о мотивах готов – о том, что богатство Рима также повлияло на их расчеты, – отнюдь не лишено смысла и к тому же перекликается с данными о современных случаях миграции, в которых дело редко обходится без причин экономического характера, даже если иммигранты преимущественно пускаются в путь по политическим причинам и не по доброй воле. Это, разумеется, также означает, что в 376 году готы вовсе не были беженцами в привычном понимании этого слова, поскольку желание получить долю богатства Рима неминуемо должно было привести к длительному конфликту с империей, пусть даже Валент в тот момент был слишком занят войной с Персией, чтобы спорить с ними.

Второй признак того, что предводители тервингов лелеяли более честолюбивые планы и были прекрасно осведомлены о возможных последствиях, проистекает из их реакции на решение Валента впустить их, но не грейтунгов. Вместо того чтобы порадоваться своей удаче, они продолжили, как сообщает Аммиан, поддерживать связь с грейтунгами – с расчетом на возможные совместные действия в дальнейшем[189]189
  Аммиан Марцеллин. Деяния. 31.5.3–4. Возможно, это была римская паранойя, но мне так не кажется.


[Закрыть]. Это говорит о том, что вожди тервингов уже разработали более смелый план, в котором им могла понадобиться помощь второй группы, оставшейся в приграничной зоне. Что же до их устремлений… о них нам остается только гадать. Однако элита тервингов напрямую происходила от мигрантов III века, наблюдавших вынужденный уход римлян из их старой провинции в трансильванской Дакии. Это памятное обстоятельство, извлеченное из долгосрочного информационного поля вкупе с их собственным опытом пребывания в роли клиента Римского государства, вполне могло породить надежды на успех смелого предприятия и заставить тервингов летом 376 года обратить ищущий взор в сторону империи. Возможно, они представились беженцами в надежде, что в конечном итоге римляне точно так же уйдут из Фракии, оставив им плодородные земли, в которых уровень экономического развития был в целом выше, чем даже в приграничном регионе.

Поэтому неудивительно, что переговоры так затянулись. Переселение на территорию Римского государства, особенно если в ваши честолюбивые намерения отнюдь не входила полная покорность, было весьма опасным маневром. Армия Валента, возможно, и была в 376 году сосредоточена в другом месте, однако это она ушла не навсегда, а тервинги из первых рук знали о ее мощи – в 330-х годах Рим вынудил их покинуть соседние земли сарматов. Изредка их собственные отряды входили в римские войска, да и в 360-х годах единственным способом для готов избежать разгромного поражения стало бегство с поля боя. Все это еще раз подчеркивает, что их план обрести убежище в империи, несмотря на ее явные экономические преимущества, мог сработать только в том случае, если бы мигрантам удалось собрать серьезную военную силу. Без собственной армии у них не было ни малейшей надежды преодолеть военное сопротивление Рима, которое, разумеется, со временем бы началось. Мощь империи, таким образом, стала одной из основных причин, по которым миграционная группа приняла именно такой вид, и это полностью согласуется с другим ключевым положением компаративного изучения миграции.

Существующие политические структуры всегда являются ключевым детерминантом природы миграционной активности. Из-за сравнительно низкого экономического развития германских племен IV века их правители могли содержать профессиональное войско численностью всего лишь в несколько сотен человек. Силы такого масштаба не могли противостоять императору Рима, у которого имелась многотысячная армия, готовая в любой момент силой добиться выполнения «нормальных» правил иммиграции. Лучшее, на что могло надеяться небольшое войско переселенцев, – это возможность превратиться в запасной отряд римской армии, и некоторые из воинских объединений шли именно по этому пути[190]190
  Например, готы под руководством Свериды и Колии (Аммиан Марцеллин. Деяния. 31.6.1); возможно, также алеманны под предводительством Гортария (Аммиан Марцеллин. Деяния. 29.4.7).


[Закрыть]. Но для того чтобы у германских переселенцев в 376 году появилась надежда реализовать свой смелый план, вождям тервингов необходимо было вовлечь куда более широкий военный контингент готского общества – свободных граждан и зависимых от них вольноотпущенных, если мое определение двух больших групп населения, имевших воинский статус, верно. Впрочем, точные терминологические обозначения не так уж важны. Самое главное – им требовалось множество воинов, и так же, как и в III веке, это означало, что набирать войско необходимо было не только из специализированных отрядов.

В результате (и опять-таки, как и в III веке) участие в переселении женщин и детей было вполне логичным – они были семьями воинов. Готы 376 года, как и иммигранты из Польши к Черному морю в III столетии, не собирались возвращаться, поэтому вариант «оставить семьи дома, мало ли что» не мог даже рассматриваться. Семьи, оставшиеся без защиты, были бы слишком уязвимы перед рыщущими по стране гуннами. И, как уже отмечалось, в женщинах, как и в мужчинах, глубоко укоренилась привычка мигрировать – по памяти их не столь далеких предков. Текущий уровень экономического развития германцев не позволял правителям содержать достаточное количество профессиональных солдат, чтобы бросить вызов Римскому государству без участия более широких народных масс.

Таким образом, при пристальном рассмотрении переселение тервингов в 376 году уже не похоже на старую гипотезу завоевания в действии, как это могло показаться вначале. Намерение переселиться в империю раскололо союз, и, учитывая путь его исторического развития в III веке, который привел к установлению господства готов в той части Причерноморского региона, решение о миграции, принятое германоязычной элитой, вовсе не опустошило бы эти земли. Как мы видели, в их обществе существовала вполне развитая система социальной стратификации, насчитывающая, по всей вероятности, четыре социальных слоя: свободные, вольноотпущенные, рабы, приписанные к домам готов, и, возможно, по большей части независимые народы, платящие им дань. Правители и их приближенные и более широкий класс (свободных граждан?), составлявшие элиту, были доминирующей группой в этом сложном культурном мире, и большая часть населения вовсе не была настолько прочно связана имеющимися социально-политическими структурами, чтобы против своей воли присоединиться к миграционному потоку[191]191
  Я подозреваю, хотя у меня и нет доказательств, что это справедливо по отношению к местным народностям, которые просто платили готам дань и в остальном были от них полностью независимы. Подобные взаимоотношения можно встретить между гуннами и подчиненными народами, см. главу 5.


[Закрыть]. Но и у нас нет причин сомневаться в рассказе Аммиана о том, что элита тервингов насчитывала множество индивидуумов, несколько десятков тысяч. Это сообщение не просто убедительно само по себе и подтверждается другими источниками, оно и прекрасно соответствует принципам, лежащим в основе наблюдаемых закономерностей процесса человеческой миграции.

Это важное заключение, но есть здесь и более значимый момент. Учитывая количество подробностей, сообщаемых Аммианом Марцеллином, переселение готов 376 года является прецедентным случаем, наглядно показывающим, что могло происходить с другими германскими миграционными потоками в позднеримский период, о которых у нас меньше данных. Разумеется, нельзя сразу предположить, что все миграционные феномены этой эры принимали одну и ту же форму; многие из них имели иной характер. Однако если мы рассматриваем 376 год как первый раунд традиционного переселения народов (Völkerwanderung), то будет разумно предположить, что в тот период началась массовая миграция, предпринимаемая не единым «народом», но объединенными группами населения. И картина эта нарисована для нас современником тех событий, который явно не был рабом идеологической слепоты, связанной с переселяющимися варварами. Она великолепно укладывается как в общую историю готского мира, ставшего продуктом миграции в Причерноморье, так и в условия тогдашнего германского общества, в котором отмечался рост политической и военной силы. К захватническим потокам, превращавшимся из единичных и малочисленных отрядов в куда более серьезные войска, что было весьма характерным для III века, мы можем добавить теперь вторую форму хищнической миграции (или, в случае с готами, отчасти хищнической) – большую, смешанную по составу группу. Это важное промежуточное заключение, о котором необходимо будет помнить при рассмотрении второй фазы падения границ Рима.