Текст книги "Красная атака, белое сопротивление. 1917–1918"

Глава 3
РОЖДЕНИЕ ДОБРОВОЛЬЧЕСКОЙ АРМИИ

Победив большевиков в Ростове, их главном опорном пункте Донской области, армия Алексеева спаслась от неминуемой опасности. Она также заслужила признательность казачьего правительства, по крайней мере, оно стало относиться к Алексееву как к защитнику Дона. Тем не менее создание армии оставалось опасным по трем причинам. Во-первых, у Алексеева было слишком мало добровольцев и недостаточно средств. Во-вторых, тяжелый ближний бой ослабил Алексеевскую организацию. В-третьих, несмотря на тот факт, что армия спасла Дон от большевиков, местное население было все еще враждебно к ней настроено.

С середины декабря до середины января в среднем 75–80 добровольцев в день прибывало в Донскую область. К концу этого периода Добровольческая армия состояла из 3 тысяч человек – небольшое количество, если учесть, что старая армия насчитывала несколько сотен тысяч офицеров в конце мировой войны.

Такая реакция большинства офицеров стала горьким разочарованием для лидеров Белого движения, и кое-что они даже не могли объяснить в своих мемуарах. Пожалуй, наиболее частое объяснение, найденное в мемуарах, было то, что путешествие в Донскую область было очень опасным, и офицеры, готовые прийти на помощь, просто не могли добраться до Новочеркасска. Это объяснение не очень убедительное. Если даже некоторые хорошо известные генералы смогли приехать, иногда даже не пытаясь скрыть свое происхождение, то средний офицер наверняка бы смог сделать то же самое. Факт, что не было зафиксировано ни единого случая, что известный военный руководитель был арестован только потому, что его подозревали в желании присоединиться к генералу Алексееву. Контроль большевиков был слаб даже в столицах, и красные не смогли бы остановить поток офицеров, даже если бы подозревали, какая им угрожает опасность. Большевики освободили генерала Краснова, который вел армию против Петрограда, после недолгого заключения, и не было смысла препятствовать и другим офицерам. Это не значит, что Ленин и Троцкий были слишком самоуверенными, они просто не знали, с какой стороны ждать опасности.

Мы не должны забывать, что большое число офицеров, живущих в Донской и Кубанской областях, куда переезжать было совсем не опасно, также не захотели вступить в Добровольческую армию. История набора в армию в ростовском бюро прекрасно иллюстрирует эту ситуацию. Бюро выросло из отряда организованного офицерами, проживающими в Ростове, во время недолгого правления большевиков в декабре. После поражения красных около двух сотен офицеров объединились вместе и выбрали генерала Черепова главой офицерского собрания, чтобы координировать его работу с казачьим правительством. Благодаря пониманию между Алексеевым и Калединым организация Черепова была предоставлена Алексееву. Таким образом, организация в Ростове становилась частью Алексеевской организации, и в городе открылось Бюро записи добровольцев. Так как большинство из отряда Черепова было заинтересовано лишь в местной победе, в это время многие покинули его.

Набор в армию в Ростове шел очень медленно. Бюро набрало меньше добровольцев, чем число покинувших отряд Черепова, когда он стал частью Алексеевской организации. Руководители армии в Новочеркасске планировали сформировать Ростовский офицерский полк, но добровольцев для этого едва было достаточно, поэтому была создана Ростовская офицерская рота. Когда Добровольческая армия начала Кубанский поход, лишь одна треть от 200 человек Ростовской офицерской роты последовала за ней.

Зачисление в армию во втором по величине городе Дона, Таганроге, шло еще более медленно. Там проживало около сотни офицеров, но за месяц работы бюро записалось в армию лишь 50. В Донской и Кубанской областях, а также в Минеральных Водах на Северном Кавказе проживали тысячи офицеров, но Алексеев напрасно взывал к ним. Он дважды ездил в Екатеринодар, но безуспешно.

Объясняя неудачи добровольной мобилизации, Деникин ссылался на тот факт, что правительство Дона, охраняя автономию, не разрешило Алексееву и Корнилову объявить призыв в армию. Деникин, наверное, забыл тот факт, что Корнилов, игнорируя просьбы донского правительства, издал такой приказ 11 января 1918 года. Хотя если бы Корнилов издал этот указ месяцем раньше, то ситуация могла сложиться совсем по-другому.

Некоторые историки считают, что тогда и позже офицеры не присоединились к Добровольческой армии, так как лидеры Белого движения не предложили позитивной идеологии. Утвержддение, касающиеся людской мотивации, кажется очень реалистичным, так как, возможно, продуманная программа увеличила бы число желающих вступить в армию. Но даже в перспективном будущем невозможно себе представить, что бы это была за программа. Некоторые, например лидеры армии, считали, что политическая программа ослабит армию, а консервативная, напротив, многих отпугнет.

Призыв Алексеева и Корнилова оставался без ответа по тому же ряду причин, по которому казаки отказались воевать на стороне большевиков. После месяцев сплошных политических переворотов русские офицеры все еще хотели мира любой ценой. Добровольческая армия тем не менее требовала продолжения войны с Германией, и как предварительное условие – разгром большевистского режима. В нежелании продолжать войну с иностранным врагом обе стороны – офицеры и рядовые – сходились во мнениях. Возможно, набор рекрутов шел бы быстрей, если бы Корнилов и Алексеев поняли, что Россия уже не сможет занять свое место в мировой войне и что лучше сконцентрировать все силы на борьбе с большевиками. Но просить генералов отказаться от войны с иностранным врагом было бы равносильно просить их не быть самими собой. Алексеев и Корнилов считали большевиков немецкими агентами, и для них не было смысла бороться лишь против агентов.

Офицеры, как в основном и все русские люди, не имели понятия, кто такие большевики и чего точно они хотят, но, так как они сильно устали от политических беспорядков Временного правительства, они подходили к делу таким образом: новые законы не могут быть такими же плохими, как несколько месяцев назад. Офицеры в Ростове мыслили точно так же, как и офицеры на территории всей России: они прожили в Ростове пять дней под началом большевиков, и все это время оставались на нейтральной стороне, их тоже не трогали. Из этого опыта они заключили, что большевики не причинят вред тем, кто не будет препятствовать им. Русские офицеры пассивно ждали, пока ураган Гражданской войны пронесется над их головой.

Столь неожиданная реакция русских офицеров сильно повлияла на развитие Белого движения. Так как преобладающее большинство русских офицеров держались в стороне от Гражданской войны, то среди тех, кто присоединялся к белой армии, были и молодые, не вкусившие горечи войны. Первые добровольцы в Новочеркасске чувствовали себя ужасно, так как были в изоляции, и это сознание подрывало их моральный дух и увеличивало их страдания. Растущее же беспокойство, в свою очередь, вылилось в сильное желание действовать радикально.

Так как к середине 1918 года добровольцев набралось мало, армии пришлось последовать примеру большевиков и ввести воинскую повинность. К тому времени армия занимала большей частью казачьи территории, поэтому призывались в основном казаки. Добровольческая армия стала преимущественно состоять из казаков, и этот факт сильно снижал ее мобильность; большинство казаков не хотели выходить за пределы своего Войска.

Среди первых 3 тысяч добровольцев было, вероятно, лишь десять солдат, остальные были офицерами, кадетами и юнкерами. Когда генерал Черепов принес отчет о работе ростовского Бюро записи в армию, Корнилов посмотрел на список добровольцев и разразился смехом: «Здесь все офицеры, где же солдаты?» Солдат не было тогда, не появились они и потом. Эксперты поражались молодости добровольцев; даже шестнадцатилетним и семнадцатилетним было разрешено записываться. Если можно верить журналисту Б. Суворину, Алексеев жаловался ему таким образным языком: «Я уже вижу монумент, воздвигнутый в память об этих погибших детях – на голом камне разоренное гнездо орла с маленькими орлятами и надпись: „А где же были орлы?“»

Отношение первых добровольцев к офицерам в Ростове, Новочеркасске и Таганроге, к тем, кто, по их мнению, уклонился от долга, было очень агрессивным. Добровольцы презирали офицеров, которые проводили свое время в кафе городов Дона, офицеры же, в свою очередь, относились к добровольцам пренебрежительно, называя их «оловянными солдатиками».

Если Алексеев был разочарован слабой поддержкой офицеров, то еще больше причин расстраиваться у него было из-за поведения русских богачей, желающих отдавать свои деньги еще меньше, чем солдат – свою жизнь. Недостаток солдат-добровольцев и нехватка денег были взаимосвязанными проблемами: бедность армии отпугивала многих, желающих присоединиться, и одной из причин недостатка средств являлось то, что армия была такой маленькой, что никто не воспринимал ее всерьез.

К несчастью, деньги стали поступать на счет Алексеева лишь в январе 1918 года, как происходило финансирование армии в первые месяцы, никто не знает. Нам известно лишь, что нелегальная, антикоммунистическая организация в Москве отправила от 500 тысяч до 800 тысяч рублей. Из закрытых источников Алексеев получил около 100 тысяч рублей. М. М. Федоров, бывший кадетский председатель Временного правительства и один из первых политиков, приехавший работать над созданием белой армии, добился соглашения, по которому от донского правительства Алексеев получал 25 процентов дохода Войска. Вот деньги, на которые пыталась выжить армия и из которых платили, хоть и очень скромное, жалованье ее бойцам в декабре 1917 года.

Начиная создавать свою армию, Алексеев, прежде всего, рассчитывал на финансовую помощь союза Антанты. То, что его надежды не оправдались, было самым горьким разочарованием для деятелей антибольшевистского движения в России, которые оставались преданными этому союзу даже при таких сложных обстоятельствах. Тем не менее вряд ли кто-то может обвинить Запад в недостатке желания помочь. Даже в период после заключения Брест-Литовского договора, когда дипломаты Антанты пытались уговорить большевиков продолжать войну против Германии, эти же дипломаты пытались наладить связи и с Белым движением. Как и раньше, в ноябре, англичане планировали оказать помощь Каледину. 14 декабря британское правительство выделило 10 миллионов фунтов. Французы примерно в это же время планировали послать 100 миллионов франков. В путанице, благодаря которой до места назначения дошла лишь малая часть выделенных средств, виноваты не власти Антанты, а русские генералы.

Алексеев получил лишь 300 тысяч рублей от полковника Фуше, французского представителя. Другого агента, капитана Бордса, послал генерал Бартело, командующий союзными войсками на Румынском фронте Антанты, из города Яссы, чтобы тот передал 7 миллионов франков через Фуше, но к тому времени, как Бордс прибыл в Новочеркасск, Добровольческая армия была уже на Кубани. Бордс послал 3 миллиона франков через Фуше в Москву, а сам продолжил с остальными деньгами безуспешные поиски белых на юге России.

В конце 1917 года Новочеркасск стал одним из политических центров России. Среди десятков известных политических фигур, приезжающих в город, большинство было из партии кадетов. В Новочеркасске побывали П. Н. Милюков, бывший министр иностранных дел, практически руководитель партии, А. И. Шингарев, еще один бывший член Временного правительства, и князь Г. Н. Трубецкой. Для многих кадетских лидеров, например М. М. Федорова, К. Н. Соколова и А. В. Степанова, бывших членов Временного правительства, это было началом взаимодействия с Добровольческой армией, которое продолжалось все время ее существования. Среди известных политиков, посетивших Новочеркасск, были: М. В. Родзянко (октябрист и председатель 4-й Думы), П. Б. Струве, Б. В. Савинков, социал-революционер.

Жизнь членов оппозиции в большевистской России была пока вне опасности (убийство Шингарева и Ф. Ф. Кокошкина в январе 1918 года можно считать исключением). Поэтому люди, приезжающие на юг, не бежали от опасности, они действительно хотели принять участие в антибольшевистском восстании. Главной целью присутствия политиков в Новочеркасске было помочь зарождающейся армии, наладить связи с русским обществом и использовать свое влияние для выделения ей денежных средств.

Белая армия все еще сохраняла свою индивидуальность. Основные вопросы были еще не решены, и политики, конечно, хотели сделать свою помощь ощутимой. Главными вопросами были: кто встанет во главе армии и какую роль сыграют гражданские в Белом движении. Решение второго вопроса полностью зависело от того, чем закончится борьба за лидерство между Алексеевым и Корниловым.

Корнилов приехал 19 декабря. Как отметил Деникин, с первого же момента стало понятно, что сотрудничество между Алексеевым и Корниловым не дастся легко. Их происхождение, личности и их последователи были совершенно разными, их прошлые совместные действия вызывали горькие воспоминания, они недолюбливали друг друга.

Взгляды Алексеева были близки к взглядам кадетов. В качестве главнокомандующего Ставки он завел полезные связи с политиками. Безусловно, политики-кадеты, питая огромное уважение к старому генералу, хотели бы видеть его во главе армии. Эти же политики сильно сомневались в политической корректности Корнилова, которого обвиняли в неудачном государственном перевороте. Тем не менее именно Корнилов победил в этом соревновании, так как его поддержали офицеры. Русская армия в целом и, возможно, даже офицерская группа предпочла бы Алексеева, но армия, собранная в Новочеркасске, преимущественно состояла из непредставительных элементов, ярых врагов режима большевиков. Офицеры уважали Алексеева, но боготворили Корнилова.

31 декабря состоялась важная встреча политиков и генералов, на которой решалось, кто поведет армию. Корнилов выдвинул ультиматум: если ему не дадут неограниченную власть, он уедет в Сибирь, где начнет создавать новую организацию. Все присутствующие на встрече понимали, что это серьезная угроза, потому что, если Корнилов уедет, большинство офицеров последуют за ним, и это станет концом Алексеевской организации. Политики на этой встрече предлагали компромисс, при котором Алексеев и Корнилов смогли бы разделить власть. Неограниченную власть можно было отдать в руки Корнилова, а политическими и финансовыми делами мог бы управлять Алексеев. Корнилов колебался. Он отверг предложение Алексеева отправиться на Екатеринодар и взять под начало кубанских офицеров и возобновил разговоры о поездке в Сибирь. В конечном итоге он принял предложение, когда представители московской антибольшевистской организации пригрозили прекратить финансовую помощь, если два генерала немедленно не договорятся. Неделю спустя Корнилов формально принял на себя командование армией, а Алексеевскую организацию переименовали в Добровольческую армию.

Деникину поручили разработку конституции Добровольческой армии на основе соглашения 31 декабря. Этот документ был подписан генералами Алексеевым, Корниловым и Калединым и был первой попыткой учредить законное руководство на территории, контролируемой белой армией. Предложения Деникина были простыми, как и можно было ожидать от солдата-политика:

1. Гражданское руководство, иностранные дела и финансы поручены генералу Алексееву.

2. Военное руководство поручено генералу Корнилову.

3. Управление Донской областью поручено генералу Каледину.

4. Высшее руководство поручено триумвирату.

Он решает все проблемы высшего значения. На встречах триумвир занимает председательское место и руководит обсуждением проблем.

В это же время по инициативе М. М. Федорова был сформирован совет общественных деятелей в помощь генералу Алексееву в его работе по налаживанию контактов с иностранным руководством, русскими антибольшевистскими организациями, и прежде всего в изыскании денежных средств. Помимо Федорова в организации состояли такие известные политики, как П. Н. Милюков, Р. В. Струве, А. С. Белецкий и князь Г. Н. Трубецкой. Донское правительство уже сформировало организацию с подобными функциями, и, чтобы не работать над одними и теми же проектами, было решено перевести двух представителей – известных кадетских политиков Н. Е. Парамонова и М. П. Богаевского, близкого помощника атамана Каледина, – в совет.

Разделение власти между триумвирами не работало. Черту, разделяющую военные, финансовые и политические материи, провести было сложно, и Корнилов постепенно де-факто присваивал себе все большую часть обязанностей Алексеева. Вскоре гражданские поняли, что в движении, где главенствующую позицию занимает Корнилов, они не смогут сыграть важную роль. Корнилов очень сильно недолюбливал политику и политиков. Это чувство было свойственно всем недалеким солдатам, особенно правым. Недоверие Корнилова к политикам было вызвано революцией. Как бывший военнопленный времен сражений с Австрией 1915–1916 годов, он выражался так: «Нужно вздернуть всех этих Милюковых». Теперь он с презрением относился к политикам в Новочеркасске, игнорируя их советы и избегая любого контакта, насколько это было возможно. Начальник штаба Корнилова, генерал Лукомский, писал, что единственной причиной передвижения армии в Ростов в январе 1918 года было желание Корнилова избавиться от общественных деятелей, собравшихся в казачьей столице. Так как Ростов находился ближе всего к линии фронта в то время, он надеялся, что политики не последуют за штабом в зону военных действий.

Между Корниловым и Алексеевым постоянно возникали разногласия. 22 января капитан Капелька, офицер штаба Алексеева, проинформировал своего начальника, что слышал о планах Корнилова перевести армию в Ростов. Согласно информации Капельки, Корнилов хотел таким образом объявить себя диктатором. Алексеев срочно созвал генералов и политиков и пригласил Корнилова, чтобы тот объяснил ситуацию. Корнилов оскорбился и не явился на эту встречу. Деникин и Каледин приложили огромные усилия, чтобы помирить генералов. Корнилов был готов продолжать сотрудничество, только когда Алексеев извинится, и было принято решение, что гражданский совет отныне будет лишь давать советы.

Несколько дней спустя произошел инцидент, обостривший разногласия между Алексеевым и Корниловым. Князь Девлет-Гирей, черкесский руководитель, прибыл в Ростов, чтобы предложить Корнилову сформировать армию из его людей. Для этого он попросил миллион рублей. Корнилову понравилась эта идея, и он одобрил план, но Алексеев категорически отказался давать так много денег на столь рискованное предприятие. Пытаясь успокоить Корнилова, он предложил дать 200 тысяч рублей, но Девлет-Гирей не согласился принять эту сумму.

К этому времени отношения между двумя генералами настолько ухудшились, что они разговаривали друг с другом, только когда это было совершенно необходимо. Обычное общение происходило через переписку, хотя их кабинеты в Ростове, в доме Парамонова, находились рядом.

Постоянные ссоры между представителями высшего руководства армии отравляли атмосферу в Ростове и Новочеркасске. В итоге даже младшее офицерство разбилось на два лагеря. Роман Гуль описывает ситуацию, ярко иллюстрирующую глубину этой проблемы:

«В маленькой комнате прапорщики записывают людей, забирая их документы; мужчина спрашивает: „Кто может поручиться за вас?“ Я называю имя близкого друга генерала Корнилова, полковника Колчинского. Прапорщик делает гримасу, пожимает плечами и говорит сквозь зубы: „Ну он даже не принадлежит к нашей организации…“ Я сильно удивился и ничего не понял. Только потом полковник Колчинский объяснил мне, что офицеры бюро были партизанами Алексеева, а он был корниловцем. Между двумя этими лагерями шла скрытая война».

Очень хочется попробовать найти разницу между идеологиями Алексеева и Корнилова. Многие историки, писавшие о Белом движении, объясняют это как противостояние между республиканским и демократическим элементом, с одной стороны, и консервативным и монархическим – с другой. Сложность состоит в том, что, пока одни историки считали Алексеева представителем консервативной идеологии, другие связывали его с республиканцами и демократами. Милюков, например, знавший лично обоих генералов, считал, что монархисты последуют за Корниловым, в то время как Алексеев навсегда останется сторонником Февральской революции. Деникин, знавший этих людей гораздо ближе, считал, что дело совсем в другом.

Решение этой задачи такое: между политическими взглядами Корнилова и Алексеева на самом деле было немного различий. Под давлением Корнилов мог бы оказаться приверженцем республиканской формы правления, в этом Деникин был прав. Но взгляды Корнилова определялись не столько его политической идеологией, которая была достаточно простой, сколько его темпераментом, а по темпераменту он был радикалом. Его склонность к радикальным решениям делала его самым ярым врагом большевизма, вследствие чего Милюков считал его правым экстремистом.

Именно в отношении к радикальным решениям и заключалась разница во взглядах двух генералов. Нестерович, связная между антикоммунистическими организациями и армией на юге, описывает инцидент, иллюстрирующий эту разницу. Тайная офицерская организация попросила ее узнать, как Алексеев относится к террористическим актам. Планировалось взорвать Смольный, штаб-квартиру большевиков, во время встречи главных их членов руководства. Случайно Нестерович заговорила об этом с Алексеевым при Корнилове:

«Генерал Алексеев, как всегда, говорил тихим и спокойным голосом: „Никто не должен так поступать, потому что могут пострадать невинные люди. Это поселит страх в сердцах людей, жители Петрограда будут расплачиваться за это“. Но генерал Корнилов считал иначе; он сказал, что, устранив главных лидеров большевизма, будет проще уничтожить установленный режим. „Если придется сжечь половину России, – говорил он спокойно, – пролить кровь трех четвертей всего русского населения, на это можно пойти ради спасения России“».

Слово Алексеева имело большой вес в организации, и операция в Смольном никогда не была проведена.

Корнилов настаивал не брать пленных, и Добровольческая армия твердо придерживалась этого в первые месяцы своего существования. Ссылаясь на Красную армию, он сказал: «Не берите в плен этих преступников. Чем больше они будут бояться, тем более великой будет наша победа».

Резко различаясь во взглядах на практическую политику, они имели такое же идеологическое мировоззрение, как и другие политики и генералы. Такое единодушие возникло на основе принятия фундаментальных идей Февральской революции. В то время в России было мало убежденных монархистов, они слишком устали за годы, прожитые в горечи. Оба, и Алексеев и Корнилов, были дискредитированы в глазах монархистов: Алексеев, так как уговорил царя отречься от престола, Корнилов, так как арестовал императорскую семью.

В сложившейся ситуации было бы проще принять первый манифест Добровольческой армии, написанный 9 января. В нем говорилось, что армия будет воевать как против большевиков, так и против немцев. Вот что говорилось в манифесте о целях армии:

«Новая армия будет защищать гражданские свободы, чтобы позволить хозяевам русской земли – русским людям – выражать через выбранное Учредительное собрание свою верховную волю. Все сословия, партии и другие группы населения должны подчиняться этой воле. Армия и все те, кто создал ее, должны безоговорочно подчиняться законной власти, назначенной Учредительным собранием».

Политики Добровольческой армии овладели техникой избегать сомнительных результатов 1917 года под личиной уважения к Учредительному собранию. Подход Временного правительства был аналогичным. Армия должна была твердо придерживаться этого принципа в течение всего ее существования. Этот документ ссылался на Учредительное собрание, которое должно было собраться в Петрограде. Без сомнения, это собрание, преимущественно состоящее из социал-революционеров, было бы враждебно настроено против Корнилова так же, как и против Ленина. Неудивительно, что Добровольческая армия позже попыталась закрепить свои позиции, требуя новых выборов, так как все делегаты собрания победили на выборах нечестно. Так или иначе, споры по поводу необходимости новых выборов в Учредительное собрание стали основным камнем раздора между армией и антибольшевистскими социалистами, которые были вполне удовлетворены старыми результатами выборов.

5 февраля Корнилов издал свой манифест. Он был еще более откровенным и прямым, чем предыдущий, но основная идея осталась прежней. Корнилов поддерживал программу кадетов: война должна продолжаться до победного конца, земельный вопрос должен решаться на Учредительном собрании, гражданские свободы, явившиеся результатом Февральской революции, должны быть сохранены. Два пункта нового манифеста заслуживают особого внимания. Корнилов хотел продолжать войну с армией, перестроенной по добровольческому принципу, – очень нереалистичное желание. В его манифесте также утверждалось, что Учредительное собрание, распущенное большевиками после 18 января, должно быть восстановлено.

Скоро после написания манифеста Корнилова Добровольческая армия была вынуждена покинуть Ростов; таким образом, программа Корнилова никогда не была обнародована и не имела никакого политического значения. Важно то, что Корнилов написал ее. На это его вдохновил И. А. Добринский, авантюрист и сомнительная личность, которому не доверяло остальное руководство. По соглашению, подписанному Корниловым месяцем раньше, все политические вопросы должны решаться генералом Алексеевым. Мало того что Корнилов не посоветовался со старым генералом перед тем, как составлять свою политическую программу, предназначенную для широкой аудитории, он даже не потрудился поставить его в известность. Можно представить, как генерал Алексеев был потрясен и разозлен этим происшествием. Он послал помощника в соседнюю комнату с просьбой о копии манифеста. Корнилов послал копию документа, приложив к нему короткое письмо, в котором можно уловить нотку иронии:

«В ответ на ваше письмо 1 февраля, № 13, по поводу информации, которую вы получили от доктора Н. С. Григорьева, о моей политической программе, хочу поставить вас в известность, что я не понимаю, какую именно программу имел в виду доктор Григорьев. Если он имел в виду „Быховскую программу“, то она напечатана в газетах. „Программа генерала Корнилова“ исходит из предыдущей. Она еще неусовершенствованная, и я опубликую ее тогда, когда, по моему мнению, придет время».

Алексеев показал манифест и письмо Милюкову. Кадетский политик был возмущен еще больше. Он выразил свое отношение к происшедшему в письме к Алексееву, из которого видна вся горечь конфликта между руководством Добровольческой армии гораздо лучше, чем из любого другого документа:

«Такая политическая тактика генерала Корнилова, к сожалению, не является происшествием или первой манифестацией. Она базируется на непринятии политических партий в целом, а это распространенная ошибка среди политических дилетантов. [Генерал Корнилов считал все политические партии несостоятельными, так как их действия „ограничены их программами“…] В то же время, опять же, как и все дилетанты, генерал Корнилов составляет свою собственную политическую программу, частично, что-то вроде партии… [Как и в августе 1917 года, когда генерал Корнилов горько разочаровал народ] Россия оказывается в руках той же самой группы руководства. Выражаясь словами программы генерала Корнилова, [Россия] опять в руках авантюристов».

Милюков отметил, что, разработав свою программу в одиночестве, Корнилов пренебрег соглашением, которое составляло основу Добровольческой армии. Он предупредил, что если Корнилов опубликует свой манифест, то вся система поддержки и помощи Добровольческой армии развалится. И гораздо более важно то, что политические манифесты были тем, что связывает армию с социалистической оппозицией большевизму.

Было бы ошибочно искать причины разногласий между офицерами и антибольшевистскими социалистами в их идеологиях. По сути, их программы совпадали по некоторым пунктам. В сложившейся ситуации можно предположить, что именно предубеждение и память о прежних столкновениях не позволяли двум группам объединиться, и это привело к негативным последствиям для обеих. Необходимо понимать, что большинство социалистов проявили ненамного больше мудрости, чем офицеры, им не удалось распознать глубину пропасти, разделяющей их и большевиков. Но среди социалистов были и исключения. Только такой выдающийся человек, как Б. В. Савинков, мог смирить свою гордость, чтобы предпринять отчаянные попытки объединить антибольшевистский лагерь.

Карьера Савинкова сложилась самым необычным образом. Как террорист и социал-революционер, он участвовал в террористическом акте против министра внутренних дел Плеве в 1904 году. В ссылке он заслужил всеобщее признание как новеллист. Позже, во время Первой мировой войны, как энтузиаст, поддерживающий союз Антанты, вступил во французскую армию. После Февральской революции он вернулся в Россию и служил ближайшим помощником председателя правительства Керенского, пытаясь помирить его и главнокомандующего Корнилова. Что бы ни думали о его прошлом, нужно признать, что после Октябрьской революции он проявил подобающее государственному деятелю понимание необходимости сотрудничества между всеми врагами большевизма, также он был готов принести личные и идеологические жертвы ради этой цели. После падения Временного правительства Савинков наладил контакт с казачьим войском и офицерской организацией, также он поддерживал связь с украинскими националистами, врагами большевизма, хотя и осуждал украинский сепаратизм. Из Петрограда он выехал через Москву и Киев на Дон. Он пытался убедить других социалистов оказать помощь белым генералам, угрожая, что иначе генералы станут еще более консервативными. Савинков не надеялся одержать быструю победу, организовав всеобщее сотрудничество, но враждебность, которую он встретил в Новочеркасске, подтвердила его самые худшие опасения.

Савинков и его помощник Вендзягольский приехали в Новочеркасск в конце декабря. Сначала Корнилов отказался от встречи с ним, даже разумный Каледин заставил Савинкова и Вендзягольского подождать, прежде чем сказал, что слишком занят и не может их принять. Позднее Каледин смягчил Корнилова и уговорил его принять социалистов. На встрече Корнилов произнес речь, он угрожал коммунистам, социалистам и демократам и обвинял русскую интеллигенцию – революционеров-демократов, Советы, комиссариаты – во всех бедах России. Переговоры Савинкова с Алексеевым прошли более успешно. Он поспорил, что Добровольческая армия не получит широкой поддержки без участия социалистов и будет ассоциироваться у всех со слепой контрреволюцией.