Текст книги "И будет рыдать земля. Как у индейцев отняли Америку"

Еще при первом выстреле Дайер и Фрэнк Риддл кинулись в лагерь. Ни Фрэнку, ни Тоби опасаться было практически нечего: Шрамолицый Чарли пригрозил убить любого модок, который только попробует их тронуть, и сейчас он лежал в укрытии за камнями в нескольких десятках шагов от костра, готовый перехватить всякого, кто вздумает напасть из засады. Чарли Бостонец вторым выстрелом уложил преподобного Томаса – пуля попала тому в сердце. Джон из Шончина и Шаловливый Джим взяли на мушку Мичема. Тоби попыталась их остановить, но они успели выстрелить одновременно, и Мичем рухнул, теряя сознание. Опрокинув Тоби на землю, Чарли Бостонец выхватил нож и взрезал Мичему кожу на лбу, собираясь снять с него скальп, но Тоби догадалась закричать: «Солдаты идут!» На самом деле никто не шел, однако Чарли Бостонец не стал дожидаться. Когда кавалеристы в конце концов действительно хлынули с увала Гиллема, нападавших уже и след простыл. У костра обнаружили только нагие тела Кэнби и Томаса и припавшую к распростертому на земле Мичему Тоби. Удивительно, но Мичем выжил и оправился от ран[192]192
  Heyman, Prudent Soldier, 375–77; Meacham, Wigwam and War-Path, 470, 474–75, 478–90; Oregonian, April 14, 1873; 43^rd Cong., Modoc War, 139, 142, 161–66; Annual Report, Indian Affairs 1873, 77–78.


[Закрыть].

Убийство Кэнби ужаснуло страну. Пресса писала о страшном ударе по мирной политике Гранта, и слова не замедлили воплотиться в дело. Повсеместно слышались призывы к ответным мерам, даже газеты, которые до этого активно выступали за мирную политику, требовали повесить модок, виновных «в бесчеловечном, гнусном и подлом умышленном преступлении»[193]193
  Heyman, Prudent Soldier, 379.


[Закрыть].

Впервые за шесть лет, прошедших со времен Резни Феттермана, военное ведомство получило такую мощную общественную поддержку в борьбе с индейцами. Генералу Шерману всеобщее негодование послужило поводом выписать себе карт-бланш на «сколь угодно суровое обращение с дикарями». На место Кэнби он поставил вполне подходящего для этой должности человека – полковника Джефферсона Дэвиса (нет, тот не был родственником бывшего президента Конфедерации). Непреклонный и жестокий, Дэвис во время Гражданской войны убил нанесшего ему оскорбление генерала, и это сошло ему с рук.

Дэвису требовалось по меньшей мере две недели, чтобы добраться до Лава-Бедс. До тех пор театром военных действий распоряжался Гиллем. 15 апреля он приказал Грину и Мейсону атаковать крепость модок, но под безоблачным весенним небом кавалеристам удалось подобраться к ней не ближе, чем в густом январском тумане. Однако они все-таки застрелили одного модокского воина и укрепили свои позиции, выстроив брустверы из камней, за которыми они благополучно переночевали. Модок не ожидали, что солдаты не отступят, как не ожидали и появления небольших мортир, обстреливавших их крепость снарядами, под которыми погиб еще один воин. На следующее утро Гиллем вновь пошел в атаку. Не сумев сомкнуть фланги на юге, Грин с Мейсоном соединились к северу от крепости и до темноты успели шаг за шагом продвинуться за ее внешнюю линию обороны. Затем солдаты снова окопались на ночь.

Этот день стал поворотным в кампании. Солдаты пересекли сотворенную Курчавым Доктором магическую границу из камышовой веревки, двое членов племени погибли. Магия знахаря утратила силу, и обескураженные модок вновь потянулись к Капитану Джеку.

Тот поступил единственно разумным в этих обстоятельствах образом. Всех модок, кроме самых дряхлых и немощных, он вывел из крепости тайной тропой. На рассвете 17 апреля они были уже далеко, на южных рубежах Лава-Бедс. Вместо того чтобы преследовать модок, Гиллем приказал кавалеристам укреплять оставленную цитадель на случай контратаки, как будто 55 индейских воинов и вправду могли отважиться напасть на полтысячи солдат. До поры до времени модок ничего не грозило. «Полковник Гиллем впал в уныние, – свидетельствовал один из офицеров, – его словно преследовали кошмары». Не поддаваясь на уговоры майоров Грина и Мейсона пойти в наступление, он все же 26 апреля отправил вперед патруль из 64 человек под командованием капитана Эвана Томаса, который не удосужился принять элементарные меры предосторожности.

Модок разгромили его, не потеряв ни одного воина. Шрамолицый Чарли прервал сражение через два часа, прокричав: «Кто еще жив, идите-ка отсюда подобру-поздорову! Мы не хотим убивать вас всех в один день!» Поисковый отряд, днем боровшийся с летевшим в лицо снегом, а ночью парализуемый страхом, забрал раненых только через тридцать шесть часов. Армейские офицеры обвинили в провале операции не командовавшего патрулем Томаса, а отправившего этот патруль Гиллема[194]194
  Boyle, “Personal Observations”; Boutelle, “Disaster to Thomas’ Command”, 306–11; Thompson, Modoc War, 83–86.


[Закрыть].

Неделю спустя прибыл полковник Дэвис и назвал увиденное позором. «Огромное число здешних солдат, – писал он в штаб, – совершенно не годятся воевать с индейцами, это просто трусливые обжоры». Верховное командование прислало пополнение, увеличив ненадежный личный состав почти до тысячи «обжор». Дэвис приложил все силы и, по свидетельству восхищавшегося им лейтенанта, «вдохнул новую жизнь в деморализованное плохим командованием подразделение».

Дэвис высоко оценил боеготовность 70 разведчиков-индейцев Уорм-Спрингс[195]195
  Индейцы Уорм-Спрингс – общность, сложившаяся в результате переселения в одноименную резервацию (осн. в 1855 г.) в штате Орегон трех групп коренных американцев: тенино, составивших ядро, а также присоединившихся к ним небольших общин васко и северных пайютов. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], которые поступили в его распоряжение в начале мая. Этим индейцам, в отличие от кламат, ничто не мешало проливать кровь модок. От них Дэвис узнал, что модок движутся на юго-восток, и сразу отправил на поиски своих индейцев и три роты кавалеристов под командованием капитана Генри Хасбрука. Вечером 9 мая Хасбрук встал лагерем у глинистой топи, которую бойцы прозвали Сорасс-Лейк («Дерьмозеро»). Солдаты расположились на ночлег кому где заблагорассудилось на расстоянии выстрела с горного кряжа, простершегося в четырех сотнях метров от лагеря, – всё как по заказу для очередного разгрома.

На рассвете 10 мая Шрамолицый Чарли с 32 воинами открыли огонь с кряжа. Были убиты 8 солдат, лошади разбежались в панике. Но Хасбрук, не растерявшись, отправил разведчиков галопом в объезд модок с флангов. Сержант кавалерии с криком «В атаку, черт подери!» понесся на индейцев с горсткой солдат. Под ударами в лоб и с флангов модок стали отступать на лавовые излияния. Обескураженные поражением, они долго ругались между собой, затем разделились. Подвождь Черный Джим, Курчавый Доктор, Хукер Джим, Шаловливый Джим и 13 воинов с семьями двинулись на запад. Капитан Джек и неожиданно принявший его сторону Джон из Шончина поскакали на восток[196]196
  Boyle, “Personal Observations”; Hardin, “ ‘Gosh Dash It, Let’s Charge,’ ” 4; Hasbrouck, “Last Fight”, 320–22; Riddle, Indian History of the Modoc War, 124–25.


[Закрыть].

Кавалерийские патрули прочесывали местность, не давая модок передышки. Неподалеку от ранчо Фэрчайлда Хасбрук настиг группу Черного Джима и убил пятерых модок. 22 мая Фэрчайлд поднялся на горный склон в окрестностях своего ранчо и привел 63 членов племени, голодных и оборванных, верхом на истощенных лошадях, «которые едва тащили обессиленных женщин и детей, навьюченных на них, словно поклажа». Хукер Джим, в надежде избежать замаячившей перед ним виселицы, вызвался помочь в поимке Капитана Джека. Полковник Дэвис охарактеризовал Хукера Джима как «неисправимого головореза, который, безусловно, заслуживает петли». Тем не менее, решив, что, если один предводитель модок предаст другого, это отрезвит остальные племена, возможно, подумывающие о войне, полковник принял предложение Хукера Джима. Предателями стали также Фальшивый Чарли и Шаловливый Джим.

28 мая Хукер Джим вместе с другими модок выследил Капитана Джека на Уиллоу-Крик, к востоку от озера Клир-Лейк. Капитан Джек, выказав презрение, прогнал их прочь. На следующий день на его лагерь напали разведчики-индейцы Уорм-Спрингс и кавалеристы, застав модок врасплох и обратив в беспорядочное бегство. Четыре дня кавалерия преследовала Капитана Джека. По выражению Дэвиса, «это больше напоминало охоту на дикого зверя, чем военные действия». Наконец 1 июня при помощи Хукера Джима с подручными кавалерийский патруль окружил пещеру, в которой прятался Джек с семьей. Вождь вышел без оружия и, пожав руку офицеру, заявил, что не будет скрываться, потому что «ноги больше не могут идти»[197]197
  Thompson, Modoc War, 115; Perry, “First and Second Battles”, 303–4.


[Закрыть].

Полковник Дэвис хотел отправить убийц Кэнби и Томаса на тот свет сразу же, как только будут сколочены виселицы. «Немедленная экзекуция» виновных индейцев, заявил он репортеру, «утихомирит мятежные племена, которым придает дерзости укрепившийся престиж модок». Однако вашингтонские власти вмешались и предотвратили самосуд. Генеральный прокурор постановил, что модокский мятеж «формально представляет собой войну, и все относящиеся к ней нарушения военных законов будут рассматриваться военными комиссиями».

Заседание комиссии, составленной из офицеров, прошло 1 июля. Капитану Джеку, Джону из Шончина, Чарли Бостонцу и Черному Джиму (за несколько вялых попыток выстрелить в Фрэнка Риддла), а также двоим юношам-модок, которые принесли им ружья, предъявили обвинения в «убийстве, нарушающем законы ведения войны» и «покушении на убийство в нарушение законов ведения войны». Адвокатов у индейцев не было.

Может, модок и не разбирались в законах ведения войны, зато отлично понимали, что такое несправедливость. Рассуждая об убийстве орегонцами индианки и ее ребенка на Лост-Ривер, Капитан Джек сказал:

Если бы суд и наказание ожидали и тех белых, которые убивали наших женщин и детей, я бы не беспокоился так о себе и своих товарищах. Применяется ли к нам, индейцам, то же правосудие, что и к вам, белым? Я говорю: нет. Я это знаю. Вы можете застрелить любого индейца когда захотите, будь то во время войны или мира. Я обвиняю белых в повальных убийствах[198]198
  Army and Navy Journal, June 21, 1873, 714; Riddle, Indian History of the Modoc War, 188–89.


[Закрыть].

Так же считали и некоторые белые. Сын преподобного Элиэйзера Томаса заявил, что к гибели его отца «привела подлая жестокость белых». Один калифорнийский конгрессмен потребовал провести полное расследование этой войны, утверждая, что «со времен создания нашего правительства мы не знали разгула коррупции и мошенничества, подобных тому, что творится сейчас в индейских резервациях на Западном побережье». Но в результате единственное проведенное расследование касалось сумм, в которые обошлась эта война Министерству финансов.

Суммы получились значительными: больше полумиллиона долларов. 800 гектаров земли на Лост-Ривер, которые просили оставить им модок, стоили менее десяти тысяч долларов.

От Модокской войны не выиграл никто. Армия и ее союзники, индейцы Уорм-Спрингс, потеряли 68 человек убитыми и 75 ранеными – почти четверть непосредственных участников боевых действий. На этой войне не было героев. Наоборот, в глазах общественности армия дискредитировала себя, не в последнюю очередь из-за разгильдяйства Гиллема.

За пять месяцев войны модок потеряли пятерых убитыми и троих ранеными. Министерство внутренних дел приказало изгнать 155 уцелевших членов племени на участок площадью менее 4 кв. км на Индейской территории, где в первые годы после переселения модок десятками гибли от болезней.

Мичем, оправившись от ранения, создал лекционное бюро и почти два года колесил по всей стране от Сакраменто до Нью-Йорка с небольшой «труппой», в которую входили Фрэнк и Тоби Риддл, Шрамолицый Чарли и Шаловливый Джим. С каждым месяцем лекции собирали все меньше слушателей. Желающих узнать из первых рук о том, что произошло в Лава-Бедс, почти не осталось. Спустя четыре месяца у Тоби, подавленной и тоскующей по дому, стали появляться мысли о самоубийстве, и Фрэнк отправил ее в Орегон, как только сумел наскрести денег на дорогу. Когда дело окончательно развалилось, Шрамолицый Чарли, вернувшись на Индейскую территорию, стал вождем модок, прикрепленных к агентству.

В 9:45 утра 3 октября 1873 г. Капитан Джек, Чарли Бостонец и Черный Джим взошли на эшафот. Когда на шею им набросили петлю, орегонский поселенец из толпы крикнул: «Джек, что дашь за то, чтобы я поменялся с тобой местами?» – «Пятьсот лошадей и обеих моих жен», – ответил Джек. Эта мрачная шутка стала его последним словом.

Но военным было недостаточно просто лишить Капитана Джека жизни. Извлеченное из петли тело обезглавили, голову отправили в Армейский музей медицины, где она пополнила коллекцию индейских черепов[199]199
  Dunn, Massacres of the Mountains, 380–82; Murray, Modocs and Their War, 303; Landrum, Guardhouse, 76. Черепа индейцев для Армейского музея медицины собирали официально, как писал начальник медицинской службы, с целью «способствовать прогрессу антропологической науки, получая данные измерений многочисленных черепов коренных народов Северной Америки». Цит. в Simpson, Making Representations, 175.


[Закрыть].

Мирная политика выдержала модокский кризис, но лишь чудом. Вероломство Капитана Джека между тем не оставляло сомнений, что впредь правительство будет гораздо меньше настроено убеждать несговорчивых индейцев. Следующий мятеж, по какой бы причине он ни возник, скорее всего, сразу начнут подавлять силой. И поскольку белая петля затягивалась на горле индейцев все туже, кто-то из «бедолаг», как назвал их генерал Шерман, просто не мог не попытаться выпутаться из нее, «противясь судьбе» изо всех имеющихся сил.

Глава 9
Бизонья война

Джосайя Райт Муар, прибывший на южные равнины в 1870 г., никогда не собирался уничтожать индейцев – этому уроженцу Новой Англии было девятнадцать лет, и он вообразить не мог, что станет угрозой для коренных американцев и их образа жизни. Муара привела в прерии та самая романтика «величия и опасности», которая после Гражданской войны манила на Запад десятки тысяч молодых людей, и, как большинству из них, она принесла ему лишь разочарование. Оставшись без гроша, Муар нанялся в Форт-Хейз в Канзасе заготавливать и колоть дрова. Но вскоре он узнал, что можно зарабатывать легче и больше, если податься в охотники на бизонов и поставлять мясо интенданту форта.

Муар захотел присоединиться к охотникам. У него появилась идея, как сколотить состояние на бизонах. Охотники брали только нужные им части туши, а остальное выбрасывали, Муар же увидел перспективы в выделке шкур. Одна британская компания заключила с охотником по имени Чарли Рат пробный контракт на поставку пятисот шкур, чтобы проверить рынок, и Рат попросил своего близкого приятеля Муара помочь ему. Он не прогадал. Муар был отличным стрелком, и на пару с Ратом они добыли даже больше бизонов, чем требовалось. Свою долю излишков Муар переправил на восток брату Джону, который принялся сбывать шкуры нью-йоркским дубильням. Вскоре Джон Муар приехал к Джосайе в Канзас с контрактом на две тысячи шкур, по 50 центов каждая. Из успеха братьев Муар поспешили извлечь выгоду и другие, и рынок бизоньих шкур начал расти как на дрожжах. Соответственно вырос и спрос на охотников: нанимали любого, кто мог держать в руках бьющую практически без промаха «бизонью» винтовку 50-го калибра с оптическим прицелом, – и по стопам братьев Муар на тучные канзасские стада, словно мухи на гниющую бизонью тушу, устремились десятки отщепенцев, злодеев, преступников и беглецов от закона.

Центром промысла стал Форт-Додж на юго-западе Канзаса. За каких-нибудь три года товарные вагоны вывезли на рынок восточных штатов невероятное количество шкур: 4 373 730 штук. Племена южных равнин возмущались этой ненасытностью, но, пока белые охотники держались к северу от реки Арканзас, воздействовать на них, не начиная войну, индейцы не могли. К югу от Арканзаса дела обстояли иначе, поскольку Договор у Медисин-Лодж-Крик позволял охотиться на землях от реки Арканзас до южной границы Индейской территории только индейцам.

Однако заготовители шкур плевать хотели на договоры. В 1872 г., существенно сократив численность канзасских бизоньих стад, охотники пересекли проходящую по реке Арканзас «непреодолимую границу» и принялись стрелять бизонов на землях шайеннов и арапахо. К концу 1873 г. все пространство между реками Арканзас и Симаррон напоминало огромную бойню. Индейские племена тщетно пытались хоть как-то удержаться, чтобы их не снесло этой не знающей удержу лавиной, а охотники тем временем строили планы перебраться в 1874 г. на лежавшие за рекой Канейдиан охотничьи угодья кайова и команчей.

Индейцы обратились к правительству со слезными просьбами выдворить с их земель охотников. Мирный вождь кайова Бьющая Птица попытался как можно доступнее для белых объяснить, что значит для индейцев бизон. «Бизон – это наши деньги. Это единственный для нас способ купить то, что мы не получаем от правительства. И когда наших бизонов стреляют и забирают другие, мы чувствуем то же, что чувствуют белые, когда у них отбирают деньги». Бьющая Птица даже преуменьшил страхи индейцев, которые в действительности доходили до апокалиптического ужаса. Для индейцев Великих равнин истребление бизонов означало гибель, физическую и духовную.

Кроме самих индейцев, это мало кого заботило. Министр внутренних дел сообщил Конгрессу, что «не станет жалеть, если бизоны полностью исчезнут, поскольку тогда индейцы скорее приобщатся к земледелию». Шеридана же истребление бизонов приводило в восторг. Заготовители шкур, сказал он техасским законодателям, обсуждавшим необходимость закона об охране бизонов, «за эти два года сделали для решения индейской проблемы больше, чем армия за тридцать лет. Пусть убивают и свежуют всех бизонов до последнего – ради устойчивого мира».

Настрой Шеридана нашел широкую поддержку. Зимой 1873 г. канзасские охотники на бизонов задумали с наступлением лета перебраться через реку Канейдиан. Делегация охотников направилась к подполковнику Ричарду Доджу, ответственному за то, чтобы не пускать их на индейские земли, выяснить, чем это чревато с точки зрения закона. «Полковник, – спросил Джосайя Райт Муар, – как правительство отнесется к тому, что мы перейдем в Техас?»

«Парни, – ответил Додж, – будь я охотником на бизонов, я охотился бы на них там, где они водятся».

Вопросов у заготовителей не осталось. Весной 1874 г. разбогатевший Чарли Рат и его главный конкурент Эй-Си Чарли Майерс перенесли свой бизнес из Додж-Сити на южный берег реки Канейдиан. За ними последовали владелец салуна и кузнец. У развалин заброшенной фактории под названием Адобе-Уоллс воздвигли четыре покрытые дерном хижины и обосновались на новом месте, предвкушая барыши от летней охоты. Торговцы шкурами и охотники понимали, что, проникая вглубь индейских земель, они могут спровоцировать войну с южными племенами, но готовы были рисковать[200]200
  Бьющая Птица цит. по Neeley, Last Comanche Chief, 81; Haley, Buffalo War, 21–22, 25; Mooar, “Buffalo Days”, 470, 473; Hyde, Life of George Bent, 353–55.


[Закрыть].

После удара, нанесенного Филом Шериданом в 1868–1869 гг., южные шайенны притихли на четыре года. Но благостная картина, которую рисовали адепты мирной политики, в резервации шайеннов и арапахо так и не воплотилась. Мирная политика несла индейцам медленную смерть, и старейшины с ужасом это осознавали. Беспросветная тоска и рутина жизни в резервациях на Индейской территории морально разлагали шайеннов и подтачивали их культуру. Что касается арапахо, то их покладистость и готовность приспосабливаться только ускорили падение.

Катализатором послужило спиртное. Шайенны и арапахо оказались легкой добычей для канзасских бутлегеров, которые сколачивали на самогонном пойле состояния в виде бизоньих шкур и лошадей. То, что оставалось после бутлегеров, прибирали к рукам конокрады, тысячами угоняя лошадей из индейских резерваций. Табуна лишился даже верный правительству мирный вождь Маленькая Накидка. Арапахо теперь слишком сильно зависели от даров белых и стали слишком мягкотелыми, чтобы изменить положение дел. Шайенны, в отличие от них, сохранили боевой дух и могли представлять угрозу, – их прагматичный агент-квакер это прекрасно понимал.

Южнее, в резервации Форт-Силла, обстановка накалялась еще сильнее. Кайова и команчи были менее падки на спиртное, но их табуны белые конокрады прореживали точно так же, как табуны шайеннов и арапахо. Беспокоило кайова и появление правительственных землемеров. «Эту землю Вашингтон отдал своим краснокожим детям, – говорил Бьющая Птица своему белому другу. – Это была мирная земля. А теперь белые чертят на ней какие-то линии, ставят камни и шесты с отметинами. Мы не знаем, что это значит, но боимся, что это не к добру»[201]201
  Цит. по Haley, Buffalo War, 49; Hyde, Life of George Bent, 355; Berthrong, Southern Cheyennes, 380–82.


[Закрыть].

И все же, как ни отравляли индейцам жизнь эти посягательства белых, чашу их терпения переполнили не они. Индейцев поднял на мятеж призрак голодной смерти, вставший перед ними во весь рост во время долгой лютой зимы 1873–1874 гг. Из-за буранов и снежных заносов застопорились поставки продовольствия в резервации, а индейцы, поверив агентам, рассчитывали, что правительство будет их кормить. И когда пайки не поступили, а скудные запасы бизоньего мяса истощились, индейцы, чтобы продержаться, принялись забивать своих лошадей. В конце апреля снег растаял, но пайки так и не привезли. Транспортные компании препирались с правительством по поводу контрактов и отказывались доставлять продовольствие, пока им не заплатят. Агент по делам шайеннов и арапахо тем временем бомбардировал Индейское бюро письмами, умоляя помочь: «Их крайне важно накормить БЕЗОТЛАГАТЕЛЬНО». Письма оставались без ответа.

Для того чтобы вспыхнула война, не хватало только общего лидера, который сплотил бы воинов и повел за собой[202]202
  Haley, Buffalo War, 43; Powell, People of the Sacred Mountain, 2:862.


[Закрыть].

Такой лидер появился в начале 1874 г. в лице Иса-Таи, молодого знахаря квахади и близкого друга Куаны. С именем ему не повезло: Иса-Таи переводится как «влагалище койота» или «волчья вульва». Но магия у Иса-Таи была сильной. Он утверждал, что воскрешал мертвых, и хвастался неуязвимостью для пуль белых, и легковерные «свидетели» этих чудес у него тоже имелись. Одни якобы видели, как он выплевывал целый воз патронов, а потом заглатывал снова. Другие клялись, что он у них на глазах вознесся под облака на тот свет, где, по словам самого Иса-Таи, Великий Дух наделил его силой стереть белых с лица земли и вернуть нации команчей былую славу. Два его пророчества уже подтвердились. В 1873 г. Иса-Таи предсказал день, когда с летнего неба исчезнет яркая комета. И тяжелую изнурительную зиму он тоже предсказал. Вместе с морозами крепчала его магия, а число не верящих в предсказания, наоборот, таяло.

В мае 1874 г. Иса-Таи устроил первую в истории команчей Пляску Солнца. По сути, это был боевой клич, зовущий на войну под защитой магии знахаря. На пляску собрались почти все команчи, но последовать за Иса-Таи согласились только половина, что для команчей было вершиной единения. Заручившись поддержкой Куаны, Иса-Таи вербовал сторонников и вне своего народа, обещая разделить дарованную свыше силу со всеми, кто в него верит. Это привело к неоднозначным результатам. Совет вождей кайова отказался даже думать о войне до собственной Пляски Солнца в июле. Из числа кайова сражаться немедленно выразили готовность только шесть воинов, однако в число этих шести входили Сатанта и Большое Дерево. От народа арапахо на призыв Иса-Таи откликнулись менее двух десятков человек, и те пришли только посмотреть и разведать обстановку. Тем временем шайенны стекались стройными рядами. Даже без участия кайова и арапахо Иса-Таи и Куана сумели собрать самый большой военный отряд за всю историю южных равнин.

25 июня 1874 г. началась избавительная война. Закаленный в боях предводитель Куана, мистический зачинщик Иса-Таи, нарушители условий освобождения из тюрьмы Сатанта и Большое Дерево и пять сотен воинов, лавируя на своих нервно всхрапывающих лошадях между гниющими останками десятков тысяч освежеванных бизонов, двинулись к логову ненавистных охотников у Адобе-Уоллс, где к тому моменту собралось только 29 белых. Воины ехали в одних набедренных повязках, раскрасив себя священной золотой охрой, которая, как обещал Иса-Таи, должна была защитить их от пуль. Они были полностью уверены в успехе. «Иса-Таи говорил громкие слова, – вспоминал Куана. – Он сказал: “Бог говорит мне, что мы убьем много белых: я остановлю пули в их ружьях. Мы убьем их всех, как старух”». Но Иса-Таи не учел мощных «бизоньих» винтовок Шарпса 50-го калибра, способных завалить бизона с расстояния почти в километр. В руках опытного охотника, использующего оптический прицел, эти винтовки демонстрировали поистине дьявольскую меткость[203]203
  Gwynn, Empire of the Summer Moon, 263–67; Haley, Buffalo War, 52–54; Hyde, Life of George Bent, 358.


[Закрыть].

Свинцово-серым утром 27 июня 1874 г. военный отряд выстроился на крутом глинисто-красном хребте менее чем в километре к востоку от Адобе-Уоллс. Дезертир из Солдат Буффало готовился протрубить сигнал к атаке. Но нетерпеливые молодые воины ринулись вниз по склону, не дожидаясь отмашки Куаны. «Молодые поскакали быстро. Тогда я крикнул: “Ладно, вперед!” – и мы понеслись на эти дома диким галопом, поднимая пыль столбом».

Когда в четырех хижинах захлопнулись двери, индейцы прибегли к классическому для Великих равнин маневру – принялись нарезать круги вокруг фактории. Перевешиваясь на всем скаку на дальний от врага бок лошади и стреляя из-под ее шеи, воины виток за витком приближались к цели. Наконец Куана поскакал к хижине – «убить кого-нибудь из белых и отвести душу». Он пронзил копьем трясущегося от страха парнишку, который, на свою беду, не успел скрыться внутри, а потом развернул коня и попробовал протаранить на нем дверь хижины. Дверь устояла. Сидящие в осаде защитники уже слепли от дыма выстрелов и глохли от грохота пальбы и воплей индейцев. Но страх обострял их зрение и выверял прицел, а бурлящий в крови адреналин заставлял биться до последнего. Воины раз за разом отступали и, перегруппировавшись, нападали снова. Однако все шло не так, как обещал Иса-Таи. Пули белых настигали индейских воинов на немыслимом для них расстоянии. «Порой встанешь где-нибудь совсем вдалеке, чтобы передохнуть немного, и совсем не думаешь о сражении, – вспоминал ошеломленный команч, – и вдруг твоя лошадь падает замертво»[204]204
  Neeley, Last Comanche Chief, 92–93; Nye, Carbine and Lance, 189–91; Mooar, “Buffalo Days”, 476–77.


[Закрыть].

Пуля из винтовки Шарпса сразила и скакуна под Куаной. Рухнув на землю, Куана отполз за бизоний остов, чтобы отдышаться, но другая пуля, срикошетив, чиркнула по его щеке и на время парализовала левую руку. Оставшись без лидера, отряд рассыпался. Иса-Таи, вместе с небольшой группой предводителей наблюдавший за ходом битвы с горного кряжа в 800 м от фактории, увидел, что дела из рук вон плохи. Он стоял совершенно обнаженный, с ног до головы покрытый боевой раскраской. Пуля, раздробившая лоб его лошади, разнесла в клочья и остатки веры вождей в его магию. Один из разъяренных шайеннов, перегнувшись со спины коня, хлестнул знахаря ременной плетью. «Твоя магия никуда не годится. У хорька и то магия лучше». Но у Иса-Таи нашлось оправдание: кто-то из индейцев испортил его магию, убив накануне сражения скунса[205]205
  Quoted in Haley, Buffalo War, 75; Gwynn, Empire of the Summer Moon, 270–72.


[Закрыть].

Следующие три дня индейцы дразнили и провоцировали белых с безопасного расстояния. Вечером 30 июня один белый охотник проскользнул сквозь расположение индейцев и поскакал в канзасский Форт-Додж за подмогой. Но полномочиями направлять войска никто из находящихся в форте не обладал, поэтому губернатор обратился к старшему военачальнику района – бригадному генералу Джону Поупу, командующему Департаментом Миссури.

Здесь губернатор промахнулся. Поуп не питал иллюзий насчет сложившегося положения дел. «Индейцы, как и белые, не любят покорно ждать голодной смерти, – заявил он и отказал губернатору в просьбе. – Охотники на бизонов получат по заслугам. Если бы я и выслал войска к этим нарушителям закона, то лишь затем, чтобы прикрыть их лавочку, а не для того, чтобы их защищать».

Но охотники, как выяснилось, в помощи военных не нуждались. Они убили или ранили почти сотню индейцев, сами потеряв лишь двоих. После Битвы у Адобе-Уоллс военный отряд индейцев раскололся. Разгневанные воины, рассыпавшись от Техаса до восточного Колорадо, в последней безумной попытке отстоять привычный уклад жизни расправились с сотней белых. Кайова в этом уже не участвовали. Битва у Адобе-Уоллс укрепила авторитет Бьющей Птицы, и после Пляски Солнца три четверти племени вернулось с ним в резервацию. Сатанта в отчаянии отказался от титула вождя, а Большое Дерево ходил мрачнее тучи. И только Одинокий Волк и Маманти по-прежнему готовы были сражаться. В середине июля они, проникнув вглубь Техаса, убили семерых жителей, в том числе одного из ненавидимых ими техасских рейнджеров. Одинокий Волк разрубил его голову на куски и выпотрошил живот. А потом вознес молитву: «Благодарю тебя, о, благодарю тебя за свершившееся сегодня! Мой бедный сын отомщен. Теперь его дух доволен»[206]206
  Haley, Buffalo War, 76–77; Richardson, Comanche Barrier, 194, 246n; Morris F. Taylor, “Kicking Bird”, 318–19; Nye, Carbine and Lance, 192–200.


[Закрыть].

Битва у Адобе-Уоллс положила конец мирной политике на южных равнинах. Когда генерал Шерман испросил разрешения на полномасштабную наступательную операцию с беспрепятственным доступом в пределы резерваций, возражений не последовало. Даже квакеры были по горло сыты происходящим. А самое главное, президент Грант считал, что предоставил индейцам достаточно возможностей перековать ножи для скальпирования на орала, поэтому Шерману позволили вести войну как он считает нужным (только пусть постарается не трогать «невиновных и дружественных»). 20 июля Шерман дал Шеридану карт-бланш.

Назревала вторая война на уничтожение, как в 1868–1869 гг. Однако на этот раз никто не собирался ждать зимы. Шеридан отдал приказ как можно быстрее собрать многочисленные колонны из Департаментов Миссури и Техас у стоянок враждебных индейских общин на Техасском выступе. Чтобы облегчить преследование, он приказал не обращать внимания на границы между департаментами. Индейцев собирались гонять без роздыха, не давая им охотиться. Либо они будут жить в резервациях на условиях, указанных правительством, либо погибнут – от голода или от пули. Шеридан надеялся, что эта военная кампания станет последней на южных равнинах[207]207
  Joe F. Taylor, Indian Campaign, 1:11–13.


[Закрыть].

Разработку подробного плана операции Шеридан предоставил генералам Огару и Поупу, и те независимо друг от друга выбрали одну и ту же схему. Огар наметил три экспедиции: полковник Джон Дэвидсон выдвинется из Форт-Силла на запад с шестью ротами 10-го кавалерийского и тремя ротами пехоты, полковник Джордж Бьюлл с сопоставимыми силами ударит с юга, а полковник Маккензи, на которого Огар возлагал основные надежды, двинется из Форт-Кончо на северо-восток с 4-м кавалерийским полком и пятью ротами пехоты. Генерал Поуп предлагал две экспедиции: майора Уильяма Прайса с 8-м кавалерийским он отправлял из Форт-Бэскома (Территории Нью-Мексико) к восточной окраине Льяно-Эстакадо, а командиру 5-го пехотного полковнику Нельсону Майлзу было предписано проследовать в Форт-Додж и принять командование восемью кавалерийскими и четырьмя пехотными ротами. Интендантам и снабженцам Поуп приказал «безотлагательно обеспечить весь необходимый провиант», который запросит Майлз, а самому полковнику предоставил почти неограниченную свободу действий и позволил проводить операции на свое усмотрение.

На меньшее Майлз бы попросту не согласился. Он ожидал, что Поуп придаст ему и полк Прайса. Иначе как прикажете руководить передвижением войск, находящихся в десяти днях пути от ближайшего телеграфа и в 800 км от штаба, недоумевал Майлз в разговоре с женой. С тактической точки зрения он имел все основания возмущаться, но в на самом деле негодовал не потому. Он хотел независимости от Поупа, т. е., по сути, независимости от всех, кто мешал бы его стремительному карьерному росту. Из-за своего непомерного честолюбия Майлз стал самым непопулярным старшим офицером на фронтире, но в опыте и знании своего дела ему отказать было нельзя.

Майлз поднимался к своим высотам тернистым путем. Сын бедного фермера, которому в средней школе учить сына было не на что, в шестнадцать лет он перебрался в Бостон. Там Майлз служил приказчиком в посудной лавке, а по вечерам брал уроки и, страстно увлекшись военным делом, перенимал основы строевой службы и тактики у ветерана-француза. Учеба пошла впрок: во время Гражданской войны Майлз дорос до бревета генерал-майора добровольческих войск. В отличие от Кастера, который после войны потерял в ранге и стал капитаном, Майлзу регулярная армия принесла полковничье звание – и все же сильно задела его самолюбие. Несмотря на высокий чин, он был убежден, что лучшие должности достаются выпускникам Вест-Пойнта. Злопыхатели утверждали, что и на племяннице генерала Шермана он женился исключительно ради карьеры, но они ошибались. Жену свою Майлз любил. К счастью для себя, поскольку Шерман не терпел кумовства и фаворитизма, и, пока армией командовал он, других способов продвинуться по службе, кроме боевых заслуг, не существовало[208]208
  Cozzens, General John Pope, 316–17; Hutton, Soldiers West, 212–16.


[Закрыть].