Текст книги "Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода"

«– Ну, как дела, что нового?

– Сами видите, Николай Иванович, калекой стал, выбыл из строя, – горестно ответил я.

– Ногу потерял, так уж и из строя вышел! – добродушно усмехнулся Николай Иванович, отмахиваясь от ампутации как от мелкого недомогания. – Пустяки какие! А автомобили на что?»

И Вавилов начал рассказывать Пангало о своих новых исследованиях в Саратове.

– Вот приезжайте-ка ко мне в Саратов, посмотрите, поговорим, – заключил он прощаясь.

Пангало неожиданно воодушевился: «Когда он ушел, я с удивлением почувствовал себя совсем другим человеком. На мою инвалидность нуль внимания, даже усмехнулся, даже пошутил. ‹…› …огромной радостью наполнилась моя душа».

Вавилов застал своего друга Регеля полным дурных предчувствий. Как и многие из его сословия (Роберт Эдуардович Регель был немцем из родовитой семьи), тот не видел для себя будущего в новой России. Петроград погрузился в хаос, город вымирал. Регель теперь был «гражданином Регелем». Наравне со всеми остальными ему пришлось обращаться за продовольственными карточками, за разрешением получать железнодорожные билеты вне очереди, за дозволением ходить по улице после наступления комендантского часа, за разрешением привезти мешок продовольствия для семьи в сентябре 1918 года, за удостоверением о благонадежности по отношению к советской власти, за разрешением пользоваться лыжами в феврале 1919 года и за ордером на покупку сапог для полевых исследований[94]94
  Обращения Р. Э. Регеля в Комиссариат земледелия. ЦАНТД СПб. Ф. 179. Оп. 1–2. Д. 639. Л. 93–260.


[Закрыть]. Когда для научных поездок отделу прикладной ботаники понадобилась гребная лодка, Регелю пришлось испрашивать два разрешения – одно на лодку, второе на то, чтоб грести в ней.

В письмах между Петроградом и Саратовом Регель и Вавилов вели доверительную беседу о политическом будущем страны и о дальнейшей работе. Регель давно приглашал Николая Ивановича работать вместе в Петрограде, но Вавилов сопротивлялся.

Приглашение было ему по душе, но он чувствовал, что вынужден оставаться в Саратове из-за уже сделанных посевов озимых, «бросить которые на произвол я не могу». У него было много текущих дел – иммунитет растений, гибриды, ботанико-географические исследования, – и он считал, что сможет переехать в Петроград лишь в том случае, если получится продолжать как следует заниматься ими. «Боюсь, что я слишком свободолюбив в распределении своего времени»[95]95
  Письмо Н. И. Вавилова Р. Э. Регелю от 29 сентября 1917 г. // Научное наследство. Т. 5. – C. 27–29.


[Закрыть].

Оба хотели бы сосредоточиться на науке. Их переписка отражала мрачные мысли того времени. «Вы сомневаетесь в будущем, – отвечал Регель. – ‹…› Остается делать вид, будто ничего не случилось, и продолжать работу ничтоже сумняшеся, опираясь на то, что наука не только аполитична и интернациональна, но даже интерпланетна…»[96]96
  Письмо Р. Э. Регеля Н. И. Вавилову от 22 ноября 1917 г. Архив ВИР. Ф. – Оп. 1. Д. 4. Л. 23–24 об. (Фотокопии писем в личном архиве автора. Прочерком обозначен номер фонда Архива ВИР. – Прим. пер.)


[Закрыть]

Конечно, Вавилов с ним соглашался. Наука была для него всем. Тем не менее ему было тревожно. «События идут теперь скорее, чем в трагедиях Шекспира, – замечал он. – Итак, с будущего года, если будем живы и если Содом и Гоморра минуют Петроград, несмотря на его великие грехи и преступления, будем двигать настоящую прикладную ботанику»[97]97
  Письмо Н. И. Вавилова Р. Э. Регелю от 12 ноября 1917 г. Архив ВИР. Ф. – . Оп. 1. Д. 4. Л. 15–16.


[Закрыть].

У Регеля были свои переживания: «Что же касается нашей интеллигенции… они и говорят, и пишут красно и умно. Широта взглядов поразительная. Эрудиция большая, но… нет реальности. Ко всему конкретному относятся враждебно. ‹…› Стремятся объять необъятное и к решительным, определенным заключениям не приходят. В решительный момент разговаривают, умно разговаривают, вместо того чтобы действовать; вечно какие-то компромиссы и полумеры, чем и воспользовались г.г. большевики. ‹…›

Мы и проиграли, побеждены. ‹…› Опростоволосились».

«Неизвестно, – продолжал Регель, – выйдем ли мы с Вами живыми из этого хаоса. Это особенно сомнительно относительно меня, так как я не пойду на компромиссы. Но пока что – будем делать свое мирное дело, никакого отношения к политике не имеющее. Авось нам удастся остаться в тени незамеченными и в конце концов выплыть на сухой берег. Поживем – увидим»[98]98
  Письмо Р. Э. Регеля Н. И. Вавилову от 22 ноября 1917 г. Архив ВИР. Ф. – . Оп. 1. Д. 4. Л. 23–24 об. Регель боялся, что немцы займут Петроград. 4 марта 1918 года германские войска стояли в ста пятидесяти километрах от столицы.


[Закрыть]. Регелю недолго довелось пробыть свидетелем военного коммунизма, которого он боялся и который презирал. Зимой 1920 года он заразился в поезде сыпным тифом и скончался – один из трех миллионов россиян, чьи жизни в годы Гражданской войны унес тиф.

За те недели, пока Вавилов отсутствовал, в Саратове было «национализировано все до яблок и арбузов включительно», сообщал Вавилов Регелю, вернувшись из Москвы. «Дров нет ‹…›»[99]99
  Письмо Н. И. Вавилова Р. Э. Регелю от 3 ноября 1918 г. // Научное наследство. Т. 5. – C. 36.


[Закрыть].

Правящая партия большевиков начала «выселение буржуев» в Саратове с конфискации их жилья и экспроприации собственности. Часть арестованных свозили «в плавучую тюрьму» на барже, стоявшей посреди Волги. Другим «везло» меньше, их держали «20–25 человек в камере, предназначенной для девяти каторжных». Политика «всё для фронта» и «все на фронт» означала, что Саратову пришлось обеспечивать все военные операции Красной армии в районе, истощив свои запасы промышленных товаров[100]100
  Donald Raleigh, op. cit., p. 284–228.


[Закрыть].

«Мы здесь не слишком оптимисты в российских делах, – писал Вавилов, – и знаем, что единственный путь спасения и сохранения и жизней, и учреждений – верблюжье терпение»[101]101
  Письмо Н. И. Вавилова Р. Э. Регелю от 14 сентября 1919 г. ЦГАНТД СПб. Ф. 179. Оп. 1–2. Д. 639. Л. 292–293.


[Закрыть].

Хотя сражения Гражданской войны вынудили Вавилова перенести свои посевы подальше от города, по меркам того времени он справлялся с делом на редкость успешно. Он превратил Саратовский сельскохозяйственный институт в единственный научный центр в России, занимавшийся прикладной ботаникой, растениеводством и генетикой. В докладе Сельскохозяйственного ученого комитета за 1918–1920 годы отмечалось, что «из местных учреждений нормально и в полном объеме работы шли только в Саратовском отделении прикладной ботаники при Саратовском университете, где удалось за три года даже расширить деятельность на ряд новых культурных растений… а также в направлении генетического изучения культурных растений»[102]102
  Документы о научной деятельности. Публикация В. Д. Есакова // Очерки. – C. 399.


[Закрыть].

При всех невзгодах и при всем размахе работы Николай Иванович всегда выделял время для самообразования. Может быть, это служило ему отдушиной. Ему было интересно читать древние тексты по ботанике и агрономии. Он стал брать уроки латыни у университетского профессора. В тогдашнем Саратове было почти невозможно купить что-либо за деньги, и Вавилов предложил платить «натурой» – зерном и свежими овощами с университетской опытной фермы. Занятия проходили три-четыре раза в неделю. Как рассказывала профессор, это были необычные уроки. Николая Ивановича интересовало, что древние римляне писали о сельском хозяйстве. Он настаивал на том, чтобы сопровождать чтение латинского текста «Естественной истории» Плиния ботаническим комментарием. «Я слушала зачарованно, – вспоминала его преподавательница. – И не одной мне столько давал бы этот комментарий, но на часы “латыни” двери в кабинете Николая Ивановича, обычно распахнутые для всех, наглухо закрывались»[103]103
  Сергеенко М. Е. Как Н. И. Вавилов занимался латинским языком // Очерки. – С. 141–142.


[Закрыть].

Прилежный студент Вавилов сам был учителем, вселявшим в своих учеников горячую преданность делу даже в самых тяжких условиях. В 1919 году он извещал Регеля: «Год начался много труднее прошлого. На новой ферме пришлось организовывать заново хозяйство. Лошади, орудия, корм лошадям, продовольствие рабочим, наем рабочих и пр. пр., вплоть до уздечек, гвоздей, дров, колод и т. п. пришлось налаживать в самую горячку с посевом. Пришлось заделаться “хозяином”, и это хозяйствование, признаюсь, сильно не по душе»[104]104
  Письмо Н. И. Вавилова Р. Э. Регелю от 11 мая 1919 г. ЦГАНТД СПб. Ф. 179. Оп. 2. Д. 639. Л. 235–236.


[Закрыть].

Менее чем через год Регеля не стало[105]105
  Подробнее: Роберт Регель: Отдел прикладной ботаники, 1917–1918/ Подготовка к печати, вводная статья и комментарии А. А. Федотовой, Н. П. Гончарова // Историко-биологические исследования. 2015. Т. 7. № 4. С. 90–123. – Прим. пер.


[Закрыть]. Николаю Ивановичу предложили его должность. Регель на это рассчитывал. При жизни он написал своему протеже блестящую рекомендацию в Наркомзем. Он предсказывал, что Вавиловым «еще будет гордиться русская наука». К этому Регель добавил: «Как человек Вавилов принадлежит к числу людей, о которых Вы не услышите дурного слова ни от кого решительно»[106]106
  Письмо Р. Э. Регеля в Совет заведующих отделами сельскохозяйственного ученого комитета о представлении Н. И. Вавилова на должность помощника заведующего отделом прикладной ботаники. 12 октября 1917 г. ЦГАНТД СПб. Ф. 179. Оп. 2. Д. 103. Л. 4–6. Цит. по: Документы о научной деятельности. Публикация В. Д. Есакова // Очерки. – С. 418–421.


[Закрыть].

Вавилов был избран заведующим отделом прикладной ботаники и селекции в феврале 1920 года, но перед вступлением в должность у него имелось одно серьезное дело. Ему предстояло прочитать доклад на III Всероссийском селекционном съезде в Саратове. Доклад 4 июня 1920 года в одночасье прославил его на всю страну. Под внушительным названием «Закон гомологических рядов в наследственной изменчивости» Вавилов изложил простое правило для охотников за растениями: сходные признаки, такие как форма колосьев или размер и форма листьев, могут на различных эволюционных этапах присутствовать у всех близкородственных видов, родов и даже семей. Вавилов подметил, что признак, найденный у отдельного вида пшеницы, также может быть найден у ячменя или овса. Чарльз Дарвин первым указал, что у животных и растений проявляются подобные, иногда даже тождественные, признаки. На берегах рек Ла-Платы на границе Аргентины и Уругвая Дарвин видел коров с бульдожьим обликом, которые формой челюсти напоминали отдельные породы собак и свиней. Но Дарвин не имел возможности далее развить свои наблюдения, поскольку генетики, науки о наследственности и изменчивости, еще не существовало.

Подобно тому, как полувеком раньше русский химик Д. И. Менделеев внес порядок в хаос химических элементов и предложил Периодическую систему, которая позволяет предсказывать существование еще не открытых элементов, так и Вавилов стремился навести порядок в органическом мире и направить охотников за растениями целенаправленно искать «недостающие звенья» и «пополнять ряды» в таблице видов. До той поры коллекционеры собирали сорта культурных растений более или менее наугад.

Местная саратовская газета восторженно сообщила об «Открытии профессора Н. И. Вавилова». В заметке говорилось, что власти постановили напечатать его научные труды, предоставить ему наиболее оборудованный совхоз для широкомасштабных опытов и дать возможность собирать культурные породы растений в других странах, снарядив научную экспедицию за государственный счет[107]107
  Popovsky, Vavilov Affair, p. 26.


[Закрыть]. Лекционный зал был в тот день переполнен. Из Москвы съехались известные биологи. Собрался весь преподавательский состав Саратовского университета. Когда Вавилов закончил выступление, зал на мгновение затих, а затем взорвался аплодисментами. Ему хлопали стоя, и один профессор объявил: «Биологи приветствуют своего Менделеева»[108]108
  Сойфер В. Н. Власть и наука. – С. 99.


[Закрыть].

Профессор-агроном Николай Максимович Тулайков, докладывая о выдающейся работе Вавилова на заседании Селькохозяйственного ученого комитета Наркомзема РСФРС, ведавшего всей исследовательской работой по агрономии, сказал, что «русская наука справедливо может гордиться» его трудами».

Теперь Вавилову виделись серьезные экспедиции в Азию, Африку и на Американский континент – с тем, чтобы заполнить пробелы в новой классификации растительной жизни Земли. Но ликование от сравнения с Менделеевым утихло. Ведь растений в природе несравненно больше, чем химических элементов. Варьирующиеся признаки растений куда многочисленнее, чем можно вписать в схему, подобную таблице Менделеева. Кроме того, Вавилов выдвинул закон до появления теории химических и радиационных мутаций, которая заставит по-новому взглянуть на эволюцию и на исследования по классификации растительного царства.[109]109
  Хотя его и прославляли как Менделеева в биологии, закон гомологических рядов Вавилова не прошел похожее испытание временем. В 1975 году директор Ботанического музея в Гарварде доктор Р. Э. Шултс отметил: «Cпустя сто лет генетики и растениеводы все еще продолжают активно обсуждать этот закон. Сегодня параллелизм в формообразовании растений и животных изучается современными биогенетическими методами и описывается с точностью, которая была недоступна во времена Вавилова. Оказывается, что растения и животные изменяются одинаковым образом, когда подвергаются одинаковому воздействию [окружающей среды]». Vavilov’s Law, Economic Botany 29: (Oct. – Dec. 1975), p. 378. Кроме того, закон Вавилова не учитывал изменчивость, вызываемую химическими или радиационными мутациями.


[Закрыть].

А пока что Вавилов воспользовался случаем получить не менее занимательные и отрадные ботанические впечатления у себя на родине, в России. Он поехал знакомиться с Иваном Владимировичем Мичуриным.

Глава 7
Садовник города Козлова

Здесь век корпит огородника опыт –

стеклянный настил, навозная насыпь,

а у меня

на корнях укропа

шесть раз в году росли ананасы б.

В. МАЯКОВСКИЙ (1918 ГОД[110]110
  Цит. по: Маяковский В. В. Мистерия-буфф (Героическое, эпическое и сатирическое изображение нашей эпохи): // Маяковский В. В. Полное собрание сочинений: В 13 т. / АН СССР. Институт мировой литературы им. А. М. Горького. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1955–1961. Т. 2. Стихотворения, поэма и пьесы 1917–1921 годов / Подгот. текста и примеч. Н. В. Реформатской. 1956. – С. 167.


[Закрыть])

В сатирической пьесе о поиске земли обетованной большевистский поэт Владимир Маяковский подтрунивал над самым известным русским садоводом-любителем Иваном Владимировичем Мичуриным. Мичурин, сын обедневшего дворянина, был прирожденным садовником, слегка не от мира сего. В прекрасной сказке о социализме он превратился в героя анекдотов, чудака, который воображал, что вырастит «на вербе груши».

В реальной жизни Мичурин был эталоном садовника-кустаря старой школы. В 1920 году ему исполнилось шестьдесят пять лет. Он знать не знал менделевской генетики. Показывая гостям свой сад, он, наверное, объяснил, что уже слишком стар для таких заумных идей. Он опирался на старые, давно зарекомендовавшие себя на практике методы. По сути дела, Мичурин полагался на те же критерии, которыми земледельцы пользовались веками, – на собственное чутье при выборе здорового растения и интуицию при отборе сеянцев: отбраковать те, что слабее, и взращивать те, что крепче. Он применял хорошо отработанный садоводческий прием прививки черенка одного растения к другому. У побега оказывались ткани обоих растений. Мичурин был корифеем русского любительского садоводства, процветавшего в садах и на огородах вдали от Москвы и Петрограда. За многие годы труда более просвещенные крестьяне добивались повышения урожаев сельскохозяйственных культур на своих наделах. Но не было никого искуснее, трудолюбивее и изобретательнее, чем Мичурин. О его чудотворстве слагали легенды, особенно когда речь шла о фруктах – особой роскоши на севере России.

Мичурин жил в Козлове примерно в четырехстах километрах южнее Москвы. Зимой здесь бывает лютая стужа. Прижившиеся тут сорта плодовых деревьев поневоле были выносливы, но фруктам не хватало сочности южных плодов из теплых республик, Крыма и Дальнего Востока. У Мичурина всю жизнь была цель скрестить эти два типа и вывести лучшие фрукты для севера. В конечном счете он вывел почти триста пятьдесят сортов яблок, груш, слив, абрикосов, персиков и винограда. Имя Мичурина малоизвестно за пределами России, но «на своей делянке» он был самобытным созидателем и достойным соперником своего американского коллеги Лютера Бёрбанка, эксцентричного садовника из калифорнийской Санты-Розы.

При всех его успехах лишь немногие из мичуринских сортов были в ходу у русских плодоводов. К нему относились как к чудаковатому садоводу-кудеснику с неповторимыми навыками, которые были залогом его удач. Считалось, что возделывать его сорта без этих навыков бесполезно, и большинство даже и не пыталось. В 1920 году мало кто из руководителей советского сельского хозяйства знал о нем и почти никто не воспринимал его всерьез. Вавилов стал первым администратором, который отдал должное таланту Мичурина. Николай Иванович всегда был полон любопытства и желания больше узнать о любом ботаническом достижении на родине, и ему хотелось побывать у искусного плодовода.

Первая возможность представилась, когда специалисты, которые собрались на Первом Всероссийском съезде по прикладной ботанике в Воронеже, разъезжались по домам. Один из профессоров, знакомый с Мичуриным, предложил участникам съезда вместе навестить его. Вавилов с готовностью согласился: если у селекционера есть хорошие семена, будь он ученым или нет, хорошо бы на них взглянуть. Встреча прошла очень успешно, несмотря на разницу в возрасте и жизненном опыте. Вавилов – исследователь и хорошо образованный ученый-новатор, которому со дня на день предстояло взять на себя руководство растениеводством страны. Мичурин – садовник-любитель, знаток народных примет, прикованный нуждой к своему крошечному саду в одном из беднейших уездов России. Но у обоих была одинаково амбициозная цель: собрать откуда только можно наилучшие сорта растений, чтоб у людей было больше хорошей еды. Оба с таким жаром взялись за дело, что окружающие только ахнули от изумления. Вавилов приехал в Козлов выяснить, сможет ли Мичурин внести вклад в великую задачу преобразования российского сельского хозяйства, и какой именно.

Фруктовое поместье Мичуриных разорилось в начале 1870-х годов, задолго до революции. Город Козлов, как и канадская провинция Саскачеван, находится в северных широтах, где трудно выращивать фрукты. Мать Ивана Владимировича умерла от туберкулеза, а его отец повредился рассудком и снова и снова попадал в сумасшедший дом на лечение. Родившийся в 1855 году Мичурин вырос в бедности, год отучился в гимназии, а затем работал конторщиком на железной дороге и чинил часы. Он женился на мещанке, женщине более низкого сословия.

История дворянского рода Мичуриных на этом бы закончилась, но в 1870-х годах Иван решил снова взяться за выращивание фруктовых деревьев. Он занял денег, купил участок земли в двенадцать с половиной десятин в Козлове и занялся садом. Каким-то образом ему удалось собрать сорта со всей России и особенно из Крыма. К началу ХХ века он все еще был беден, но уже приобретал известность благодаря своим новым акклиматизированным сортам.

Как садовник старой школы, Иван либо прививал черенки, либо выращивал фруктовые деревья из семян и скрещивал их. Обычно это дело довольно сложное, потому что в результате получаются дички худшего качества. Но после некоторых успехов Мичурин попытался заинтересовать царское Министерство сельского хозяйства своей работой. Как «истинно русский человек», он «счел святым долгом принесть посильную лепту своего труда на пользу отечества»[111]111
  Цит. по: Докладная записка И. В. Мичурина в Департамент земледелия с предложением мероприятий, необходимых для подъема сельского хозяйства в России, от 12 июня 1908 г. К 100-летию со дня рождения И. В. Мичурина. Переписка // Исторический архив. – № 4. – 1955. – С. 99.


[Закрыть]. Через два с половиной года из министерства пришел ответ. Мичурину предлагалась небольшая финансовая помощь, настолько мизерная, что он счел ее ниже своего достоинства и отказался, а тем временем продолжал выводить неприхотливые и вкусные сорта яблок, груш, персиков, вишни и абрикосов. Ими заинтересовались растениеводы в Европе и Америке.

В 1911 году один из самых известных американских искателей растений Франк Мейер посетил Мичурина по поручению Министерства земледелия США. Он дал знать в Вашингтон, что собранный Мичуриным материал «чрезвычайно ценен и представляет годы упорной и кропотливой работы». Мичурин поделился тем, насколько сложным было его ремесло. Например, пытаясь вывести зимостойкий персик, он высеял персиковые косточки, присланные со всех губерний России. Был период, когда у него было тридцать тысяч сеянцев. Лишь пятнадцать из них перенесли зиму. А потом все выжившие деревца погибли от неизвестной болезни коры.

Следуя инструкциям из Вашингтона, Мейер предложил Мичурину продать его образцы. Но Мичурин отказался. Он согласился подарить несколько побегов для размножения, но не тот посадочный материал, который был его гордостью[112]112
  Письмо Франка Мейера Дэвиду Фейрчайлду, заведующему отделом интродукции Департамента земледелия США, Вашингтон, округ Колумбия, от 29 декабря 1911 года из Козлова. Цит. по: Бaxapeв А. Н. Иван Владимирович Мичурин. Биографический очерк // И. В. Мичурин. Сочинения. Том 1. ОГИЗ-Cельхозгиз, 1939. – С. 32–37.


[Закрыть]. Мейер сделал вывод, что Мичурин «человек своеобразный», и сделка не состоялась. Мичурин остался беден, без видов на будущее и без поддержки ни со стороны своего собственного правительства, ни с чьей-либо еще.

Николая Ивановича поразили нищенские условия, в которых работал Мичурин. Он вспоминал «убогую обстановку станции в начале революции, убогую избушку, в которой жил и работал один из самых замечательных плодоводов нашего времени»[113]113
  Вавилов Н. И. Подвиг. [Памяти И. В. Мичурина] // Правда. – 1935. – 8 мая. – № 156. Также см.: Выступление академика Н. И. Вавилова на общем собрании АН СССР 21.05.1937 г. в: Соловьев Ю. И. Забытая дискуссия о генетике // Вестник РАН. – 1994. – Т. 64. – № 1. – С. 46–50.


[Закрыть]. Мичурин был сухопарым стариком, с запавшими глазами и всклокоченной бородой. Но он был силен духом, и Вавилов оценил его безыскусные и «любительские» методы. Растениевод с высокой научно-административной должностью решил поддержать обнищавшего садовода с характерной отзывчивостью человека, уже мысленно распоряжавшегося бюджетными фондами.

Есть смысл повторить то, что теперь задним числом представляется очевидным. В вопросах науки Вавилов был пуристом. Он всегда стремился сохранять объективность. Излишне самоуверенный ученый может легко пройти мимо более перспективных возможностей. Что, если скрытный и ворчливый Мичурин нашел заветный ключик, который проглядели генетики в погоне за генной теорией? Быть может, он придумал особые методы размножения растений, которые могли бы пригодиться на опытных станциях России? Вдруг благодаря его приемам удастся накормить досыта больше людей? Или, как всегда надеялся Вавилов, эти методы помогут ускорить превращение его драгоценных семян в улучшенные новые сорта?

Вскоре Вавилов начал оживленную переписку и обмен растениями с Мичуриным. Переехав в Петроград, Николай Иванович отправил специалиста для оценки работ садовода и обратился с докладной запиской в Наркомзем, чтобы организовать официальное признание Мичурина и отметить сорок пять лет его деятельности. В результате правительство предоставило Мичурину пожизненное право собственности на его участок, освободило от налога на землю, выделило полмиллиона рублей и пообещало издать под редакцией Вавилова все его труды.

Мичурин был бесконечно признателен. Его жизнь стала безбедной, и он мог проводить все свое время в саду. Он говорил другу: «Вавилов – выдающийся деятель науки, светлая голова… Путешествует по всему свету и собирает нужные нам растения… И ведь что удивительно, владеет чуть ли не дюжиной языков… Ну и, прямо скажу, сочувственно относится к нашему делу»[114]114
  Поповский М. А. Дело академика Вавилова. – С. 82.


[Закрыть].

Входивший в научную элиту Вавилов был действительно исключительным человеком в том, как помогал своим коллегам, молодым и пожилым – тем, чью работу считал заслуживающей поддержки. Он был готов оказать содействие тем, кто проявлял такие же феноменальные качества, как и он сам: энергичность, энтузиазм, оригинальность мышления и трудолюбие. Он был взыскателен и настаивал на строгом научном анализе и проверке данных. Вавилов приглашал собеседников к научной дискуссии, но не к вражде; просил высказывать альтернативные теории, а не устраивать свары. Со временем он постарался было познакомить Мичурина с генетикой, но тот либо не мог, либо не хотел постигать новую науку. Иван Владимирович больше половины века работал собственными кустарными методами и не имел желания их менять. Вавилов сделал исключение для садовника преклонных лет в городе Козлове. Как-никак, тот был человеком другого поколения.

Перед переездом в Петроград Вавилов отправился в последнюю ботаническую экспедицию из Саратова – в Нижнее Поволжье, почти восемьсот километров пароходом до Астрахани, в центр Прикаспия. Целью поездки было изучение полевых культур на юго-востоке Европейской России и в дельте Волги. В состав экспедиции вошли два профессора Саратовского университета, специалист по бахчевым культурам и еще две студентки-практикантки – Гали Попова и Елена Барулина, тайная любовь Николая Ивановича. Единственное описание этой поездки сохранилось благодаря Гали Михайловне Поповой. Можно себе представить, как это было романтично для Елены – уплыть подальше от раздираемого войной Саратова и провести четыре недели на пароходе рядом с человеком, которого она любила, но до сих пор могла лишь восхищаться им с почтительного расстояния. Попова вспоминала несколько идиллических сцен в путешествии, начиная с отъезда из Саратова. «Волга была тихая, и гладь ее блестела как зеркало. Пароход запаздывал. Все участники путешествия окружили Николая Ивановича и слушали с глубоким интересом его увлекательные рассказы о поездках по сбору культурных растений в Иран и на Памир. Солнце уже закатилось, стало прохладно, и вдруг вдали на реке показались огни, большой пассажирский пароход причалил к пристани. Нас, против ожидания, всех разместили в каюты»[115]115
  Попова Г. М. // Рядом с Н. И. Вавиловым. – С. 58–60.


[Закрыть].

В Астрахани Вавилов повел всех на базар осмотреть местные сорта фруктов, винограда, яблок, груш и арбузов. Затем на небольших катерах они исследовали дельту и нашли там заросли лотоса и водяного ореха. «Николай Иванович с увлечением искал различные формы водяных орехов, и лодка его быстро наполнялась. Вдруг перед нами открылось чудесное зрелище: среди камышей на высоких ножках стояли прекрасные крупные розовые цветки лотоса. Все лодки направились к ним. Ботаники срезали лотос для гербария»[116]116
  Там же.


[Закрыть].

Под конец путешествия Николай Иванович пригласил Елену Барулину поехать с ним в Петроград. Он предложил ей работу в Бюро прикладной ботаники. Предложение ее манило, но ее переполняли чувства. Она пообещала, что напишет. Заботы и неопределенность, с которыми столкнулся Вавилов, отражены в письме к другу, профессору географии Льву Семеновичу Бергу. Вавилов поделился с ним планами переехать в Петроград осенью и добавил: «Трудно перебираться с лабораторией. ‹…› Многим кажется противоестественным такой переход с Юго-Востока [где обычно лучше с едой, чем в Петрограде], но все это сложно, и не единым хлебом жив человек»[117]117
  Письмо Н. И. Вавилова Л. С. Бергу от 17 июля 1920 г. // Научное наследство. Т. 5. – C. 40–41.


[Закрыть].