Текст книги "Расколотый берег"

В чересчур душной комнате для интервью работала видео– и аудиоаппаратура, а он сидел на скользком пластиковом стуле напротив двух федералов, тучного старшего сержанта Питта из отдела по этике, его озадаченного помощника Миллера и представителя отдела по правам человека.

Кэшин воспользовался представившейся возможностью и заявил, что это он убедил Виллани санкционировать операцию.

– Ну, об этом поговорим в другой раз, – сказал Питт. – Сейчас давайте о нашем деле.

Федералы, по-спортивному поджарые мужчина и женщина, попросили Кэшина дважды повторить свое заявление и начали цепляться к каждому его слову.

– Полагаю, – начал мужчина, – сейчас вы готовы признать, что это было ошибочное решение?

– Задним числом можно всю предыдущую жизнь счесть ошибкой, – ответил Кэшин.

– Вы серьезно отвечаете на вопрос, детектив? – вставила женщина.

Кэшин с превеликим удовольствием сказал бы ей: «Заткнись!» Но он произнес:

– В тех же обстоятельствах я принял бы то же самое решение.

– Все закончилось гибелью двух молодых людей, – продолжала она.

– Да, два трупа. Суд решит, кто в этом виноват, – согласился Кэшин.

Стало тихо. Чиновники переглянулись.

– Как вы считаете, можно ли было проводить операцию в такой сильный дождь? – спросила женщина.

– Погоду не выбирают. Какая была, такая была.

– Но какой смысл? О чем вы думали?

– Ни о чем таком не думал, пока не стало слишком поздно.

Слишком поздно. Он слишком долго ждал.

– А потом, как вы говорите, вы поручили Даву вызвать Хопгуда и дали указание отменить операцию.

– Да.

– Вы полагали, что обладаете подобными полномочиями? – спросил представитель отдела по правам человека.

– Да.

– Вы и сейчас так полагаете?

– Я полагал, что командую всеми, да.

– Вы полагали? А что, разве было неясно, кто главный?

– Я расследую дело Бургойна, а эта операция была следственным действием, связанным с упомянутым делом.

Они посмотрели друг на друга.

– Пойдем далее, – произнесла женщина. – Вы утверждаете, что трижды выходили на связь и пытались отменить операцию?

– Верно.

– Но прием сообщения никто не подтвердил?

– Никто.

– Дав просил подтвердить получение?

Кэшин отвел глаза. Терзала боль, хотелось добраться до дому, выпить виски и завалиться в постель.

– Да, постоянно. После первого сообщения Хопгуд попросил его повторить, сказал, что не расслышал.

– Вы не удивились?

– Нет, случается, что связь плохо работает.

– Вернемся к тому моменту, когда вы развернулись, – заговорил мужчина. – Вы утверждаете, что слышали выстрелы.

– Правильно.

– Видели вспышку рядом с пикапом?

– Да.

– Вы услышали выстрел или выстрелы, а потом увидели вспышку?

Кэшин подумал: «Хочет узнать, кто стрелял первым – Люк Эриксен или мы» – и ответил:

– Был ливень, я услышал выстрелы, увидел вспышку у пикапа. Приказ, что ж…

– А может быть, вспышка была от выстрела Эриксена, стрелявшего после остальных? – спросил Питт.

– Не могу этого утверждать, – ответил Кэшин.

– Но все-таки это возможно?

– Возможно. Возможно, сначала стреляли из дробовика.

– Извините, вы меняете свое заявление? – осведомилась женщина.

– Нет, разъясняю.

– Мы ждали, что человек с вашим опытом будет выражаться поточнее, – произнес мужчина.

– Мы? – переспросил Кэшин, глядя тому прямо в глаза. – Или вы? Да что, черт возьми, вы вообще знаете?

Это ему не очень помогло. Домой Кэшин отправился только через час. Он ехал не спеша, усталый, нервы были на пределе. На повороте в Кенмар вспомнил, что надо купить хлеба, молока и собачьей еды – в холодильнике остался только шмат колбасы. Он подъехал к гаражу Каллахана и остановился у магазина.

В сыром воздухе магазина витал запах кислого молока и черствых хлебных корок, хозяина за прилавком не было. Кэшин взял последнюю пачку молока и подошел к полкам с собачьей едой. Там сиротливо стояла одинокая банка консервов.

– Опять пришел!

Прямо перед ним возник Дерри Каллахан с масляными пятнами на лице, в застегнутом на молнию кардигане, едва сходившемся на огромном пузе.

– Наконец-то вы, ребята, не зря свои деньги получите, – произнес он.

Кэшин огляделся, почуял вонь перегара, заметил поросячьи красные глазки Каллахана, редкие пряди жирных волос, зачесанные кверху на лысый череп.

– Ты о чем это? – поинтересовался Кэшин.

– Да об этих двух черномазых из Даунта. Жалко, не целый автобус настреляли.

Ни минуты не раздумывая, Кэшин перекинул банку мясного собачьего корма с гороховой подливой в правую руку, слегка развернулся и ударил Дерри прямо по лицу, не сумев как следует размахнуться, потому что стоял слишком близко. Боль была такая, что ему показалось, будто он сломал себе пальцы.

Каллахан отступил на два небольших шага, медленно опустился на колени, молитвенно сложил руки, закрыл ими лицо. Из-под ладоней заструилась кровь – сначала красная, а потом почти черная, подсвеченная неоновым огнем рекламы.

Кэшину хотелось врезать ему еще раз, но он только швырнул в него пакетом молока. Пакет просвистел мимо головы Каллахана. Кэшин шагнул вперед, собираясь пнуть торговца, но что-то его остановило.

Уже в машине Кэшин заметил, что продолжает держать в руке банку консервов. От удара банка погнулась. Он швырнул ее на заднее сиденье.

Ребб услышал звук мотора, увидел свет фар. Собаки запрыгали, рванулись к нему, большие уши трепыхались на бегу. Он потрепал их по головам, хотя руки и ныли от боли. Собаки вертелись у него между ног, просили приласкать еще.

– Я уж думал, ты куда смылся, – сказал Ребб. – Оставил меня тут со своими чокнутыми собаками и всеми делами.

* * *

Собаки подняли Кэшина задолго до рассвета. В полусне он прошел через спальню, запустил их в холодную темную комнату, опять лег. Они принялись шарить по кухне в поисках еды, ничего не нашли, вернулись к нему и забрались в постель. Совсем разбаловались.

Кэшин не обращал на это внимания. Собаки ложились на него, пихали носами, клали свои легкие головы ему на ноги. Он снова заснул, резко проснулся, разбуженный скрипом металла о металл, приподнял голову, напряг шею, прислушался.

Нет, приснилось… Собаки давно почуяли бы что-то необычное. Но сон ушел. Он лежал на спине, чувствовал, как ноют пальцы правой руки, и прислушивался к печальному шелесту предрассветного ветра.

Мальчишки в пикапе.

В тех же обстоятельствах я принял бы то же самое решение.

Все закончилось гибелью двух молодых людей.

Перед этим разговором в душной комнате до него не доходило, что между истекшими кровью и погибшими подростками и его телефонным разговором с Виллани существует прямая связь.

Ты не преувеличиваешь? Всего-навсего три пацана в пикапе. Что здесь сложного?

А что изменилось бы, если бы Хопгуд поговорил с Виллани? Проигнорировал бы Виллани совет, услышь он его непосредственно от Хопгуда?

Не важно, насколько неуклюже они провели бы задержание мальчишек дома, но по крайней мере не было бы двух трупов.

Он попробовал переключиться мыслями на другое.

Отремонтировать взорванный дом Томми Кэшина, который лежит в руинах чуть ли не со времен Первой мировой. Дурацкая мысль! Ничего не получится, он только впустую потратит время и в конце концов бросит эту затею. Руками он работать не умел, в жизни не уложил ни одного кирпича. И как вообще такое пришло ему в голову?

Он впервые задумался об этом, гуляя как-то с собаками у заброшенной стройки. А однажды утром, по дороге на работу, он повстречался на перекрестке с Берном. В кузове его «доджа» громоздилась груда старых, грязных красных кирпичей. Рядом с Берном сидел древний старикан по прозвищу Колло. Он занимался тем, что отбивал цементную грязь с кирпичей, целыми днями сидел в туче серой пыли, насвистывал себе сквозь дыры меж зубов и сосредоточенно колотил по затвердевшему раствору.

Они остановились у обочины, вышли. Берн перешел дорогу, пыхтя сигаретой.

– Рановато ты что-то, – сказал Кэшин. – По ночам, что ли, дома рушишь?

– Что вы, лентяи, понимаете в честном труде? – ответил Берн. – Только и знаете, что задницы себе нажирать.

– Ты что, по задницам специалист? – парировал Кэшин и круто поменял тему разговора: – Кирпичей здесь сколько?

– Три с чем-то сотни.

– Почем продашь?

– Тебе-то зачем?

– Почем, спрашиваю?

– Хорошему покупателю ровно по сорок за сотню.

– Давай по двадцать пять.

– Ага, собрался по сорок, а продам по двадцать пять. Да ты хоть знаешь, какая редкость по нашим временам старые кирпичи? Это ж антиквариат! – Он сплюнул и закончил тираду: – Нет, не знаешь. Все знаешь, а в этом ни хрена не соображаешь.

– Ладно, по тридцатке.

– На кой они тебе?

– Строиться буду на месте Томми Кэшина, – неожиданно для самого себя произнес Джо.

Берн недоверчиво покачал головой:

– Да уж… Еще один чокнутый в вашей семейке появился. Договорились, по тридцатке. За доставку отдельно.

И вот теперь кирпичи валялись у руин дома.

Кэшин поднялся, оделся, заварил чай. На рассвете он посадил собак в машину и отправился к пляжу, находившемуся минутах в пятнадцати езды. Когда он ступил босыми ногами на колючий песок, замороженный ледяным зимним ветром, небо уже становилось похожим на полосатый мрамор.

Его отец неукоснительно следовал правилу: если уж оказался на пляже, будь добр, разувайся. Никаких тебе шлепанцев, ничего. Ну а когда песок раскаленный, тут или заткнись, или топай домой. Кэшин вспомнил, как летом он жег себе пятки, резал их осколками стекла и острыми камнями. Лет в семь или восемь он наступил на рыболовный крючок. Ногу пронзила такая боль, что он буквально взмыл в воздух и, скрючившись, тяжело плюхнулся на землю.

Подошел отец, потянул его за ногу. Крючок исчезал под подушечкой большого пальца.

– Задним ходом с крючками никак, – только и сказал Мик Кэшин и принялся продавливать крючок вперед.

Кэшин прекрасно запомнил, как наружу вышел зубец. Он оказался огромным-преогромным – отец захватил его между большим и указательным пальцами и все тянул, тянул… Кожа на пальце вздувалась до тех пор, пока ушко не вышло наружу. Он так и не забыл этого ощущения – как сквозь дырку в его плоти протягивается белая нейлоновая леска.

Собаки больше уважали пляж, чем море. Они гоняли чаек, носились друг за другом, лаяли на мелкие волны, убегали от них, взбирались на дюны, рыскали за зайцами по песчаному тростнику и кустам. Кэшин прохаживался, смотрел на море, отворачивался от мелкого песка, который несло ветром с дюн.

Вдоль пляжа вплоть до самых больших скал тянулся широкий разлом. Скалы доходили до устья Каменного ручья. Поднимавшийся прилив делил поток на пять-шесть отмелей, между которыми образовывались песчаные косы, на вид – гигантские палочки печенья. Именно здесь, как сказала ему Сесиль Аддисон, Адриан Файф и собирался построить свой центр отдыха.

Гостиница, площадка для гольфа, дома, бордель, казино, бог знает что еще…

В такой стылый день проект казался ему совершенно бредовым.

Собаки забрались в ближайший ручеек, намочили лапы, постояли, как бы решая, стоит ли идти дальше, к косе. Кэшин свистнул им, они обернулись, посмотрели на него и потрусили домой завтракать.

Он покормил их, постоял под душем, нашел чистую рубашку и отправился в Порт-Монро разбираться с делами. Сколько еще будет длиться отстранение от должности, он не имел представления. Казалось, что теперь это навсегда.

У здания участка в старом «вольво»-универсале сидела женщина, а на заднем сиденье притулились два малыша. Он припарковался позади, и, когда вышел открыть заднюю дверь, женщина резко надавила на клаксон.

Он глянул через створки жалюзи, не поднимая их: на вид больше тридцати, многослойные одежки как капустные листья, жидкие грязные волосенки выкрашены красным и зеленым, в углу рта приклеилась огромная простуда.

Кэшин отпер дверь.

– С утра уже тут торчу! – с места в карьер начала она. – У вас тут участок или что?

– Читать умеете? Написано же – открываемся через полчаса.

– Вот блин! Вы как врачи: болеть можно только в приемные часы, с девяти до пяти, не раньше и не позже, ё-мое!

– Что, «скорая» не приехала? – спросил он из-за стойки.

– Меня уже достал этот городишко! – продолжала бушевать она. – Вечером поехала в супермаркет, и меня там задержали. Представляешь, пристали, как будто я в отделе заморозок стащила какие-то упаковки и хотела их вывезти в ихней долбаной телеге в свою машину! Что же, я так и слонялась по всей парковке с этим, блин, мороженым горошком? Так, что ли, выходит?

– Это кто сказал?

– Да сучка эта старая, Колли.

– И что она сделала?

– Увидела, как я подхожу, и стала орать, что мне здесь делать нечего. Полгорода слышало, черт!

– А что это за супермаркет?

– «Суперцена», знаешь, на углу.

– Ну, всегда есть «максвелл», – заметил Кэшин.

Она снова набросилась на него:

– И ты туда же, засранец! Обвиняют ни за что, оговорили, а вы сразу верите!

Кэшин почувствовал, как глаза у него наливаются жаром, и спросил:

– Ну так что же вы от меня хотите, мисс…

– Рид, Джейдин Рид. Чего хочу? Да чтобы ты сказал этой суке Колли, что у нее права нет меня прогонять. Пусть заберет обратно свою жалобу!

– Магазин имеет право не пускать кого угодно без объяснения причин, – ответил Кэшин. – Даже премьер-министра.

Джейдин удивленно взглянула на него и хмыкнула:

– Премьер-министра, говоришь? Да ладно, не гони! По-твоему, эта мымра может завернуть даже «мерседес», если он ей не понравится? Ты в своем уме, уважаемый?

Глазам стало совсем горячо.

– Я разберусь с вашей жалобой, мисс Рид, – сказал он. – Можете также обратиться в департамент по делам потребителей. Телефон найдете в справочнике.

– И все?

– И все.

Она развернулась и пошла к выходу. Уже у двери, снова обернувшись, она произнесла:

– Холуи вы все-таки! За богатых небось землю рыть будете!

– Привлекалась, Джейдин? – спросил Кэшин. – Попадала уже к нам? Присядь-ка, я тебя получше рассмотрю.

– Сволочь ты! – выкрикнула она. – Сволочь долбаная!

Она хотела было хлопнуть дверью на прощание, но ничего не получилось.

Кэшин сел за стол, разобрал входящие документы, поработал с теми, которые касались его. Собаки слонялись по двору, точно заключенные на прогулке, и то лишь потому, что лежать им было гораздо скучнее.

«Не гожусь я для этой работы, – подумал Кэшин. – А уж если я не справляюсь с этим участком, тогда какой из меня вообще полицейский? Никакой. Что же сделал со мной Рэй Сэррис? Ведь не только операция была. С нервами что-нибудь – иначе как понять, почему в жизни сплошная невезуха? Прежде я был бы сдержаннее, не горячился, не бил по мордам, думал, перед тем как действовать».

Констебль Кэшин обладает хорошими способностями к работе с людьми, особенно в обстоятельствах, требующих быстрого принятия решений.

Эту первую характеристику написал Кэшину сержант Уиллис и перед отправкой показал ему. «Ты особенно-то нос не задирай, парень, – помнится, предупредил он тогда. – Я всем девчонкам такие пишу». Войдя в свой крошечный кабинет, он обернулся и добавил: «Правда, в мое время, получи парень такую характеристику, его сразу отфутболили бы в транспортную полицию».

Вошла Кендалл. Повернувшись к Кэшину спиной, чтобы заварить чай, она произнесла:

– Ну и дела в Кромарти.

– Не говори. Прямо на пустом месте. Я сейчас в отпуске. Ты за начальника. Хорошо хоть мальчишка остается.

– На сколько?

– А я знаю? Пока отдел по этике во всем не разберется. Может, насовсем.

– Так это они Бургойна?…

– Похоже, да. Они сами или какие-то их знакомые.

– Ну, туда им и дорога, – сказала она.

Кэшин посмотрел из окна в небо, на какой-то миг раздосадованный глупостью Кендалл. Перед его мысленным взором возникли искры, изуродованный пикап, дождь, кровь в лужах. Мальчишки, из которых на его глазах уходила жизнь. Он подумал о своем сыне, о своем мальчике.

– Именно, что похоже, Кен, – произнес он. – Никто не должен умирать только из-за того, что мы его подозреваем. Нет у нас такого права.

А про себя подумал: «Лицемер чертов!»

Кендалл пошла к своему столу.

Он закончил дела, собрал со стола папки и заметки, положил к ней в ящик для входящих документов.

– Много накопилось, – сказал он.

Она произнесла, не глядя на него:

– Извини, сорвалось, Джо. Как-то так получилось, черт, ну я не знаю, я на самом деле хотела сказать…

– Знаю-знаю. Солидарность – дело хорошее. Звони мне, если что.

Он уже был у задней двери, когда она добавила:

– Джо, считай, что компания у тебя есть. В любое время.

– Принято, – отозвался он и вышел.

Захотелось пройтись до «Дублина». У его дверей стоял новенький джип, а в баре Леон обслуживал двух посетителей – завтракала пара средних лет. На спинках стульев небрежно висели их куртки из мягкой кожи.

– Черный с собой, – заказал Кэшин. – Большой.

– Садись или налью в герметичную чашку, – предложил Леон. – Хорошему кофе от пластмассы ничего не сделается.

– Запомню, – рассеянно бросил Кэшин.

Леон пошел к кофеварке.

– Твой культурист вчера заходил. Просто душка, жалко, платить не любит. Торчал тут, торчал, все не рассчитывался.

Кэшин смотрел, как на другой стороне улицы Сесиль Аддисон остановилась с какой-то женщиной у магазина ароматерапии.

– Он городской, – пояснил он. – Там любой полицейский – кум королю.

– Усек. Понял. Вы ведь так говорите? Понял, правильно?

– Понял, принял, смотря когда. Зависит от ситуации. Леон поставил контейнер на стол, закрутил крышку.

– Подкрепление для марша будет?

– Что за марш?

– Может быть заварушка. Зеленые точат клыки, старые пердуны поднимают разводной мост.

– Ого, так я отстал от местной жизни! – ответил Кэшин. Он и понятия не имел, о чем говорит Леон.

– Марш против курорта Адриана Файфа. Так это вроде не новость.

– Не успеваю следить за событиями в этом городке. Все происходит так стремительно. Хотя я ведь в отпуске.

– Съездил бы в Нузу, отдохнул с пенсионерами-полицейскими. Там тепло.

– А что за провиант там, в твоей этой Нузе? – спросил Кэшин, припомнив необычное слово. – Черствые бутерброды с плавленым сыром и помидорами?

Леон театрально поднял правую руку, провел пальцами по лбу, как будто стряхивал пот.

– Как это понимать? Прикажете овечью фету и подсушенные натуральные томаты на крупнозерновом черном хлебе?

– Нет.

– Ну, значит, сойдет подпорченный помидор, сыр из мышеловки и пара листков белой туалетной бумаги.

Выйдя на улицу, Кэшин купил городскую газету и поехал к Открытому Пляжу. Крупные гребни волн сегодня штурмовал только один серфингист.

Крупный заголовок на третьей странице кричал:

В РЕЗУЛЬТАТЕ ПОГОНИ И ПЕРЕСТРЕЛКИ ПОГИБЛИ ДВА ЧЕЛОВЕКА

В утреннем выпуске этого еще не было – слишком поздно все случилось. На фотографиях три юнца выглядели совсем мальчишками. В заголовке не говорилось, сколько им лет. А у репортера не было подслушивающего оборудования. Из статьи выходило, что преследование велось не по правилам. Люк Эриксен, как было сказано, «погиб, скорее всего, от огнестрельного ранения». Действия семи офицеров стали предметом служебного расследования.

Еще один заголовок на той же странице гласил:

ЛИДЕР ОБЪЕДИНЕННОЙ ПАРТИИ АВСТРАЛИИ ОБВИНЯЕТ ПОЛИЦИЮ

Цитировалось выступление Бобби Уолша:

Два чувства владеют мной сейчас – потрясение и горе. Люк Эриксен был сыном моей сестры, и все возлагали на этого одаренного мальчика большие надежды. Не знаю, что произошло на самом деле, но суть не в этом. Погибли два молодых человека. Это, безусловно, трагедия. Но в последнее время стало что-то слишком много таких трагедий. По всей Австралии с небывалой прежде остротой встает вопрос культуры поведения полиции. Представителей коренного населения просто держат на прицеле. Да и зачем ждать суда, если каждый может самостоятельно вершить расправу? И я нисколько не удивлен, что подобное случилось в Кромарти. Возглавляя в свое время полицию штата, нынешний федеральный казначей пустил вопрос культуры на самотек. Он помог местным органам скрыть информацию о смерти двоих аборигенов в камерах. Обещаю, что в ходе предстоящей избирательной кампании я буду неустанно напоминать ему об этом постыдном эпизоде.

Поджаренный сэндвич оказался совсем недурен – тонкий, темный, с подтопленным сыром и чем-то желтым внутри.

Интересно, будет ли Дерри Каллахан жаловаться? Удар банкой собачьих консервов. Кэшин поймал себя на том, что его это не волнует. Пальцы ныли – ну и ладно, оно того стоило. Жаль, не пнул как следует для полного удовольствия.

Зазвонил мобильник. Он не сразу его нашарил.

– Отдыхаешь? – Это был Виллани. – Воздушные ванны на пляже? Трусы в полоску?

– Газету читаю. Сплошь хорошие новости.

– У меня тоже хорошая новость. Тот, из ломбарда, опознал Паскоу и Донни.

Серфингист летел по огромной стене воды. Казалось, она никогда не обрушится, но неожиданно она закруглилась, он встал, вынесенный огромной подъемной силой волны, опрокинулся на спину, и его накрыла собственная доска.

– Только что говорил с комиссаром, – продолжал тем временем Виллани. – Вернее, он со мной. Целую речь произнес. Видите ли, специалисты по связям с общественностью считают, что мы играем на руку противнику. Видимо, противник – это Бобби Уолш и журналисты. А у нас тут остались только Ллойд да Стегглз. Значит, так, с сегодняшнего дня ты на работе. И Дав поступает в твое распоряжение.

– А остальные?

– Престон – в Шеппартон, Келли – в Бернсдейл.

– А Хопгуд?

– Пока на месте.

– Работенки подвалит другим?

– Так решил комиссар, Джо. Ему посоветовали.

– Вот это я называю руководством. В том ломбарде в Сиднее были только Паскоу и Донни?

– Скорее всего, Эриксен ждал на улице.

– А с Донни что?

– Пока в больнице, под наблюдением, но ничего страшного – синяки, порезы. Ему предъявят попытку убийства, допрос в десять утра, при адвокате.

– Всего-то? Дело серьезное, честно говоря.

– Если повезет – признается, – ответил Виллани. – Если нет – посмотрим. Вернее, ты посмотришь.

– От Синго научился? Экспромт?

– Другого варианта нет, Джо, – без выражения ответил Виллани.

* * *

Они сидели в комнате для допросов и ждали. Впервые за все время жизни в Порт-Монро Кэшин надел костюм.

– Еще немного, и я возненавижу этот город, – признался Дав.

Он положил руки на стол и внимательно разглядывал их, вытянув вперед пальцы. Из-под рукавов пиджака виднелись манжеты рубашки с серебряными запонками в виде коротких палочек.

– Погода здесь не очень, – отозвался Кэшин.

– Не в погоде дело, погода как погода. Сам город какой-то не такой.

– Большой провинциальный город, только и всего.

– Нет, не то. В нем только и есть что дерьмо, одно дерьмо, ничего хорошего. Вот объясни, какого хрена мы здесь сидим? Где это слыхано, чтобы полицейские дожидались заключенного?

В дверь постучали, вошел полицейский, молодой человек, которого Кэшин заметил на пассажирском сиденье пикапа тогда, на перекрестке, за ним еще один полицейский. На длинном печальном лице Донни Култера над верхней губой вздергивался курносый нос. Лицо было детское, перепуганное. Глаза припухли, а губы он то и дело нервно облизывал.

– Садись, Донни.

Постучали в другую дверь, на этот раз за спиной Кэшина.

– Войдите! – сказал он.

– Хелен Каслман, Юридическая служба по делам аборигенов. Я представляю интересы Донни.

Кэшин обернулся. Перед ним стояла стройная моложавая женщина с зачесанными назад темными волосами. Они взглянули друг на друга.

– Ну, здрасте! – заговорил он первым. – Сколько лет, сколько зим!

Она недоуменно нахмурилась.

– Джо Кэшин, – представился он. – В одной школе учились.

– А, да-да, – откликнулась она неприветливо, – что ж, неожиданно.

Они осторожно пожали друг другу руки.

– Детектив Дав, – представил Кэшин коллегу.

Хелен кивнула Даву.

– Я и не знал, что вы здесь живете, – продолжил Кэшин.

– Я здесь недавно. А вы?

– А я в Порт-Монро.

– Ясно. Ну, так кто занимается этим делом?

– Я. Вы могли поговорить со своим клиентом в приватной обстановке.

– Уже поговорила.

– Тогда начнем, пожалуй?

– Да, конечно.

Кэшин занял место напротив Донни. Дав включил диктофон и записал дату, время и фамилии присутствующих.

– Тебя зовут Дональд Чарльз Култер? Проживаешь по адресу Фрейзер-стрит, двадцать семь, район Даунт, Кромарти?

– Да.

– Донни, – начал Кэшин, – для начала я тебе объясню, какие права есть у тебя во время допроса. Ты не обязан что-либо говорить или делать, но все, что ты сделаешь или скажешь, может быть использовано в качестве доказательства в суде. Ты понял, что я сказал?

Донни уставился в стол.

– Еще раз повторю, – произнес Кэшин, – не обязательно отвечать на мои вопросы или что-то мне рассказывать. Но если ты решишь по-другому, мы вправе сообщить суду то, что ты нам сказал. Понимаешь, Донни?

Не отрывая глаз от стола, Донни облизнул губы.

– Мисс Каслман, – пригласил ее Кэшин.

– Донни, – заговорила она, – ты понимаешь, что тебе сказал полицейский? Помнишь, о чем мы с тобой говорили? Можешь им ничего не рассказывать.

Донни глянул на нее, кивнул.

– Донни, подтверди нам, что ты все понял, – попросил Кэшин.

– Понял, – нервно бросил парень и забарабанил пальцами по столу.

– Я обязан разъяснить, какие у тебя права, – продолжил Кэшин. – Можешь связаться или попробовать связаться с другом или родственником и сообщить им, где ты находишься. Можешь связаться или попробовать связаться с адвокатом.

– Простите, – вмешалась Хелен Каслман, – я поясню. Мой клиент уже воспользовался этими правами и сейчас больше не будет отвечать ни на какие вопросы.

– Допрос окончен в девять сорок семь утра, – подвел итог Кэшин.

Дав выключил диктофон.

– Коротко и ясно, – опять заговорил Кэшин. – Не выйдете со мной на минуточку, мисс Каслман?

Они прошли в коридор.

– Слушание в двенадцать пятнадцать, – сказал Кэшин. – Если бы Донни не запирался, тогда он мог бы рассчитывать на освобождение под залог.

Глаза у нее были разноцветные – один серый, другой голубой. Это придавало ей одновременно и живой, и равнодушный вид. Кэшин вспомнил, как после окончания школы он еще долгое время рассматривал ее лицо на фотографии, снятой в двенадцатом классе.

– Мне нужно получить указания, – сказала она.

Тем временем Дав и Кэшин пошли глотнуть кофейку в заведение под названием «У тети Джемаймы», со столами, покрытыми клетчатыми скатертями, и картинками с изображениями Кролика Питера[26]26
  Кролик Питер – центральный персонаж цикла детских иллюстрированных книг английской писательницы и художницы Хелен Беатрикс Поттер (1866–1943), открывшегося опубликованной в 1901 г. сказкой «История кролика Питера» и по сей день пользующегося огромной популярностью во всем мире.


[Закрыть] по стенам.

– В школе вместе учились, – заметил Дав. – Повезло тебе.

– Ну, она была птичка высокого полета, – ответил Кэшин. – Девочка из почтенной богатой семьи. Отец – врач, а вообще-то они владели газетой и ледниками. Она не захотела расставаться со своими лошадями, поэтому и не уехала в частную школу.

По дороге обратно Дав отхлебнул кофе и поморщился:

– Что за отрава?

– Как всегда, дерьмо, ничего хорошего.

Хелен Каслман стояла возле здания участка и разговаривала по мобильнику. Она заметила, что они подходят, и не сводила с них глаз. Уже когда они были у ступенек, она позвала:

– Детектив Кэшин!

– Да, мисс Каслман.

– Мать Донни заявила, что он был дома в ту ночь, когда напали на Бургойна. Встретимся в суде.

– Жду не дождусь.

Кэшин вошел в участок и позвонил обвинителю.

– Против освобождения под залог серьезно возражаем, – доложил он. – Расследование проведено поверхностно. Настоящий виновник может договориться со свидетелями или вовсе сбежать.

В одиннадцать пятнадцать утра Дав и Кэшин уже были у дверей участка.

– Вам звонил инспектор Виллани, – сообщил дежурный полицейский.

– Что там у тебя с мобильником? – недовольно бросил Виллани.

– Извини, отключил.

– Слушай, парня отпускают под залог.

– Почему?

– Потому что министр дал указание главному комиссару, который дал указание комиссару по уголовным делам, который дал указание мне. Дело политическое. Они не хотят, чтобы с Донни в тюрьме что-то случилось.

– Как их чести будет угодно.

– Донни отпускают под залог, – сказал Кэшин Даву.

– Слабаки! – ответил Дав. – Ну и слабаки! Это же капитуляция!

Дежурный полицейский указал на дверь.

– Готовьтесь, там комитет по встрече. Телевизионщики.

Кэшин похолодел. Почему-то как раз об этом он забыл.

– Вот и разбирайся с ними, – обернулся он к Даву. – Ты же городской.

Дав покачал головой:

– Что-то быстро вы записались в деревенские.

Они вышли на улицу, навстречу вспышкам и блестящим черным зрачкам телекамер, меховым микрофонам, тянувшимся к ним на длинных ручках. Вокруг толкалось не меньше десяти человек.

– В чем обвиняют Донни Култера? – задала первый вопрос женщина в черном, с обесцвеченными, залитыми лаком волосами.

– Без комментариев, – ответил Кэшин. – Скоро все станет известно.

Они едва протискивались через толпу, а операторы забегали вперед и снимали, как они уходят по зимней улице под серым, неприветливым небом. Завернув за угол, они увидели толпу у дверей суда.

– Мисс Каслман постаралась, – сказал Дав.

Люди расступились, образовав узкий коридор. Кэшин и Дав прошли, натыкаясь на враждебные взгляды, и в полной тишине поднялись по ступеням.

– Палачи! – крикнул мужчина в поднятом вязаном шлеме слева от Кэшина. – Только и можете, что детей убивать.

– Сволочи! – поддержала его женщина справа. – Подонки!

В коридоре и небольшом зале суда было людно. Они с трудом протиснулись к обвинителю, старшему констеблю.

– Все переменилось, – сказал Кэшин. – Не возражаем против выпуска под залог.

Она кивнула:

– Слышала уже.

Они заняли свои места на стороне обвинения. Дав огляделся.

– Мы тут единственные представители сил правопорядка, – заметил он. – А где же Хопгуд, лучезарный глава местной полиции?

– Может, сбивается с ног в поисках замены Ка-Ди и Престону, – предположил Кэшин.

Дав быстро глянул на него, сверкнув стеклами очков.

Вошли Хелен Каслман и какая-то пожилая женщина. Кэшину показалось, что Донни – точная ее копия.

Ровно в двенадцать пятнадцать под приветственные крики в зал ввели Донни Култера. Он смотрел только на женщину рядом с Хелен Каслман. Та в ответ улыбнулась ему и ободряюще подмигнула.

Присутствующих попросили замолчать, потом встать. Вошел и занял свое место судья. Круглое розовое лицо и зачесанные на лысину жидкие седые пряди делали его похожим на преждевременно постаревшего ребенка.

Обвинитель представил Донни, объявил, что тот обвиняется в попытке убийства. По аудитории пробежал недовольный ропот, и пришлось снова призвать к порядку.

– Решение принято под явным давлением, ваша честь, – сказал обвинитель, – но обвинение не возражает, чтобы обвиняемого выпустили под залог.

Судья взглянул на Хелен Каслман и кивнул.

Она поднялась.

– Я Хелен Каслман, ваша честь, представляю интересы мистера Култера и настаиваю на том, чтобы он был отпущен под залог. Мой клиент никогда не привлекался к уголовной ответственности, а обвинение ему предъявили при невообразимо трагических обстоятельствах. Всего несколько дней назад на его глазах погибли его двоюродный брат и друг, погибли в результате несчастного случая с участием полицейских…

С галереи раздались хлопки и крики одобрения. Судебный чиновник опять потребовал тишины в зале.