Текст книги "Вишенка. 2 том"

L. МАЛЕНЬКАЯ СОБАЧКА

После дуэли господин Фромон отправился завтракать со своим другом Ламбурло. Завтрак продолжался долго: они встали из-за стола в три часа пополудни, после чего эти господа, так как они были порядочно выпивши, отправились в кофейню играть в бильярд.

– Как ты думаешь, воскреснет он? – спросил Фромон, целясь сделать карамболь.

– Кто это?

– Как кто, болван? Тот, с кем я дрался.

– А, твой противник. Гм! У него опасная рана! Ты ему проколол бок. Если только затронуты самые важные органы, ему нет спасения! Выходит четыре и пять.

– А вот это ты не считаешь? Пять. Видишь! Я был уверен, что победа будет не на стороне этого господина. Передай мне белый шар… Хочет драться, а не умеет встать в позицию. Вот если бы я согласился стреляться на пистолетах… но я не так глуп.

– За что ты так сердит на этого господина?

– Я! Нисколько! Я его не знаю! Я жене его хочу отомстить, я отыщу ее… у нас с ней не все еще покончено. А что тебе говорил его секундант?

– Чей секундант?

– Черт тебя возьми, скотина! Что ты ничего не понимаешь?

– Да! Секундант… я совсем о нем не думал теперь.

– Но ответишь ли ты, наконец?

– Секундант? Он мне ничего не сказал. Впрочем, нет, он у меня спросил твой адрес.

– Что же, ты сказал ему?

– Да-да… конечно, и улицу назвал, и номер.

– Напрасно.

– Почему?

– Потому что это не нужно, и я не желаю еще и этого повесить себе на шею.

– Он не явится к тебе, не беспокойся, он видел, как ты отделал его друга.

– Все равно ты напрасно дал ему мой адрес. Ты, право, с каждым днем глупеешь.

– А вот я и выиграл у тебя.

– Убирайся! Я не хочу больше играть.

Господин Фромон возвратился к себе очень поздно. Привратник подал ему карточку Гастона, говоря, что этот господин придет завтра рано утром.

– Ах, черт! Вот еще один, который очень торопится! – вскричал Фромон. – Я приму его, когда захочу. Пускай рука моя прежде отдохнет. А это от кого ко мне записка? Кто ее принес?

– Лакей в ливрее, который спрашивал, дома ли вы.

– Как записка эта пахнет жасмином… это от женщины. Постой! Уж не от Вишенки ли, не одумалась ли она, боясь, чтобы я не стал про нее рассказывать! Посмотрим.

Фромон, поспешно распечатав письмо, прочел следующее:

«Милостивый государь!

Я не знаю, что произошло вчера между вами и моим племянником, но желала бы получить об этом сведения. Вероятно, было что-нибудь важное, потому что мне рассказали, что он дрался с вами на дуэли. Меня уверяют, что это из-за женщины, на которой он женился и которую вы давно знаете. Будьте так добры, пожалуйте ко мне, чтобы рассказать мне все, что касается Дальбона; вы сами можете судить, как это меня интересует… Ожидаю вас завтра.

Де Фиервиль, урожденная Дальбон».

Фромон скомкал с неудовольствием прочитанную им записку и пошел к себе спать, бормоча:

– А я думал, что это любовная записка! Что она мне тут распевает, эта тетушка? Она желает узнать о жене своего племянника… очень желает. Хорошо, я ей доставлю это удовольствие. Но я не слуга ей. Я после к ней схожу. У меня теперь другие дела.

Утром в семь часов Фромона разбудил его лакей, докладывавший, что пришел какой-то господин, желающий непременно его видеть.

– Я предлагал ему прийти позднее, – продолжал слуга, – но он грозил прибить меня своей тростью, если я не пойду и доложу вам.

– Как! Тысячу чертей! Мне мешают спать. Некогда мне… я не принимаю так рано.

– Нет, милостивый государь, я хочу говорить с вами сейчас, – сказал Гастон, вошедший в спальню вслед за слугой.

Увидев Гастона, Фромон побледнел от гнева и, привстав на постели, вскричал:

– А с которых это пор, милостивый государь, врываются к людям, когда они еще спят? Вы считаетесь человеком, вращающимся в большом свете, а поступаете, как извозчик.

– Довольно слов, милостивый государь. Вы знали, зачем я приходил к вам вчера, вам отдали мою карточку; если бы вы сами явились ко мне, вы бы избавили меня от труда будить вас в этот ранний час.

– Но, милостивый государь, у меня дела и…

– То, зачем я пришел, должно быть прежде всего. Когда мы будем драться?

– Почему хотите вы, чтобы я с вами дрался? Я вас не знаю… вы мне ничего не сделали. Если я нанес удар шпагой вашему другу, то это произошло честно, по всем правилам дуэли, вы и сами были тому свидетелем. Но если придется драться потом со всеми секундантами, то этому не будет конца.

– Я хочу отомстить за своего друга, я знаю причину дуэли: вы бесчестно оскорбили женщину, поведение которой выше всякого подозрения, что вы говорили о ней, это ложь… Наконец, я дал себе слово убить вас и убью.

– Ха, ха, ха!.. Как это мило!.. Угрозы, как я их боюсь!..

– Я никак не желаю пугать вас, милостивый государь, к тому же вы довольно сильны на шпагах, и я согласен драться с вами этим оружием. Прошу вас сегодня же назначить час.

– Говорю вам, что я не хочу драться с вами и не буду.

– Не будете?.. – И Гастон поднял трость на Фромона, готовясь его ударить.

Фромон побагровел и, оттолкнув трость, едва мог проговорить в бешенстве:

– Так вот как! Хорошо же! Я тебя тоже поддену… и ты останешься на месте.

– В котором часу? Назначьте час.

– Завтра, в девять часов, – отвечал Фромон, подумав немного.

– Почему не сегодня?

– Потому что сегодня… я должен окончить важные дела.

– Так до завтра, я приду с одним свидетелем, на то самое место, где пал мой друг… на этом же месте я хочу отмстить за него.

– На этом же месте я и вас положу.

– До завтра, милостивый государь.

После ухода Гастона Фромон поспешно встал и оделся, потом пошел, как и всегда, завтракать в кофейню, но сегодня он ел мало и спешил окончить свою трапезу. Выходя из кофейни, он говорил себе: «А! Думают, что я клеветал на эту женщину… когда сказал, что она была в моих объятиях… Да, конечно, ничего подобного не было, но могло быть… Этот дрянной маленький человек, с которым я разговаривал на бале, ведь закричал же тоже, что она была и в его… потом, она находилась в доме терпимости, это почти одно и то же. Но уж это-то я хочу непременно доказать!.. С тех пор прошло пять лет. Как бы мне только отыскать кого-нибудь, кого я знал в то время… Вперед, иду на поиски».

Ускорив шаг, господин Фромонт минут через пятнадцать остановился напротив дома позора, где он некогда нашел Вишенку. Он посмотрел на здание, на аллею и, удостоверившись, что не ошибается, хотел зайти, чтобы навести справки, как вдруг к нему подошел с улыбкой на губах господин, одетый чрезвычайно грязно, но с большими претензиями; за ним следовала маленькая собачка, почти такая же грязная, как и ее хозяин.

– Тысячу извинений, милостивый государь, что я осмеливаюсь заговорить с вами, не будучи вам известен, но мне показалось, что вы рассматриваете этот дом. Так как я имею здесь знакомых… если вам угодно побеседовать с одной из этих барышень, то я могу услужить вам проводником… Сюда, Гриньдон… шалун!.. Ты, кажется, вздумал лаять на этого господина… перестань… или ты не получишь сегодня свою порцию фазана.

– Я в восторге, что встретился с вами, милостивый государь. Вы, вероятно, можете дать мне^: точно такие сведения, как и хозяйка этого дома., мне надо узнать об одной молоденькой девочке, бывшей в этом доме лет пять тому назад…

– Пять лет назад! Так это было еще при госпоже Танкрет!.. Отличнейшая женщина, у которой я был любимцем… Она умерла, бедняжка! Да, милостивый государь, умерла, объевшись омара! Я часто ей говаривал: «Берегитесь, не кушайте много мяса этого морского рака, это вы кладете себе олова в желудок». Она меня не слушалась и… умерла.

– Как досадно! Теперь, стало быть, другая особа содержит это заведение?

– Конечно. Нет никого из прежних… Я не очень-то уважаю новую хозяйку; она плохо кормит… но я прихожу сюда по старой привычке… знаете, как говорится: «Счастье составляется из привычек нашей жизни». Гриньдон, будь умен… говорю тебе. – И господин Мино, потому что это был он, щелкнул по уху свою собаку.

Фромон, поразмыслив и осмотрев с головы до пят того, кто разговаривал с ним, наконец сказал:

– Милостивый государь, не угодно ли вам будет пойти со мной в ближайшую кофейню выпить стакан вишневки?

– Очень приятно, милостивый государь, я счастлив, что могу познакомиться с таким любезным господином.

И Фромон отвел Мино в кофейню, сел с ним за столик в самом темном и дальнем углу зала, приказал подать бутылку вишневки и, облокотившись на стол таким образом, что нос его почти касался лица его собеседника, повел разговор.

– Не помните ли вы молоденькую девушку, которой тогда было лет семнадцать или восемнадцать… которая называлась Вишенкой?

– Вишенку?.. Как не помнить!.. Вишенку… она была прелестная девушка…

– Помните?.. За ваше здоровье… эта наливка очень хороша. Я имею тысячу причин не забывать эту малютку… она нам наделала довольно хлопот… и все это для того, чтобы бежать от нас… так что мы не выручили того, что на нее затратили!..

– Что вы хотите сказать?

– Представьте себе, милостивый государь, что однажды вечером случай привел эту молоденькую девочку в дом госпожи Танкрет; она не подозревала, куда она попала. Она пришла в Париж отыскивать… своего любезного, своего покровителя… уж я там не знаю кого, и никого не нашла. У нее не было никаких средств… негде было взять работы, следовательно, со стороны госпожи Танкрет это было доброе дело, что она приняла ее в число своих пансионерок… конечно, она бы выручила за это немалую сумму, потому что Вишенка была восхитительна!.. Как хороша эта наливка!..

– Пейте, пожалуйста, не стесняйгесь.

– Я так и сделаю… Но вообразите себе, что эта девочка была совершенная дурочка, разиня!.. Она отказывалась покориться своему положению… Каждый день устраивала скандальные сцены… Поверите ли, что за неделю, которую она провела у госпожи Танкрет, только один посетитель… господин Шалюпо… это так же верно, как я имею честь с вами говорить… и то пришлось употребить всякие уловки…

– Господин Шалюпо… маленький человек… такой толстый, некрасивый… с красным лицом?..

– Этот самый… он был одним из выгоднейших наших посетителей. Наконец, милостивый государь, однажды вечером мы имели глупость отпустить Вишенку погулять, и она от нас ушла… Мы нигде не могли ее отыскать… Впрочем, нет… однажды я ее встретил под руку с каким-то старым уродом… Я хотел позвать ее обратно к нам, но старик начал меня толкать. Я не привык к подобному обращению… я умею драться на дуэли, как дворянин, но кулаками… тьфу!.. Это прилично только бродягам!.. С этих пор я более не видел Вишенку.

– Если бы вы ее теперь встретили, узнали бы вы ее?

– Узнал ли бы я?.. Конечно… А если бы я и ошибся, то вот этот молодец узнает непременно… у него отличное чутье!.. И этот плутишка Гриньдон чрезвычайно любил эту молодую девушку; когда я встретил ее на бульваре, то прежде, нежели я ее увидел, он уже был возле нее и лизал ее ноги.

– Прекрасно, прекрасно! Я вижу, что вы можете дать мне все нужные доказательства. Надо вам сказать, мой милый господин… господин…

– Господин Мино, я отказался от моих прежних титулов.

– Итак, господин Мино, мне кажется, что я нашел эту Вишенку, но она теперь важная госпожа: у нее карета, лакеи, бриллианты, но что еще более странно – она замужем, действительно замужем за богатым человеком из высшего общества.

– Это меня нисколько не удивляет, многие из наших пансионерок кончили так же, причем сделались отличнейшими женами.

– Сейчас она именуется госпожой Дальбон, я сейчас дам вам ее адрес. Теперь, вот чем вы можете мне быть полезным. Вы должны, под каким-либо предлогом увидеться с этой дамой, чтобы удостовериться, она ли бывшая Вишенка.

– Я возьму с собою Гриньдона, он ее тотчас узнает.

– Вам будет трудно найти доступ к этой даме, муж ее ранен и, может быть, теперь уже умер!

– Уж это мое дело, где я ее увижу, у нее в доме или в другом месте.

– Но мне нужно, чтобы вы ее увидели сегодня и завтра утром, около десяти часов, уже дали бы ответ.

– Так скоро?

– Это необходимо.

– Я обожаю эту вишневую наливку!.. Я сделаю так, как вы желаете.

– Вот, господин Мино, возьмите, пожалуйста, эти деньги на ваши мелкие расходы, я вам дам еще столько же, когда вы придете ко мне с ответом.

– Считайте дело сделанным, милостивый государь… Позвольте ваш адрес, мне он нужен, чтобы явиться к вам завтра.

Вынув из кармана одну из своих карточек, Фромон написал карандашом на оборотной стороне имя и адрес госпожи Дальбон, который ему прислала госпожа де Фиервиль, и подал карточку Мино, говоря:

– Не теряйте времени! Жду вас завтра утром.

Условившись насчет своей дуэли, Гастон пошел проведать Леона. Выходя от него, он встретил Сабреташа, пришедшего узнать у Вишенки, весело ли ей было на балу у госпожи де Фиервиль.

Молодой человек остановил ветерана, положив ему руку на плечо. Сабреташ, всмотревшись в его лицо, воскликнул:

– Что такое! Вы взволнованы, господин Гастон? Что-нибудь случилось? Гм!.. Этот проклятый бал! Там огорчили мою маленькую Агату! Не правда ли? Говорите, скажите мне все!

И Гастон рассказал Сабреташу, что произошло на балу, про дуэль Леона и, наконец, что из этого вышло. Старый солдат слушал его, сжимая кулаки и дрожа от злобы.

– Бедный Леон!.. Славный молодой человек! Но он выздоровеет, говорите вы?

– Доктор за это ручается.

– Ах, я вздохнул свободнее, потому что, видите ли, если бы было иначе, у меня бы не хватило мужества пойти утешать мою милую девочку. Но прежде, нежели я войду к ней, позвольте мне вам сказать еще одно слово: где могу я найти негодяя, который оскорбил ее и ранил ее мужа? Я хочу поговорить с этим господином.

– Мне очень жаль, милейший господин Сабреташ, что не могу доставить вам этого удовольствия, но я обещал Леону отомстить за него, если он будет побежден, и честный человек должен держать свое слово.

– Что вы такое говорите?

– Я видел сегодня утром этого Фромона, противника Леона, и завтра, в девять часов буду драться с ним, раньше он не хочет.

– Как? Вы думаете, что я допущу вас драться с этим негодяем? Нет, уж позвольте старому солдату окончить это дело. Я очень удачно проворачивал подобные дела в Африке, обещаю вам, что он будет побежден.

– Невозможно! В подобном деле я никогда не уступаю своего места другому. Но, если вам угодно, станьте моим секундантом, если я буду убит, вы меня замените, таким образом, этот господин получит наконец-то по заслугам.

– Согласен. Если же нельзя сделать иначе, я буду вашим секундантом.

– Вот моя карточка, я буду завтра ждать вас к восьми часам. Теперь идите к нашему раненому и его жене… но ни слова обо всем этом.

– Разве я рекрут? Конечно, это останется между нами.

Увидав Сабреташа, Вишенка бросилась к нему на шею, рыдая:

– Вы были правы, друг мой, говоря, что я не должна ехать на этот бал. Ах, если бы я вас послушалась… вас и господина Гастона!..

– Не плачьте, моя милочка, что сделано… то сделано… К счастью, ваш муж выздоровеет.

– Ах, если бы он не выздоровел, я бы умерла вместе с ним.

– Но вы будете жить оба, и это гораздо лучше!.. Ободритесь… Что же касается этого негодяя…

– Это тот самый человек, который однажды вечером… без вас…

– Да, да… я так и думал… но он больше не возобновит своих преследований… то есть я хочу сказать, если только осмелится… но, черт возьми! Я не знаю, что я говорю… Можно видеть больного?

– Доктор говорил, что лучше ему два-три дня никого не принимать, ему запрещено разговаривать.

– Будем повиноваться приказаниям доктора… я сяду в этой комнате и останусь в ней до вечера. Могу даже провести здесь ночь, если хотите. Теперь пойдите и займитесь своими делами, малютка, как будто меня здесь и не было.

Пожав руку Сабреташу, Вишенка ушла к мужу. Время от времени она приходила к старому солдату передать ему, как чувствует себя Леон, и Сабреташ всегда ей отвечал:

– Все идет… идет своей дорогой, но все кончится благополучно.

В середине дня слуга доложил госпоже Дальбон, что какой-то господин, спрашивавший его барина, желает переговорить с нею.

– Я никого не принимаю, – отвечала Вишенка.

– Очень кстати явился он со своим визитом, – пробормотал Сабреташ.

Вечером пришел доктор и, осмотрев рану Леона, остался очень доволен. Он подтвердил свое уверение, что больной будет спасен. При этом известии, в порыве радости, Вишенка была готова броситься ему на шею. Узнать, что обожаемый человек вне опасности, – это все равно что вторично получить жизнь.

Сабреташ, видя, что его присутствие не нужно Вишенке, уступил ее просьбам и отправился спать, но прежде зашел в то место, где знал, что всегда найдет Петарда, который никогда не пропускал случая спросить его:

– Как поживает госпожа Виш… Агата?

– Плохо.

– Нехорошо?

– То есть, собственно, не она… Муж ее дрался на дуэли и был ранен.

– Ах, боже мой!

– Он выздоровеет, но вот что я тебе скажу, завтра я буду секундантом у одного отличнейшего молодого человека, который хочет отомстить за Леона. Если он будет убит, то я стану на его место, чтобы драться с тем… если же и мне не посчастливится, потому что говорят тот негодяй славно дерется, то я поручаю тебе, Петард, заменить меня.

– Это такая честь для меня, товарищ.

– Это не все. Если тебе придется драться, то ты должен прежде найти человека, который бы стал на твое место.

– Решено… я знаю одного мясника, который одним щелчком убивает быка, на этого молодца можно надеяться. Я его попрошу.

– А теперь прощай. Приходи ко мне завтра часов в одиннадцать, ты узнаешь, чем кончится дело.

И, пожав руку Петарду, Сабреташ ушел к себе.

На другое утро Вишенка, очень мало спавшая ночью, потому что она следила за каждым движением своего мужа, в семь часов уже была на ногах. Удостоверившись, что Леон спит, она приказала своей горничной не оставлять его ни на минуту, поспешно оделась как можно проще и отправилась в церковь Святой Магдалины, бывшей недалеко от их дома.

Молодая женщина хотела пойти молиться о выздоровлении своего супруга. Такая естественная и благочестивая мысль должна была возникнуть в душе той, для которой провидение уже так много сделало и которая не ждала дня испытания, чтобы иметь твердую веру в него.

Выходя из своего дома, углубленная в свои религиозные размышления, Вишенка не заметила человека, стоявшего напротив ее дома.

Господин Мино приходил два раза накануне, госпожа Дальбон его не приняла, а во второй раз слуга сказал ему довольно сухо, что ему незачем более приходить. Не успев сделать в этот день то, что ему было поручено, господин Мино сказал себе: «У меня есть еще завтра времени до десяти с половиною часов… я найду другой способ». И назавтра, с шести часов утра, он занял место перед домом Вишенки; собака его была с ним.

В семь с половиною часов, увидев, что из дома напротив вышла прекрасно одетая дама, он сказал собаке:

– Смотри, Гриньдон!

И пошел следом за молодой женщиной, но скоро собака убежала вперед, и, наконец, Гриньдон, бросившись в ноги молодой женщине, начал на нее прыгать, желая тем самым выразить свою радость. Вишенка прогоняла пристававшую к ней собаку, не обращая, однако же, на нее никакого внимания, и ускорила шаги. Господин Мино видел довольно: он уверился, что Гриньдон узнал старую знакомую, и отозвал его назад, чтобы не возбудить подозрений особы, за которой он следил. Видя, что Вишенка вошла в церковь, господин Мино, из предосторожности, отвел пока свою собаку в лавку к продавцу вина, а сам пошел в церковь и сел так, что мог видеть Вишенку, не будучи ею замечен.

Минут через десять молодая женщина, окончив свою молитву, вышла из храма, раздав щедрую милостыню, а господин Мино, потирая руки, отправился за своей собакой, говоря себе: «Дело сделано, это она, я это провел довольно ловко… и без труда… Я был уверен, что добьюсь своего!

В десять с половиною часов я отправлюсь к этому господину Фромону и получу еще денег… и…

 
Плыви, плыви моя ладья,
Неся в себе мою голубку.
 

А пока я пойду и хорошенько позавтракаю, что со мной давно не случалось».

В десять часов с четвертью господин Мино заплатил по счету трактирщику, посмотрел на себя, улыбаясь, в зеркало, провел рукою по волосам и, воткнув зубочистку в рот, отправился в путь с Гриньдоном, думая: «В половине десятого я буду на улице Сены у господина Фромона. Право, нельзя быть более исполнительным… мне следовало бы занимать важную государственную должность… но никогда не ищут достоинства там, где они есть».

LI. БУБНОВАЯ ДАМА

Мино пришел к господину Фромону в назначенный час и спросил у привратника, дома ли он. Как-то странно посмотрев на Мино, привратник отвечал ему, качая головою:

– Господин Фромон у себя, но если хотите его видеть, то поспешите, потому что не думаю, чтобы он долго здесь остался.

– Как, что вы имеете в виду?

– Я говорю, что господин Фромон дрался сегодня утром на дуэли, его принесли сюда минут двадцать тому назад, и хирург, который только сейчас ушел от него, сказал мне, что он не проживет этой ночи, что с ним все кончено.

– Что вы говорите? Боже мой! Только бы он успел заплатить мне мои сорок франков…

И господин Мино взлетел по лестнице, ведущей в квартиру Фромона.

– Я знаю, вашему господину очень плохо, – сказал он окрывшему ему слуге, – но надо, чтобы он меня видел; он сам этого желает. Доложите ему, что пришел господин Мино.

Слуга удалился и скоро возвратился с Ламбурло, который мрачно произнес:

– Вас ожидали, идите. Фромон не долго проживет, а у него есть к вам поручения.

Мино последовал за Ламбурло, который ввел его в комнату умирающего. Фромон лежал на постели бледный, с почти угасшим взглядом; раненый знал, что он умрет, но, желая, насколько возможно, поддержать свои силы, он требовал, чтобы Ламбурло беспрестанно подавал ему стакан с водкой, в которой он мочил свои губы, рискуя этим ускорить минуту смерти.

При виде Мино свирепая радость оживила его черты.

– Кажется, милейший мой господин Фромон, вам не посчастливилось на дуэли?

– Нет, дурной удар, удар опасный, когда он не удается. Но поспешим. – Умирающий сделал знак Ламбурло, который подал ему стакан с водкой. На этот раз он выпил целый глоток и заговорил голосом более твердым: – К счастью, я заранее написал этой госпоже де Фиервиль, я как будто предчувствовал несчастье. Что же вы мне скажете об этой госпоже Дальбон?

– Это Вишенка. О, я ее отлично узнал, и Гриньдон тоже.

– Я был уверен! Вы подтвердите это особе, которой вы вручите вот это письмо; надо его отнести сегодня же, адрес стоит на конверте.

– Хорошо, я отнесу, как пойду отсюда.

– Постойте… Ламбурло… дай ему…

Ламбурло отсчитал Мино сорок франков, которые он взял, так же как и письмо. Фромон, силы которого все ослабевали, сказал упавшим голосом:

– Дама, которой вы отдадите письмо, наградит вас.

– Я приму все, что захотят мне дать.

– Да, пойдите к ней и подтвердите ей все, что вы знаете о Вишенке. Я хочу, умирая, отмстить ей… за ее презрение…

– Конечно, вы имеете право получить себе удовлетворение. Я исполню ваши поручения и приду рассказать вам о последствиях.

Но Фромон ничего ему уж не отвечал. Он упал навзничь, ничего более не видя и не слыша.

– Не утруждайтесь приходить, – сказал Мино Ламбурло, провожая его, – я думаю, что через четверть часа все будет кончено, если уж не кончилось теперь.

– Вы полагаете? Удар был, стало быть, очень нехорош!

– Да. В этот раз пришлось ему иметь дело с таким же молодцом, как и он сам, и потому, не знаю, что такое с ним было сегодня утром… но мне казалось, что он дрожал.

– Это бывает. Я раз тоже струсил, я, который имел пятьдесят девять дуэлей. Это иногда зависит от пищеварения. Честь имею вам кланяться, милостивый государь.

На другой день бала у госпожи де Фиервиль господин Дюмарсель пришел к госпоже Дальбон, узнать, не имело ли последствий ее вчерашнее нездоровье; ему сказали, что новое несчастье обрушилось на молодых супругов, что Леон Дальбон дрался в это утро на дуэли и опасно ранен. Расспросив у слуги о состоянии здоровья больного и получив удостоверение от самого доктора, что Леон оправится от своей раны, господин Дюмарсель поспешил пойти к госпоже де Фиервиль.

Эта госпожа ждала к себе не господина Дюмарселя, а Фромона, к которому, как мы видели, она написала записку, прося его приехать к ней и объяснить причину его дуэли с ее племянником.

Увидев входившего к ней господина Дюмарселя, с бледным взволнованным лицом, тетка Леона содрогнулась, но, пересилив свое смущение, стараясь даже улыбнуться, сказала ему:

– Как! Это вы, милостивый государь? Я не надеялась так скоро вас видеть у себя!

– Действительно, сударыня, – отвечал господин Дюмарсель, остановившись перед ней и испепеляя ее взглядом, – действительно, я думал, что ноги моей не будет больше у вас, с тех пор как я был свидетелем позорной западни, устроенной вами молодой женщине, которую вы осыпали притворными ласками, чтобы лучше скрыть свои намерения.

– Милостивый государь, кто вам сказал?..

– Дайте мне говорить, сударыня, не перебивайте меня. Мне никто ничего не говорил, самому можно было догадаться. Человек, которого вы никогда бы не впустили к себе, если бы он не мог служить орудием вашей ненависти и злобы, был принят у вас, приглашен вами. Вы знали, что человек этот мог быть знакомым с женою вашего племянника, и вы постарались свести их вместе! Вероятно, он говорил что-нибудь оскорбительное госпоже Дальбон, потому что, слушая его, она дрожала, бледнела и, если бы не я, упала бы в обморок на глазах у этого негодяя, продолжавшего ее терзать. Затем он, должно быть, повторил свои слова вашему племяннику, который вызвал его на дуэль, чтобы отомстить за жену и наказать наглеца. Вот последствия вечера, устроенного вами. Племянник ваш лежит теперь опасно раненный, умирающий, а жена его в отчаянии. Ах, поступки ваши бесчестны, ужасны! Неужели правда, что та, у которой нет сердца матери, способна сделать самые подлые, самые отвратительная вещи! Я прежде только подозревал это, а теперь получил тому доказательства.

Госпожа де Фиервиль задыхалась от бешенства, водила вокруг себя блуждающим взглядом. Наконец она проговорила:

– Вы меня оскорбляете у меня в доме… вы, принимающий на себя роль защитника женщин.

– Но вы не женщина, сударыня, в вас нет ничего, что могло бы вас причислить к вашему полу.

– И все это из-за кого же… Кого вы защищаете?.. Если бы у господина Фромона не было интимной связи с этою… Агатой, осмелился ли бы он говорить с ней, как он говорил? Моя ли вина, что племянник мой женился на бог знает ком!

– Довольно, сударыня, не прибавляйте ложь ко всем вашим клеветам и козням. Вы хотели погубить женщину, которая была достойна вашей дружбы, но Господь не допустит, чтобы ваши дурные намерения осуществились; я хотел доказать вам, что я вас теперь хорошо знаю и, будьте уверены, никогда более не приду к вам, между нами все кончено.

И господин Дюмарсель вышел, оставив госпожу де Фиервиль вне себя от гнева.

«И все нет известий… все нет ответа от этого Фромона! – думала она. – Долго ли еще придется мне переносить обвинения в клевете и не иметь доказательств, никаких положительных сведений о прошлой жизни этой женщины?»

День прошел, а Фромон не явился. Прошел и еще день, а он все не показывался, госпожа де Фиервиль уже начинала отчаиваться, что больше его не увидит, как на следующий день, около часа пополудни, слуга доложил ей, что один весьма сомнительного вида господин просит позволения войти, что он пришел к ней от господина Фромона, по весьма важному делу.

– Наконец-то! – вскричала госпожа де Фиервиль и приказала просить посетителя.

Вошел господин Мино и поклонился так, как кланяются, танцуя менуэт, потом начал шарить в кармане, ища письмо, которое он должен был отдать.

– Сударыня, – сказал он, – я принес к вам послание от господина Фромона; вероятно, это нечто весьма важное, потому что он очень просил меня передать вам это письмо в собственные руки.

– Разве господин Фромон не мог прийти сам ко мне? Вот уже два дня, как я ожидаю его с нетерпением.

– Не знаю, мог ли он быть у вас третьего дня или вчера, но сегодня это для него положительно невозможно.

– Почему?

– По весьма уважительной причине… потому что он умер.

– Умер! Господин Фромон умер?

– Да, сударыня, раненный сегодня утром на дуэли, он умер полчаса тому назад. Приняв от него его последние приказания, я отправился в кофейню, находящуюся напротив его дома, чтобы иметь под рукою свежие о нем известия, потому что я его оставил в весьма дурном положении. Действительно, не успел я выкурить двух сигар, как пришел ко мне один из его друзей… господин Ламбурло… прекраснейший человек… и сказал мне, что все кончено.

– Он опять дрался на дуэли, но с кем же?

– Не знаю… вы, вероятно, узнаете это из его письма.

Госпожа де Фиервиль, распечатала письмо, написанное к ней Фромоном до его поединка с Гастоном, и прочитала следующее:

«Сударыня!

Прежде, нежели отправлюсь драться с искренним приятелем вашего племянника, господином, принявшим на себя роль защитника добродетели его жены, я могу объяснить вам, что это за добродетель. Настоящее имя этой женщины Вишенка; я встретился с нею пять лет тому назад, в Немуре, она принадлежала к труппе странствующих актеров и была в связи с jeune premier[4]4
  Первый любовник – театральное амплуа (прим. ред.).


[Закрыть]. Потом на несколько месяцев я потерял ее из виду и нашел, наконец, в Париже, в доме терпимости. Господин Шалюпо, которого я видел у вас, встречался там с Вишенкой. Все это истинная правда, которую вам может подтвердить податель этого письма; он был знаком с хозяйкой вышеупомянутого дома и, если вы желаете, расскажет вам весьма занимательные подробности об этой Вишенке… в особенности если вы ему щедро заплатите. Прощайте, сударыня, передаю, что вы хотели знать, племянница ваша не делает вам чести.

Фромон».

Госпожа де Фиервиль три раза перечитала это письмо. Она боялась ошибиться, боялась, что радуется напрасно. Наконец, уверившись, что глаза ее не обманывают, она обратилась к Мино со следующими словами:

– Правда ли, что вы знаете одну Вишенку, на которой мой племянник имел глупость жениться, и которая теперь называется госпожою Дальбон?

– Знаю ли я Вишенку? Без сомнения. Да вот и собачка моя, Гриньдон, тоже ее знает. Это животное было очень привязано к молодой девушке, и тотчас ее признало, когда она сегодня утром выходила из своего дома, чтобы пойти в церковь Святой Магдалины.

– А Вишенка знает вас? Не будет ли она в состоянии опровергнуть то, что вы скажете?

– Она не посмеет. К тому же у меня есть нечто, принадлежавшее ей… она и не подозревает, что эта вещь в моих руках.

– Вы понимаете, милостивый государь, что я не могу терпеть, чтобы подобная женщина была в моем семействе, что я хочу ее уличить? Прошу вас поехать со мною к племяннику моему, господину Дальбону.

– Сударыня… это очень щекотливо, ехать к этой даме… оскорбить ее… я могу подвергнуться оскорблениям.