Текст книги "Коплан попадает в пекло"

Глава 7

Ни один мускул не дрогнул на твердом лице Кельберга. Румынский полковник, пристально глядя на заключенного, произнес:

– Вы отдаете себе отчет во всей серьезности вашего положения? Вы провели неделю наедине с собой, и у вас было время обо всем подумать.

Кельберг кашлянул в руку, чтобы прочистить горло.

– Дружба, связывающая меня с господином Мареску, не имеет ничего общего со шпионажем, – заверил он абсолютно спокойным тоном. – Учитывая род деятельности, которую я имею честь выполнять в вашей стране, я всегда полагал, что поиски некоторой дополнительной информации экономического или промышленного характера входят в мои обязанности. С тех пор как Румыния пытается бороться с негибким центральным планированием, осмелюсь сказать, что я оказал вашей стране большие услуги в этой области и надеюсь, что вы с этим согласитесь. Если сегодня Румынии удалось достигнуть определенного роста промышленной экспансии, то есть самого высокого уровня среди всех стран Восточной Европы, то она этим отчасти обязана и мне. Всякий разбирающийся в данном вопросе специалист подтвердит вам это.

По лицу румына скользнула желчная усмешка:

– Апломба вам не занимать. Вы полагаете, что ваша официальная деятельность, которую вы используете как прикрытие, – оправдание? В действительности это только отягчает вашу вину, если это возможно. Вы злоупотребили доверием и гостеприимством, предоставленным вам Румынией. Здесь речь идет не о вашей деятельности в рамках германо-румынской комиссии, и вы это прекрасно знаете. Речь идет о вашей подпольной деятельности, нелегальной.

– Ни один трибунал не признает моей вины, полковник, – спокойно возразил Кельберг, выдержав пронизывающий взгляд собеседника. – И по многим причинам, главная из которых бросается в глаза: никто не поверит, что, сотрудничая с Румынией в целях обеспечения развития румынской промышленности, я славлю под угрозу безопасность вашей страны.

– Похоже, что вы считаете нас глупцами, – прохрипел полковник. – Вы прикрываетесь вашей официальной деятельностью и хотите, чтобы мы считали вас честным чиновником. Но факты налицо, и они против вас. Трибунал будет иметь перед глазами сведения, переданные вам Мареску. А речь идет об информации, имеющей первостепенное стратегическое значение.

– Вовсе нет, – дерзко отклонил Кельберг. – Информация, которую я пытаюсь собирать с профессиональной целью, не представляет никакого интереса в военном плане. Я признаю, что мои методы не совсем корректны, но я позволю себе напомнить вам, что они таковы повсюду. Современная документация базируется на цифрах и статистике… А шпионаж – это нечто другое, по крайней мере я так всегда считал.

В этот момент в разговор вмешался гражданский – примерно одних лет с полковником Назести, но выше ростом, плотнее. У него было широкое лицо, его еще черные и жесткие волосы спадали на низкий лоб, серо-зеленые глаза, глубоко посаженные под густыми бровями, выдавали властный, импульсивный, энергичный и грубый темперамент.

Не представившись, он заявил:

– Не разыгрывайте из себя невинного, герр Кельберг. Старая песня! Оставьте ваши иллюзии и прекратите блефовать. Не забывайте, что мы поймали вас с поличным.

Он помолчал, затем продолжал более агрессивным тоном:

– Я прекрасно понимаю вашу систему защиты. Чтобы выпутаться, у вас теперь ничего нет, кроме вашего красноречия и диалектической ловкости. На вашем месте и в вашем положении я делал бы то же самое. Но мы здесь все профессионалы и люди одной профессии, поэтому не растрачивайте наше время и собственную слюну. Вы попались, и ваше дело дрянь! Единственное, что вам остается, это попытаться сократить убытки… Другими словами, если вы продемонстрируете понимание и желание сотрудничать, это будет принято во внимание.

– Я всегда работал на сотрудничество, – ответил Кельберг, уверенный, что его собеседник с грубым лицом – русский.

– Сейчас мы увидим, совпадает ли ваше понимание сотрудничества с нашим, – сказал человек с густыми бровями. – У меня к вам три вопроса… Во-первых, я хочу знать имя и географическое положение вашего прямого начальства. Во-вторых, место, где вы спрятали ваши рабочие материалы, то есть архивы, шифровки и прочее. В-третьих, имя человека, организовавшего здесь, в Бухаресте, ваши контакты с сомнительными элементами из администрации. Я слушаю вас, Людвиг Кельберг.

Несмотря на внешнее спокойствие, заключенному было не по себе. С момента ареста и заключения в тюрьму он думал, что будет иметь дело только с румынскими властями. Однако теперь он был убежден, что с ним разговаривает, по всей видимости, очень большая шишка контрразведки, контролирующая работу контршпионажа в Румынии.

Кельберг дерзко спросил глухим голосом:

– Я могу знать, кто вы и на каком основании вы меня допрашиваете?

– Это вас не касается! – ответил тот в ярости. – Отвечайте на мои вопросы.

– Мне нечего вам сказать, и я требую присутствия адвоката. У нас в Германии права заключенных безукоснительно соблюдаются.

– Рассказывайте мне сказки! – загремел русский. – Сборище военных преступников! Если вы отказываетесь отвечать, то я прибегну к более радикальным методам.

Кельберг имел наглость надменно заметить:

– Если вы не избавитесь от предвзятого мнения в отношении меня, это может привести к пагубным последствиям как для вас, так и для меня… Повторяю, я не шпион. У меня нет другого начальства, кроме директора германо-румынской комиссии, и вы знаете, где его искать. Что касается моих дружеских связей с Мареску, то они совершенно законные. Я познакомился с ним примерно год назад, в то время, когда только начинал исследования, касающиеся промышленной ситуации в Румынии. Мареску, постоянный секретарь офиса Национальной промышленности, сразу понял важность моей деятельности и, естественно, предложил мне свою помощь.

Мужчина с густыми бровями выслушал эту длинную тираду не моргнув глазом.

Когда Кельберг умолк, полковник Назести живо спросил:

– Разве вы не видите противоречий между вашим заявлением и реальностью? Вы ведь умный человек, Кельберг, зачем вы лжете? Мы протягиваем вам руку, а вы над нами смеетесь.

– Я ни над кем не смеюсь, я говорю правду.

– Правду? – язвительно бросил румынский офицер. – Как вы смеете утверждать, что документы, переданные вам Мареску, не носят стратегического характера? Программа производства вооружений – это документ, разглашение которого запрещено законом.

– Я не интересуюсь производством вооружений, меня интересуют проблемы сырья.

Русский с густыми бровями подошел к Кельбергу и пристально посмотрел ему в глаза. Одна щека его дергалась. Было очевидно, что Кельберг действует ему на нервы.

– Кельберг, – заорал он, – не злоупотребляйте моим терпением. Вы – человек смелый и самоуверенный. Но я вас предостерегаю: вы слишком натянули веревку, и она скоро порвется… Посмотрите на свою одежду и вспомните, что вы теперь только номер, который я могу вычеркнуть простым карандашом когда захочу и как захочу. В интересах дела вы можете умереть без процесса, без адвоката, без могилы. Я защищаю здесь высшие интересы социалистического содружества, то есть высшие интересы многих миллионов людей, которым вы своей деятельностью наносите ущерб… Теперь вы не человек, а зловредный элемент, который должен быть устранен во имя общего блага. И тем не менее я даю вам возможность отчасти искупить свою вину. Скажите нам, кто ваш хозяин, где вы прячете архивы и кто организует ваши контакты в Румынии.

– Я подробно ответил на все ваши вопросы, – невозмутимо сказал немец.

– Вы – грязный лгун! – крикнул русский. – Нам известно, что Мареску возглавлял в Бухаресте подпольную организацию… У этих поганых псов только одно желание: вернуть власть капиталистам и их прислужникам. Они называют это социал-христианством! И вы посмеете утверждать, что вам ничего не известно об антидемократической деятельности Мареску?

– Я никогда не интересовался его частной жизнью. Для меня он – только чиновник румынской администрации.

Кельберг повернулся к полковнику Назести и спросил его с некоторой горячностью:

– Если вы знали, что Мареску руководит подпольной группой, почему вы не отстранили его от должности? Я работаю на Румынию, и в мои обязанности не входит выяснение политических убеждений ваших чиновников! По изъятым вами документам вы можете объективно судить о том, что эти сведения далеки от политических проблем вашей страны. Если вам этого недостаточно, устройте мне очную ставку с Мареску.

Человек с низким лбом с трудом сдерживал ярость и негодование. Он подошел вплотную к немцу, который ощутил на себе его едкое дыхание, и изрек:

– А для чего вам понадобилось прикрытие в виде двух вооруженных людей, открывших огонь по полиции? Людей, не имеющих удостоверений личности и хладнокровно стреляющих в представителей порядка?

Кельберг молчал. Допрашивающий со всего размаха ударил его по лицу.

Удар был очень сильный, и немец пошатнулся. Его мучитель продолжал орать:

– Жаба! Змея! Гадюка! Враг народа! Фашист!

Кельберг поднес ко рту правую руку. Его нижняя губа была разбита, и из нее сочилась кровь. Он вынул из кармана квадратный кусок из грубого полотна, выданный ему вместо носового платка, и осторожно приложил его ко рту, чтобы вытереть кровь.

Человек с густыми бровями продолжал кричать:

– Если вы не выдадите соучастников и архивы, вы не выйдете отсюда живым! Грязный шпион! Жаль, что мы не стерли Германию с лица земли!

Непонятно почему, но Кельбергу хотелось показать этому палачу, что он его не боится.

– Я не принимаю ни ваше обвинение, ни ваши оскорбления! – процедил он сквозь окровавленный платок. – Я требую у полковника Назести обеспечить присутствие румынского адвоката для моей защиты и защиты организации, в которой я работаю.

Этот призыв к гуманным чувствам румынского офицера вызвал новый прилив ярости допрашивающего. Он снова замахнулся на Кельберга. Но Кельберг, предвидевший удар, вовремя увернулся.

Попав в пустоту, палач нелепо закачался.

Другие присутствующие в комнате не шелохнулись. Побледневший Назести с силой сжимал зубы.

Допрашивающий Кельберга снова перешел к оскорблениям. Затем с подлой внезапностью решил ударить немца пяткой в пах. Кельберг, согнувшись пополам, выставив вперед голову, нанес своему противнику удар в солнечное сплетение. От неожиданности сильного удара в живот тот завалился на спину.

Один из присутствующих, молодой человек с жестким усталым лицом, быстро вынул из кармана пистолет и прицелился в немца:

– Еще одно движение, и вы – покойник.

Он сказал это по-немецки. Кельберг, приложив платок к подбородку, взглянул на парня, спрашивая себя, выстрелит он или нет. Молодой офицер снял предохранитель с курка пистолета.

Мужчины смерили друг друга взглядом.

В это время Назести и четвертый тип, распухший толстяк лет сорока пяти, помогли русскому подняться. Заметив решительное настроение своего молодого коллеги, низколобый пробормотал по-русски:

– Не убивайте его, Васильев… Он не заслужил такой легкой смерти! – Потом с ненавистью взглянул на Кельберга: – Ты заплатишь мне в стократном размере, прусская свинья!.. Ты рассчитываешь, что мы устанем от твоей лжи и провокаций? Нет уж! Жаль только, что я слишком владею собой, не то скрутил бы тебе шею своими руками! Из-за тебя моя мать погибла в Сталинграде, бандит! Но я вижу, что ты еще недостаточно думал. Даю тебе еще двое суток, но предупреждаю: хочешь ты того или нет, и даже если ты откажешься ответить на мои три вопроса, в любом случае ты будешь мне полезен!

Задыхаясь от ненависти, он плюнул в лицо заключенного.

Кельберг, зажав платок в правом кулаке, молча и неподвижно принял оскорбление.

Допрашивающий, повернувшись к Назести, приказал:

– На сегодня все. Отведите его в камеру.

Молодой человек с измученным лицом, который, видимо, разделял ненависть своего старшего соотечественника, бросился на Кельберга и ударил его прикладом по голове.

Кельберг потерял сознание только на одну или две минуты. Голова у него была крепкой.

Он лежал на плиточном полу омерзительной приемной.

Два солдата подняли его – один за лодыжки, другой за подмышки – и перенесли в камеру.

Его нижняя губа продолжала кровоточить.

Спустя несколько минут к нему вошел тюремный санитар с аптечкой. Он остановил гемостатичным карандашом кровь, сочившуюся из губы, затем протер лоб раненого тампоном, пропитанным ментолом, чтобы снять остаточные явления обморока.

Кельберг пощупал свою голову кончиками пальцев. Удар прикладом, нанесенный молодым выслуживающимся типом, на несколько сантиметров содрал волосяной покров.

Санитар сообщил о состоянии Кельберга охраннику, который пошел доложить шефу надзирателей.

Кельберга отвели в клинику, где ему наложили три скобы.

Занятый работой, санитар спросил заключенного вполголоса:

– У вас болит голова?

– Да.

– Я дам вам таблетку.

Он пошел в соседнюю комнату и вернулся с чашкой холодного чая, чтобы дать запить таблетку, которую протянул Кельбергу.

– Глотайте и запивайте…

Затем прошептал на одном дыхании:

– У Мареску раздроблена челюсть. Он не может говорить… Он здесь, в клинике. Мужайтесь!

Глава 8

Коплан прилетел в Бухарест в среду, восьмого ноября, в пятнадцать часов десять минут на «Каравелле», регулярным рейсом Эр Франс.

Он сел на автобус румынской компании «Таром», обеспечивающей связь аэровокзала с центром города, и отправился в отель «Лидо», где для него был зарезервирован номер на имя Фредерика Шамби, французского промышленника, аккредитованного при «Мазинимпорт», государственной компании, занимающейся проблемами импорта-экспорта станков.

Погода была пасмурная, неуютная. Бухарест – прекрасный город с множеством красивых зданий и особняков, с широкими проспектами и зелеными массивами. Благодаря тому что уличное движение в Бухаресте не столь интенсивно, как в других европейских столицах, город сохранил спокойный человеческий ритм.

Вечером Коплан совершил короткую пешую прогулку сначала по бульвару Магеру, затем по бульвару Республики, чтобы проверить, нет ли за ним слежки.

Все казалось спокойным.

Он поужинал в ресторане на улице Виктории, затем спустился в бар отеля и пропустил рюмочку – для того, чтобы там отметиться и создать впечатление, что свыкается с обстановкой, – после чего вернулся в номер и лег спать.

На следующий день он совершил визит вежливости к торговому атташе Франции на улице Бизерика Амзей, откуда направился к страховому агенту на улицу Жиулести, к некоему Аурелю Савеску, который был не кем иным, как агентом СВДКР ZB-11.

Друг Старика был мужчиной старше сорока, с гладким круглым лицом, полными губами, выцветшими голубыми глазами и светлыми поредевшими волосами.

– Здравствуйте, – сдержанно сказал румын.

– Здравствуйте, – ответил с улыбкой Коплан. И сразу добавил: – Я привез вам привет от господина Паскаля.

– А, вы из Франции?

– Да.

– Каким рейсом прилетели?

– Десять восемнадцать. Савеску протянул пятнистую руку.

– Очень рад с вами познакомиться.

– Взаимно.

– Чем могу служить?

Коплан вынул из кармана конверт торговой фирмы, достал из него несколько листков с шапкой «Кофизик».

– Не могли бы вы составить смету для отправки следующих товаров грузовым самолетом из Парижа?

– Разумеется… К какому числу?

– Пусть полежит у вас, я приду за ней, когда она мне понадобится… Вероятно, вам принесут на мое имя одну или две посылки с деталями машин.

– Из-за границы?

– В принципе, да. Речь идет о запасных частях, которые прибудут с дипломатической почтой. Они будут отправлены сюда окольными путями.

– Хорошо, – согласился румын.

– Как здесь обстановка? – спросил Франсис.

– Внешне нормальная. На самом деле – напряженная. Мы испытываем на себе контрудары той напряженности, которая царит в Чехословакии и Польше. Советские спецслужбы усердствуют. Они повсюду рыщут и суют свой нос.

– Ничего настораживающего в отношении вас?

– Нет, но я осторожен. Впрочем, уже несколько дней господин Паскаль не беспокоит меня. Неделю назад он требовал, чтобы я сообщил ему об этом немце, Людвиге Кельберге, который работал на нас в Бухаресте, но теперь, я полагаю, дело прояснилось.

– Да. Кельберг сидит в одиночке в военной тюрьме Лупеаска.

– Что? – испуганно обронил Савеску. – Его взяли?

– Увы, да.

– Я предупреждал, что контрразведка начеку… Мне жаль этого несчастного! В такие периоды, как этот, у людей ГПУ тяжелая рука, можете мне поверить.

– Я приехал освободить Кельберга, – сказал Коплан.

Румын смотрел на Франсиса голубыми глазами. Его взгляд красноречиво говорил о том, что он мало что понял. Он спросил:

– Дипломатический обмен?

– Нет, – ответил Франсис, – диверсионная акция.

Савеску был так ошеломлен, что у него отвисла нижняя челюсть.

– Это шутка?

– Нет, я говорю вполне серьезно.

– И вы собираетесь вовлечь меня в эту безумную аферу?

– Нет, не бойтесь, – быстро успокоил его Франсис. – Как только я получу свой материал, вы меня больше не увидите. Разве что в самом неблагоприятном исходе операции.

Немного успокоенный, ZB-11 оставался тем не менее озабоченным. Он спросил:

– Как вы собираетесь это сделать?

– Пока не имею понятия. Я должен связаться с местной организацией.

– Вы точно с ума сошли! – констатировал страховой агент. – На вашем месте я вернулся бы в Париж на первой «Каравелле»!

– Данная операция кажется вам нереальной?

– Она обречена.

– Почему?

– Около года назад вам еще могло повезти. Тогда русские ослабили бдительность. Но сейчас ваш проект обречен на провал. Недавно приехало около двадцати советских агентов контрразведки… Эти охотники на шпионов прибыли в Бухарест под прикрытием технической комиссии. Они расквартированы по двум частным виллам на окраине города, одна расположена на севере, другая – на юге. По-моему, это означает, что они что-то пронюхали.

– Не обязательно, – возразил Франсис. – Возможно, их прибытие связано с делом Кельберга.

– Однако важен результат. Вы столкнетесь с непреодолимыми препятствиями. Нельзя поручиться, что в организации, о которой вы упомянули, нет провокаторов.

– В любом случае я получил задание и должен попытаться его выполнить.

Немного помолчав, Савеску шепотом сказал:

– Я не понимаю позиции господина Паскаля в этой истории. Он знает, что обстановка здесь очень опасная; он только что потерял одного из своих осведомителей и, несмотря на это, поручает вам подобное задание. Откровенно говоря, мне это не понятно… Разве ваша жизнь менее ценна, чем жизнь Кельберга?

– Господин Паскаль никогда не отказывается от предприятия только потому, что оно опасно. Кроме того, когда необходимо спасти своего агента, он не колеблется. Помимо всего прочего, в этом деле есть более тонкие моменты, которые могут быть очень выгодными для СВДКР.

ZB-11 пожал плечами. Как почти все румыны, он был фаталистом.

– Желаю вам удачи, – вздохнул он. – Если я вам понадоблюсь, вы меня, разумеется, найдете, но если вы сможете обойтись без меня, это будет лучше для СВДКР.

– Наши мнения совпадают, – отметил Коплан. Протягивая Савеску руку для прощания, он уточнил:

– Теоретически мой материал должен прибыть к вам завтра во второй половине дня. Я загляну послезавтра. Какое время было бы для вас удобным?

– Около полудня.

– Хорошо, – ответил Франсис.

В десять часов вечера того же дня Коплан пил пиво за стойкой бара своего отеля, держа в левой руке «Юманите». В десять часов пятнадцать минут он вышел из бара и направился в ночной клуб «Мелоди-бар», в котором сел за маленький столик, расположенный в глубине зала.

Подобные ночные кафе можно найти во всем мире: в полумраке оркестр играл модные мелодии для туристов и представителей золотой молодежи Бухареста.

Атмосфера была приятной. Девушки были элегантны и одеты по-парижски, молодые люди в основном длинноволосые. Туристы – французы, немцы, скандинавы и швейцарцы – чувствовали себя свободно. Танцовщицы были красивыми, изысканными и держались безупречно.

Шоу-программа начиналась только в полночь. Коплан вышел из клуба в двадцать три часа пятнадцать минут. Как было условлено, пешком он дошел до агентства Эр Франс, несколько минут побродил в окрестностях и уже готов был вернуться в отель, когда к нему подошла скромно одетая молодая женщина и негромко спросила по-французски:

– Простите, как пройти на улицу Алмаз?

– Сожалею, но не могу вам сказать, – ответил Коплан, улыбаясь. – Я француз и остановился в отеле «Лидо».

– Идите за мной на расстоянии двадцати метров, – прошептала она. – Я отведу вас к друзьям. Поскольку на нашем пути могут встретиться патрульные, в случае тревоги я обвяжу шею шарфом. Если увидите шарф, то возвращайтесь сразу в «Лидо» и приходите сюда завтра в это же время.

– Понятно, – сказал он.

Дорога была долгой. Сначала они спускались по маленьким пустым улицам и вышли к средневековому центру Бухареста, обогнув который, направились в восточную часть города, долго шли по длинной улице, окаймленной оголенными каштанами, затем стали подниматься к северу, пересекли проспект, вышли на маленькую улицу, которая, по ощущениям Франсиса, имевшего довольно смутное представление о плане города, находилась неподалеку от бульвара Республики.

Женщина остановилась перед четырехэтажным домом, украшенным двумя балконами. Когда Коплан поравнялся с ней, она вынула из кармана связку ключей и открыла дверь.

– Входите, – сказала она. – Это на первом этаже, в глубине коридора.

Она пропустила его вперед, закрыла дверь, включила свет и, проводив посетителя до комнаты с дубовой дверью, постучала три раза.

Дверь открыла другая женщина, более молодая и более хрупкая, чем проводница Коплана. Она держала на руках младенца со сморщенным и заплаканным личиком.

Кивком головы она пригласила гостя войти.

Коплан вошел в квартиру в сопровождении своего гида.

– Добро пожаловать! – сказала женщина с младенцем. – Меня зовут Ана… Ана Ланда… Мне поручено вас встретить. Благодарю за то, что пришли.

Она указала на свободный стул, стоящий возле круглого стола из красного дерева.

– Садитесь, пожалуйста. Наш шеф придет через несколько минут. Он входит в группу, которая контролировала ваш приход.

Она говорила очень свободно, раскованно, не понижая голоса и без всякого налета таинственности.

Коплан снял пальто и сел на стул.

Он находился в семейной гостиной, где царил трогательный беспорядок. Одежда, книги, газеты, посуда, оставшаяся от обеда, пеленки, портативная пишущая машинка и, транзистор – все, что было здесь раскидано, свидетельствовало одновременно об интеллектуальной и богемной жизни.

Коплан спросил:

– Это ваш ребенок?

Она по-девичьи рассмеялась:

– Нет, моей сестры Маризы, которая встретила вас… У него режется первый зуб, и бедняга почти не спит.

При этих словах она передала ребенка матери, которая ушла с ним в соседнюю комнату. Ана Ланда объяснила:

– Это дом нашей семьи. Родители живут на третьем этаже, сестра – на втором, а я с братом Ионом – на первом. Мы все – члены подпольной организации «Бог, Родина и Свобода».

– Какова цель вашей организации? – спросил Франсис.

– Найти равновесие между патриотами коммунистического толка и теми, кто провозглашает полную свободу религии.

– Вас много?

– Наше маленькое ядро насчитывает около сотни активных борцов, но почти все румыны сердцем с нами.

Ана была белокурая, высокая, стройная девушка с зелеными глазами. Одета она была в серую фланелевую юбку и коричневый пуловер, облегающий ее маленькую грудь. Самым прекрасным в ней были блестящие живые глаза и открытая молодая улыбка.

– Я – студентка, – продолжала она. – Будущий муж моей сестры Маризы уже в течение нескольких недель скрывается за городом. Его разыскивает полиция.

– По каким мотивам?

– Он распространял в университете подрывные листовки.

Коплан поднял брови.

– Если я правильно понял, то вы находитесь под подозрением, еще не начав действовать?

– Нет, – заверила она. – Никто не знает, что отец ребенка моей сестры – Люсиан Раваску… Люсиан всегда был против официальной помолвки и оказался прав.

– Он тоже студент?

– Нет, он закончил юридический факультет. Он – адвокат-стажер.

В этот момент в комнату вошел высокий, крепкий малый лет тридцати, в сером габардиновом пальто; с ним был парень лет двадцати, с темным цветом лица и черной бородкой, какие носят художники.

Ана представила:

– Наш новый шеф, Жорж Зоридан, и мой брат, Ион. Они тепло пожали руку Коплана. Зоридан заявил по-французски:

– Мы рады видеть вас среди нас. Надеюсь, что вместе мы хорошо поработаем… Алмаз вас, по-видимому, предупредил, что я временно заменяю нашего друга Яноша Мареску, который сейчас находится в тюрьме и которого мы в скором времени освободим. Мы…

Коплан жестом прервал его.

– Я еще ни во что не посвящен и пока не имел удовольствия встретиться с Алмазом.

– Но… как же так? – спросил Зоридан, сбитый с толку. – Как же в таком случае вы оказались здесь?

– Все было организовано посредниками, – пояснил Франсис. – Впрочем, я бы предпочел начать со знакомства с Алмазом.

Зоридан, совершенно выбитый из колеи, повернулся к Ане, затем к Иону, затем перевел черные глаза на Коплана и недоверчиво спросил:

– Вы хотите сказать, что не знакомы с Алмазом?

– Верно.

– И вы прибыли из Парижа в Бухарест, следуя инструкциям не знакомого вам человека?

– В Париже со мной связался эмиссар Алмаза. Надеюсь в самое ближайшее время войти с ним в прямой контакт.

– Но мы не знаем Алмаза, – растерянно сказал Зоридан. – Его знает только наш главный шеф из высших эшелонов власти. Связь между нами и Алмазом осуществляется посредством инструкций, которые передаются нам по инстанциям.

– Но кто этот Алмаз? – решительно спросил Коплан.

– Нам ничего не известно о нем, кроме того, что он занимает высокий пост и поддерживает прямые контакты с русскими.

– Все это мне не нравится! – сказал Франсис. – Как можно начинать такое предприятие, как наше, не зная ни человека, который нами руководит, ни его побудительных мотивов?

В разговор вмешалась Ана:

– Вы не доверяете Алмазу? Но если бы он был предателем, нас бы уже всех повесили!

– Но ведь ваш шеф находится в тюрьме? – холодно возразил Франсис. – Кроме того, опасны не только предатели, но и просто неосторожные люди. Во всяком случае, ваш шеф арестован не случайно.