Текст книги "Вавилон. Месопотамия и рождение цивилизации. MV–DCC до н. э."

Промышленный парк

Чтобы испытать на себе отчасти советский привкус жизни в новом Шумере, присоединяйтесь ко мне в так называемом промышленном парке Гирсу – главном городском центре в провинции Лагаш в 2042 г. до н. э., взяв в качестве гида анализ одного конкретного собрания административных документов, проведенный Вольфгангом Хаймпелем из Калифорнийского университета, Беркли.

Мы находимся у дверей кухонной конторы, где распределяются продовольственные запасы, положенные многим, большинству или даже всем жителям империи Ура, когда они работают на государство. Количество продовольствия варьирует согласно служебному положению и положению в обществе. Как подобает хорошо организованной структуре этого учреждения, постоянно проживающий аудитор – писец-бухгалтер, грамотный и обладающий знаниями арифметики, ведет учет всего, что поступает на склад или покидает его. Ему вполне может помогать группа учеников. На это указывают факты: ведется учет их питания; некоторые документы неправильно составлены и нацарапаны далеко не безупречным почерком, что наводит на мысль о неопытности писавших.

Сегодня шестнадцатый день месяца урожая. Аудитор перечисляет по пунктам издержки путешественников в пути за день:

«5 л доброго пива, 5 л пива, 10 кг хлеба

Ур-Нинсуну – сыну царя;

5 л доброго пива, 5 л пива, 10 кг хлеба

Лала’а – брату Лугаль-магура;

5 л пива, 5 кг хлеба, 2 сикла растительного масла

Кубсину в пути за серпами».

И у принца Ур-Нинсуна, и у Лала’а есть большие свиты, которые нужно кормить; Кубсина сопровождают, возможно, несколько носильщиков. И вполне естественно, что высокородной шумерской номенклатуре дают «доброе пиво», а не «пиво», которое пьют простые люди. Других обеспечивают более стандартными рационами:

«2 л пива, 2 кг хлеба, 2 сикла растительного масла

Суази в пути за полотном;

2 л пива, 2 кг хлеба, 2 сикла растительного масла

Усгине в пути с тканями;

2 л пива, 2 кг хлеба, 2 сикла растительного масла

Кале в пути за тростниковыми коробами;

2 л пива, 2 кг хлеба, 2 сикла растительного масла

Адде-эламиту».

Эти путники или их представители приходят в кухонную контору, чтобы подать прошение и забрать свои продовольственные припасы. Мы предполагаем, что все они едут по государственным делам. Как они подтверждают, кто они такие, и как устанавливают свою личность, чтобы заявить о своем праве на получение поддержки? Несомненно, при них есть какие-нибудь официальные печати или, быть может, глиняные таблички – пропуск с проставленной печатью какого-нибудь вышестоящего чиновника.

Поток других просителей проходит мимо нас, пока мы ждем у двери кухонной конторы. Мы видим Лугаль-эзена – «смотрителя птичника», быть может голубятни; нескольких «аморейских женщин», возможно взятых в плен во время войны, и нескольких дрессировщиков собак со своими животными – тогда, как сейчас на Среднем Востоке, все стремятся избежать встречи с ними: собаки – нечистые животные, а их дрессировщики в обществе занимают самую низшую ступень. На изображениях того времени мы видим больших животных, вроде мастифа. Пища, которую они употребляли, наводит на мысль, что они были почти такими же крупными, как и мужчины, которые за ними ухаживали. Вероятнее всего, этих собак использовали в качестве сторожей и охраны. Их регулярные приходы и уходы подразумевают, что они также сопровождали караваны на дорогах.

Не все приходят к прилавку кухонной конторы, чтобы забрать свою порцию продовольствия. Аудитор делает запись о поставках хлеба и мяса и для ряда других учреждений в Гирсу. Продовольствие доставляется корабельщикам, строящим суда для торговли с Оманом, что подразумевает местный доступ к открытому морю, вероятно через реку Тигр; рабочим дровяного склада, который также вмещает запасы стройматериалов, вроде битума, тростника и соломы; охране и рабочим овчарни и коровника, в которых откармливают животных для жертвоприношений; охране и обитателям двух темниц разного размера (в темнице большего размера содержалось до пяти заключенных), а также тем, кто находится на тюремном корабле, используемом для транспортировки заключенных до места заключения и из него.

Рядом с тюрьмой расположен дом danna – государственный дом для отдыха, один из семи в этой провинции. Такие постоялые дворы, расположенные друг от друга на расстоянии приблизительно двухчасового перехода вдоль крупных магистралей Южной Месопотамии, то есть через каждые 15–16 км, предшественники почтовых станций Британской империи в Индии, – это места, где путешественники всех мастей могут отдохнуть, поесть, поспать и поменять своих мулов и ослов на свежих вьючных животных. Sikkum – государственная курьерская служба имеет на таких почтовых станциях свои конюшни.

Несколько помещений этого danna-дома занимает многочисленная свита высокопоставленного царского придворного zabar-dab («обладатель бронзы»), что бы этот титул ни значил. Его сопровождают несколько солдат, возможно его телохранители, а также оружейник, верховой, личный писец, три виночерпия и повар. Здесь «по дороге в поля» на неделю останавливался начальник по имени Ур-Шульги, который работает управляющим далеким поместьем храма, владеющего окрестными землями. «Насколько можно судить, – пишет доктор Хаймпель с необычной и доброжелательной легкостью, – он провел значительное количество времени в поле, исполняя свои обязанности. Очевидно, он был сторонником активного стиля управления и не сидел в своем кабинете, потягивая пиво».

Малообеспеченные члены общества здесь тоже получают продовольствие. Кухня кормит четверых «детей держателей носовых веревок губернатора» (думаю, что веревки привязаны к вьючным животным губернатора, а не к нему самому), а также двоих «сыновей смотрителя мулов», живущих в доме для отдыха вместе со своими семьями. Также порции продовольствия раздают удивительно большому числу инвалидов. Ур-Даму и Уребаду, назначенные на работу «для неполноценных», сидят рядом со зданием под названием «склад», без сомнения в качестве сторожей, совсем как привратники, которых повсюду можно встретить в современной Индии. Инвалиды также фигурируют в документах нескольких хозяйств как землепашцы, извозчики и погонщики быков, тогда как другие работают в овчарне и на дровяном складе. Их рационы меньше, чем у трудоспособных работников, но государство Третьей династии Ура озабочено их выживанием. Возможно, дело в намерении обеспечить эксплуатацию даже самых маргинальных экономических ресурсов, но выглядит так, чтобы дать место и положение в обществе тем, кто по какой-то причине не способен полностью включиться в конкуренцию.

Кто придумал эти замысловатые системы? Вероятно, состоялось много длинных заседаний чиновников, управляющих государственной экономикой, которые разбирались в агрономии, выращивании домашнего скота и ирригации, – представителей старшего класса писцов. Это было непросто – разработать национальный план, который вел счет, вводил в действие, платил и кормил, возможно, до миллиона работников, рассеянных по всей Большой Месопотамии, использовавших технологии бронзового века и ослов в качестве транспорта. То, что этот план, по-видимому, хорошо работал столько десятилетий, – это дань размышлениям, планированию и организационным способностям ответственных кураторов. Вплоть до наших времен не было предпринято ни одной попытки схожим образом комплексно контролировать экономику. Если бы мы могли найти какие-нибудь заметки, директивы, записанные во время их заседаний по планированию!

Абсолютно точно, что выдача стандартных норм продовольствия, подробно изложенных в документах промышленного парка Гирсу, происходила во всех городах и на всех зависимых территориях Шумера и Аккада. Мало что может оскорбить чувство справедливости и законности больше, чем ситуация, когда то, что ты получаешь, зависит от того, куда ты обратился. В любом случае все империи любят вводить единообразие на своих территориях, и Ур времен Третьей династии не стал исключением. Очевидная причина – эффективное управление, хотя приказывать выполнять те или иные действия стандартными способами часто является в такой же степени выражением власти, в какой и практической политикой.

С этой целью ввели государственный курс обучения писцов. В таких главных городах, как Ур и Ниппур, были учреждены государственные академии. Для использования в официальных документах предписали единообразный канцелярский стиль письма и набор фраз. Были упорядочены единицы мер и весов: одна надпись сообщает нам, что царь «создал бронзовую единицу измерения „sila“, ввел стандартную единицу веса – мину и привел в соответствии со стандартом каменную гирю, по весу равную одному сиклу серебра, по отношению к одной мине». Эти единицы измерения оставались эталонами до конца истории цивилизации Месопотамии. Придумали и имперский календарь: все провинции должны были следовать ему при записи государственных дел, хотя некоторые провинции продолжали свои старые местные традиции, когда речь шла о чисто местных делах. Такие реформы проводились во времена правления аккадской династии Саргона, но «новые шумеры» значительно активизировали этот процесс.

Однако единообразие приобретало огромную важность в вопросах права. В Древних Шумере и Аккаде преступников приводили к правителю, а затем отправляли на судебное разбирательство в городское собрание того или иного города. В деле об упоминаемом ранее убийстве – о нем знали и жители Месопотамии, так как отчет о нем веками использовался для обучения писцов искусству записи судебных разбирательств, и современные археологи, так как оно показывает трудность перевода древних текстов, – трое мужчин были признаны виновными в убийстве сына жреца. «Нанна-сиг, сын Лу-Сина, Ку-Энлила, сын цирюльника Ку-Нанны, и Энлиль-эннам, раб садовника Адда-каллы, убили Лу-Инанну, сына жреца Лугаль-уруду». Для получения приговора царь отправил их на городское собрание в Ниппур. Что касается убийц, то их судьба была известна: их ждала казнь. Но дело осложнял тот факт, что они рассказали жене жертвы о том, что они сделали, и она не сообщила об этом властям: «Когда Лу-Инанна, сын Лугаль-уруду, был убит, они рассказали его жене Нин-даде, дочери Лу-Нинурты, что ее муж убит. Нин-дада, дочь Лу-Нинурты, не открыла рта и утаила это». Девять выступивших по очереди требовали смертного приговора и для женщины: «Ур-Гула, сын Лугаль-ибила, птицелов Дуду, простолюдин Али-эллати, сын Лу-Сина Пузу, сын Тизкар-Эа Элути, горшечник Шешкалла, садовник Лугалькарн, сын Син-андула Лугаль-азида и сын Шарахара Шешкалла обратились к собранию: „Они убили человека, поэтому они уже неживые люди. Трое мужчин и женщина должны быть убиты перед троном Лу-Инанны, сына жреца Лугаль-уруду“». Но два члена собрания «Шукалилум, солдат из Нинурты и садовник Убар-Син высказались в ее защиту: „Разве Нин-дада, дочь Лу-Нинурты, убила своего мужа? Что такого сделала женщина, чтобы лишить ее жизни?“»

После обсуждения собрание вынесло решение:

«Враг мужчины мог знать, что женщина не ценит своего мужа, и мог убить его. Она узнала, что ее муж убит, так почему же она молчала об этом? Это она убила своего мужа; ее вина больше, чем вина мужчин, которые убили его.

На собрании Ниппура, после того как решение по делу было принято, Нанна-сиг, сын Лу-Сина, Ку-Энлила, сын цирюльника Ку-Нанны, Энлиль-эннам, раб садовника Аддакаллы, и Нин-дада, дочь Лу-Нинурты и жена Лу-Инанны, были отданы на казнь.

Вердикт собрания Ниппура».

Трудность чтения клинописных документов демонстрирует тот факт, что в более раннем переводе этого же текста Сэмюэлем Ноем Крамером женщину оправдали и освободили.

Каким бы ни был вердикт, ясно то, что это судебное собрание в Ниппуре не являлось собранием олигархов, ограниченным высокопоставленными и достойными людьми. В судебном разбирательстве принимали участие обычные работники, которые защищали или выступали против обвиняемых, – это птицелов, горшечник, садовник, солдат, приданный храму Нинурты, человек, названный простолюдином, – низшая ступень социальной лестницы. Правосудие в империи Третьей династии Ура осуществлялось, как должно быть и сейчас, перед равными по положению людьми. Но в отличие от наших судов наказание тоже определяли те же самые простые люди, а не профессионалы – скорее как народные заседатели в судах бывшего Советского Союза, которые не только имели право отклонить приговор, но и вызвать свидетелей, изучать улики, определять наказание и ущерб.

Но в этом-то и загвоздка. В каждом городе, без сомнения, имелись свои собственные юридические традиции, и исход суда и наложенное наказание могли зависеть в большей степени от того, где было объявлено решение суда, нежели от характера преступления. Чтобы избежать такого нежелательного результата, само государство провозглашало законы, в которых устанавливались наказания за разнообразные преступные посягательства, для того чтобы их применяли на всей территории новой Шумерской империи.

Первый известный сборник законов Кодекс Ур-Намму, будучи далеко не полным, не является настоящим законодательным сводом; и есть мнение, что он был введен не Ур-Намму, а его сыном (Ур-Намму – основатель Третьей династии Ура; его сын Шульги был величайшим из всех новых шумерских монархов). Свод это законов или нет? Хотя до нас дошли только фрагменты этого сборника, их достаточно, чтобы показать, что законы охватывали и гражданские, и уголовные дела. В уголовной части он определяет преступления, за которые предусматривалась смертная казнь – убийство, ограбление, дефлорация девственницы – жены другого мужчины и нарушение супружеской верности женщиной. За совершение других преступлений наказывали штрафом, который выплачивался серебром:

«Если человек совершил похищение другого человека, он должен быть заключен в тюрьму и выплатить 15 сиклов серебра.

Если мужчина силой лишил девственности рабыню другого мужчины, то он должен заплатить 5 сиклов серебра.

Если человек стал свидетелем, а оказался клятвопреступником, он должен заплатить 15 сиклов серебра».

По контрасту с более известными законами Хаммурапи, составленными приблизительно три века спустя с кровожадными положениями типа «око за око, зуб за зуб», здесь увечья тоже компенсировались финансово:

«Если человек выбил глаз другому человеку, он должен отвесить половину мины серебра.

Если человек выбил зуб другому человеку, он должен заплатить 2 сикла серебра.

Если человек в ходе драки сломал дубиной другому человеку конечность, он должен заплатить 1 мину серебра».

И да будет с почтением прославлена твоя сила!

Универсальные правовые декларации Ур-Намму представляют собой хороший пример стремления к унификации царей Ура: побуждение регламентировать каждую сторону жизни. Он говорит нам нечто важное о государстве Третьей династии Ура: правитель мог отменять местные традиции и настаивать на подчинении его диктату. Чтобы так крепко держать в руках многочисленные, контролируемые из центра правовые, экономические, общественные и образовательные системы и учреждения, требовался принцип управления особого рода.

Великий немецкий мыслитель Макс Вебер – один из основоположников современной социологии назвал Третью династию Ура патримониальным государством в том смысле, что оно было построено по образцу патриархальной семьи и правил в нем – зачастую железной рукой – стоявший во главе человек, обладавший авторитетом отца; а население образовывало пирамиду, располагавшуюся ниже, со сложной системой обязанностей и вознаграждений, связывавших всех воедино.

Чтобы патримониальное государство оставалось устойчивым на протяжении долгого времени, нужно было им править с согласия по крайней мере значительного меньшинства, если не большинства. Нормой должно стать бессознательное повиновение, иначе потребуется приложить слишком много усилий для подавления недовольства, чтобы достичь более широких целей власти. Однако согласие не всегда легко получить. Коллективные взгляды большинства обществ довольно консервативны: в основном люди предпочитают, чтобы социальное устройство времен их юности сохранялось и в их старости; чтобы все делалось, как освящено веками; они с подозрением относятся ко всему новому и сопротивляются переменам. Так что, когда по какой бы то ни было причине нужно будет предпринять радикальные действия, тяжкое бремя падет на их правителя-отца, которому потребуется преодолеть эту социальную косность и убедить своих подданных последовать за собой. Чтобы доминировала его воля, ему нужно будет внушить к себе огромное уважение, желательно низкопоклонство, а если возможно, то и абсолютное благоговение в своем народе.

Подобно Нарамсину, его аккадский предшественник – второй и величайший царь Третьей династии Ура Шульги был при жизни провозглашен богом, как и другие цари из его рода после него. И хотя, без сомнения, это оказывалось неплохо для самооценки самих правителей, но далеко не ясно, что оно означало на практике. Была ли это вежливая фикция, которую высмеял римский император Веспасиан, когда лежал на смертном одре и вздыхал: «Господи, кажется, я становлюсь богом»? Или подданные царя Шульги действительно верили, что он обладает сверхъестественными возможностями? Ну уж точно ими не являлись его приближенные, которые каждый день становились свидетелями его человеческой сущности. Но если бы это был только вопрос привлечения успеха и удачи к своему городу и собственной империи, то провозглашение богом означало бы чуть больше, чем назначение кем-то вроде национального или городского талисмана – роль, которую в настоящее время играют для нас в основном наши домашние любимцы. Но есть и другой способ понять этот феномен. Если, применяя причудливую метафору, сравнить новую Шумерскую империю с коммунистическими государствами XX в., обожествление царя можно рассматривать как древнюю версию слишком знакомого нам политического инструмента – культ личности.

Чрезвычайно сложная, использующая централизованное планирование общественно-экономическая система может находиться на плаву лишь до тех пор, пока люди в нее верят. После того как в январе 1924 г., приведя всех в замешательство, умер Владимир Ильич Ульянов, известный как Ленин, после двух лет все нараставших ожесточенных столкновений, которые тщательно скрывались от народа, функционеры партии большевиков признали, что требовать, чтобы население верило в марксизм, диалектический материализм или любую другую абстракцию вроде этой, – значит проиграть. Что на самом деле вызывало лояльность людей – так это личность вождя. Как сказал Троцкий, «мы спросили себя с тревогой, как люди – не члены партии примут эту весть – крестьяне, бойцы Красной армии. Ведь в нашем правительственном аппарате крестьянин верит прежде всего в Ленина». Поэтому ответом руководящих партийных кадров стало установление культа Ленина, а позднее Сталина, который на протяжении многих десятилетий служил тому, чтобы удерживать в целостности Советскую империю.

Правда, Советы никогда не провозглашали своих вождей бессмертными в буквальном смысле слова. Но их отношение к основателю государства – Ленину и в течение некоторого времени Сталину оказывалось весьма близким к этому: мумифицированные тела обоих сохранялись, чтобы люди могли увидеть их в Мавзолее на Красной площади, где собирались очереди из желающих посмотреть на них, которые с почтением проходили мимо их тел по выходным и праздничным дням. Детей в школах учили: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить». Фактически, сочетание культа и ритуала, веры и обожания мертвых вождей СССР доходило почти до некой советской религии. И хотя ни Сталина, ни Ленина никогда не провозглашали богами, как Шульги в его государстве, нелегко определить, какие из нижеприведенных строк были сочинены в честь генерального секретаря Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза, а какие – для древнего шумерского царя. Вот первые из них:

 
Кто так же могуч, как ты, и кто тебе соперник?
Кто с самого рождения был так же одарен разумом, как ты?
Да будет сиять твой героизм и впредь, и да будет
с почтением прославлена твоя сила!
 

А вот вторые:

 
Ты тот, кто дает человеку рождение,
Ты тот, кто заставляет плодоносить землю,
Ты тот, кто возрождает века,
Ты тот, кто вызывает весны цветенье,
Ты тот, кто порождает вибрацию музыкальных струн…
Ты – великолепие весны, о ты
Солнце, отраженное миллионами сердец.
 

На самом деле первый и сравнительно сдержанный пример – повторяющийся рефрен одного из более двадцати гимнов, написанных для прославления царя Шумера и Аккада Шульги, сочиненных, очевидно, для того, чтобы их пели или говорили нараспев в храмах – древних аналогах пиар-кампании. Второй, более нелепый вариант адресовывался «великому Сталину, вождю народов». Это стихотворение было опубликовано в «Правде» 1 февраля 1935 г.

Есть интересный контраст между лестью, посвященной двум вождям, разделенным 4 тысячами лет. Если прославление Сталина казалось сущим вздором, даже гротеском, если учитывать кровожадные наклонности вождя, то сочинители гимнов, посвященных Шульги, – они часто написаны от первого лица, будто он сам хвастается своими достижениями, – были осторожны, изображая своего царя в каком-то одном свете. Он являлся не просто великим правителем и воином, победителем всех врагов, сокрушителем соперников, принесшим процветание и счастье своим стране и народу, а гораздо больше – он был само воплощение, даже венец истории Шумера и шумерской цивилизации. Объединяя в своей личности дипломата, судью, ученого, музыканта, толкователя предзнаменований, искусного писца, покровителя наук и искусств, Шульги в хвалебных гимнах привел шумерскую цивилизацию к ее наивысшей точке.

«Я не глупец, если говорить о знаниях, полученных со времен, когда человечество под руководством небес ступило на свой путь: когда я обнаружил старинные гимны прошедших времен tigi и zamzam, я не объявил их ложными и не опровергал их содержание. Я сохранил эти древности и никогда не предавал их забвению. Где бы ни звучали tigi и zamzam, я получил все эти знания, а эти песни sir-gida по моему распоряжению замечательно исполняли в моем собственном доме. Чтобы они никогда не вышли из употребления, я добавил их в репертуар певцов и тем самым зажег сердца жителей страны».

Но для вождя недостаточно получать хвалу от льстивых дворцовых поэтов, ведь она мимолетна и эфемерна, да и в любом случае она ничего не стоит. Чтобы завоевать преданность своего народа, великий вождь должен также действовать соответствующим образом, а это начинается с того, что современная политика называет «фактами с места событий»: с материального доказательства его превосходства, которое каждый день будет напоминать о нем людям.

В послевоенные годы после победы над Гитлером Сталин возвел в Москве «Семь сестер», которые называют «сталинскими свадебными тортами» (на самом деле это сталинские высотки. – Пер.), – рассеянные по столице монументальные небоскребы, которые должны были возвышаться над ней. Сталин сказал: «Мы выиграли войну… в Москву будут приезжать иностранцы, ходить по городу, а в нем нет небоскребов. Если они будут сравнивать Москву с капиталистическими городами, это будет для нас моральным ударом». Эти небоскребы построили по принципу террас и ярусов, причем каждый уровень был немного меньше предыдущего – отсюда и прозвище «свадебный торт», – чтобы придать зданию устремленность вверх к центральной башне. Изначальным образцом для этого стиля стал созданный в 1930-х гг. эскиз Дворца Советов, который на первый взгляд кажется безумно грандиозной модернистской версией картины Питера Брейгеля «Вавилонская башня». Имея в высоту более 450 м, включая статую Ленина на его вершине, в то время дворец оказался бы самым высоким зданием в Европе – Сталин требовал, чтобы оно было выше Эйфелевой башни.

Дворец Советов так и не построили, но высотки «Семь сестер», в основу которых был положен тот не воплощенный в жизнь чертеж, сослужили свою службу хорошо и до сих пор каждый день напоминают москвичам о Сталине.

Есть много рассказов об источниках этого сталинского стиля в архитектуре, ссылающихся на влияние готического, неоклассического и русского православного стилей. Или, быть может, так должны выглядеть все здания, предназначенные для того, чтобы увековечивать память о своих творцах. Вероятно, по чистой случайности на русском языке такая конструкция называется «высотное здание, высотка», а если его перевести на аккадский, то ближайшим эквивалентом будет слово, которое мы произносим как «зиккурат». Но возможно, мы не должны удивляться тому, что форма сталинских архитектурных монументов странным образом напоминает мемориал, который служит памятником правлению Ур-Намму в Шумере приблизительно 2100 г. до н. э., – Великий зиккурат в Уре. Архитекторы Ур-Намму создали эскиз, который – после того как его открыл Вулли в 1923 г. – служит моделью для всех построек, призванных напоминать людям о величии их строителей.

Подобно сталинским «Семи сестрам», Великий зиккурат в Уре также выполнил свое предназначение. После того как его покинули, а это случилось приблизительно в начале христианской эры, место расположения города Ура продолжало заявлять о себе любому путешественнику, приближавшемуся к нему по плоской пустынной равнине, за много километров высоким коричневым холмом, который арабы называли «Телль-эль-Мукайяр», или «курган с вершиной». Руины огромной постройки Ур-Намму по-прежнему стоят спустя 4 тысячи лет. Ее верхние уровни разрушились под внешними атмосферными воздействиями, а нижние ярусы скрыты под накопившимися за тысячелетия каменными обломками – их тысячи тонн, если верить человеку, откопавшему ее, Л. Вулли, которому пришлось вывозить их по специально проложенной легкой железной дороге (она выглядит сегодня несколько странно, как новое, но лишь наполовину законченное здание, так как иракский Директорат древностей «отреставрировал» самую нижнюю часть руин в середине XX в.).

В древние времена это место показалось бы совершенно иным. То, что в настоящее время является пыльной пустыней с дрожащими миражами под безжалостным солнцем, было зеленой и золотой равниной, насколько охватывал глаз, на которой раскинулись поля зерновых, перечеркнутые блестящими нитками каналов, обсаженные по краям финиковыми пальмами, ивами и ольхой; невспаханные поля, на которых щипали траву стада кудрявых овец и жирного крупного рогатого скота. Вдали над горизонтом возвышался зиккурат, держа под бдительным присмотром свои земли. Снаружи он был отделан известковой штукатуркой, оставленной либо ослепительно-белой, либо, что более вероятно, цветной – каждый уровень покрасили в свой цвет. Если бы позволили взобраться на его вершину, что было запрещено простым смертным, вы увидели бы другой, похожий зиккурат, возвышавшийся в 20 километрах оттуда над первым шумерским городом Эриду. Со временем зиккураты стали строить в центрах многих других городов Месопотамии, следуя образцу, изначально установленному в Уре архитекторами при дворе Ур-Намму.

Их произведения, может быть, не такие большие и не такие старые, как Великие пирамиды Гизы в Египте и даже, если уж на то пошло, коническое земляное сооружение в Англии под названием Силбери-Хилл, – они на несколько веков старше, но зиккураты не уступают им как великие произведения искусства. Там, где другие монументы производят впечатление своими размерами и чрезвычайной простотой форм, гениальность зиккуратов выражена именно в их композиции. По замыслу своих шумерских создателей они должны были дать возможность на мгновение соприкоснуться человеческим и божественным пропорциям.

Здесь, в Уре, опорная поверхность здания составляет чуть более 600 45 м. Оно построено как твердая основа из высушенных на солнце кирпичей, заключенная в оболочку толщиной 2,5 м из обожженных в печи кирпичей, положенных на битум. Отвесная стена первого яруса имеет в высоту около 15 м, и она не ровная: особый интерес у зрителей вызывают чередующиеся на поверхности небольшие выступы и ниши – черта местного строительного стиля вплоть до XX в.

Над первым ярусом возвышается следующий, несколько меньший, который оставляет широкую дорожку вдоль фасада и тыла и террасу с каждой стороны. На самом верху – на третьем уровне – стоял священный храм богини луны Наннар. Три монументальные лестницы из 100 ступеней ведут от земли к первому ярусу – одна подходит почти перпендикулярно к фасадной стене, а две другие плотно прилегают к фасадной стене по всей своей длине. Они сходятся у огромных ворот, от которых отходит еще одна лестница – в направлении к святилищу. Так как Л. Вулли был готов к параллелям с Библией, то ему эта постройка напомнила рассказ о внуке Авраама – Якове:

«Когда Якову в Вефиле приснились лестницы, уходящие в Небеса, по которым спускаются и поднимаются ангелы, он, без сомнения, подсознательно вспоминал то, что ему рассказывал его дед, – об огромной постройке в Уре, лестницы которой уходили в небо – так и называлось святилище Наннар, – и о том, как в праздничные дни жрецы, несущие статую бога, поднимались вверх и спускались вниз по этим лестницам, и этот ритуал должен был обеспечить богатый урожай, рост поголовья скота и увеличение рождаемости людей».

Что произвело на Вулли особенное впечатление, так это следующее открытие: все кажущиеся прямыми линии постройки на самом деле имели легкий изгиб с целью подчеркнуть перспективу и придать всему зданию видимость силы в сочетании с легкостью, словно колоссальная постройка едва удерживается от того, чтобы не оторваться от земли. До раскопок зиккурата Ур-Намму историки архитектуры считали, что такое применение изогнутых линий (энтазис) было изобретено греками спустя полтора тысячелетия. «Вся композиция здания – шедевр, – писал Вулли. – Было бы так просто нагромоздить прямоугольник из кирпича на другой прямоугольник, и результат получился бы пресный и уродливый. А так высота различных ярусов умело рассчитана, наклон стен ведет взгляд вверх и в центр; резкий уклон тройной лестницы выделяет наклон стен и фиксирует внимание на святилище, расположенном наверху, которое было религиозным средоточием всей постройки; а поперек этих сходящихся линий проходят горизонтальные плоскости террас».

После обнаружения в земле Месопотамии зиккуратов ученые стали спорить об их назначении: либо они должны были представлять священную гору предполагаемой первоначальной родины шумеров, либо их построили, чтобы поднять святилище бога над уровнем разлившихся вод, что регулярно случалось в Южной Месопотамии; а может, чтобы держать простых людей подальше от святая святых. Но насколько все эти объяснения ни соответствовали бы действительности, необходимо подчеркнуть, что зиккураты прежде всего являются художественными произведениями. Так как они представляют собой произведения архитектурного искусства, их главная функция, как и всех построек, – привлечь к себе внимание посреди ландшафта. В этом зиккураты замечательно преуспели, всегда напоминая о верховном правителе, отдавшем приказ об их строительстве, – Ур-Намму.