Текст книги "Жена чародея"

– Закрыв твой поганый рот!

Хаик Ульф дал отмашку – и из глубокой теня на Вей-Ненневей внезапно набросились вооруженные гвардейцы в масках. Один из них зажал ей ладонью рот, другой накинул ей на шею кожаный ремешок с металлической прошивкой – это была гаротта наемного убийцы. В мгновение ока гаротта сдавила шею женщине-магу. Профессиональный проворот удерживающей гаротту сильной руки лишил ее дыхания, после чего счет жизни Вей-Ненневей пошел на секунды.

Ни дышать, ни говорить она не могла. А при отсутствии речи едва ли могла проявиться система Познания, и убийцы прекрасно это знали. Она попыталась сбросить или расслабить гаротту, но самые отчаянные усилия мужественной Вей-Ненневей ничем не могли помочь ей в схватке с гвардейцами.

Руки Ненневей заметались по воздуху, чертя какие-то причудливые письмена. Духовная дисциплина многоопытного чародея позволила ей даже в агонии прибегнуть к безмолвному варианту Познания.

Лорд Хаик Ульф почувствовал, как в его разум вторгается кто-то посторонний. Его руки машинально взметнулись вверх, норовя изгнать призрачного гостя. Какая-то сила сдавила ему горло так, что он потерял способность дышать. Глаза его полезли на лоб, а лицо чудовищно потемнело. Непроизвольно он принялся вторить жестам Вей-Ненневей, повторять одно ее движение за другим. Боль хлестала его крыльями исполинского демона. В легких и в горле бушевало пламя. Каким-то чудом, какой-то проклятой магией ведьма Вей-Ненневей овладела им и напрямую привязала его к себе. И теперь он страдал, и теперь он умирал заодно с нею. Ульф хотел было окликнуть своих людей, хотел было отозвать их от Ненневей, но уже не смог. Глаза у него закатывались, но он по-прежнему видел, как его руки повторяют те самые жесты, при помощи которых его убивали. Не удержавшись на ногах, он повалился лицом вперед и судорожно задергался на мостовой.

Хаик Ульф наверняка умер бы, не приди ему на помощь гвардейцы. Один из них схватил Вей-Ненневей за оба запястья и заставил ее руки застыть в неподвижности. Тем самым духовная связь была прервана, и Ульф бессильно обмяк. Чудовищное давление на горло и боль в легких разом пропали. И почти в тот же самый миг Вей-Ненневей умерла в руках у своих мучителей. Гвардейцы отпустили ее, и ее тело опустилось наземь, лицом вверх, взгляд незрячих глаз уставился на луну. Когда жизнь и острый разум покинули ее тело, она впервые показалась и впрямь очень старой и неожиданно хрупкой женщиной. Гвардейцы неуверенно поглядывали на мертвое тело, а один из них по причине, так и оставшейся загадочной для него самого, опустил ей на лицо прикрепленную к ее шляпе вуаль.

Ульф со стонами заворочался на мостовой. Потом он медленно сел, размял шею, на которой отчетливо проступал багровый рубец. Его подручные безучастно стояли рядом. Поглядев со стороны, можно было бы понять, что командир не пользуется любовью своих гвардейцев.

– Эй, Кронил, помоги мне подняться!

Голос Ульфа звучал хрипло. Кронил выполнил приказ. Ульф неуверенно, но без посторонней помощи, поднялся на ноги. Тело своей жертвы он не удостоил и взглядом.

Но Кронил разволновался.

– Смелая женщина, – сказал он. – И не нравится мне шнырять по городу. И женщин убивать тоже не нравится.

– Она была не женщиной, а ведьмой. А нравится тебе или не нравится, на это всем наплевать.

Хаик Ульф едва хрипел, но это не мешало ему заботиться о поддержании дисциплины.

– Ну и чего мы этим добились?

– Мы показали приверженцам Фал-Грижни, на какую судьбу они вправе рассчитывать. А кое-кому из надменных колдунов мы напомнили о том, кто по-настоящему правит в этом городе.

– Так ты полагаешь, что надменный колдун сумеет вычислить имена убийц?

Ульф в ответ разразился страшной бранью. И убийцы поспешили удалиться, оставив на мостовой два трупа.

В разгар утра Верран почувствовала резкую перемену царящей во дворце Грижни атмосферы. Воздух был заряжен такой энергией, что на голове у нее зашевелились волосы, а по спине побежали мурашки. При других обстоятельствах она решила бы, что собирается гроза, но сейчас на небе не было ни облачка. А во дворце царило даже большее безмолвие, чем обычно. Верран поднялась с места, сама не заметив, как уронила с колен шитье. Вроде бы все вокруг было в полном порядке, но у нее появилась гусиная кожа, а ощущение, будто что-то происходит, только усилилось. Поколебавшись минуту, она отправилась на розыски мужа.

Фал-Грижни был у себя в библиотеке. На столе перед ним лежала какая-то рукопись, но он не обращал на нее внимания. Его взор был устремлен в… пустоту. Верран в недоумении уставилась на мужа. А когда вошла в комнату, ее тревога сменилась подлинным страхом. Здесь все та же таинственная энергия ощущалась еще сильнее, гораздо сильнее. Во рту у нее сразу пересохло, но тем не менее она нашла в себе силы сказать:

– Что-то стряслось. Но что?

Грижни повернулся к ней.

– Избранные шлют мне сообщение. И, судя по выбранному ими способу, речь идет о чем-то чрезвычайном.

– В воздухе что-то не так.

– Это Познание. Не бойся.

– А где сообщение?

– Следи.

Верран так и поступила. Хмурый взгляд ее мужа вновь устремился в пустоту. И вот в центре библиотеки появилось легкое свечение. Прошло несколько секунд – и этот свет разгорелся. Свечение изменило окраску и превратилось в красный туман. Туман сгустился, съежился и приобрел форму огненных демонов в трех измерениях, которые плыли на уровне глаз, словно были рождены силой зрительного воображения.

Огненные символы ничего не говорили Верран и она с удивлением и смущением посмотрела на мужа. Фал-Грижни конечно же с легкостью прочитал сообщение, но после этого лицо его пугающе изменилось. Верран коротко вздохнула. Как правило, невозмутимое лицо Фал-Грижни сейчас исказила гримаса страдания и невыносимой боли. Только страшный и совершенно неожиданный удар мог бы повергнуть его в такое смятение. Верран протянула к нему руку, но он этого не заметил.

– В чем дело? – спросила она.

Грижни безмолвствовал. Глаза его следили за сообщением, пока огненные символы не растаяли. – В чем дело? – повторила Верран.

Наконец он ответил ей.

– Гереза Вей-Ненневей умерла.

– Умерла? – Верран пришла в полнейшее замешательство. – Но ведь она ужинала у нас прошлым вечером и была в полном здравии? Что с ней случилось? Сердце?

– Ее убили, – без всякого выражения ответил маг. – Задушили.

– Задушили! – Верран побелела как мел. – Но… почему? И кто? Воры?

– Воры… те воры, что крадут у нас жизнь. Герезу убили враги – точно так же, как Рева Беддефа.

– Что за враги, милорд?

– Когда я найду ответ на этот вопрос, ее смерть будет отомщена.

– Но мадам Ненневей была столь могущественна. Великий маг, да и женщина замечательная. Кому бы пришло в голову с нею расправиться?

– Вопрос о том, замечательная она женщина или нет, не имеет значения, мадам. Что же касается ее могущества в рамках Познания, то оно вовсе не делало неуязвимой. А уж ее «замечательность» – еще менее. Даже самого могущественного мага можно застигнуть врасплох, и уж тут ему даже Познание не поможет. Тело чародея, как и тело любого другого человека, подвержено и, значит, может быть подвергнуто воздействию стали, огня или веревки.

Верран пристально посмотрела на мужа, взволнованная беспредельной горечью его слов.

– Но почему кто-то решил убить мадам Ненневей? По какой причине?

Фал-Грижни понадобилось определенное время, чтобы собраться с мыслями для ответа, и заговорил он с некоторым трудом, тщательно подбирая слова:

– Гереза Вей-Ненневей была моей политической союзницей, равно как и личным другом. И то, и другое было неосторожно с ее стороны – и эта двойная неосторожность привлекла к ней внимание моих врагов и в конечном счете привела ее к смерти. Те же причины привели к гибели и Рева Беддефа. Дружба со мной приносит гибель невинным людям. Смертельный исход практически гарантирован.

– Это не так! Вы не должны так думать.

– Увы, это так. Связь прослеживается однозначно. И не следует ли вам, мадам, подумать о собственной безопасности?

– Нет! – отчаянно выкрикнула Верран, не сомневаясь в том, что он вновь заговорит о необходимости отправить ее в одно из своих поместий. – Мой дорогой лорд, в том, что убили ваших друзей, вы не виноваты. Более того, можно сказать, что они погибли за дело, которое считали необходимым и праведным. И наверняка вы не дали бы им при жизни совета вести себя как-то иначе. Вы ведь и сами поступаете точно так же.

– Вот как?.. Но даже если так, то это не всегда мой осознанный выбор. Такова, мадам, моя натура, о чем вы, к счастью, ничего не знаете. И надеюсь, никогда не узнаете. В последнее время, так или иначе, нарастающий гнев заставил меня выйти за определенные рамки. И я чувствую, что в этом смысле не дошел еще до конца. Но уж если дойду – то горе Ланти-Юму и горе всему Далиону! Потому что у меня есть сила и желание расправиться со своими врагами и их приверженцами так, что наш остров никогда не оправится от полученных ран. А расправлюсь я не только со своими врагами, но и с их потомками.

– С потомками? – Эта фраза повергла ее в трепет. – Но в этом случае вы уничтожите ни в чем не повинных людей!

Грижни едва заметно кивнул.

– Лорд, мне понятны ваш гнев и ваша печаль. Но если вы покараете не только виноватых, но и ни в чем не повинных, то вы сами ступите на тропу зла. Из этого ничего хорошего не выйдет – ни для вас, ни для всех остальных.

– Не печальтесь заранее, мадам. Я умею владеть своими чувствами. Лишь если что-нибудь случится с вами или с нашим ребенком, я, возможно, утрачу контроль над собой.

– Только не из-за меня – мне не хочется и думать о таком!

– Я понимаю.

Он взял ее за руку, и какое-то время ни тот, ни другая не произнесли ни слова. Верран пристально смотрела на мужа и видела, как проходит его гнев, уступая место своей сопернице – печали. В конце концов она заговорила первой.

– А погребальную церемонию попросят провести вас?

– Да.

– Мне бы хотелось присутствовать. В конце концов, мы с ней тоже дружили. Да и вас покидать в такой час мне не стоит.

Фал-Грижни, не сказав ни слова, кивнул.

Мысль о том, что с ведьмой Ненневей расправился союз патриотов, получила широкое распространение, потому что листовки приобрели ликующий характер. Но если дело обстояло именно так, то что именно совершили патриоты – злодеяние или же подвиг? На этот счет лантийцы придерживались различного мнения. Найденное тело человека в маске так никто и не опознал, потому что те, кто мог бы это сделать, разумеется, промолчали. Убийцы как сквозь землю провалились – и, может, так оно было и к лучшему. Их арест с последующим судом мог бы повлечь за собой самые серьезные осложнения.

Что же касается умерщвленной чародейки, то родственников у нее не было, и считалось, что ее телом распорядятся Избранные. Она входила в их общество, и, разумеется, им и следовало похоронить ее.

Магистр ордена Террз Фал-Грижни, близкий друг усопшей, мог бы завоевать определенную популярность в обществе, поведи он себя в сложившихся обстоятельствах надлежащим образом. Однако магистр презирал любые публичные проявления чувств. Когда, два дня спустя, он говорил на похоронах Вей-Ненневей, его речь звучала столь бесстрастно, что присутствующие на церемонии, перешептываясь, говорили, что этот человек высечен из камня – или же, не исключено, вовсе не является человеком.

Глава 11

Зимой начались общественные беспорядки. Герцог Повон счел уместным и своевременным обложить дополнительным налогом имущество самых богатых подданных с тем, чтобы профинансировать возведение роскошного амфитеатра из золота и хрусталя. Аристократы Ланти-Юма отреагировали на это требование с поразительной нехваткой патриотизма. Они созвали конклав высшей знати, на заседании которого председательствовал лорд Террз Фал-Грижни. Теперь аристократы Ланти-Юма оказались более склонными прислушиваться к его доводам. Вдобавок к главенству в Совете Избранных он принадлежал к одному из древнейших аристократических семейств. Ассамблея проголосовала за отказ платить новый налог. Герцога Повона это, разумеется, взбесит, но что он сможет поделать с единым мнением аристократии?

Герцог Повон и впрямь взбесился. И действительно ничего не смог поделать, столкнувшись с единым сопротивлением богатейшей и родовитой знати. В этом случае бессильна оказалась и герцогская гвардия под началом не ведающего сомнений командора Хаика Ульфа. Тем не менее герцогу Повону удалось довести свое недовольство до сведения широких слоев общества. Через несколько дней герцог издал указ, в котором провозглашалась необходимость полной ревизии всей деятельности ордена Избранных. Начиная с этого дня, присутствие присланного герцогом наблюдателя на всех заседаниях ордена было объявлено обязательным. Ни одна программа исследований в рамках Познания не могла быть впредь начата и проведена без предварительного герцогского одобрения; более того, периодические отчеты о продвижении исследований должны были в письменном виде предоставляться наблюдателям, присланным герцогом, на регулярной основе. Наконец, на острове Победы Неса предстояло разместить постоянный гарнизон из числа герцогских гвардейцев. Ожидалось, что чародеи отреагируют на все эти новшества резко отрицательно, хотя по-настоящему им следовало бы уяснить, что подлинной причиной всех нынешних трудностей является вызывающее поведение магистра их ордена, а подобное осознание со всей неизбежностью породило бы в их рядах раздоры, к чему, собственно говоря, и стремился герцог. Повон уповал на то, что Избранные, разгневавшись на своего вождя, сошлют его куда-нибудь на Ледяное море, а сами выберут себе нового главу, который окажется человеком разумным. Настолько разумным, как, например, Саксас Глесс-Валледж.

И сам Глесс-Валледж разделял надежды его высочества. В уединенных покоях дома Валледжей маг втайне набрасывал текст новой листовки, которую предстояло приписать союзу патриотов. На этот раз листовка получилась весьма многословной – и в ней магистра Грижни обвиняли в некрофилии и каннибализме.

Валледж закончил работу и критическим взглядом пробежал написанное. В литературном смысле стиль был чудовищным, но это – для пользы дела. Зато листовка была безобразно груба и носила откровенно подстрекательский характер: она конечно же произведет глубокое впечатление на простой люд города Ланти-Юм. Значит, дело сделано. Теперь следует препоручить дальнейшее неболтливому художнику, который сумеет изобразить Фал-Грижни в достаточно непотребном виде. И через два дня на улицах города появится свежая листовка.

Глесс-Валледж, будучи человеком трудолюбивым и в высшей степени изобретательным, приступил затем к работе над халатом из живого шелка, который мастерил, имея в виду преподнести его герцогу. Его труды были прерваны появлением посетителя. Маг Бренн Уэйт-Базеф собственнолично. Валледж вздохнул. Он находил юношеское рвение Уэйт-Базефа предельно скучным, но, исходя из высших политических интересов, этого молодого человека следовало терпеть. Конечно, лишь до поры до времени.

Валледж спустился в покои второго этажа, чтобы встретиться с гостем. Впустили Базефа, и Валледж встретил его своей обворожительной улыбкой.

– Мой дорогой Базеф! Как я рад, что вы приняли мое приглашение!

– С превеликим удовольствием, ваша светлость.

Они обменялись ничего не значащими любезностями. Валледж заметил, что его молодой протеже явно не в себе. Базеф и вообще был человеком несколько экзальтированным, но его сегодняшнее состояние резко отличалось от всегдашнего. Он был испуган и взвинчен одновременно. Нелады со здоровьем? Заработался? Или нечистая совесть – но неужели так быстро? Валледж понадеялся на то, что последний вариант не соответствует действительности. Он рассчитывал на то, что Уэйт-Базеф сослужит ему еще не одну службу.

В ходе расспросов выяснилось, что Базеф бесконечно рад своему недавно обретенному статусу в рамках Познания и что его исследования, с этим связанные, продвигаются вполне удовлетворительно. Уже в ближайшем будущем он сможет показать своих скелетообразных рабов. Да, архивы Нессивы содержат истинную сокровищницу премудрости. Бренн чрезвычайно благодарен Глесс-Валледжу и магу Ром-Юзайну за оказанное ему благоприятствование.

Валледж милостиво кивнул.

– Было бы несправедливо лишать вас такого шанса, мой дорогой Бренн. А продвижение молодых дарований всегда доставляет мне огромное удовольствие.

Бренн заерзал в кресле. И отставил кубок, так и не притронувшись к вину.

Гостя явно что-то угнетает, заметил Валледж, и мысленно понадеялся на то, что особых трудностей не возникнет – ведь уже пришла пора приступать к делу. Черт его дернул связаться с таким неврастеником!

– Ну, – самым любезным тоном начал он. – Что вы имеете мне сообщить?

Вопрос этот едва ли можно было счесть неожиданным, однако руки Бренна судорожно дернулись. Взор лихорадочно горящих глаз уставился на Валледжа.

– Весьма немногое, ваша светлость.

Валледж терпеливо улыбнулся.

– Но что-то наверняка у вас есть? Вы ведь, как я вас и просил, наблюдаете за магистром Грижни?

– Да, я за ним наблюдаю. – Бренн сделал паузу; распространяться на эту тему ему явно не хотелось. Валледж молча смотрел на него. В конце концов молодой человек все-таки сказал: – Все знают о том, как разгневался Грижни, когда герцог решил пересмотреть нашу хартию. Теперь поговаривают о том, что Грижни намерен провозгласить полную независимость Избранных от власти герцога. Говорят, что остров Победы Неса объявят независимым государством, связанным союзническими обязательствами с Ланти-Юмом.

– Это широко распространенный слух, маг Базеф. И разумеется, я в курсе дела. Честно говоря, я жду от вас чего-нибудь более конкретного.

Бренн вспыхнул.

– Я делаю все, что в моих силах.

– Да нет, я так не думаю. Честно говоря, не думаю. Мне кажется, вы просто не вкладываете в это поручение всей души, – возразил Глесс-Валледж.

– Если бы Грижни лично доверял мне! Но он не доверяет.

– Вот именно, Бренн. Тут я с вами целиком и полностью согласен. Вам необходимо, так или иначе, войти в доверие к Грижни. И это не должно составить особенного труда. У вас выдающиеся способности, и он не сможет этого не оценить. Вам только нужно сделать вид, будто вы соглашаетесь с его решениями, и он начнет относиться к вам как к члену собственной фракции. А уж тогда вы сможете обстоятельно докладывать о его планах. Я не предвижу затруднений в связи…

– Есть одно затруднение! – Наигранное самообладание разом оставило Бренна. Не в силах усидеть на месте, он вскочил и принялся расхаживать по комнате. – И это затруднение заключается во мне, ваша светлость. Притворство, к которому вы меня склоняете, мне отвратительно. Я ненавижу Фал-Грижни, мне мерзко все, за что он выступает, как же мне изображать из себя его друга? Я ведь не лжец и не тайный лазутчик. Я ничем не могу вам помочь. И прошу прощения.

Глесс-Валледж в отличие от своего собеседника умел владеть собой.

– Мне тоже очень жаль, – ответил он с легким разочарованием и даже раздражением. И тут же сделал паузу, давая Бренну возможность заметить вызванные им у своего покровителя чувства, а затем добавил: – В то время, когда я добивался вашего приема в орден Избранных, я надеялся, что мои усилия со временем будут вознаграждены.

– Они и вознаграждены – я чувствую себя в долгу перед вами.

– Полагаю, так оно и есть. Но в первый же раз, когда я обращаюсь к вам за помощью, вы мне отказываете. Я начинаю думать, что ошибся в вас, кандидат Уэйт-Базеф.

Неожиданное титулование «кандидатом» не прошло мимо ушей Бренна.

– Дело не в том, что я неблагодарен, ваша светлость. Но то, о чем вы просите, невозможно.

– Невозможно? Ну и ну! – Валледж глубоко вздохнул. – И такая-то малость представляется невозможной истинному магу? Возможно, ваш прием в число Избранных оказался преждевременным, кандидат Уэйт-Базеф. И наверняка магистр ордена именно так и думает. Но подобные ошибки, даже будучи уже совершены, поддаются исправлению. Полное и постоянное членство вам будет даровано только через год, если вы успешно пройдете испытательный период. И я уверен, что вам это известно.

Бренн недоуменно уставился на него.

– На что вы намекаете? Постоянное членство базируется лишь на одном обстоятельстве – на доказанном мастерстве в рамках Познания.

– Вот как? Что ж, может быть, вы и правы, – непринужденно возразил Валледж. – Но так это или не так, покажет время.

Воцарилось недолгое молчание; Бренн продолжал при этом расхаживать по комнате. Размашистость движений молодого человека лишь подчеркивал новый черный плащ, который он носил, как и положено чародею. Наконец он, несколько совладав со своими чувствами, сказал:

– Хочу проститься с вами, ваша светлость. Надеюсь, между нами не возникло никаких недоразумений, ибо я испытываю к вам благодарность и не отрицаю того, что я перед вами в огромном долгу.

С этими словами он устремился к двери.

– Погодите минуточку. – Бренн обернулся, и Глесс-Валледж одарил его сердечной улыбкой. Сейчас ему понадобилось переменить тактику. – Я бы тоже огорчился, если бы наша с вами дружба пошла на убыль. Перед вашим уходом позвольте задать вам один вопрос. Мы говорили о возможном намерении Фал-Грижни провозгласить независимость Избранных от герцогской воли. Как вам кажется, что последует за подобным провозглашением независимости?

Бренн задумался над вопросом.

– Результат предсказать трудно. Но если сопоставить достигнутое Грижни могущество в рамках Познания с характером и успехами герцога, думаю, магистру удастся достигнуть своего.

– Тогда Фал-Грижни станет монархом независимого государства, а мы с вами превратимся в его подданных. – Валледж, разумеется, не упомянул о том, что успешный переворот раз и навсегда положил бы конец его собственным надеждам занять кресло главы ордена. – Вам такое придется по вкусу?

– Никогда! Этот человек не достоин править никем и ничем!

– Но давайте исходить из предположения, что ему далеко не обязательно удастся добиться своего. А что произойдет в противоположном случае?

– Конфликт, это ясно.

– Вот именно. Следует исходить из того, что наш герцог решит постоять за себя. А если так оно и будет, то разразится гражданская война. Ланти-Юм разделится на два вооруженных лагеря, погибнут тысячи людей. А в разгар подобных беспорядков келдхару из Гард-Ламмиса может прийти в голову осуществить вторжение. Вас устраивает подобный поворот событий?

– Конечно же нет, но…

– А теперь давайте допустим, что настоять на своем удастся герцогу, а Фал-Грижни будет повержен. Что тогда?

– Грижни будет унижен, а герцог усилит свой контроль над обществом Избранных.

– Боюсь, все будет гораздо хуже. Избранные как целое начнут восприниматься в качестве предателей. С нашей хартией будет покончено раз и навсегда. Наше общество будет распущено, а самих чародеев поодиночке принудят к бегству из страны. И тем самым с Избранными в Ланти-Юме будет покончено. Вас не пугает подобная перспектива?

– Ваша светлость, стоит ли об этом спрашивать?

– И все же вы отказываетесь и пальцем пошевельнуть во избежание всех этих несчастий. – Голос Глесс-Валледжа загремел обвиняюще, от его всегдашней учтивости не осталось и следа. – Вы, Бренн Уэйт-Базеф, обладаете властью предотвратить подобную опасность и не хотите сделать этого. Вы, и только вы самой судьбой предназначены для того, чтобы стать спасителем всего ордена Избранных, – и вы отказываетесь от собственного предназначения. Так что вы после этого за человек?

Бренн молчал. С собственным предназначением бороться трудно. Он подошел к окну и с отсутствующим видом уставился на воды канала Лурейс.

– Конечно, мой дорогой маг Уэйт-Базеф, – продолжил, смягчив тон, Валледж, – вы осознаете абсолютную необходимость самого тщательного догляда за председателем Грижни. Во благо города и во благо ордена Избранных!

Бренн молчал, мысленно уже сдавшись. Валледж посмотрел на него сузившимися глазами.

– Но если мне удастся раздобыть доказательства измены Грижни, – заговорил наконец Бренн, – и таких доказательств будет достаточно для суда над ним, то что тогда произойдет с его семьей? – На миг замолчав, он резко отвернулся, затем посмотрел Глесс-Валледжу прямо в глаза. – Что, например, будет с его женой?

– С дочерью Дриса Верраса? – удивленно переспросил Валледж. – Вот уж над чем я не задумывался!

Его подлинные намерения по отношению к домочадцам Грижни едва ли понравились бы Уэйт-Базефу.

– Она законопослушная и ни в чем не повинная лантийка. Ее выдали за Фал-Грижни против воли, а с тех пор он приручил ее к себе, используя возможности Познания. Она его беспомощная жертва.

– Понятно. – Валледж испытующе посмотрел на собеседника, а затем кивнул в манере, в которой трудно было заподозрить хоть малейший сарказм. – Да, мне все понятно. Что ж, в таком случае, Бренн, для таких людей, как мы с вами, дело чести спасти эту молодую даму. Спасти любой ценой. Вернитесь же на место и давайте это самым тщательным образом обсудим.

После минутного колебания Бренн вернулся на свое место.