Текст книги "Жена чародея"

Люди сразу же бросились выполнять его распоряжение. Двое магов низшего звена извлекли Глесс-Валледжа из будки и на руках унесли с подиума. Глаза Валледжа были открыты, однако, судя по всему, он лишился чувств. Сработала незримая машинерия, и Дройль начал опускаться под пол.

Террз Фал-Грижни повел совещание, стремясь к его скорейшему завершению. Судя по всему, победа в состязании убедила его в правомочности единолично принятого решения. Он объявил о том, что сконструированные Избранными устройства, предназначенные для отражения нападения со стороны убийц, грабителей, похитителей и насильников, должны впредь стать недоступными герцогу и всем, кто его поддерживает.

Эти слова не вызвали никаких возражений.

В домбулисе по дороге домой Грижни молчал, а Верран не решалась потревожить его. Чародей, сидя на корме, смотрел на воду. Облака рассеялись, и солнце светило ему сейчас прямо в лицо, вследствие чего все черты проступали со скульптурной четкостью. Верран поневоле исподтишка поглядывала на него. Ее муж был неестественно бледен. Вокруг глаз лучиками расходилось великое множество мелких морщинок, на которые она прежде никогда не обращала внимания. Тени на лице казались такими черными, словно их наложили углем, а чело рассекала глубокая вертикальная складка. Верран увидела или скорее почувствовала, что он смертельно устал и, возможно, испытывает физическое страдание. Ей пришло в голову, что она могла бы положить руку ему на чело, чтобы разгладить морщины, и она уже почти собралась сделать это, но все-таки не решилась.

Они прибыли во дворец Грижни. Извинившись перед женою со всегдашней учтивостью. Фал-Грижни удалился в свои покои. Там он и пробыл в уединении весь остаток дня. Он ничего не сказал Верран о своих намерениях, но она сама решила, что ему хочется отоспаться.

День выдался долгим, одиноким и скучным. Верран какое-то время провела в саду, но вскоре пресытилась даже тамошней красотою. Она хотела было написать какие-то письма, но не сумела сосредоточиться, потому что перед ее мысленным взором витали события, разыгравшиеся нынешним утром. Она ненадолго зашла к мутантам, но обнаружила, что не в настроении выслушивать кряканье и шипение. В конце концов она направилась в огромную дворцовую библиотеку с ее несметными залежами манускриптов, карт, юридических грамот и переписанных от руки книг. Она выбрала книгу Рева Беддефа «История Избранных» и принялась за чтение. Рев Беддеф был, судя по всему, на редкость эрудированным чародеем. И кроме того, он до самой смерти был одним из немногих друзей Фал-Грижни. Интересно, а что поделывает сейчас сам Фал-Грижни? Утомило его состязание или, может быть, наделило недугом? Такого не может быть – он же неуязвим! Но почему у него тогда такой болезненный и утомленный вид? И нет никакого смысла в том, чтобы послать кого-нибудь из мутантов его проведать. Ни одно из этих существ, даже Нид, никогда не осмелится переступить через порог его личных покоев, пока не будет призван хозяином.

Всю вторую половину дня до самого вечера Верран провела за чтением. И к наступлению сумерек утратила в значительной мере былое невежество насчет Избранных и истории их ордена. В конце концов она поужинала – в одиночестве и без малейшего аппетита.

После ужина сосредоточиться на чтении стало и вовсе не возможно. Верран попробовала было еще почитать, но сразу же отложила книгу в сторону. Поднялась с места и принялась расхаживать по дворцу, переходя из одной пустой комнаты в другую, чем-то непонятным ей самой обеспокоенная и словно бы растревоженная. Она блуждала по дворцу долгие часы; было уже далеко за полночь. Свечи успели догореть до основания, прежде чем она наконец отправилась в постель.

Ночь выдалась холодная, и все же под шелковыми одеялами ей стало душно. Верран вертелась ерзала, мяла простыни. Стало ясно, что ей не уснуть. Промаявшись час или около того, она оставила последнюю надежду. Откинула одеяла и спрыгнула с кровати. Босоногая, она привидением проскользнула по залитой лунным светом спальне; в ночной рубашке перешла из одной комнаты в другую, потом в третью, – и вот уже она оказалась в коридоре.

Свечи догорели. Лунный свет падал в окна, сквознячком веяло вдоль холодных полов. Перед ней в полумраке тянулся высокий коридор. Верран шла на цыпочках, чтобы свести к минимуму соприкосновение с ледяным мраморным полом. По коридорам она кралась, не проронив ни звука, переходила из залитых лунным светом покоев в палаты, полные тьмой, проходила мимо открытых окон, из которых веял теплый ветер, принося ароматы сада и обвевая ей щеки; время от времени ей попадались по дороге красноглазые существа, облаченные в серое, и, узнав свою госпожу, провожали ее покорными взглядами.

А она все шла и шла, и сердце у нее в груди бешено колотилось, а шаг становился все медленнее и медленнее по мере того, как она приближалась к цели своего ночного путешествия. У черного портала она остановилась и прислушалась. Из сада доносилось пение сверчков, там жужжали насекомые и шелестела листва, но больше она не слышала ничего. Верран открыла дверь и прошла в покои Фал-Грижни, переступив через этот порог впервые в жизни.

Она остановилась в залитой лунным светом передней, озябнув и окончательно заробев. Никого из мутантов не было поблизости. Не раздавалось ни звука, нигде не было ни малейшего признака жизни. На цыпочках она прошла из передней в следующую комнату. Босые ноги стыли на каменном полу, да и руки у нее были как две ледышки. Она ускорила шаг, минуя одну незнакомую ей комнату за другой, пока не очутилась у порога той, которую искала.

Комната оказалась большой, однако скудно обставленной: здесь не было почти ничего, кроме нескольких резных кресел, точно таких же шкафов и высокой кровати на массивном постаменте и под балдахином. И сам балдахин оказался самым тщательным образом задернутым. Оставалась лишь одна-единственная узкая щель, казавшаяся входом в темную пещеру, в которой спал Фал-Грижни. И внезапно проникнувшись полной уверенностью, Верран поняла, что он вовсе не спит. Нет, он бодрствует, разумеется, бодрствует. В молчании она приблизилась к ложу, скользнула в темную щель и впервые в жизни легла рядом со своим мужем.

Глава 6

Поблизости от канала Лурейс тянулась примерно на полмили пешеходная дорожка, по которой считалось модным прогуливаться в лучах солнечного света. На террасе над этой дорожкой, которая называлась Прендивет-Саунтер, сидел маг Саксас Глесс-Валледж. Впервые за несколько недель, прошедших после поражения, нанесенного ему Фал-Грижни, он почувствовал себя в силах выйти из дому, и следы перенесенных испытаний еще можно было прочесть у него на лице, да и в движениях тоже. Вид у Глесс-Валледжа был хмурый, замкнутый; его молодое, почти мальчишеское лицо приобрело суровость, скорее подобающую зрелому возрасту. Черный плащ с двуглавым драконом он сменил на обычную уличную одежду – возможно, затем, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания. На столике перед ним стояли кубок вина и чаша с фруктами, но он не прикоснулся ни к тому, ни к другому.

Валледж всматривался в толпу прогуливающихся по Саунтеру. И вот он высмотрел того, кто был ему нужен, – кряжистого мужчину в форме офицера герцогской гвардии. Перегнувшись через парапет, Валледж окликнул его:

– Эй, командир! Идите сюда, Ульф!

Лорд Хаик Ульф поднял глаза, встретился взглядом с Валледжем и с откровенной неохотой остановился.

– Слушаю?

– Поднимайтесь ко мне, командир!

Брови Ульфа удивленно поползли вверх. Он не желал иметь никаких дел с Глесс-Валледжем, да и со всеми остальными магами тоже. Ни для кого не было тайной то обстоятельство, что Ульф ненавидел Избранных – замкнутую и крепко спаянную шайку подозрительных волшебников, у которых не хватало духу даже на то, чтобы называть свою профессию так, как она называется на самом деле. Ученые-чародеи – так они предпочитали именовать себя, всячески отрицая собственную причастность к колдовству. А еще они называли себя исследователями – как угодно, лишь бы не предстать перед миром под настоящим именем! Послушать их, так весь их орден не что иное, как безобидное академическое общество, время от времени проводящее заседания только затем, чтобы обсудить философские и натурфилософские вопросы. Подумав об этом, лорд Ульф мрачно усмехнулся. Он-то знал, что это не так, да и все это знали. В распоряжении у этих так называемых ученых имелись силы и средства, какие и не снились нормальным, по-настоящему порядочным людям.

Именно знания, которыми обладали Избранные, позволяли им оказывать большое влияние на городские и государственные дела, – правда, лишь в тех случаях, когда им самим этого хотелось. Нельзя было исключать и того, что они носятся с мыслью целиком взять бразды правления в свои руки. Подумав об этом, лорд Ульф окончательно разозлился. Мысль о том, что компания непредсказуемых в своих поступках и чужеродных остальному обществу колдунов может взять под свой контроль государственные дела, казалась ему невыносимой. Такие вопросы, как сбор налогов и пошлин, продвижение по службе генералов и чиновников, переговоры с иноземными правителями, судьбы войны и мира, – все это должно было, как повелось сыздавна, оставаться под контролем наследственной аристократии, одним из представителей которой был он сам. Под контролем аристократии и, разумеется, военных. Таков нормальный порядок вещей.

К счастью, члены ордена Избранных были, как правило, слишком погружены в свои таинственные ритуалы и секретные сборища, чтобы более или менее часто вмешиваться в государственные дела, – хотя, на взгляд лорда Ульфа, и вмешательство, имеющее место, было само по себе нетерпимо. Так, по крайней мере, обстояло дело, пока магистром Совета Избранных не стал Террз Фал-Грижни, к которому лорд Ульф относился с невыразимой ненавистью. Фал-Грижни оказался человеком своенравным и властолюбивым. Фал-Грижни начал проявлять недопустимый интерес к государственным делам и оказался человеком слишком могущественным, чтобы его мнением можно было пренебречь. Лорд Ульф не принадлежал к пассивным натурам и не в его характере было терпеть не устраивающую его ситуацию, особенно если ее изменение и исправление находилось в рамках его собственных возможностей. Но все попытки устранить Фал-Грижни оказывались до сих пор безрезультатными. И вот теперь с ним, с Ульфом, хочет поговорить Глесс-Валледж. Человек он скользкий и обходительный, он тоже волшебник, но поговаривают, что он и сам стремится к свержению Фал-Грижни. Так что, как знать, беседа с ним может оказаться и небесполезной.

Хаик Ульф поднялся на террасу и тяжело опустился в кресло напротив Валледжа всем своим крупным и грузным телом.

– К вашим услугам, мастер, – сказал он довольно недружелюбным тоном.

Они заказали еще один кубок вина, и Хаик Ульф сделал добрый глоток. Глесс-Валледж пристально посмотрел на него. Ульф был известным нахалом и грубияном, но дураком его не считали. Так что, как знать, беседа с ним может оказаться небесполезной.

Пока Валледж раздумывал над тем, как бы поудачней начать разговор, паузу прервал Хаик Ульф:

– Ну как, оправились после своего позора?

Глесс-Валледж не мог скрыть удивления.

– Прошу прощения, командир?

– Я слышал, что какое-то время назад вы сцепились с Фал-Грижни. И он с вас чуть не спустил шкуру.

Откуда Хаику Ульфу стало известно о событиях, разыгравшихся на совещании Избранных? Неужели распустила слух эта мерзавка жена Грижни?

– А откуда у вас такие сведения, командир?

– Да не волнуйтесь, у меня имеются свои источники. Я знаю столько, что это весьма удивило бы вас, мастер.

– Не сомневаюсь в этом. Всему городу Ланти-Юм известно, что от начальника герцогской стражи Хаика Ульфа почти ничего не утаишь. – Валледж пустил в ход одну из своих обаятельных улыбок. – Но мне больше пришлось бы по вкусу, если бы вы называли меня просто по имени.

Ульф широко развел в стороны огромные руки.

– Вот как? А мне казалось, будто вам, чародеям, хочется, чтобы весь мир знал, кто вы такие.

– Кое-кому из нас – вне всякого сомнения. Что же касается меня, то, на мой взгляд, аристократическое имя говорит о человеке куда больше, чем любой титул, дарованный ему в ордене Избранных.

Трудно было определить, возымела ли должный эффект апелляция к аристократической солидарности. Хаик Ульф, хмыкнув, поднес ко рту кубок.

– Только не подумайте, – продолжил Валледж, – будто магистр высшего Совета и я вступили в грубую физическую схватку. Уверяю вас, что ничего подобного не было.

– Было или не было, но вам-то все равно не поздоровилось!

Ульф осушил кубок. Судя по всему, он уже утрачивал интерес к разговору.

Глесс-Валледж всмотрелся в лицо собеседника. Было ясно, что тонкость и деликатность в разговоре с ним неуместны. Чем грубее подход, тем лучше.

– Но и ваши старания оказались в равной мере безрезультатными, – сказал он.

Ульф и глазом не моргнул.

– О чем это вы?

– Я заметил, командир, что за последний год вы организовывали несколько покушений на жизнь магистра ордена Избранных Грижни. Последнее из них имело место на его свадьбе. Это был скверный план и осуществленный к тому же негодными средствами. У вас не было ни малейшего шанса на успех.

– Впервые слышу. – Ульф налил себе еще вина. – Послушайте, чародей, все это вам приснилось.

– Вот как? А убийцу вы, надо полагать, допросили?

– Жалкий одиночка, безумец, которого следовало бы держать под замком.

– И вы держите его под замком?

– Нет, – невозмутимо ответил Ульф. – Он умер под пытками.

– Какая жалость. Что же, он оказался таким слабаком или допрос был проведен с чрезмерным пристрастием?

– Трудно сказать. Вам еще что-нибудь хочется выяснить, Валледж?

– Да. Мне хотелось бы выяснить, почему вы с таким упорством прибегаете к столь бессмысленным и плохо замаскированным планам. На что вы рассчитываете, посылая наемного убийцу-одиночку к магистру ордена Избранных? Это же сущее ребячество. Почему бы вам не воспользоваться более мощным орудием, находящимся в вашем распоряжении?

– И что это за орудие?

– Ваши гвардейцы, разумеется.

– Только и всего? Послушайте, Валледж, я не несу ответственности ни за одно из покушений на жизнь Грижни. У него, как вам известно, куча врагов. Так почему же ваши подозрения пали именно на меня? – Ульф отпил вина, пристально посмотрел на чародея, а затем продолжал: – Но допустим, чисто гипотетически, что я действительно охочусь на Грижни. Неужели вы думаете, будто я могу напасть на него во главе целого эскадрона или что-нибудь в этом роде? Напасть по собственной воле? Не думаю, будто вы настолько глупы. В таком случае я бы превысил свои полномочия. Приказы в таких делах должны исходить лично от герцога.

– А если вам станет известно, что герцог отнюдь не огорчится подобным поворотом событий?

– Чтобы поверить в это, мне нужно нечто большее, чем ваше слово.

– А что конкретно?

– Устный приказ самого герцога, а лучше всего – письменный приказ.

– Вы ставите трудные условия.

– А почему бы и нет? – Ульф пожал плечами. – Это ведь чисто гипотетическое обсуждение ситуации, не правда ли? И не забывайте о том, что в ходе гипотетического обсуждения чародей вроде вас выражает гипотетическое желание устранить своего руководителя Фал-Грижни. Своего, добавлю, прославленного руководителя.

Глесс-Валледж задумчиво повертел в руке кубок. Как ни противно ему было варварство прямой и честной беседы, она, бесспорно, была единственным средством, способным повлиять на примитивный разум Хаика Ульфа.

– Буду говорить с вами начистоту. Полагаю, мы с вами, командир, едины в одном: Фал-Грижни представляет собой угрозу самому существованию города-государства Ланти-Юм. Его непозволительное и неоднократное вмешательство в государственные дела только усугубляет эту угрозу. Вы со мной согласны?

– Об этом-то я все время и твержу! Только я никогда не думал, что у кого-нибудь из вас, колдунов из секты Избранных, хватит духу на то, чтобы поглядеть правде в глаза. И уж тем более, чтобы что-нибудь в этой связи предпринять.

– Моя лояльность по отношению к городу и его аристократии имеет для меня большее значение, чем принадлежность к ордену Избранных. Но в данном конкретном случае эти интересы не вступают в противоречие один с другим, потому что подлинное служение интересам Избранных заключается в устранении безответственного руководителя.

Валледж мог бы добавить к этому, что пост магистра ордена представляет собой для него самого предмет многолетних вожделений, но вдаваться в такие тонкости в разговоре с Ульфом явно не стоило.

Хаик Ульф призадумался. Глесс-Валледж слыл отъявленным лжецом, медоточивым краснобаем и к тому же сам был колдуном. Но не приходилось сомневаться в том, что он действительно ненавидит Фал-Грижни, и поэтому его соображения стоило принять к сведению.

– Вы говорите об устранении? Но как бы вы подошли к решению этой задачи? Ваша недавняя попытка нельзя сказать, чтобы увенчалась успехом.

– Совершенно ясно, что никто из чародеев не сможет сместить его, пользуясь традиционными методами. Равно как и убийце-одиночке с ним не справится. Но организованная атака ваших гвардейцев, которых благословит на это герцог, может оказаться достаточной.

– Да уж, с моими людьми ему не справиться.

– Только берегитесь недооценить Грижни!

– А вы знаете цену моим гвардейцам, Валледж. Никакому колдуну с ними не совладать. Но я не поведу их в атаку, не получив приказа от герцога. И, если хотите знать мое мнение, герцог не решится отдать такой приказ.

– Во всяком случае, ему понадобится на то серьезная причина, – пробормотал Валледж. – Но думаю, мы сумеем такую причину найти.

– Как?

Ульф явно заинтересовался.

– Об этом уж я сам позабочусь. А пока суд да дело, есть многое, чего можно добиться, твердо рассчитывая на поддержку со стороны герцогской гвардии.

– Слишком вы торопитесь, волшебник. Я еще не дал вам согласия ни на что.

– А я-то думал, что вы согласились с тем, что у нас с вами общий враг.

– Ну и что?

– И мне кажется, такой энергичный человек, как вы, должен стремиться к устранению своих врагов.

– Я над этим подумаю.

– Вот и отлично. Но тогда уж подумайте еще кое над чем. Человек, который поможет избавить Ланти-Юм от Грижни, заслужит благодарность и герцога, и следующего магистра ордена Избранных. И такой человек наверняка получит повышение по службе.

– Только не старайтесь купить меня. Вы слишком многое на себя берете. – Разговор начал злить Ульфа. – Я сказал, что я над этим подумаю. И вы обо мне еще услышите.

И, не дожидаясь ответа, Ульф поднялся с места дошел прочь подчеркнуто целеустремленным шагом, который выделял его в толпе праздношатающихся по эспланаде.

Валледж проводил его взглядом. На данный момент помощь Хаика Ульфа необходима, но настанет счастливый день – и в не слишком отдаленном будущем, – когда от этого человека можно будет избавиться. «Из Ульфа, – подумал Валледж, – получится превосходный генерал-губернатор. Для этого у него как раз необходимое сочетание предусмотрительности и безжалостности. И нетрудно будет подыскать ему соответствующую должность где-нибудь на небольшом и далеком острове в Ледяном море. Сейчас, однако, надо было задуматься над более насущными проблемами – и вот, кстати, на подходе одна из них».

По Саунтеру шел Бренн Уэйт-Базеф. Одет он был небрежно, да и сам, судя по всему, пребывал в великом волнении. Он поднялся на террасу к Глесс-Валледжу, с которым заранее договорился о встрече.

Валледж сердечно поздоровался с молодым человеком. Бренн, усевшись на место, поглядел на чародея взглядом, в котором можно было прочесть и почтение, и удивление. Он понятия не имел о том, с какой стати вдруг понадобился знаменитому Глесс-Валледжу.

– Я пригласил вас сегодня, чтобы обсудить вопрос о вашем приеме в орден Избранных.

– Я даже не знал, ваша светлость, о том, что вы в курсе дела.

– Да, я в курсе. Я вынужденно присутствовал при том, как отклонили вашу кандидатуру, что мне кажется и ошибкой, и несправедливостью.

– Несправедливостью?

Судя по внезапному блеску в глазах у Бренна, Глесс-Валледж затронул больное место.

– Когда молодому человеку с вашими дарованиями и перспективами отказывают в приеме в орден Избранных, это конечно же несправедливо. Крайне несправедливо.

Бренн с напускным равнодушием пожал плечами.

– Вы великодушны, ваша светлость. Что же касается моего провала, то, полагаю, положение со временем изменится.

– Возможно. – Валледж сочувственно улыбнулся. – Но, судя по всему, у вас есть высокопоставленные недоброжелатели. Магистр ордена Фал-Грижни вас не жалует.

– Надеюсь, мне удастся убедить его в своих достоинствах.

Молодой человек был бессилен скрыть истинные чувства. Он рассуждал о своем провале с деланным безразличием, но было видно, что он глубоко страдает.

– Беспристрастный судья оценил бы вас по достоинству уже давным-давно, кандидат Уэйт-Базеф. Меня так и подмывает усомниться в беспристрастии магистра.

– Мы с Фал-Грижни не дружим. Я знаю, что он испытывает против меня глубокое предубеждение. Строго говоря…

Но тут Бренн понял, что невольно выдает свои подлинные чувства, и замолчал. Замолчал – и пристально уставился на своего собеседника.

– Строго говоря, что? – попробовал было подбить его на дальнейшую откровенность Валледж, однако безуспешно. – А вам никогда не приходило в голову, что человек, способный испытывать личное предубеждение, не вполне подходит на роль магистра ордена? Фал-Грижни, конечно, великий ученый, и я никогда не скажу по этому поводу ничего другого. Но должность магистра обязывает обладать и другими качествами, помимо искусства в рамках Познания.

– Я с вами согласен. Возможно, когда-нибудь у Избранных появится магистр, лишенный эксцентричности и злонравия. А пока этого не произошло, мне остается надеяться только на то, что Грижни смягчит свое отношение ко мне.

– Гранит можно смягчить скорее, чем Фал-Грижни. И если вы решили дожидаться этого, то ждать вам придется вечно. К счастью, существует и другая дорога.

Бренн не мог скрыть любопытства. Глаза выдавали его, а попытки замаскировать свои чувства оставались смехотворными.

Валледж сделал добрый глоток вина, полюбовался лодками на глади канала, втайне порадовался собственному всемогуществу. В конце концов он соизволил пояснить свою мысль:

– Существует возможность принять вас в орден Избранных вопреки воле господина магистра. Если один из членов высшего Совета выступит вашим рекомендателем, а по меньшей мере половина собрания поддержит вашу кандидатуру, то противодействие со стороны Грижни будет преодолено.

– Мне это известно. Но разве кто-нибудь из членов высшего Совета осмелится противостоять Фал-Грижни?

– Это не исключено. Но, конечно, такой член Совета должен не сомневаться в абсолютной лояльности и поддержке со стороны своего протеже.

– Позвольте мне переспросить вас, ваша светлость. Вы собираетесь выступить моим рекомендателем?

– Я? Нет. С учетом всех обстоятельств, мне представляется более целесообразным, чтобы вашим официальным рекомендателем выступил Ледж Ром-Юзайн. Совершенно не обязательно оповещать весь мир о том, с кем чародей Бренн Уэйт-Базеф дружит на самом деле!

Вскоре после этого разговор закончился, и Бренн отправился восвояси. Какое-то время Глесс-Валледж еще посидел на солнышке, испытывая вполне уместное в сложившейся ситуации чувство удовлетворения. И его красивое лицо искрилось при этом такой доброжелательностью, что случайные прохожие невольно улыбались ему в ответ. Кое-кто даже выкрикивал ему слова приветствия, потому что большинство лантийцев не сомневалось: для чародея Саксас Глесс-Валледж был просто замечательным человеком.

События, разыгравшиеся в ближайшие несколько недель, никак не могли улучшить настроение Фал-Грижни. Герцог Повон завершил свои переговоры с келдхаром из Гард-Ламмиса, и крепость Вейно была на законных основаниях отдана в залог иностранному государству. Вскоре после этого гарнизон, присланный из Гард-Ламмиса, занял крепость. Дружественные отношения между двумя городами-государствами подсказали келдхару мысль о том, что в портах Ланти-Юма с торговых судов Гард-Ламмиса не должны взиматься положенные сборы. Уже выставив собственный гарнизон в крепости Вейно, келдхар потребовал от герцога Повона подобного жеста доброй воли практически на ультимативных условиях. И герцог согласился.

Противостоял ему сейчас один только Фал-Грижни. Он уже объявил о своем отказе платить налоги на недвижимость, находящуюся на острове Победа Неса. Теперь же Грижни отказался платить налоги и на остальную недвижимость Избранных, независимо от ее местонахождения. Вдобавок к этому, магистр объявил, что впредь Избранные снимают с себя заботу об очистке городских каналов методом Познания, равно как и заботу о целости деревянных портовых сооружений в связи с опасностью, исходящей от различных морских червей.

Герцог Повон гневно отказал магистру в очередной аудиенции, в ответ на что Грижни по собственному почину собрал лантийскую знать и потребовал, чтобы она поддержала его в конфликте с герцогом. На взгляд Грижни, именно комбинация сил городской аристократии и ордена Избранных смогла бы оказать давление, достаточное для того, чтобы сломить волю герцога. С простым народом Ланти-Юма он, однако же, советоваться не собирался. Более того, такая мысль не приходила ему в голову.

На неизмеримо более низком уровне амбиции магистра оказались задетыми в результате приема в орден Избранных кандидата Бренна Уэйт-Базефа, официальным рекомендателем которого выступил чародей Ледж Ром-Юзайн. Впрочем, будучи занят государственными делами, Фал-Грижни практически не уделил внимания вопросу о приеме Уэйт-Базефа. Однажды вечером он в разговоре с женой упомянул об этом факте, как о чем-то чрезвычайно незначительном, не догадываясь о личном значении, которое это событие имело для нее.