Текст книги "Индивидуум"

Глава XVII
Пустота на границе Вселенной

Когда-то давно, еще до Средних эр, префектура Роштамма была полна жизни. Она являлась важным торговым узлом, именно здесь первые инженерные гильдии возводили свои главные корпуса, сооружали военные машины невиданной для тех эпох мощи. Времена первых войн, одних из самых яростных и горячих, сотрясали местную материю, дробили и крошили ее, шинковали в частицы столь мелкие, что об их существовании долгое время никто не ведал. И все же именно из них всемогущая сила созидания творила новые звезды и планеты, облака небул и кольца астероидов. В роштаммской колыбели родился великий герой Света – Целавирал Колосс, который мог крушить темный Апогей, не активизируя собственный, и отдавший жизнь в борьбе с Агатовым монструмом, созданным темными для уничтожения Светлой армады. Во времена эпохи Дремлющих Орудий, в девятую Эру Затишья, именно здесь каждые тринадцать Генезисов праздновали Аргентур. Сохранившиеся сведения о душах, прибывающих на событие со всех концов обозримой Вселенной, говорили о непостижимых цифрах. Там эквилибрумы проливали кровь в великом церемониальном Турнире Люминарного Клинка, пили багровые воды из источников пылающих скал, жертвовали свои воспоминания на алтарях памяти.

Много, много чего здесь происходило в древности. Но временной горизонт не щадит никого. Все больше войдовых разрывов расширяли Вселенную, и вот границы префектуры сместились к самому Пустотному пределу, на грани полного уничтожения. Забыты великие битвы и герои прошлого, громкие речи местных Имперумов и полисы, стертые в пыль так давно, что мир успел состариться несколько раз. Теперь, запрокинув голову к небу, можно было увидеть не больше сотни тусклых звезд, едва различимых и блекло сияющих. Дэларов чуть больше, но и они смотрелись жалко посреди пустынной бесконечности на краю всего.

Теперь здесь обитали искатели древностей и предельные охотники, шныряющие в поисках аномалий или монструмов, появившихся из-за близости Пустотного предела. Так он влиял на души: изламывал и менял, создавая из них что-то ужасное и диковинное в достаточной степени, чтобы заинтересовать Юниверсариумы или зажиточных эквилибрумов в далеких центральных префектурах.

Материи в Роштамме осталось мало. Нет материи – нет созидания. Зербраг не мог не признать, что чувствовал здесь отражение общего тоскливого будущего. При взгляде в черное пустое небо так легко представлялась судьба целой Вселенной, которая через многие эры должна была стать именно такой. Полностью поглощенной Обливионом за Великим Пределом. Все говорили, что космос бесконечен, и были в этом правы. Предел никогда не был границей, просто за этой стеной Обливиона уже не было материи. А пустота – не конец, не начало и не край всего. Это ничто.

– Бесполезный отшиб, – тихо сказал Зербраг, идя на встречу с примус-легатом.

Несколько прошедших наомов он пробыл в обществе эквилибрумов из Совета Роштамма, выяснял ситуацию и игнорировал их заискивающие вопросы. Каждый мечтал о переводе куда-нибудь подальше отсюда, Зербраг чувствовал это в воздухе, он смердил едва живым карьеризмом. Жалости к членам Совета Паладин не испытывал, каждая душа была обязана служить и делать все возможное именно там, где ей судьбой нарек Свет.

И только теперь Паладин добрался до Медных плит и единственного легиона, приставленного к префектуре. Среди пыльной каменистой местности, лишенной растительности и яркого неба, вместо которого чернел беззвездный космос, был установлен небольшой военный лагерь. Над головой спутниками едва светились огромные и далекие осколки плиты – она оказалась раздробленной на множество массивных частей, зависших рядом друг с другом.

Зербраг властно шествовал меж просторных палаток, оглядывая их с долей неодобрения. Все выглядело так неправильно, бессистемно, без должной педантичности.

– Сколько душ в легионе Роштамма? – сухо спросил он, направляясь к возвышению.

– Пятьсот тысяч. Все мобилизованы ввиду происходящего, – вещал примус-легат, гремя латами. – Основная часть сейчас на Ливевии, здесь же всего две центурии.

Зербраг осуждающе качнул головой. Мало. Конечно, чего еще ждать от захолустной военной единицы? Они не были элитным войском: в предельные префектуры ссылались бездари, дебоширы или не подающие надежд юнцы-рекруты, от которых требовалось лишь дослужить отведенный им срок. Словом, сплошной мусор.

– Мы благодарны, что вы прибыли, луц, – добавил эквилибрум, когда они остановились на самом верху. – Это большая честь для всех нас! Сам Зербраг Прож…

Примус-легат споткнулся об острый взор Зербрага и замолчал. Он наконец снял шлем. Его облик оказался первой вещью, которая удивила Паладина после прибытия в Роштамм.

– Редко встречаю планетаров в войсках, – бросил он, доставая подзорную трубу. – Особенно на таких высоких постах, как примус-легат. Это звание дается за очень, очень значимые заслуги.

Основной движущей силой легиона всегда были звезды. Просто потому что дэлары могли убить представителей остальных рас без особых усилий. Эквилибрумы слабее звезд обычно выступали во вспомогательных отрядах снабжения, поддержки, диверсии, инженерных войсках, разведке, логистике. Но не участвовали в прямых столкновениях, не в пехоте или кавалерии. В лучшем случае контролировали метеороидов. Они не обладали ни кровным оружием, ни броней. Лишь редкие орнега и планетары, чьи метки и квинтэссенции были полезны в бою, могли встать в один ряд со звездами.

– О да, спасибо, луц! – Планетар раздулся от гордости. Это ясно читалось на его темно-коричневом мягком лице. – Всей душой служу Свету!

– Это не похвала. – Зербраг стал настраивать резкость линз. – Еще раз, как тебя зовут, примум?

– Виттарискат ад Мехалим.

– Ты фактотум Мехалима Тяжелорубящего, одного из главных мастеров торговой гильдии?

– Да! – вновь воодушевился примус-легат.

– У него грязная душа, – процедил Зербраг, пристально оглядывая долину. – Однажды его привлекут по закону за попытки избежать налогов.

Перед ними предстала гигантская воронка давно заброшенного омниевого рудника. Казалось, что Зербраг и планетар стояли на обрыве целого мира. Еще одно из забытых наследий Роштамма. Когда-то здесь находилось несколько месторождений омния – почти что священного материала, заменяющего эфир. Он позволял создавать сильные манипуляции, не расходуя душевной энергии. Естественно, ни одной из Армий не хотелось ослаблять себя, жертвуя воспоминаниями, потому за омний война иногда шла так же яростно, как за территорию или убеждения. И вот теперь это грандиозное пространство, раскинувшееся на целые километры и покинутое еще десяток эр назад, вновь наполнилось жизнью. И чем дольше Зербраг вглядывался туда, тем суровее становилось его лицо.

– Совет сказал, что темные здесь уже четверть эллера. И их все больше.

– Так точно, луц, – подтвердил Виттарискат. – Постепенно прибывают все новые и новые. Но они не выказывают никакой агрессии, даже не выходят за границы рудника.

– Они знают, что это светлая территория. Вы пробовали с ними связаться?

– Все наши сообщения были проигнорированы.

– А гонец?

– Как мы можем вести переговоры с этими чудовищами, луц? – нахмурился планетар. – Слепо верить, что они не разорвут светлую душу еще на подходе?

Зербраг только вздохнул и с хлопком сложил трубу. Их обдало волной пыли, принесенной ветром.

– Это не военные. По крайней мере, не все из них.

– Любой из дэларов обучен военному делу. И опасен, как сам Обливион. То, что они разбили здесь лагерь, – уже акт открытой провокации.

Паладин с неохотой признавал, что и сам был в легком замешательстве. Он увидел не солдат, а простых темных самых разных рас, не меньше полсотни тысяч душ. Они заняли всю воронку вместе с широкой спиралевидной дорогой, тянущейся от самого края до дна, заставили ее просторными палатками, будто пережидая что-то. Или ожидая. Темные просто так собрались в подобном количестве на светлой земле? Пускай даже столь бесполезной, хотя это еще больше лишало происходящее смысла.

– И вы их не трогали, – подвел итог Зербраг.

– Они не нападали на поселения и в целом вели себя мирно. Мы в растерянности, Совет и префект не знают, что делать с подобной ситуацией. – Виттарискат мрачно обернулся к воронке. – Если это повлечет за собой открытые военные действия, какие сейчас гремят в префектуре Баура, то мы не выстоим. Наши ресурсы не такие обширные, у нас просто нет места для войны. Это спокойная префектура, уже как две эры Роштамм не переходил в стадию массового сражения ни в одной из своих провинций, даже в секторах всё лишь в стадии холодной войны.

– Что насчет того строения? – Зербраг указал трубой в самый низ.

Там едва сверкал плотный темный купол, несомненно старый. Он казался вытянутым и большим, именно к нему стекались темные, но держались на заметном расстоянии. Будто в почтении. Только подумав об этом, Зербраг обратил внимание, какая же гнетущая тишина стояла вокруг. Такая толпа не могла вести себя тихо. Поэтому казалось, что из нутра воронки доносился почти неразличимый гул. Он льдом оседал где-то внутри. И все-таки Зербраг заинтересовался. Древние постройки могли хранить немало тайн.

Виттарискат вновь надел шлем.

– Этого тут раньше не было. Мы предполагаем, что сооружение установили дэлары. Его назначение выясняется.

– Не нужно, – ответил Паладин, вновь направившись к лагерю. Он увидел достаточно. – Вы зря волновались, примус-легат. Это все еще территория Света, а эти темные – агрессоры, вне зависимости от того, как они себя ведут на нашей земле. Пакт всем хорошо известен, и мы имеем право на защиту своих территорий. Ваш легион легко с ними разберется.

– Будем выносить предупреждение?

– У них было достаточно времени для осознания своих ошибок.

Зербраг зашел в главную палату управления, намного более просторную, чем казалось снаружи. На почтенном месте хранился штандарт со знаменем Света и сияющей звездой на верхушке. Внизу обозначался символ самого легиона Роштамма, но Зербраг не собирался уделять его изучению ни секунды своего времени, потому сразу обратился к картам местности.

– Ближайшее темное поселение всего в трех системах отсюда, – говорил он, очерчивая линии на светящейся поверхности. – Здесь плохие транзитные потоки, это хорошо для нас. Войска Тьмы не смогут быстро отреагировать. Потому нам требуется разобраться с рудником как можно скорее.

– Как скажете, луц, – кивнул планетар. – Вы будете наблюдать за зачисткой?

– Я намереваюсь лично участвовать.

– Но это небольшое столкновение. Паладину не следует…

– Не вам указывать, как мне следует поступить. Главнокомандующий не должен отсиживаться в стороне, – строго отрезал Зербраг. – Если он сам отдал приказ о кровопролитии, то обязан рисковать ровно так же, как и его подчиненные.

– Но какой смысл, если такую ценную душу, как вы, убьют?

– Если меня убьют, то я не заслуживаю звания Паладина.

Глаза Виттариската наполнились глубочайшим уважением.

– Тогда выступаем немедленно?

Ответить Зербрагу помешала Юферия. Она как раз вошла внутрь и почтительно скрестила ладони на грудине, приветствуя примус-легата.

– Юферия ад Зербраг, – почтительно представилась она вышестоящиму и обратилась к своему патрону: – Луц, я только что из столицы. Пришел гонец, принес приглашение от генума Ятджой. Они желают видеть вас у себя.

– У меня нет на это времени, – холодно отозвался Зербраг.

– Луц, это непочтительно, – настаивала Юферия. – Они – правящий префектурой генум. К тому же времени у вас предостаточно, Бетельгейзе не уточняла, как надолго вы отправлены в Роштамм. Ваше пребывание здесь не ограничивается решением проблемы с рудником.

Зербраг едва заметно поморщился. Меньше всего ему хотелось встречаться с правящими низшими генумами.

– В приглашении также значилось, что на встречу с вами надеется и Имперум.

А вот это уже серьезно.

– Они все рады появлению Паладина Света в такой далекой префектуре, – спокойно продолжала Юферия. – Это внушает им надежду.

Зербраг с презрением сузил глаза.

– Отложим наступление до моего возвращения, примум. Продолжайте следить за темными.

Как только они оказались на ладье, Юферия села рядом с ним и, положив руки на колени, тихо сказала:

– Мы связались с «Белым лучом». Они согласны вести переговоры на выдвинутых нами условиях.

Паладин молча кивнул, не отрывая вдумчивого взгляда от скудного вида за окном.

Глава XVIII
Хороший человек, ждущий человек

Я быстро метнулся к первой башне протекторов, на четвертом этаже которой Дан и жил. Но на втором мой шаг замедлился: дверь в комнату Ханны была слегка приоткрыта. Буквально небольшая полоска света, прорезавшая мрак. Душистый цветочный запах доходил даже сюда, но, что еще важнее, долетали и голоса.

– Я решительно не понимаю, что ты хочешь от меня, – сухо сказала Ханна.

– Да брось, неужели ты сама этого не видишь?

Я узнал возмущенный голос Дана. Они явно спорили. Но больше всего меня поразило, что эти двое в принципе разговаривали один на один. За все то время, что я провел в Соларуме, Дан и Ханна обменивались лишь редкими репликами, сопровождающимися то неправдоподобной любезностью, то холодом. Избегали друг друга как могли. Я поднялся повыше, тихо сел на ступеньку и начал подслушивать. Естественно, я себя осуждал, но раздражительный голос Дана вызывал у меня опасения и интерес.

– Я никогда не прощу Рамону за то, что она нас бросила и десятками лет не появлялась в Соларуме. Ни один из нас не способен существовать в одиночку. Ни один!

– Но Рыбы продолжает активно выполнять все нормы по вычищению Тьмы, пусть и без связи с нами, – ответила Ханна. – Может, она просто не хотела нас видеть. И ты лучше других знаешь, что она способна прожить без протек– торов.

– Мы ей ничего не сделали! Она сама столько всего натворила, ты же помнишь!

– Что, если она просто сожалела о случившемся и потому не возвращалась?

Тут Дан заворчал что-то себе под нос. Послышались шаги – вероятно, протектор, как обычно, начал нарезать круги в задумчивости.

– Ты думаешь, что какая-то совесть не давала ей вести нормальную жизнь на протяжении стольких лет?

– Что ты подразумеваешь под «нормальной жизнью»? – Ханна горько усмехнулась. – Все это? Да открой глаза! Пытаясь обвинить Рамону, ты просто ищешь козла отпущения, лишь бы справиться с тем, что происходит с тобой каждый день! Каждый. День. Может, и она так пыталась смириться со всем. Мы все это делаем!

После короткого молчания он произнес:

– Я не могу простить ей этого. Не могу, понимаешь? Она была моим учителем. И другом. Я всегда знал, что могу довериться ей в чем угодно, обратиться за помощью. А потом Рамона просто ушла и не выходила на контакт ни с кем, кроме канцелярии и тех редких появлений в Соларуме.

– И что, это делает из нее врага протекторов? Не строй из себя нежный цветок лотоса, которого обделили больше других. Чего ты хочешь?

– Я… я не знаю… просто… – выдавил он, и раздался скрип пружин: наверное, Дан сел в кресло. – Я никогда не поверю, что она сломалась и так отдалилась. Ее ничто не сломит, никогда. Я только хочу понять причину. Узнать ответ – почему?

Ханна громко выдохнула. Вновь тишина, которая в этот раз затянулась.

– Ты юлишь, – наконец сказала она.

– Вовсе нет.

– Да. Ты удивлен, что я все еще отлично тебя понимаю. Ты не ради Рамоны сюда пришел, а за поддержкой. Но мне интересно: почему ты не пошел за этим к Фри, Стефану, Максимусу или еще кому?

– Поддержка от Стефана? Скорее Соларум на землю опустится. Фри на все смотрит с пристрастием. Позитивным, но все же. А Макс… он так тем более не осознаёт всего происходящего. Совсем еще зеленый.

– Так зачем ты пришел ко мне? Мы уже давно вот так не говорили, и всё по твоей прихоти.

Он поколебался, но задал вопрос:

– Скажи, Ханна, по-твоему, я хороший человек?

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Потому что ты меня знаешь лучше других. – Дан помедлил и виновато добавил: – Я устал, что все меня покидают. Умирают или меняются, а я остаюсь здесь. И они не замечают, что со мной происходит, их всех занимают лишь собственные проблемы. Никто ничего не видит. Никогда.

– Это типичное поведение людей. Неужели ты до сих пор не привык? Мы все похожи.

– Ханна, я ведь стар. Действительно стар. По людским меркам, естественно. Мало кто задумывается об этом, глядя на меня, не так ли? Но даже я не могу привыкнуть к этим чувствам. Вряд ли может и Коул, да и Тисус, как бы тот ни брюзжал. Не могут и звезды. И это так меня гнетет. Осознание всеобщего одиночества. Все мы нуждаемся друг в друге, но боимся пораниться, отстраняясь от других все дальше и дальше.

– Кажется, что-то именно такое ты говорил, когда ушел от меня, – с легким холодом заметила Ханна.

– Может, я и сожалею об этом.

– И это ты тоже говорил.

– Ты тогда чуть не умерла. Пошла за мной, а я не смог тебя остановить.

– Вся наша работа – опасность! Мы каждый день можем погибнуть – какая, к черту, разница, как и когда это произойдет?! Уж лучше так, чем годами вести себя как ты! Это глупо!

– Я знаю, но тогда струсил. Как и всегда. Возможно, я надеялся, что наши эмоции не такие постоянные, как у эквилибрумов. У людей все быстро перекипает, со временем им становится все равно. Я эгоист. Да ты и так это знаешь. Меня пугала мысль, что ты погибнешь и это вконец сломит меня. Я так надеялся, что смогу перегореть к тебе.

– Опыт не удался, верно?

– В какой-то степени я даже рад, что и ты это понимаешь.

– Ты идиот, – зло выдала Ханна.

Дан печально усмехнулся:

– Я осознаю, насколько пустыми и жалкими могут показаться тебе мои слова спустя столько времени, и мне нет оправдания. Но лишь ты можешь мне помочь. Я устал идти в этой темноте совсем один. Мне кажется, еще немного, и я сорвусь вниз, в еще больший мрак. Боюсь представить, что тогда будет. Единственное, что я сейчас твердо понимаю: это произойдет без тебя. Прости меня. Прости за все, что я натворил и сказал. Я не могу найти сил простить себя, но, может, у тебя они найдутся?

Судя по звукам, Дан поднялся с места, на что я незамедлительно среагировал. И так услышал много того, чего не должен был. Выдохнув, я постучал и заглянул внутрь.

В комнате Ханны было не просто много растений – они буквально были везде, отлично себя чувствуя под солнечными лампами. Некоторые даже не с Земли. Особо толстый и постоянно шевелящий листьями вьюнок опутал всю стену, с потолка свисали неведомые мне белые соцветия, а на балконе красовалось множество больших вазонов с цветами самых разных и невообразимых красок. Пахло густым травянистым ароматом. Сама Ханна стояла возле комода. Она глянула на меня и резко отвернулась.

– Макс? – сипло спросила она, быстро утирая рукой глаза. – Что тебе нужно?

Дан смерил меня мрачным взором. И все-таки я зашел не вовремя. Пришлось говорить быстро, с серьезным видом, лишь бы не растягивать неловкий момент вторжения:

– Я по поводу Ламии. Дан, ты же перевел какой-то кусок из документов, который она не видела? Что там было?

– Ты хочешь узнать об этом сейчас? – спросил он, явно не веря, что у меня наглости хватило прерывать их разговор ради этого.

– Да, сейчас! – заявил я, взмахнув руками для эффекта. – Ее убил Грей. Он как-то пробрался сюда, чтобы добыть оружие. Ламия его засекла. Потому она погибла, понимаешь? И он же забрал документы, потому что знает: мы его ищем. Все сходится!

Ханна медленно повернулась и посмотрела на меня.

– Грей? Но как он проник в Соларум? И про какие документы вы говорите?

– Я тебе расскажу после, – выдохнул Дан. Негодование покидало его, сменяясь тревогой. – Теперь про перевод, похоже, можно рассказать всем. Черт… Это правда серьезно.

Протектор достал энергласс.

– Это совсем небольшой отрывок. – Он провел пальцами по стеклу и стал зачитывать: – «Одна из особенностей Индивидуума состоит в том, что он цепляется за жизнь изо всех сил. Я подарила ему эту способность. Теперь сомневаюсь, что хоть что-то в обозримой Вселенной сможет его убить. К счастью, сам он пока о своих силах не догадывается.

Помимо этого, Индивидуум продолжает крепнуть, хотя в его смиренных глазах я различаю страх».

По спине пробежали мурашки.

– Звучит плохо, – выдавил я.

– Очень, – уклончиво ответил он.

– Но это все равно нам ничего не дает! Мне еще нужно выяснить, что значит «трэтмар сервас». Ламия особо выделила это на доске…

– «Смиренные глаза». Мы как раз спорили из-за перевода этой части. У слова «глаза» были альтернативные варианты, потому что в той вариации по невероятной причине это еще могло значить «слова». А «трэтмар» – это вообще «покой», «повиновение»…

– Странно. Отрывок вообще ни о чем. Зачем Ламия так это расписы…

Я завис, схватившись за мысль. Причем настолько, что Дан и Ханна неуверенно переглянулись.

– Макс? – осторожно окликнула меня Ханна.

– Ты говорил, что она как я. Дан, у нее был блокнот! Она все важное в нем записывала! И перевод тоже! Ламия, как и я, всегда пыталась сохранить каждую мысль!

Дан оживился.

– Тогда он нам нужен! Там могло что-то остаться!

– Именно!

Я не успел даже этого слова договорить, а протектор уже сунул Ханне свой энергласс и сломя голову выбежал в коридор.

Ханна смиренно вздохнула:

– И вот так всегда с ним. Надеюсь, вы совсем скоро разберетесь и расскажете нам, что нашли.

Прежде чем отдать энергласс Дана мне, она тяжело на него посмотрела.

– И все же проследи за Даном, хорошо? Он… не умеет вовремя останавливаться.

Мне стало немного совестно перед ней. Но Ханна расправила плечи и передала устройство, касаясь моих пальцев. Я увидел центр ее души – увитое плющом старое потертое пианино с облупившейся черной краской, – прежде чем соскользнул в одно из воспоминаний. Иногда люди так сильно были увлечены какой-то мыслью, что моментально утаскивали меня за собой в просторы разума, и их воспоминания, как кляксы чернил, расширялись перед глазами.

Холодный дождь моросил о зонт, и редкие фонари освещали каждую каплю. Ханна медленно шла по брусчатой дороге, залитой лужами, кутаясь в пальто и мысленно проклиная все на свете. Вместе с тем она беспокоилась, что опоздала и как бы чего не случилось. Протекторшу сопровождал высокий и тощий человек, одетый в плащ. Когда они завернули в узкий проулок – который молодая девушка в темное время суток обошла бы за километр, не имея при себе оружия или хотя бы верного спутника, – адъют указал Ханне на приземистое здание в два этажа. Из открытой входной двери лился свет.

– Он там. Вы уверены, что хотите идти одна? – учтиво осведомился он. – Мне совсем не составит труда…

– Нет, – быстро перебила его Ханна. – Не стоит. Я все-таки люмен-протектор. Пару пьяниц как-нибудь переживу, раз уж могу и сплитов. Спасибо, что отследили его и сообщили в Соларум.

Мужчина кивнул и удалился, оставив Ханну под дождем.

Месяц. Он пропал чертов месяц назад и только сейчас попал в поле зрения местного дозорного пункта.

Внутри было душно и шумно. Первое, что она увидела, – компанию солдат в углу за большим столом. Те смеялись и просили принести им еще пива. Некоторые обнимали за талию вызывающе одетых женщин. Ханна непроизвольно поморщилась при виде повязок на руках военных. Ей в принципе было тошно и даже мерзко находиться не только в этом месте, но и в самом городе. Да, протекторы должны заталкивать любое свое мнение о приземленных куда подальше, но в ядре своем оставались всего лишь людьми, потому про себя оценивали ситуацию как нам угодно. Порой Дева жалела о невмешательстве протекторов в политику стран и жизнь людей. Возможно, не будь этого закона, многих жертв удалось бы избежать.

Бар ломился от приземленных. Уборщик, подметающий дощатый пол, обогнул Ханну, не обращая никакого внимания, словно она была всего лишь столбом. Вокруг барной стойки толпился народ. Люди громко говорили и посмеивались, внимательно наблюдая за происходящим. Ханна не торопясь стала протискиваться к стойке, но вдруг раздался вскрик боли, а народ радостно заулюлюкал, Ханна активнее заработала локтями.

– Да ладно тебе, успокойся! – донесся знакомый голос. – Все не так плохо.

Ханна оттолкнула увесистого господина и уставилась на солдата, прижимающего к себе руку. Один из пальцев кровоточил. На стойке лежал острый нож, точно такой же был в руках Дана, сидящего напротив молодого бойца. Протектор лениво водил лезвием по деревянному покрытию.

– Пятнадцать-три в мою пользу, – подытожил он, улыбаясь.

– Пошел ты! – прошипел от боли солдат.

– Ну-ну, Уве, держи лучше, я же к тебе со всей душой! – рассмеялся Дан и подал ему бутылек с пылью, а затем обернулся к сутулому бармену. Тот словно не замечал толпы и переставлял бутылки у стены. – Уважаемый! Еще по одной! Всем! Я обещал угощать этих господ при каждом юбилейном числе, так пусть же это продолжается!

Толпа одобрительно загудела. Как только алкоголь начали разливать по кружкам, Ханну едва не оттеснили. Протекторша пораженно уставилась на Дана. Вне сомнений, он уже был пьян. Одет протектор был, как всегда, со вкусом, но костюм был пыльным, местами заляпанным. Рукав пальто слегка надорван, белый шарф и расстегнутый воротник рубашки усеивали грязные разводы. А еще эти опасные игры. На стойке виднелись выемки от ножа и пятна крови. Но больше всего ее повергло в шок то, что солдат засыпал рану кометной пылью, которую ему отдал Дан.

– Зажило? – удовлетворенно осведомился тот.

– Ты так и не сказал, что это за дрянь такая, – нахмурился солдат.

В ответ на это Дан сунул ему в руки кружку с пивом, расплескав немного на собственный рукав.

– Новые разработки, мой друг, скоро вы обо всем узнаете. Только тс-с. А пока наслаждаемся игрой, верно, Уве? – Он ободряюще потрепал его по щеке. – Мы всегда будем ею наслаждаться. Опасной и болезненной. И будем играть для того, чтобы другим было хорошо! Уж поверь, я этим занимаюсь всю свою жизнь.

Не дожидаясь новых вопросов, Дан схватил свою кружку и резво, но при этом покачиваясь, вскочил на стул, почти упершись головой в потолок, а потому чуть сгорбился.

– Я хочу сказать слово! – воскликнул он. – А ну тихо! Мои дорогие друзья, сегодня воистину прекрасная ночь, я думаю, вы рады, что смогли дожить до нее в такое-то злое время. Вам, несомненно, повезло, я думаю. Но сегодня с нами нет одного очень хорошего человека. – Тут Дан замешкался, оглядывая притихших людей. – И мне больно говорить об этом, ведь он умер и за вас тоже.

– Он воевал? – спросил кто-то.

– Да! Разумеется! Он воевал как никто… Вы ведь тоже потеряли своих родственников, друзей, знакомых? – Некоторые еле заметно кивнули, а Дан продолжил: – Тот человек очень любил это место. И подобной смерти он явно не заслужил. И я бы хотел, чтобы вы подняли за него свои кружки, можете оказать мне такую услугу? За тех, кого сегодня нет с нами!

Когда люди воодушевленно повторили за ним этот тост, Дан спустился, едва не упав.

– Ну что, продолжим? – спросил он у Уве, вновь берясь за нож.

– Да что с тобой не так?! – воскликнула Ханна, выйдя из ступора.

Дан вздрогнул и, глядя на нее, испуганно захлопал глазами. Но уже через секунду обрел былое спокойствие и нехотя обернулся к Уве.

– Ладно, потом закончим. Сейчас иди. И вы все тоже расходитесь!

Стоило ему приказать, надавить на души приземленных, как те разошлись по углам, не забыв прихватить с собой бесплатную выпивку.

– Ханна, – после недолгой паузы рассеянно обронил протектор, поворачиваясь к стойке. – Не ждал тебя.

Ее трясло от злобы и страха.

– Вы что, пытались себе пальцы на спор отрубить?!

– Это называется игра в ножички, – отмахнулся Дан.

– Ты дал ему кометную пыль!

– Было бы неловко, если бы бедный Уве потерял палец из-за заражения.

Дан не оборачивался к Ханне, поэтому, чтобы не говорить со спиной, она села рядом, пытаясь поймать его взгляд. Но Дан угрюмо смотрел перед собой со всем упорством. Еще минуту назад он был весел, а теперь будто рухнул в бездну мрака и горя.

Пока он пил, Ханна оглядывала протектора. Весь помятый, потрепанный, скулу украшал огромный темный синяк. На костяшках пальцев краснели ссадины, словно Дан подрался с кем-то.

Они молчали, пока вокруг гудели голоса. Но казалось, что все остальные были далеко-далеко, за тысячи километров, а здесь и сейчас находились лишь они вдвоем.

– Он правда любил это место, – пробормотал Дан. – Хотел быть поближе к корням, хотя свою человеческую жизнь и семью ненавидел. Меня всегда забавляла мысль: что, если наши соседи по столам наконец прозреют и услышат, на каком языке я говорю? Было бы интересно понаблюдать за судьбой поляка в нацистской Германии.

Пока Дан раздраженно постукивал пальцами по стакану, Ханна решилась вновь заговорить:

– Мы волновались.

Дан едко усмехнулся:

– Ну да. Тебя послал Коул? А может, Стефано без меня от рук отбился? Хотя о чем я, он все равно поганый протектор. Всем я вечно нужен.

– Нет, Дан, я…

Ей хотелось сказать, что именно ее беспокоило его столь долгое отсутствие. Остальные говорили ей, что Дан сам вернется, что ему нужно прийти в себя, пережить горе так, как он умеет. Только вот Ханна знала, что протектор чертовски плохо с этим справлялся. И ее опасения подтвердились.

– Я просто хотела удостовериться, что с тобой не стряслось ничего плохого.

– Все плохое уже стряслось, – огрызнулся он. – Но не со мной.

– С Маркусом. – Ханна почувствовала вину только за одно упоминание имени покойного друга.

– Не начинай. – Дан поморщился. – Я не хочу снова это обсуждать.

– Все уже было сказано еще несколько недель назад, на его похоронах. Нет смысла трогать прошлое. Но, Дан, пожалуйста. Нам нужно смотреть в будущее.

– В будущее?! – обжег словами он, но Ханна была готова. – О каком будущем ты говоришь?! Каким будущим мы можем стать?! Он обратился в прах. Пепел. Воспоминание. А когда и мы умрем, Маркус станет ничем. Никто о нем не вспомнит. Человек без прошлого и будущего, пустое место в истории мира. И это участь всех протекторов!

– Так тебя это беспокоит? – удивилась Ханна.

– Меня многое беспокоит. Мыслей слишком много. Хочу их заглушить, но не выходит. Хочу… хочу, чтобы все мы что-то значили для этого мира.

Дан казался не просто скорбным, а убитым, сгорбившимся под тяжестью собственной жизни.

– Я так устал от всего. Выворачивает уже. Каждый день просыпаюсь по утрам в страхе за других, в страхе за себя. Пытаюсь вспомнить тех, кто ушел, чтобы их существование все еще было полно смысла. Я не хочу, чтобы кто-либо умер, и не хочу умирать сам. Каждый раз пытаюсь что-то сделать! Всегда! А получается только хуже. Когда Лайла спасла Сару, но не себя, мы с Маркусом еле уберегли Грея, чтоб он не наложил на себя руки. Но если бы я знал… Скажи мне, что я делаю не так? И что вообще должен делать? Уже ничего не понимаю.