Текст книги "Монахи-волшебники"

Талисман игрока

Даос Хань жил в храме Небесного Правителя⁶⁷, находящемся в нашем уездном городе. Он делал много волшебных превращений, и все звали его святым гением. Мой покойный отец был особенно дружен с ним и всегда, когда бывал в городе, его навещал.

Однажды он и покойный дядя направились в город и решили проведать Ханя. Как раз он им встретился на дороге, дает ключ и говорит:

– Пожалуйста, идите вперед, откройте дверь и усаживайтесь. Через самое небольшое время я тоже приду.

Следуя его указаниям, они являются в храм, отпирают замок, – а Хань уже сидит в комнате. И вещей в таком роде было очень много.

Один из моих родственников – давно уж это было – имел пристрастие к азартным играм. Через моего покойного отца он тоже познакомился с Ханем. Как раз в это время в храме Небесного Будды появился некий хэшан, специализовавшийся на игрe в домино. Игру он вел очень широко, и вот мой родственник увидел это и пристрастился. Собрал все свои деньги и пошел играть. Последовал крупный проигрыш, после которого душа его загорелась еще сильнее. Переписал, заложил землю и хозяйство – опять пошел. К концу ночи все было спущено. Побрел с унылым, грустным видом неудовлетворенного человека и на пути зашел к Ханю. Настроение у него было тяжелое, безрадостное, говорил, теряя нить и порядок мыслей…

Хань стал расспрашивать – и человек рассказал ему все как есть.

– При постоянной игре, – смеялся Хань, – не бывает без проигрышей. Вот если ты мог бы перестать, закаяться, – я б тебе все это вернул.

Мой родственник сказал ему тогда:

– Если только удастся, как говорится, жемчужинам вернуться в залив Хэ⁶⁸, то я железным пестом разобью кости вдребезги.

Тогда Хань взял бумагу и написал талисман, вручил его родственнику для ношения в поясе и сделал ему наставление:

– Можешь только вернуть свои прежние вещи, и сейчас же остановись. Не смей, как говорится, «взяв Лун, мечтать о захвате Шу»⁶⁹.

Кроме того, он вручил ему тысячу мелких монет, условившись, что он выиграет и отдаст.

Мой родственник пришел в полный восторг и отправился играть. Хэшан, посмотрев его деньги, нашел, что это ничтожно и что не стоит по мелочам играть. Однако тот настаивал, приглашая бросить хоть раз. Хэшан с улыбкой согласился. Родственник поставил сразу целиком всю тысячу, как одну монету. Хэшан бросил: ни выигрыш, ни проигрыш. Родственник поставил две тысячи – и опять проиграл. Затем стал мало-помалу увеличивать и догнал до десяти с чем-то тысяч. При этом явно лежат черняки, крикнет – и вдруг все они становятся белым жиром.

Родственник прикинул: оказалось, что все то, что он ранее проиграл, в мгновение ока полностью вернулось. И стал втайне думать, что выиграть еще несколько тысяч было бы тоже очень хорошо: опять стал играть, но кости уже стали хуже и хуже. Удивился, встал, посмотрел в пояс – талисман, оказывается, уже исчез.

Сильно перепугался и перестал играть. Забрал деньги, пришел в храм. Оказалось, по общей раскладке, что за вычетом долга Ханю и того, что он проиграл в самом конце, как раз выходит то, что он имел до игры. Обнаружив это, со стыдом стал извиняться перед Ханем за свой грех – потерю амулета.

– Он уже здесь, – сказал с улыбкой Хань, – я ведь крепко наказал тебе не жадничать, а ты не изволил, сударь, слушаться. Вот я и убрал его.

Послесловие рассказчика

Историк этих необыкновенных вещей сказал бы при этом следующее:

В нашей Поднебесной⁷⁰ нет более быстрого способа повергать ниц и уничтожать семьи, нежели азартная игра. Нет более сильного средства разрушать добродетель, чем азартная игра. Увлечься ею – это как бы погрузиться в море причудливого, необыкновенного: где дно – ты не знаешь.

В самом деле, и люди торговые, и люди сельские имеют свое основное дело. Люди «од и историй»⁷¹ тем более, как говорят, «дорожат полудюймом тени»⁷². Да, тащить на себе соху или «хватать поперек книги»⁷³ – несомненно, самый правильный путь к основанию своего дома. Однако и так называемая «чистая» беседа⁷⁴ за вином, в умеренном количестве, тоже дело хорошее: оно сообщит полет мысли и даст опору вдохновению.

А ты, игрок, связываешься с порочными друзьями и все ночи напролет, не отрываясь, сидишь за игрой. Выворачивая мошну, вытряхивая короб, ты вешаешь золото среди опасных утесов и ломких вершин. Крича чет, выкрикивая нечет, ты ищешь чуда у блудящей и глупой кости. Вертясь, кружась возле этих пяти деревяшек⁷⁵, ты мнишь себя шествующим среди круглых жемчужин. Держа в руке несколько костяшек, ты напоминаешь человека с круглым веером. Влево кинешь взгляд на других, вправо заглянешь к себе, просмотришь до дыр любые зрачки, будь они хоть дьявольские. Наружно выказываешь себя слабым, а тайком действуешь, как силач, истрачиваясь до конца на сатанинские уловки.

У ворот твоих ждет гость, а ты все еще любовно жмешься у притона. Над домом твоим вздымаются дым и пламя, а ты остаешься погруженным, влипшим в свой поднос. Забываешь о еде, разрушаешь сон, надолго втягиваешься и становишься маниаком. Язык лопнул, потрескались губы, посмотреть на тебя – ты словно черт!

Когда же все твои войска окончательно будут биты, горящие глаза твои напрасно всматриваются… Глядишь на игру – и вдруг горе твое прорывается в плаче и стенаниях.

Взглянешь на дно своей мошны: связки монет⁷⁶ исчезли – и, как пепел, мертвеет стужей сердце крупной личности.

И вот, вытянув шею, бродишь, блуждаешь, весь полный сознания беспомощности пустых своих рук. Понуря голову, в тяжком унынии возвращаешься домой уже в глухую ночь…

К счастью, тот, кто будет тебя ругать, спит, и ты боишься разбудить собаку – как бы не залаяла. На горе, в желудке, давно уже пустующем, голод: посмей-ка убедить его, что похлебка вся!

Однако ты уже продал детей, заложил землю и все еще надеешься на возвращение жемчужин в залив Хэ. И вдруг нежданно-негаданно, прежде чем огонь спалит бровинку, окажется, что ты все время ловил луну в реке Цан⁷⁷.

Теперь, после того как ты потерпел аварию, дай, думаешь, рассужу, как и что, – оказывается, ты уже слишком низко пал… Спроси-ка у игроков, кто из них наиболее пристрастился к азартной игре, они хором выдвинут из своей среды тебя, беспорточного господина. Самое же скверное, это когда, затрудняясь терпеть в животе своем пустоту, ты отправляешься в гнездо свирепых громил…

И вот, почесав в голове, не зная, что предпринять, ты дойдешь до мольбы о помощи у коробки с духáми⁷⁸.

О, горе тебе! Разрушаешь свое доброе начало, губишь свое честное поведение, уничтожаешь имущество и теряешь сам себя…

Что, как не азарт, является путем ко всему этому?

Девица из Чанчжи

У Чэнь Хуань-лэ, человека из Чанчжи в уезде Лу, была дочь, умная и красивая.

Какой-то даос, проходя за подаянием, бросил на нее косой взгляд и ушел. С этих пор он, со своей чашкой в руке, каждый день подходил к их дому.

Случилось один раз, что от Чэней вышел слепой. Даос нагнал его и пошел вместе, спросив его, зачем он сюда приходил. Слепой сказал, что он зашел к Чэням определить судьбу⁷⁹.

– Я слышал, – сказал даос, – что в их доме есть девица. Мой родственник хочет искать случая посвататься и породниться, но дело в том, что он не знает, сколько ей лет и как расположены ее знаки⁸⁰.

Слепой рассказал ему, даос попрощался и отошел.

Через несколько дней после этого девица вышивала у себя в комнате. Вдруг она почувствовала, как ноги стали неметь, деревенеть. Вот уже дошло до бедер, дальше, выше – дошло до поясницы, до живота. Миг – и в полном обмороке свалилась на пол.

Прошло, наверное, не меньше четверти часа, прежде чем она, еле сознавая что-либо, все же могла встать. Пошла искать мать, чтоб рассказать ей. Выйдя за двери, смотрит – среди широких, необъятных черных волн, как нить, вьется дорожка… В ужасе попятилась она обратно, а уже двери, постройки и весь дом были затоплены и исчезли в черной воде. Смотрит дальше, – на дороге прохожих очень мало, и только медленно идет перед ней даос. Девица издали поплелась за ним, рассчитывая, что раз он из одних с ней мест, то что-нибудь ей расскажет.

Пройдя несколько ли, вдруг она видит какой-то деревянный дом. Присмотрелась – да это ее же родной дом.

– Как, – вскричала она в крайнем изумлении, – я в такую даль бежала, неслась, а нахожусь в своей деревне? Как это я все время была в таком омрачении?

Радостно вошла в дом. Отец с матерью еще не вернулись. Опять, как и раньше, прошла в свою комнату: оказывается, вышитые башмаки по-прежнему лежат на постели.

Теперь она сама почувствовала, что от этого стремительного бега она пришла в крайнее изнеможение. Подошла к кровати и села отдохнуть. Даос схватил ее и прижался. Девица хотела закричать, но видит, что онемела и не может подать голоса.

Даос быстро достал острый нож и вырезал ей сердце. И вот девица чувствует, как ее душа взлетела, вспорхнула, отошла от своей оболочки и так осталась. Посмотрела на все стороны: комната и дом исчезли совершенно… Но появилась какая-то обвалившаяся глыба скалы, накрывающая ее, как шляпой.

Взглянула на даоса. Он взял кровь ее сердца и кропил на деревянную куклу. Вслед за этим он сложил пальцы и стал творить заклятие. Девица почувствовала, что теперь деревянный человек с нею сливается.

– С этих пор, – приказывал повелительно даос, – ты будешь слушаться и служить мне, куда ни пошлю. Не сметь сопротивляться и делать не то, что надо!

С этими словами он взял ее и стал носить с собой. Когда у Чэней пропала дочь, весь дом был в тревоге и смятении. Стали искать. Дошли до гор Нютоу и там только узнали от поселян, что, по слухам, под горой лежит какая-то мертвая девица с вырезанным сердцем. Чэнь помчался туда, осмотрел труп: да, действительно, это его дочь. Весь в слезах, он обратился с жалобой к местному начальнику. Тот велел связать людей, живших под горой, и дать им по нескольку палок. Однако в конце концов никаких улик и нитей не добился, так что велел временно всех их задержать до тех пор, пока не будет произведено дознание.

А тем временем даос отошел от горы на несколько ли⁸¹ и уселся у дороги под ивой.

– Послушай, – обратился он вдруг к деве, – сегодня я посылаю тебя на первую службу. Ты пойдешь подслушивать, как в городе будут разбирать уголовное дело. Когда пойдешь туда, то тебе придется укрыться наверху, в теплой комнате. Если только заметишь, что чиновник взял печать⁸², сейчас же убегай. Хорошенько запомни, не забудь. Даю тебе срок такой: пойдешь в час чэнь⁸³, придешь в час сы⁸⁴. Если опоздаешь на четверть часа, я возьму иглу и уколю твое сердце, чтобы причинить тебе живую боль. Опоздаешь на две четверти, уколю двумя иглами. Если ж на три четверти часа опоздаешь, я доведу твою душу до полного уничтожения.

Слыша это, дева в испуге и ужасе тряслась всеми конечностями, затем вспорхнула, как ветер, и полетела. Мгновение – и она была уже в канцелярии правителя. Там, как было ей сказано, она улеглась наверху. Как раз в это время поселяне с подножия горы на коленях были расставлены под возвышением камеры. Допрос еще не производился, но чиновнику случайно пришлось взять печать для скрепления официальной бумаги. Дева не успела скрыться, как печать была уже вынута из чехла. И вот она почувствовала, что тело ее тяжелеет и мякнет. Бумажные рамы потолка как будто уже не могут ее выдержать и с шумом захрустели. Вся камера посмотрела туда удивленными глазами. Чиновник велел еще раз поднять печать, – зашумело, как в первый раз. Подняли в третий раз – дева свалилась вниз головой на пол. Все в камере это слышали. Чиновник встал и, обратясь к деве, сказал тоном заклинания:

– Это обиженный бес⁸⁵. Ты сейчас же должна все здесь изложить начистоту. Я смою твою обиду, обелю тебя!

Дева, рыдая и глотая слезы, прошла вперед и рассказала всю историю, как даос ее убивал, как он ее посылал.

Чиновник послал казенных служителей, велев им бегом бежать к иве. Даос действительно оказался там. Его схватили и привели в камеру.

При первом же допросе он сознался. Тогда чиновник отпустил задержанных, испросил деву, куда она направится после того, как теперь ее обида смыта.

– Я хочу, – сказала она, – идти к вам, большой человек⁸⁶.

– Да, но у меня в канцелярии, – отвечал тот, – нет места, куда бы тебя деть. Не лучше ли будет, если ты все-таки вернешься в свой дом?

Дева довольно долго молчала. Потом заявила:

– Эта канцелярия и есть мой дом. Дайте я пройду!

Чиновник стал было ее расспрашивать, но она исчезла: даже шаги ее смолкли.

После службы он ушел к себе в покои. Оказывается, жена его родила девочку.

Врачебное искусство Чжана

Бедный простолюдин Чжан из Ичжоу как-то встретил на дороге даоса, который отлично владел так называемым «отражением духа»⁸⁷.

Даос рассмотрел его лицо и сказал:

– Ты, должно быть, будешь богат от искусного дела.

– Чем же мне заняться? – спросил Чжан.

Даос опять посмотрел:

– Врачебным искусством, – ответил он.

– Я знаю только, как говорится, знаки «чжи» и «у»⁸⁸, – возразил Чжан. – Как же я могу им овладеть?

Даос засмеялся.

– Чудак ты! – сказал он. Разве для знаменитых врачей обязательно помнить много знаков?⁸⁹ Знай себе действуй!

Вернулся Чжан домой. Дом был бедный, и делать ему тут было нечего. И вот он начал искать и подбирать врачебные рецепты, так сказать, «идущие с моря»⁹⁰, и затем продавать их в своей лачуге.

В доме он подмел пол, приспособил помещение для торговли и открыл лавку «Рыб, зубов и пчел»⁹¹, в которой, торгуясь и пререкаясь, стал промышлять себе меры и мешки хлеба. Однако никто этому не удивлялся.

Как-то случилось, что начальник Цинчжоуской области захворал, стал кашлять и послал людей с казенным нарядом по всем подвластным ему местам, требуя лекарства. Ичжоу всегда был горным захолустьем, в котором было мало врачебных дел мастеров. Однако местный начальник, боясь, что не будет никакой возможности исполнить наряд, послал, в свою очередь, по деревням распоряжение самим доставить в его канцелярию сведения о врачах. Тогда общим голосом выдвинули Чжана, и начальник велел его сейчас же позвать.

Как раз в это время Чжан сам страдал удушьем и не мог себя вылечить. Узнав о приказании, сильно испугался и стал наотрез отказываться. Начальник тем не менее не слушал и кончил тем, что с почтой отправил его к месту назначения.

Дорога шла через глубокие горы. Чжана мучила сильнейшая жажда, и припадки удушья все усиливались. Въехав в деревню, он стал просить воды, однако в этих горах цена на воду была вровень с ценой на яшмовый сок⁹², и Чжану, который всюду ходил и выпрашивал воды, никто ее не давал. И вот, видя, что какая-то женщина промывает полевые овощи, – причем овощей-то было много, а воды мало, так что жижа в чашке была густа и мутна, как слюна, – Чжан, которого жажда палила отчаянно, до того, что он еле мог терпеть, тут же выпросил оставшуюся от промывки жижу и выпил ее.

Жажда быстро была утолена. Так же быстро вдруг остановилось и удушье. Чжан подумал про себя: «Вот оно, чудесное снадобье!»

Когда он приехал в областной город, то лекари со всех городов уже давно испробовали все свои средства к излечению, но больному нисколько не было легче. Вошел Чжан. Потребовал какого-нибудь потайного места для изготовления своих средств. Рецепт свой он отдал на рассмотрение всем: и домашним, и посторонним, – и затем послал человека достать у поселян гороха, бобов и прочих овощей. Промыв их, он в виде сока преподнес это начальнику.

После первого же приема болезнь сильно сдала, и начальник, чрезвычайно обрадовавшись, одарил Чжана самым щедрым образом и дал ему на вывеску золотом писанную доску⁹³.

С этих пор имя Чжана разнеслось и твердилось всюду. У ворот его всегда было – словно на базаре. К чему бы он ни приложил свои руки – никогда не бывало, чтобы не получалось полного исцеления.

Какой-то больной простудой пришел рассказать о болезни и просить лекарства. Чжан в это время был пьян и по ошибке дал ему лекарство от лихорадки. Затем, проспавшись, он осознал промах, но не посмел кому-либо об этом сказать. Через три дня к нему с визитом появляется человек, одетый в самое нарядное платье, и благодарит его. Чжан осведомился, кто он такой, – оказывается, тот самый, кто болел простудой. Его, видите ли, сильно рвало, потом сильно пронесло – и он поправился.

Случаев в этом роде было великое множество, и Чжан с этих пор прослыл знатным богатеем.

Он теперь стал еще больше ценить себя за свою известность и доходы. Если те, кто его приглашал к себе, не давали больших денег и не присылали удобной повозки, он не ехал.

Воскресший Чжур

У богатея – поселянина Ли Хуа – была земля в Чанчжоу. Ему перевалило уже за пятьдесят, а сыновья у него не рождались. Имелась только дочь, по имени Сяо Хой, девушка красивая, тонкая. Муж и жена ее любили и дорожили ею больше всего на свете, но четырнадцати лет она вдруг захворала и умерла. Стало мертво, безмолвно в ее домике и спальне; у бедных родителей стало еще меньше смысла в жизни.

Взяли прислугу-наложницу, и та через год родила сына.

Теперь они берегли его, как древние люди большую чудесную яшму, и назвали его Чжур, что значит жемчужина. Мальчик рос крупным, сильным, – любо было смотреть. Однако был неразвит и слабоумен: так, в пять и даже в шесть лет не мог отличить бобов от пшеницы, да и говорил с большим трудом, все время запинаясь. Но отец все же любил его и знать ничего не хотел о его недостатках.

В это время в деревне появился кривой хэшан. Он ходил по улице и просил милостыню, обещая подавшему блаженную буддийскую судьбу. Оказалось, что он знает, у кого что делается дома, даже самые потайные женские дела. Поселяне, изумленные и напуганные этим, считали его божеством и передавали при этом еще, что он умеет давать человеку жизнь или смерть, посылать на него беду или же, наоборот, награждать его счастьем. И он вызывал каждого из поселян, назначая, сколько тот должен дать денег: десятки, сотни дяо⁹⁴ требовал с криком, и никто не смел ему отказать.

Зайдя к Ли, он потребовал у него сотню дяо. Ли, затруднившись такой суммой, предложил ему десять лан, но хэшан не брал.

Тогда Ли стал набавлять и дошел уже до тридцати лан, но хэшан сказал ему сурово:

– Чтоб было сто дяо! Меньше – ни деньги!

Тут Ли рассердился, взял свои деньги, повернулся и ушел. Хэшан яростно вскочил и крикнул ему:

– Ну, смотри, раскаешься!

Не прошло нескольких дней, как у Чжура заболело сердце, он ползал по кровати и скреб ее ногтями, а лицо его стало землисто-пепельного цвета. Ли испугался, схватил восемьдесят лан и побежал к хэшану, умоляя его о помощи.

– Много денег – много и хлопот, – смеялся хэшан. – Однако что может для тебя тут сделать бедный горный монах?

Когда Ли пришел домой, Чжур был уже мертв. Ли в сильном горе подал обстоятельную жалобу уездному начальнику. Тот приказал схватить хэшана и стал его допрашивать. Монах наговорил много разных, не идущих к делу, слов, и начальник велел дать ему палок, но удары по его телу производили такое впечатление, словно били по туфле.

Тогда начальник велел его обыскать, и были найдены при нем две деревянные куклы, маленький гробик, пять похоронных флажков.

Начальник разгневался, сложил свои пальцы, как это делают заклинатели, поднял руку и показал хэшану. Тогда тот перепугался, бросился в ноги начальнику и кланялся ему несчетное число раз, но начальник не слушал его, дал ему еще палок и забил насмерть.

Ли повалился начальнику в ноги, всячески выражая свою благодарность, и вернулся домой.

Когда он пришел, уже вечерело. Он сел с женой на кровать и так сидел. Вдруг видит, что в комнату входит, еле ступая, какой-то маленький мальчик и говорит:

– Дедушка, что это ты так быстро шел? Я бежал изо всех сил, а догнать тебя не мог!

Ли посмотрел на него. Судя по росту и сложению, ему можно было дать лет семь-восемь. Испугался Ли… Только что он хотел его расспросить, как заметил, что мальчик то скрывается из глаз, то вновь появляется и, вообще, виден в каком-то тумане, неясной мгле, словно кажется темному сознанию. Пока Ли то так, то сяк его рассматривал и к нему приступал, мальчик уселся на табурет. Ли столкнул его. Ребенок упал беззвучно.

– Дедушка, зачем ты так делаешь? – сказал он и в мгновение ока был снова на табурете.

Ли испугался и бросился вместе с женой вон.

– Папочка, мамочка, – плакал и кричал им вослед ребенок, но Ли вбежал в комнату наложницы и сейчас же крепко запер дверь.

Обернулся, смотрит – а ребенок уже у его колен.

– Что ты тут делаешь? – кричал Ли вне себя от удивления.

– Я из Сучжоу, – отвечал ребенок. – Моя фамилия Чжань. Когда мне было шесть лет, я потерял отца, а дядина жена меня не хотела взять и прогнала меня жить у деда по матери. Как-то раз я играл у ворот. Пришел злой хэшан, околдовал и убил меня под тутовым деревом. Потом стал мной помыкать, как тигр духом⁹⁵. Обида моя была заперта в родниках могилы; сам я не мог высвободиться и превратиться в живого, но вот, к моему счастью, благодаря тебе, дедушка, начисто смыта несправедливость, и я хочу стать твоим сыном.

– Человек и мертвый дух, – сказал ему в ответ Ли, – идут разными путями. Разве могут они жить друг с другом?

– Дай мне, – продолжал настаивать мальчик, – малюсенькую комнатку, хоть с ящик величиной, поставь мне туда кроватку, постели постельку и вливай мне по чашечке в день холодной жидкой каши с соусом, а об остальном уж не заботься.

Ли согласился, чем привел мальчика в восторг. И вот он лег один спать в своей комнатке, а утром то входил к родителям, то выходил из их комнат, совершенно так, как все другие.

Затем он услыхал, как наложница горевала об умершем сыне, и спросил, сколько дней прошло с тех пор, как умер Чжур. Она ответила ему, что уже восьмой день.

– На дворе лютая стужа, – сказал мальчик. – Труп, должно быть, не гниет. Попробуем разрыть могилу. Откроем гроб и посмотрим: если он еще не начал тлеть, то мальчик должен ожить.

Ли с радостью пошел с мальчиком к могиле. Отрыли яму и стали внимательно рассматривать мертвеца. Покровы тела были совершенно как у живого. Ли предался глубоко горестному раздумью… Потом оглянулся – нет мальчика! Удивленный этим внезапным исчезновением, Ли взял труп сына и принес домой. Только что он положил его на кровать, как у мертвеца зашевелились веки, и он открыл глаза. Немного спустя он потребовал кипятку. Выпив воды, он вспотел, а вспотев, встал. Все страшно обрадовались, видя, что Чжур снова жив. К тому же он стал теперь гораздо смышленее, толковее и проворнее, чем прежде.

Однако ночью он опять лежал вытянувшись и без малейшего дыхания. Вокруг него стояли и смотрели: он был темен и суров, словно мертвец. Думая, что он опять умер, дались диву. Однако как только стало светать, он проснулся, как будто от какого-то сна. К нему подошли и стали расспрашивать.

– Когда я был при колдуне-хэшане, – рассказывал он, – я был не один; со мной вместе был еще мальчик, по имени Гэцзы. Вчера он тоже побежал за папой; но не мог за ним поспеть, и мне пришлось с ним проститься. Он теперь на том свете усыновлен крупным чиновником Цзяном, и живется ему богато и весело. Вчера ночью он по этому случаю позвал меня пойти с ним поиграть и на прощание подарил мне лошадку с белой мордой. С ней я и вернулся.

Мать воспользовалась случаем, чтобы спросить, не видел ли он на том свете Чжура⁹⁶.

– Чжур ваш, – отвечал он, – там уже переродился. Ему, знаете ли, с папой не было дано судьбой быть сыном и отцом. Он ведь был всего-навсего нанкинский Янь Цзыфан, пришедший потребовать свой долг в сто десять дяо, оставшийся без выплаты!..

Надо сказать, что в свое время Ли торговал в Нанкине и задолжал Яню за товар. Выплатить стоимость этого товара он так и не успел, ибо Янь умер. Однако об этом решительно никто не знал, и Ли, услыхав, что говорил мальчик, сильно подивился.

Мать спросила его, не видел ли он своей сестрицы Хой.

– Не знаю ее, – отвечал он. – Схожу еще раз, наведу справки.

Дня через два он рассказывал матери:

– Сестрица Хой на том свете живет прекрасно. Она вышла замуж за младшего сына чуцзянского князя. Жемчугом и бирюзой полны ее нарядные волосы. Выйдет за двери – сейчас же десятки и сотни слуг ее свиты кричат впереди и откликаются сзади⁹⁷.

– Почему же она ни разу не придет проведать нас? – спрашивала мать.

– Раз человек умер, – говорил ей в ответ сын, – у него вообще с родными по крови не остается никаких связей. Однако если с ней немного поговорить о том, что было в ее прежней жизни, то она словно проясняется и начинает вспоминать и задумываться. Вчера я просил Цзяна ввести меня к ней. Когда я вошел, она велела мне сесть на коралловый диван. Я стал с ней говорить о том, как отец и мать о ней помнят и думают, но она слушала меня, словно во сне.

– Когда ты, сестрица, была жива, – говорил я ей, – ты любила вышивать цветами-супругами⁹⁸, и как-то раз ты ножницами порезала себе под ногтем, так что кровь залила весь шелк. И тогда ты вышила тучи в красной воде. Эта вышивка до сих пор еще висит у мамы на стене перед кроватью. Она смотрит на нее и думает о тебе, – ты так и не выходишь у нее из сердца. Ты забыла об этом, сестрица? – Когда я ей это рассказал, она вдруг затосковала и была тронута до глубины души.

– Надо сейчас же заявить мужу, – сказала она, – что я иду проведать маму.

Мать спросила, когда же она придет, но мальчик не знал, но вот однажды он зовет ее и кричит:

– Сестрица идет!.. Близко уже! При ней целая свита слуг. Надо приготовить вина и напитков, да побольше!

Через несколько минут он уже кричал, вбежав в комнату матери:

– Сестрица прибыла!

Взял диван, перенес в гостиную и сказал:

– Сестрица, посиди, отдохни пока!

Был чуть слышен плач, но никого не было видно. Мальчик распоряжался, чтобы в честь гостьи пожгли бумагу⁹⁹, потчевал вином слуг за воротами. Затем он вернулся и сказал:

– Пусть твоя свита пока уйдет!

Дочь спросила, цело ли еще зеленое шелковое одеяло, которым она раньше покрывалась: там еще была дырочка, величиной с горошину, прожженная свечой. Мать сказала, что оно еще цело, сейчас же открыла сундук и вынула.

Затем мальчик обратился к матери.

– Сестрица, – сказал он, – велит мне постлать ей в ее прежней комнате. Она утомилась и хочет лечь. А завтра она снова будет с тобой говорить, мама!

Дочь соседей Чжао была раньше подругой Хой: они вместе работали над вышиванием. И вот, как раз в эту ночь, она видит во сне, что Хой является к ней в головном уборе высокопоставленной дамы и в пурпурной шали, смотрит на нее, говорит и смеется, как живая.

– Я теперь уже существо иного мира, – сказала она ей при прощании. – Отец и мать видят меня теперь так же, как видят отсюда Желтую реку или гору Тай¹⁰⁰. Я хочу воспользоваться тобой, милая сестрица, чтобы в твоем образе говорить с моими родными. Ты не пугайся и не бойся!

И вот утром, только что дочь Чжао заговорила с матерью, как вдруг ударилась об пол и в обмороке замерла. Очнулась она только через некоторое время.

– Я – ваша маленькая Хой, – говорила она. – Сколько уж лет прошло с тех пор, как я рассталась с вами. Смотрите, у вас уже появились белые волосы!

– Дитя мое, – вскричала в испуге мать, – ты больна, ты с ума сошла.

Девушка откланялась и сейчас же вышла. Мать, поняв, что тут что-то неладно, бросилась за ней и прошла прямо к Ли. Ее девочка сидела там, обняв старуху Ли, и горько плакала. Ошеломленная, Чжао не понимала, что все это значит.

– Я вчера пришла к вам, – говорила девушка, – сильно усталой и ни слова не успела вам сказать. Какая я скверная дочь! Среди пути я покинула ваш милый дом и умерла во цвете сил, заставив вас горевать и думать обо мне с тоской. Можно ли, скажите, чем-либо выкупить такое злодейство?

Старуха Чжао теперь поняла и заплакала.

Ли расспрашивала дочь:

– Я слышала, что ты теперь такая знатная дама! Как это отрадно материнскому сердцу! Однако раз ты поселилась в княжеском доме, как тебе удалось прийти сюда?

– Мой супруг, – отвечала ей дочь, – со мною очень нежен. Свекор и свекровь тоже любят и балуют меня. Ни ревности, ни злобы я не вижу ни в ком.

Хой при жизни, бывало, любила подпирать лицо рукой. И теперь, говоря с матерью, девочка делала то же самое. И вообще все манеры остались прежние, и душа ее проявлялась совершенно так же, как при жизни.

Во время этого разговора вдруг вбежал Чжур.

– Сестрица, за тобой пришли, – кричал он. Девочка вскочила, поклонилась матери, заплакала и сказала:

– Прощайте, я ухожу!

С этими словами она снова упала в обморок и только потом очнулась.

Через несколько месяцев Ли сильно занемог. Лечили его, ни одно снадобье не действовало.

– Не сегодня-завтра преставится, – говорил мальчик. – Боюсь, ничто не спасет его. Смотрите, вон два черта сидят около его постели. У одного в руках железная палка, а другой уже тянет за пеньковую веревку длиной футов в пять. Я с утра до ночи умоляю их уйти, но бесплодно.

Мать заплакала. Затем стала приготовлять одежду и покрывало.

Когда уже стемнело, мальчик вдруг ворвался в комнату с криком:

– Эй вы, посторонние женщины, убирайтесь отсюда! Муж моей сестры идет навестить дедушку!

И вдруг забил в ладоши и захохотал.

– В чем дело? – спрашивала мать.

– Мне смешно на этих двух чертей. Когда они услыхали, что зять придет, то оба поползли и спрятались под кровать, словно черепахи.

Через минуту он, обращаясь к кому-то в пространство, приветствовал и спрашивал зятя о здоровье. А потом опять захлопал в ладоши.

– Смотрите, оба беса-то! Умолял их уйти, так они не уходили. А теперь – как хорошо – ушли за ворота!

Выпроводив бесов, мальчик вернулся и сказал:

– Зять уехал. Оба черта у него привязаны к седлу. Теперь папина болезнь пройдет, наверное! Ведь зять обещал, когда вернется к себе, доложить великому царю и просить папе с мамой по сто лет каждому.

Весь дом ликовал. Действительно, к ночи больному стало значительно легче, а через несколько дней он окончательно поправился.

Отец пригласил к сыну учителя. Юноша оказался очень понятливым и восемнадцати лет уже прошел на уездных экзаменах. Он, между прочим, умел рассказывать о том, что бывает на том свете. Если кто-нибудь в деревне хворал, он сейчас же указывал, где сидит бес или другая нечистая сила. Тогда жгли это место, и больному всегда становилось лучше.

Потом как-то его вдруг схватило. Кожа на теле потемнела, стала багровой.

– Мне мстят черти за то, что я их разоблачаю, – объяснил он.

После этого он уже больше не стал ничего говорить.