Текст книги "Биография Кришнамурти"

13. «Почему бы не начать с того, чтобы подмести свое крыльцо – ту часть улицы, которая есть ты»

В Дели Кришнаджи остановился у брата Сандживы Рао – сэра Б. Н. Рао, блестящего юриста и государственного чиновника, который по приглашению Джавахарлала Неру принимал участие в разработке индийской Конституции. Дели купался в ярком солнечном свете, понемногу пробуждаясь для проявлений свободы и широких возможностей, которые раскрывались во всех сферах жизни. Было созвано Учредительное собрание; юристы, политические теоретики и борцы за свободу собрались в Дели, чтобы написать Конституцию, сформулировав в ней все те идеалы, за которые они боролись. Участники Учредительного собрания страстно обсуждали целый ряд животрепещущих вопросов – секуляризм, равенство всех граждан перед законом, свобода слова, недопустимость ареста и содержания под стражей без веского основания. Но фоном для всех этих дискуссий было убийство Гандиджи и травматические события, связанные с разделением страны, ибо все это вскрывало склонность к насилию и центробежные силы, которые таились глубоко в индийской душе… Возникало опасение, что и впереди нас может ждать хаос, ужас и жестокость.

Из Мадраса приехал, чтобы быть рядом с Кришнаджи, Санджива Рао – замечательный педагог и давний соратник Анни Безант. Вместе с ним прибыла его жена, Падмабай, чрезвычайно талантливая преподавательница, одна из пионеров женского образования в штате Уттар Прадеш. В конце 1920-х годов я в течение непродолжительного времени училась в Варанаси, в школе, где была директором Падмабай. Преисполненная достоинства, заботливая, открытая, она щедро дарила свою нежность и внимание девочкам, которые отвечали ей такой же любовью. В 1920-е годы женское образование в Уттар Прадеше было делом исключительно тонким. Оно требовало большого ума и интеллектуальной честности: нужно было передать девочкам верные ценности, принимая во внимание все те ограничения, которые навязывала среда. В одном доме с сэром Б. Н. Рао жил его младший брат Шива Рао – постоянный представитель в Дели южноиндийского англоязычного ежедневного издания The Hindu. За прием и обустройство гостей в доме Б. Н. Рао отвечала Китти, жена Шивы, уроженка Австрии, прибывшая в Индию в 1920-е годы, чтобы в Варанаси обучать детей в школе, работающей по системе Монтессори.

По вечерам после ужина Кришнамурти слушал, как братья Рао обсуждают происходящие в Индии события, а также различные тонкости Конституции, которая как раз находилась в процессе разработки.

Кришнамурти приехал в Дели со своими беседами после многолетнего отсутствия. Люди помнили о легендарных юных годах этого человека, что пробуждало в них огромное любопытство и интерес. На его беседы и обсуждения приходили ученые, чиновники, дипломаты, преподаватели, санньясины… Они задавали ему вопросы о непростых реалиях Индии. Они находили в Кришнамурти безмолвного и сострадательного слушателя, они бросали ему вызов, указывая на то, что его учение никак не помогает побороть бедность и решить проблемы, связанные с кастовой системой и с положением неприкасаемых. В ответ Кришнаджи задавал встречный вопрос: понимают ли они сами, какова природа проблемы в целом?

В этом современном мудреце они надеялись встретить второго Вивекананду, но уходили с бесед озадаченные: они обнаруживали человека, обладающего потрясающей внутренней силой, но при этом не вписывающегося в стандартные рамки, сработанные под святых и санньясинов. Он отвечал на их вопросы, касающиеся бедности, заявляя, что потребности человека – в пище, крове и одежде – могут быть эффективно решены лишь тогда, когда потребности эти не будут использоваться ради достижения ряда самоисключающих психологических целей, но будут прорабатываться на их собственном уровне. Ощущая самодовольство вопрошающих, он распекал их: «Ум – это и есть вы сами. Он не может быть спокоен, когда сидит на вулкане». Опровергая любые верования, тайные доктрины и секретные практики, он говорил собравшимся: «Наше „я“ есть не некая постоянная сущность, но поток, текучая вода».

Большинство жителей Индии видели, как протекала борьба за свободу. Они убедились в том, какую силу несет в себе массовое движение, а поэтому чувствовали, что для построения новой Индии нужно то же самое: чтобы огромные количества людей включились в новую борьбу – борьбу за ценности. Кришнаджи сказал им: «Для того чтобы построить новую структуру, мне нужно сделаться архитектором, строителем и подсобным рабочим». Когда у него спрашивали, что может поделать один человек, он отвечал: «Вы мыслите в понятиях больших движений, больших поступков, больших обязательств, но вы не принимаете на себя ответственность. Почему бы не начать с того, чтобы подмести свое крыльцо – ту часть улицы, которая есть ты?»

Пытливый луч его интеллекта исследовал мышление и ум. «Нам кажется, что „я“ отлично от мысли, отлично от ума. Является ли „я“ мыслителем, который отделен от мысли? В таком случае мыслитель может проводить операции с мыслью. Является ли „я“ чем-то отдельным от его собственных качеств? Устраните мысль – и где теперь мыслитель?» После каждого предложения он делал паузу, словно бы для того, чтобы его слова могли поглубже проникнуть в сознание слушателя.

«Нам кажется, будто „я“ неизменно, потому что все другие мысли появляются и уходят. Если мыслитель неизменен, тогда он способен изменять, контролировать, преобразовывать свою мысль. Но не является ли „я“ результатом мысли? Ваш ум отделяет „я“ от мысли, потому что оно не терпит непостоянства. Мысль не может двигаться от известного к неизвестному. Все, что может сделать ум, – освободить себя от известного. Чтобы мы могли обнаружить, что лежит за пределами слов, слова должны прекратиться. Я могу использовать слова лишь для того, чтобы подойти к двери».

В декабре Кришнамурти пригласили в Дом Тин Мурти, официальную резиденцию премьер-министра. Я присутствовала на этой встрече. Джавахарлал Неру только что вернулся с Джайпурского конгресса и выглядел очень уставшим и подавленным. Он сказал Кришнаджи:

– Я в последнее время был очень занят… непонятно чем.

Он спросил у Кришнаджи, каким образом можно сдержать разобщающие силы, которые так быстро набирают силу. Кришнаджи сказал, что объединение может начаться только на индивидуальном уровне.

– Но это медленный процесс, а разобщенность распространяется очень быстро, – возразил Джавахарлал Неру. – Как обеспечить, чтобы силы разобщения не поглотили силы объединения?

– Это возможно, – ответил Кришнаджи.

Далее они обсудили, каким образом может восстановить себя индивидуум. Кришнаджи сказал:

– Понимание себя приходит только через взаимоотношения. Человек наблюдает свои взаимоотношения с людьми, идеями и вещами… с деревьями, с землей, с внешним и внутренним миром. Взаимоотношения – это зеркало, в котором раскрывается «я». Без самопознания нет основы для верного мышления и действия.

– С чего же начинать? – перебил Неру.

– Начинайте там, где вы есть, – ответил Кришнамурти. – Читайте каждое слово, каждую фразу, каждый абзац своего ума по мере того, как он действует посредством мысли.

Неру слушал внимательно, но по лицу было видно, что он очень утомлен. Он спросил:

– Что есть общего между всеми людьми?

– Стремление избежать боли и обрести счастье, – ответил Кришнамурти.

Затем Неру заговорил о том страхе, который побуждает людей к насилию. Он спросил у Кришнаджи, может ли действие, проистекающее от понимания, освободить человека от страха – от психологического страха, который служит мотивом для многих действий человека.

Кришнаджи сказал:

– Человек может освободиться от страха лишь тогда, когда он отчетливо ощущает движение страха внутри. Увидеть страх – значит погасить страх.

Было ощущение, что подлинное общение между Джавахарлалом Неру и Кришнаджи в тот раз так и не установилось, разве что в одном или двух эпизодах. Было видно, что премьер-министр очень заинтересован, но он слишком устал. Чтобы как-то взбодрить себя, он курил. Его ум вновь и вновь возвращался к проблеме объединения и подходов к самопознанию.

– Как человеку понять себя? – снова и снова спрашивал он, пытаясь нащупать ключ.

– Смотрите на то, что вне вас и внутри вас. Смотрите на свои мысли, – ответил Кришнаджи. – Кто есть мыслитель? И отделены ли мысли от мыслителя?

Он говорил о необходимости глубокой революции сознания, о том, насколько важно, чтобы в людях созрела способность ощущать глобальные процессы, без чего человечество просто не выживет. Это были пророческие слова; они стали особенно актуальны в раздробленном и исполненном насилия мире 1980-х годов.

По дороге домой после встречи с премьер-министром Кришнаджи был встревожен и печален. Он заметил, что Неру обладает очень тонким, чувствительным умом. Такой ум не находит применения в политике. Политика для него губительна. Позже, за ужином, Кришнаджи обсуждал проблему разобщенности Индии с братьями Рао.

– Общество постоянно пребывает в процессе разобщения. Какова же тогда роль реформатора в обществе? Не способствует ли он разобщению? Реформатора заботят внешние эффекты, он занят их перестановкой. Лишь революционер обращается к самым корням, к тем причинам, от которых зависит конечный результат.

Тут Кришнаджи задал себе вопрос. Он спросил, был ли Гандиджи революционером или реформатором.

– Гандиджи обладал видением революционера. У него была способность мыслить масштабно. Это не мышление реформатора, – сказал сэр Б. Н. Рао.

– Он был революционером на уровне замыслов, но, что касается осуществления, тут его видение радикально сузилось. Увязнув в политике, Гандиджи был вынужден идти на компромиссы, в результате чего его революционная сущность ушла на задний план и проявился реформатор, – задумчиво проговорил Кришнаджи.

Затем он спросил у сэра Б. Н. Рао, есть ли в Индии лидеры, которые способны действовать, принося реальные результаты.

– Лидеры в Индии выглядят бессильными. Последствия сбивают их с ног. В этом стремительном процессе разобщения присутствует как отчаяние, так и надежда. Индия сейчас оказалась на распутье. Либо она будет полностью сокрушена и прекратит играть сколько-нибудь важную роль в мире, либо же, благодаря самому факту прикосновения к глубинам разобщения, индивидуум пробудится для осознания собственной ответственности и откажется плыть по течению. И тогда родится новое общество, в корне отличающееся от всего, что мы видели до сих пор, – Кришнаджи резюмировал, что ему необычайно интересно увидеть, что будет.

Он снова заговорил о своей встрече с Джавахарлалом Неру. Его очень тронуло то, насколько тонким умом обладает премьер-министр, и в то же время ему было грустно оттого, что такой чувствительный ум увяз в политике. Кришнаджи сказал:

– Политика старит ум. Она разрушительно действует на ум, не дает ему расцвести.

Для знакомства с Кришнаджи приехала Анандамайи Ма, самая известная из живших в то время обожествленных «Матерей» (женщин которые при жизни вышли за пределы «я» и стали олицетворением Шакти – первозданной Матери, самой Энергии), имевшая очень большое число последователей в Северной Индии. Они встретились в саду, поскольку Ма никогда не входила в семейные дома. Она не говорила по-английски, поэтому общаться пришлось через переводчика. Это была сияющая и улыбчивая женщина. Она сказала, что видела фотографию Кришнаджи и знает о его величии. Ма спросила у Кришнаджи:

– Почему вы отрицаете всех гуру? Ведь вы и сами – гуру всех гуру! (Так сформулировал ее вопрос переводчик).

– Люди используют гуру, как костыли, – ответил он.

– Люди тысячами приходят послушать вас, – сказала она. – Это означает, что вы – гуру.

Он только нежно взял ее за руку и ничего не ответил.

Многие люди приходили, чтобы совершить простирание у стоп Кришнаджи и Анандамайи Ма. Анандамайи Ма спокойно принимала такое приветствие, но Кришнаджи был смущен. Как обычно, он не позволял людям простираться, но сам вскакивал на ноги и склонялся, чтобы прикоснуться к стопам человека, пришедшего за благословением.

Позже, когда Анандамайи Ма уехала, Кришнаджи говорил о ней с теплотой и любовью. Между ними состоялось подлинное общение, хотя значительная его часть проходила без слов. Вместе с тем его шокировали простирающиеся, истеричные женщины, сопровождавшие Ма.

В моих записях о том периоде есть упоминания о визите старого слепого санньясина, который говорил только на хинди. Санньясин спросил у Кришнаджи о свободе от оков тела и ума. Кто-то взялся переводить. Кришнаджи ответил со страстью и напором. Кажется, санньясин понял. Несмотря на то что во время публичных выступлений Кришнаджи критиковал тех, кто надел монашеское облачение, глубоко внутри он ощущал родство с такими людьми. Есть свидетельства о том, что в юности он сам серьезно задумывался о том, чтобы податься в санньясины. Глубоко осознав все грани такого шага, он этого не сделал, но у него сохранилась особая нежность к истинным санньясинам и буддийским монахам, и он никогда не отказывался от встречи с ними, как бы утомлен он ни был. Тем не менее Кришнаджи неизменно подвергал уничижительной критике их ритуалы, порядки и практики.

Однажды к Кришнаджи пришли две иранские принцессы. Они гостили в Индии и прослышали, что в городе находится великий религиозный учитель. Они спросили у Кришнаджи, умеет ли он предсказывать будущее. Кришнамурти посмотрел на них насмешливо и сказал, что он не астролог. Женщины были смущены, осознав, насколько ошибочно их предположение, что, будучи религиозным авторитетом, Кришнаджи должен быть заодно и прорицателем.

Образовалась небольшая дискуссионная группа. В Дели находился Ачьют Патвардхан, а также Шунанда, обладательница гибкого юного тела и отточенного, как бритва, интеллекта. Молодая и очень пылкая Шунанда пребывала в плену у собственных чувств. Атмосфера, окружавшая Кришнаджи, приводила ее в экстаз, необычайная красота этого человека воспламеняла в ней страсть, и после окончания дискуссий она еще долго сидела на полу с закрытыми глазами, положив одну ладонь на щеку. Через несколько минут, когда кто-нибудь спрашивал у нее, что происходит, она открывала свои огромные глаза и говорила: «Я погружена в переживание».

Дискуссии сочетали в себе точность и исследовательский дух: каждое движение, каждое жизненное действие попадало в свет пристального внимания и подвергалось исследованию. Временами процесс был болезненным, и телесный ум старался уклониться от противостояния. Мы обсуждали насилие, страх, гнев, ревность, зависть и смерть.

Во время одной вечерней дискуссии кто-то спросил у Кришнамурти: «Как человек может любить? Как можно быть настолько погруженным в это состояние, чтобы все действия и реакции были основаны на любви и полностью свободны от „я“?»

Кришнаджи ответил: «Можете ли вы познать любовь? Очевидно, то, что вы знаете, – не любовь. Любовь означает чувствительность и восприимчивость ко всему. Она означает добродетельность. Можно ли научиться добродетельности? Любая попытка стать добродетельным, любые усилия в этом направлении означают отрицание добродетели».

Один молодой чиновник сказал, что некоторые мистики утверждают, что если признать Бога как личность и наделить этого Бога определенными качествами и всеобъемлющей любовью, а затем всецело вверить свое «я» этим качествам, тогда «я» исчезает.

«Это подразумевает проекцию своего „я“ в виде неких предвзятых представлений о том, какими качествами должна обладать любовь, – сказал Кришнаджи. – Я утверждаю, что для того, чтобы познать это, вам нужно пребывать в состоянии не-знания. Но если вы желаете находиться в состоянии не-знания, это означает, что вы стремитесь к результату, который вы уже спроецировали, ибо все, что вы знаете, – это известное. Как вы можете перейти от известного к неизвестному? Все, что вы делаете, исходя из состояния известного, остается в поле известного. И что тогда происходит? – Все участники беседы были зачарованы ясностью и прозрачностью его высказываний. – Вы не ищете выход, потому что вы не знаете выхода. В тот самый момент, когда вы это по-настоящему осознали, – вы уже вышли, вы оказались в состоянии не-знания, обрели восприимчивость, готовность принять неизвестное».

А еще мы обсуждали природу восприятия, говорили о том, что через мысль невозможно выйти за рамки рутинного ума, ибо мысль является путами для ума. Кришнаджи спросил: «Можно ли обрести ум, совершенно пустой, свободный от любого потока движения нашего „я“? Может ли прекратиться любое движение вперед и назад? Не будет ли это означать растворение „я“?»

В этот миг в зале погас свет. В темноте атмосфера словно бы наэлектризовалась, умы обратились к тьме, ища в ней помощи на пути к пустоте и к ничто. Кришнаджи прервал свою речь. Он сказал, что подождет, пока не зажжется свет. «Во тьме ум гипнотизирует сам себя, воображает всевозможные состояния. Это опасно. Это иллюзия».

Именно такие вот маленькие эпизоды раскрывают целостность и безмерность ума, который отказывается идти на компромиссы или полагаться на какие-либо опоры.

К Кришнаджи регулярно заходил Ачьют Патвардхан, который как раз был в то время в Дели. Он приехал туда для общения с доктором Гьянчандом, известным экономистом из Университета Дели, исповедовавшим социалистические взгляды. Гьянчанд дискутировал с Ачьютом о том, какие принципы и структурные рамки необходимо заложить в Конституцию для обеспечения равенства людей перед законом. Он настаивал, что критерием для выдвижения лидеров должны быть интеллектуальные способности индивидуума. Ачьют спросил у Кришнаджи, верный ли это подход. Для Ачьюта социализм означал отсутствие иерархий на любом уровне. Между тем марксизм упускает это из виду, поскольку слишком сосредоточивается на ненависти и горечи. Кришнаджи спросил: «Возможен ли такой подход, который полностью игнорирует различия в интеллектуальном потенциале и способностях разных людей?»

«Социализм, – сказал Ачьют, – не может уделять внимание только экономическим потребностям людей. Экономическая борьба неизбежно создает различия в способностях, если только в основе не лежит равенство духа».

Кто-то вспомнил историю о том, как Кришна сумел внушить горбатой женщине чувство собственного достоинства. «Как можно было осуществить такой психологический подъем? Возможно ли преобразование самого корня ума без предварительного рассмотрения различий в его способностях?»

Кришнаджи спросил: «Разве проблема не в том, что человеку надлежит отказаться принимать лидера? Только это может внести равенство в социальные и экономические взаимоотношения. Оказавшись перед лицом собственной ответственности, человек неизбежно задается вопросами. А при проработке вопросов нет ни высшего, ни низшего. Любая система, признающая, что различия в способностях являются основанием для определения того или иного статуса, неизбежно ведет к образованию иерархического общества, что чревато войной между классами».

Позже Кришнаджи спросил у меня: «Что наделяет человека достоинством? Самопознание – познание того, кто ты есть? Быть последователем – величайшее из проклятий».

14. «Под последними лучами солнца воды обрели цвет новорожденных цветов»

В 1949 году Кришнаджи довелось открыть для себя вкус Индии: великолепие ее рек, гор и деревень; ее убожество, бедность и тоску; пыль дорог, по которым век за веком ступали босые ноги мудрецов и искателей. Он проникался индийским умом, который жил абстракциями и наслаждался идеями. Он все более отчетливо осознавал те тени, которые отделяют идеал от действия.

Из Дели он поездом отправился в Варанаси. Его попутчиком в купе оказался мужчина, интересующийся вопросами, связанными со смертью и с физической реальностью. Он задавал Кришнаджи вопросы, связанные с тем, насколько реальна смерть и продолжаемся ли мы после нее. Когда поезд остановился на каком-то полустанке, произошло интересное событие.

«Поезд замер у платформы, – рассказывал потом Кришнаджи, – и мимо нашего окна как раз катилась повозка, запряженная лошадью. На повозке лежало тело мертвеца, завернутое в суровую холстину и привязанное к двум длинным шестам из свежесрезанного зеленого бамбука. Его везли из какой-то деревни к реке, чтобы кремировать на берегу. Телега тряслась на ухабистой дороге, и тело беспощадно швыряло из стороны в сторону. Под холстиной видно было, что хуже всего приходится голове. Помимо самого мертвеца, на телеге был только один пассажир – видимо, близкий родственник умершего, ибо глаза его были красными от слез. Над головой простиралось нежно-голубое весеннее небо, в дорожной пыли шумно играли дети. Должно быть, вид мертвеца был привычным делом для местных жителей, ибо все вокруг спокойно занимались своими делами. Даже мой попутчик, так интересующийся смертью, просто не заметил ни повозки, ни ее груза»[146]146
  J. Krishnamurti, Commentaries on Living (London: Victor Gollancz Ltd., 1977), 88.


[Закрыть].

Дом, где жил Кришнаджи в Раджгате, в Варанаси – сиятельном городе паломников, – был выстроен на месте древнего Каши, на возвышении неподалеку от сангама, места, где сливаются реки Ганга и Варуна. Именно в этом месте, на самом священном участке своего путешествия к морю, река делает крутой поворот и направляет воды на север, в направлении собственного истока. Именно здесь, возле древнего священного места, где стоял храм Ади Кешава, по всей вероятности, ступил на берег Будда, пересекший на пароме священную реку, после того как он обрел просветление в Бодхгае. Именно по этой древней дороге паломников Будда прошел в Олений парк в Сарнатхе, чтобы произнести свою первую проповедь. Река Варуна разделила местность пополам: с одной стороны город Варанаси, а с другой стороны деревенские земли.

Век за веком мудрецы этой страны приходили на берег Ганги в Каши и оставляли семя своего учения дремать в здешней почве. Будда, Капила Муни, Ади Шанкара – эти великие учители сидели в тени древних узловатых деревьев, на гатах или просто у берега. Целые деревни получали названия, так или иначе связанные с их присутствием.

Этот город знаменит ученостью и поиском, скептицизмом и сомнением, ярким сиянием диалектического ума – и именно в Каши прибыл Ади Шанкара, чтобы утвердить превосходство своего учения. Век за веком по городу прокатывались низвергатели традиционных верований, разрушая храмы и святилища, но ученые и жрецы беззаветно берегли семя сомнения и исследования, а также суть великих учений, которые не ограничивались ни стенами храма, ни переплетом отдельной книги. Организуясь в тайные сообщества, они хранили и лелеяли жизнь в ростках вечной мудрости. На берегах этой реки зрел и развивался диалог и вдумчивое исследование «внутренних» уровней природы и ума.

На священных берегах Ганги растут манго и мелия, пробковое дерево и священный фикус. Развалины храмов и ашрамов порастают пышной травой и диким плющом. Каждое утро перед рассветом Кришнаджи стоял в сумраке на веранде своего дома и наблюдал, как разгорается пламя восходящего солнца, творя мир заново. Мимо проплывала лодочка с не спущенными парусами. Воды реки несли распухшие трупы людей и животных, поверх которых сидели стервятники. Все пребывало в неспешном движении – безмятежность. Время муссонных потоков, неистовых и разрушительных, прошло, и эти воды были подобны беднякам, живущим на их берегах, – преисполненные достоинства, независимо от того, какое бремя им приходится нести.

В то время в Варанаси находились также Ачьют и Рао Сахиб Патвардхан, Морис Фридман, Санджива Рао, Нандини и я вместе с моей десятилетней дочерью Радхикой. Каждый вечер мы с Кришнаджи отправлялись на прогулку по дороге пилигримов. Белые цветы пробкового дерева, окаймлявшие дорогу к речному берегу, источали аромат, их прекрасные белоснежные лепестки устилали наш путь. Небо щедро омывало землю дождями, река вышла из берегов, и шаткий мост из бамбука и глины, вырастающий тут в засушливые месяцы, еще возведен не был. Приходилось пересекать реку на пароме, которым ловко правил местный лодочник. В Каши отчетливо ощущался никогда не меняющийся ритм человеческой жизни. Дух древности пропитал эту землю и ее жителей. Нескончаемое прошлое отражалось во всем – в гибком темнокожем лодочнике, бороздящем воды, в женщинах, несущих на головах кувшины с водой, в рыбаках, тянущих сети…

Однажды вечером на берегу мы ждали парома вместе с дюжиной детишек и пастухами с козами. Проворным и естественным жестом подхватив на руки одного козленка, Кришнаджи ловко и уверенно прыгнул на борт лодки. Дети рассмеялись, глядя, как козленок, виляя хвостиком, мостится около незнакомца. Мы пересекли реку, и блеющий козленок вернулся к матери.

Заметив камень на тропе, Кришнаджи неизменно убирал его в сторону, чтобы он не поранил босую ногу селянина. Он был очень внимателен: прислушивался к голосу реки, наблюдал за проходившими мимо людьми, за водами, за деревьями, птицами, непрестанно лающими деревенскими псами. Он был тих, и мы тоже утихали рядом с ним.

Во время одной из прогулок он сказал:

– Человек есть лишь потому, что состоит во взаимоотношениях; без взаимоотношений человека нет. Чтобы понять свою жизнь, нужно понять себя в действии, во взаимоотношениях с людьми, с собственностью, с идеями.

Он повернулся и указал на протекающую мимо реку и на старый священный фикус на берегу.

– Большинство людей не осознают, как складываются наши взаимоотношения с природой. Видя дерево, мы воспринимаем его прагматически: как укрыться в его тени, как использовать древесину. Подобным же образом мы относимся к земле и ее плодам. Мы не любим землю, только пользуемся. Если бы мы любили землю, то бережливее относились бы ко всему, что на ней есть. Мы утратили нежность, утратили чувствительность. Лишь восстановив эти качества, мы сможем понять, что такое взаимоотношения. Эта чувствительность выражается не в том, чтобы повесить несколько картинок или украсить волосы цветочками. Она приходит лишь тогда, когда мы отказываемся от прагматического отношения. И тогда мы перестаем делить землю. Перестаем называть ее «твоей» или «моей».

* * *

Кришнаджи проводил публичные беседы в Каммаче, в сердце города. Как и во время всех других его бесед, присутствовали преимущественно буддийские монахи, санньясины, члены Теософского общества, относившиеся к Кришнаджи как к Мировому Учителю, туристы, педагоги и много молодых людей, явившихся просто из любопытства. Выдающиеся пандиты из Варанаси, всецело погруженные в традицию овладения знаниями, грамматисты и логики, тантрики и верующие разных направлений – все они прибыли, чтобы послушать этого учителя, отвергающего любые системы и всех гуру. Некоторые из них встречались с ним наедине. Дискуссий было мало из-за языкового барьера, однако Рао и Ачьют взяли на себя роль переводчиков.

Кришнаджи проводил множество дискуссий с членами траста «Долина Риши», работавшими в школах в Варанаси. Мы обсуждали роль авторитета и страха в образовании. Кришнаджи выразил неудовлетворенность подходом к управлению учебными заведениями и качеством учителей в Раджгате. Никто толком не понимал, что нужно делать. Пандит Икбал Нарайн Гурту, очень уважаемый гражданин Варанаси, который в течение многих лет был некоторым образом связан с работой миссис Безант, а затем и со школами Кришнамурти, очень боялся любых перемен. Он упрямо и безапелляционно твердил, что любые радикальные перемены принесут беду. Уттар-Прадеш – старомодный штат, опирающийся на традиции. Возможны лишь постепенные перемены. Но слово «постепенно» отсутствовало в языке Кришнаджи. Действие должно быть немедленным и основываться на видении факта – того, что есть. Таким образом, то были долгие и непростые дискуссии.

Траст «Долина Риши» претерпел революционные изменения. Его члены, ощущая озабоченность Кришнаджи по поводу состояния дел, подали в отставку, и была выбрана новая группа членов.

В 1948 году траст «Долина Риши» охватывал два независимых учреждения. Первым была детская школа в Раджгате, объединявшая школу для мальчиков и женский колледж в Каммаче, которые располагались на землях, принадлежащих Теософскому обществу. Второй образовательный комплекс располагался далеко на юге, в долине Риши в Андхра-Прадеше, где находилась школа-интернат для учеников обоих полов, директором которой был Субба Рао. Субба Рао – очень увлеченный человек, умеющий вызвать в учениках любовь и преданность – организовал свою школу со спартанской простотой. Из-за многолетнего отсутствия Кришнаджи и из-за того, что у руководства не было четко поставленных задач, качество образования в обоих учреждениях – и в долине Риши, и в Раджгате – неуклонно шло на спад. Учителя там работали посредственные. Зависимость от государственных грантов не позволяла проявлять гибкость и проводить какие бы то ни было преобразования. Управляющие круги закрепились прочно и были намерены проследить, чтобы существующее положение дел сохранялось.

По возвращении из Варанаси в Бомбей в марте Кришнаджи остановился в моей резиденции «Химмат Нивас» на Донгерси-роуд. Это была хаотичной планировки квартира с просторными комнатами и высокими потолками. Всем этим пространствам было свойственно некое особое достоинство, и Кришнаджи наполнил их своей энергией. Умиротворение сохранялось там даже тогда, когда он отсутствовал.

К Кришнаджи приходило много посетителей. Среди них был Морарджи Десай, работавший на тот момент министром финансов Бомбея – штата, который на то время включал в себя территории нынешних Гуджарата и Махараштры. Он завел с Кришнаджи беседу о священных книгах Индии. Ощутив в Морарджибхае [147]147
  «Бхай» на языке гуджарати означает «брат». Этот суффикс прибавляют к имени старшего человека в знак уважения. В Западной Индии мужчин и женщин редко называют по имени. В Гуджарате к имени мужчины присоединяют суффикс «бхай», а к имени женщины – суффикс «бехен», что означает «сестра». Эти суффиксы являются эквивалентами северо-индийского «джи».


[Закрыть] некоторое самодовольство и чувство «духовного превосходства», Кришнаджи заявил, что не читал «Бхагавадгиту» и вообще не видит пользы в священных книгах. Морарджибхай пришел в ужас и позднее сказал мне, что был о Кришнамурти лучшего мнения.

Кришнаджи пришел к твердому убеждению, что существующая ситуация в трасте «Долина Риши» и в школах в Раджгате не должна оставаться без изменений. На собрании 8 февраля 1949 года Кришнаджи сказал: «Школа, построенная на разногласиях, не может способствовать творчеству. Очень важно, чтобы среди работников существовало единодушие. Школу надлежит воспринимать как органичную целостность. Необходимо согласие относительно того, каким образом поддерживать жизнеспособность ее ядра. Если ядро мертво, то мертво все заведение. Если бы работники относились к своему делу с подлинным интересом, Раджгат не пребывал бы в таком состоянии, как сейчас».

Именно на этом собрании было решено направить для работы в Раджгат Рао Сахиба Патвардхана. Он поехал туда несколько месяцев спустя. Ситуация требовала радикального искоренения некоторых устоявшихся структур – ментальных и физических. Раджгату нужен был самый настоящий взрыв. Но Рао Сахиб повел себя неуверенно. Либо он был не готов к тому, чтобы с надлежащей страстью взяться за поиск и решение проблем, нацелив в ситуацию однонаправленную энергию, которой та требовала, либо же он просто не знал, с какой стороны подойти к проблеме. Его ум, привязанный к четким структурам, искал альтернативы. У него не было ощущения, что в результате демонтажа существующей ситуации автоматически возникнет новая. В Раджгате требовалась взрывная энергия, страсть к переменам, четкое видение целей, способность отделять зерна от плевел. Рао Сахиб сразу подружился с сотрудниками, он был добр и дружелюбен, все его полюбили. Икбал Нарайн Гурту, властный руководитель Раджгата, сделался его близким другом. Вместе с тем что-то не позволяло ему предпринять решительные шаги, направленные на творческие преобразования, то ли какие-то личные жизненные установки, то ли его неспособность отказаться от своих идеалов и окунуться в неопределенность. К концу года Рао Сахиб вернулся в Пуну, а Раджгат так и остался образцом застоя, который, впрочем, был на протяжении столетий свойствен всему Варанаси.