Текст книги "Речи, которые изменили Россию"

Петр Александров
В защиту Веры Засулич

Выдающийся российский адвокат Петр Акимович Александров родился в 1838 году в семье священника и поначалу учился в семинарии. По окончании курса юридических наук в Санкт-Петербургском университете служил судебным следователем Царскосельского уезда, состоял товар ищем прокурора Санкт-Петербургского окружного суда, затем получил должность прокурора Псковского окружного суда. В 1876 году, будучи к тому времени товарищем обер-прокурора уголовного кассационного департамента Правительствующего сената, Петр Александров после конфликта с начальством вышел в отставку и вступил в сословие присяжных поверенных округа Санкт-Петербургской судебной палаты. Он выступал защитником на многих громких процессах, но европейскую известность принесла ему защита Веры Засулич. Петр Александров скончался от астмы 11 марта 1893 года.

История дела Веры Засулич была такова. 6 декабря 1876 года студенты и молодежь Петербурга провели антиправительственную демонстрацию у Казанского собора. 32 человека были арестованы и предстали перед судом Особого присутствия Правительствующего сената. Большинство из них отправили в ссылку, троих оправдали, пятерых приговорили к каторге. Среди последних был студент Боголюбов. 13 июля 1877 года дом предварительного заключения, где содержался Боголюбов, посетил градоначальник, генерал-адъютант Трепов. К моменту посещения тюрьмы он уже был раздражен и, проходя по внутреннему двору, встретился с осужденным Боголюбовым. Между ними произошел инцидент, суть которого ничтожна. Боголюбов не снял головного убора при приближении градоначальника, и Трепов, закричав: «Шапку долой!» – попытался сбить ее с головы Боголюбова. Тот отклонился назад, отчего шапка упала на землю. Заключенным, наблюдавшим из камер за происходящим, показалось, что градоначальник ударил их товарища, и они стали шуметь и бросать в Трепова все, что имелось в камерах, в том числе огрызки яблок и картофельные очистки. Трепов приказал высечь Боголюбова.

Нужно сказать, что к тому времени розги и прочие телесные наказания давно не использовались в России. И их применение, особенно по отношению к человеку развитому и образованному, было актом скорее унижения, нежели нанесения физической боли. Сама экзекуция была обставлена с нарочитой театральностью в назидание заключенным. Весть о ней моментально облетела всю Россию, пресса сообщала детали, в самом же доме предварительного заключения вспыхнул бунт.

А 24 января 1878 года в приемной петербургского градоначальника раздался выстрел. Трепов был тяжело ранен. Стреляла 28-летняя террористка Вера Ивановна Засулич, пришедшая в департамент под видом просительницы и под вымышленным именем. Стреляла она из английского револьвера «бульдог» – одного из лучших в то время, но убить Трепова почему-то не смогла и даже не сделала второго выстрела. На процессе Александров это мастерски использует. Веру Засулич схватили, и над ней состоялся суд. Этому делу не хотели придавать политической окраски и провели его как уголовное. А в уголовных делах вопрос о виновности подсудимого решался присяжными заседателями. Зная настроения в обществе, Петр Александров построил свою речь таким образом, чтобы представить обвиняемую жертвой режима, стремившейся привлечь внимание к произволу властей. Сама Засулич, выступая на суде, сказала: «Я решилась доказать, что нельзя быть уверенным в безнаказанности, так ругаясь над человеческой личностью. Страшно поднять руку на человека, но я находила, что должна это сделать».

Портрет Петра Александрова. Дата неизвестна. Автор неизвестен.

В ходе выступления Александрова в зале раздавались аплодисменты и крики «Браво!». Председательствовавший в суде Анатолий Федорович Кони был даже вынужден прервать защитника и обратиться к присутствующим со словами: «Поведение публики должно выражаться в уважении к суду. Суд не театр, одобрение или неодобрение здесь воспрещается. Если это повторится вновь, я вынужден буду очистить залу». 31 марта 1878 года Вера Засулич была оправдана присяжными заседателями. Кони так описывает это событие: «Тому, кто не был свидетелем, нельзя себе представить ни взрыва звуков, покрывших голос старшины присяжных, ни того движения, которое, как электрический толчок, пронеслось по всей зале. Крики несдержанной радости, истерические рыдания, отчаянные аплодисменты, топот ног, возгласы: «Браво! Ура! Молодцы! Вера! Верочка! Верочка!» – все слилось в один треск, и стон, и вопль. Многие крестились; в верхнем, более демократичном отделении для публики обнимались; даже в местах за судьями усерднейшим образом хлопали».

После вынесения оправдательного приговора публика носила Александрова по улице на руках. Речь его обошла не только всю русскую, но и мировую прессу. Этот процесс, пусть и ненадолго, сделал его триумфатором.

А каковы же были последствия оправдания Веры Засулич для России? Если называть вещи своими именами, то покушение на Трепова было банальным террористическим актом, и далеко не первым. Но теперь власти должны были понять, что либеральная, наиболее образованная часть общества стоит на позиции сочувствия террористам и склонна находить их действия справедливыми, поэтизировать их. Зачастую это сочувствие приводило и к действиям. Террористов укрывали и помогали им, в том числе и деньгами. А вот занимать государственную должность стало смертельно опасно.

После вынесения оправдательного приговора публика носила Александрова по улице на руках. Речь его обошла не только всю русскую, но и мировую прессу.

Террористы-одиночки и террористические организации, такие как группа «Свобода или смерть», созданная рядом членов народнической организации «Земля и воля», и исполнительный комитет «Народной воли», смело начали действовать и держали в страхе уже всю страну. В 1879 году в экстазе безнаказанности «Народная воля» выносит смертный приговор царю Александру II и принимается за приведение его в исполнение. Взлетает на воздух царский поезд, гремит взрыв в Зимнем дворце, десятками гибнут невинные люди, случайно оказавшиеся в местах предполагаемого появления самодержца, идет настоящая охота на первое лицо России. 1 марта 1881 года она закончилась: террористы Рысаков и Гриневицкий двумя бомбами атаковали царский экипаж, и император погиб. Убийцы не знали, что за несколько часов до своей гибели Александр II Освободитель подписал проект правительственного сообщения о созыве Особой комиссии для разработки Конституции. Взошедший на престол его сын Александр III, потрясенный смертью отца, публикацию сообщения, а тем более созыв комиссии, отменил.

Судебная речь адвоката П. А. Александрова в защиту Веры Засулич 31 марта 1878 года (в сокращении)

Господа присяжные заседатели!

Я выслушал благородную, сдержанную речь товарища прокурора, и со многим из того, что сказано им, я совершенно согласен; мы расходимся лишь в весьма немногом, но тем не менее задача моя после речи господина прокурора не оказалась облегченной. Не в фактах настоящего дела, не в сложности их лежит его трудность; дело это просто по своим обстоятельствам до того просто, что если ограничиться одним только событием 24 января, тогда почти и рассуждать не придется. Кто станет отрицать, что самоуправное убийство есть преступление; кто будет отрицать то, что утверждает подсудимая, что тяжело поднимать руку для самоуправной расправы?

Все это истины, против которых нельзя спорить, но дело в том, что событие 24 января не может быть рассматриваемо отдельно от другого случая: оно так связуется, так переплетается с фактом совершившегося в доме предварительного заключения 13 июля, что если непонятным будет смысл покушения, произведенного Верой Засулич на жизнь генерал-адъютанта Трепова, то его можно уяснить, только сопоставляя это покушение с теми мотивами, начало которым положено было происшествием в доме предварительного заключения.

Всякое должностное, начальствующее лицо представляется мне в виде двуликого Януса, поставленного в храме, на горе; одна сторона этого Януса обращена к закону, к начальству, к суду; она ими освещается и обсуждается; обсуждение здесь полное, веское, правдивое; другая сторона обращена к нам, простым смертным, стоящим в притворе храма, под горой. На эту сторону мы смотрим, и она бывает не всегда одинаково освещена для нас. Мы к ней подходим иногда только с простым фонарем, с грошовой свечкой, с тусклой лампой; многое для нас темно, многое наводит нас на такие суждения, которые не согласуются со взглядами начальства, суда на те же действия должностного лица. Но мы живем в этих, может быть, иногда и ошибочных понятиях, на основании их мы питаем те или другие чувства к должностному лицу, порицаем его или славословим его, любим или остаемся к нему равнодушны, радуемся, если находим распоряжения вполне справедливыми.

Чтобы вполне судить о мотиве наших поступков, надо знать, как эти мотивы отразились в наших понятиях. Таким образом, в моем суждении о событии 13 июля не будет обсуждения действий должностного лица, а только разъяснение того, как отразилось это событие на уме и убеждениях Веры Засулич.

Вы помните, что с семнадцати лет, по окончании образования в одном из московских пансионов, после того как она выдержала с отличием экзамен на звание домашней учительницы, Засулич вернулась в дом своей матери. Старуха-мать ее живет в Петербурге. В небольшой сравнительно промежуток времени семнадцатилетняя девушка имела случай познакомиться с Нечаевым. Кто такой был Нечаев, какие его замыслы, она не знала, да тогда еще и никто не знал его в России; он считался простым студентом, который играл некоторую роль в студенческих волнениях, не представлявших ничего политического.

По просьбе Нечаева Вера Засулич согласилась оказать ему некоторую, весьма обыкновенную услугу. Она раза три или четыре принимала от него письма и передавала их по адресу, ничего, конечно, не зная о содержании самих писем. Впоследствии оказалось, что Нечаев – государственный преступник, и ее совершенно случайные отношения к Нечаеву послужили основанием к привлечению ее в качестве подозреваемой в государственном преступлении по известному нечаевскому делу. Вы помните из рассказа Веры Засулич, что двух лет тюремного заключения стоило ей это подозрение. Год она просидела в Литовском замке и год в Петропавловской крепости. Это были восемнадцатый и девятнадцатый годы ее юности.

В эти годы зарождающихся симпатий Засулич действительно создала и закрепила в душе своей навеки одну симпатию – беззаветную любовь ко всякому, кто, подобно ей, принужден влачить несчастную жизнь подозреваемого в политическом преступлении. Политический арестант, кто бы он ни был, стал ей дорогим другом, товарищем юности, товарищем по воспитанию. Тюрьма была для нее альма-матер, которая закрепила эту дружбу, это товарищество. Два года кончились. Засулич отпустили, не найдя даже никакого основания предать ее суду. Засулич была еще молода—ей был всего двадцать первый год. Мать утешала ее, говорила: «Поправишься, Верочка, теперь все пройдет, все кончилось благополучно». Действительно, казалось, страдания излечатся, молодая жизнь одолеет и не останется следов тяжелых лет заключения.

Была весна; прошло десять дней, полных розовых мечтаний. Вдруг поздний звонок. Не друг ли запоздалый? Оказывается – не друг, но и не враг, а местный надзиратель. Объясняет он Засулич, что приказано ее отправить в пересыльную тюрьму. «Как в тюрьму? Вероятно, это недоразумение, я не привлечена к нечаевскому делу, не предана суду, обо мне дело прекращено судебною палатою и Правительствующим сенатом». – «Не могу знать, – отвечает надзиратель, – пожалуйте, я от начальства имею предписание взять вас».

В пересыльной тюрьме навещают ее мать, сестра; ей приносят конфеты, книжки; никто не воображает, чтобы она могла быть выслана. На пятый день задержания ей говорят: «Пожалуйте, вас сейчас отправляют в город Крестцы». – «Как отправляют?

Да у меня нет ничего для дороги. Подождите, по крайней мере дайте мне возможность дать знать родственникам. Я уверена, что тут какое-нибудь недоразумение.» – «Нельзя, – говорят, – не можем по закону, требуют вас немедленно отправить».

Засулич понимала, что надо покориться закону; не знала только, о каком законе тут речь. Поехала она в одном платье, в легком бурнусе; пока ехала по железной дороге, было сносно, потом поехала на почтовых, в кибитке, между двух жандармов. Был апрель месяц, стало в легком бурнусе невыносимо холодно: жандарм снял свою шинель и одел барышню. Привезли ее в Крестцы. В Крестцах сдали ее исправнику, исправник выдал квитанцию и говорит Засулич: «Идите, я вас не держу, вы не арестованы. Идите и по субботам являйтесь в полицейское управление, так как вы состоите у нас под надзором». Рассматривает Засулич свои ресурсы, с которыми ей приходится начать новую жизнь в неизвестном городе. У нее оказывается рубль денег, французская книжка да коробка шоколадных конфет.

Нашелся добрый человек, дьячок, который поместил ее в своем семействе. Найти занятие в Крестцах ей не представилось возможности, тем более что нельзя было скрыть, что она – высланная административным порядком. Я не буду затем повторять другие подробности, которые рассказала сама Вера Засулич. Из Крестцов ей пришлось ехать в Тверь, в Солигалич, в Харьков. Таким образом началась ее бродячая жизнь. У нее делали обыски, призывали для разных опросов, подвергали иногда задержкам не в виде арестов и наконец о ней совсем забыли.

Когда от нее перестали требовать, чтобы она еженедельно являлась к местным полицейским властям, тогда ей улыбнулась возможность контрабандой поехать в Петербург и затем с детьми своей сестры отправиться в Пензенскую губернию. Здесь она летом 1877 года прочитывает в первый раз в газете «Голос» известие о наказании Боголюбова.

«Засулич действительно создала и закрепила в душе своей навеки одну симпатию – беззаветную любовь ко всякому, кто, подобно ей, принужден влачить несчастную жизнь подозреваемого в политическом преступлении».

Человек, по своему рождению, воспитанию и образованию чуждый розги; человек, глубоко чувствующий и понимающий все ее позорное и унизительное значение; человек, который по своему образу мыслей, по своим убеждениям и чувствам не мог без сердечного содрогания видеть и слышать исполнение позорной экзекуции над другими, – этот человек сам должен был перенести на собственной коже всеподавляющее действие унизительного наказания. Какое, думала Засулич, мучительное истязание, какое презрительное поругание над всем, что составляет самое существенное достояние развитого человека, и не только развитого, но и всякого, кому не чуждо чувство чести и человеческого достоинства.

В беседах с друзьями и знакомыми, наедине, днем и ночью, среди занятий и без дела Засулич не могла оторваться от мысли о Боголюбове; и ниоткуда сочувственной помощи, ниоткуда удовлетворения души, взволнованной вопросами: кто вступится за опозоренного Боголюбова, кто вступится за судьбу других несчастных, находящихся в положении Боголюбова? Засулич ждала этого заступничества от печати, она ждала оттуда поднятия, возбуждения так волновавшего ее вопроса. Памятуя о пределах, молчала печать. Ждала Засулич помощи от силы общественного мнения. Из тиши кабинета, из интимного круга приятельских бесед не выползало общественное мнение. Она ждала, наконец, слова от правосудия. Правосудие. Но о нем ничего не было слышно.

И вдруг внезапная мысль, как молния, сверкнувшая в уме Засулич: «О, я сама! Затихло, замолкло все о Боголюбове, нужен крик, в моей груди достанет воздуха издать этот крик, я издам его и заставлю его услышать!». Иначе и быть не могло: эта мысль как нельзя более соответствовала тем потребностям, отвечала на те задачи, которые волновали ее.

Руководящим побуждением для Засулич обвинение ставит месть. Местью и сама Засулич объяснила свой поступок, но. одна «месть» была бы неверным мерилом для обсуждения внутренней стороны поступка Засулич. Месть обыкновенно руководит личными счетами с отмщаемым за себя или близких. Однако никаких личных интересов не только не было для Засулич в происшествии с Боголюбовым, но и сам Боголюбов не был ей близким, знакомым человеком.

«В первый раз является здесь женщина, для которой в преступлении не было личных интересов, личной мести, – женщина, которая со своим преступлением связала борьбу за идею, во имя того, кто был ей только собратом по несчастью всей ее молодой жизни».

«Когда я совершу преступление, – думала Засулич, – тогда замолкнувший вопрос о наказании Боголюбова восстанет; мое преступление вызовет гласный процесс, и Россия в лице своих представителей будет поставлена в необходимость произнести приговор не обо мне одной, а произнести его, по важности случая, в виду Европы, той Европы, которая до сих пор любит называть нас варварским государством, в котором атрибутом правительства служит кнут.»

Я не могу согласиться и с тем весьма остроумным предположением, что Засулич не стреляла в грудь и в голову генерал-адъютанта Трепова. потому только, что чувствовала некоторое смущение, и что только после того, как несколько оправилась, она нашла в себе достаточно силы, чтобы произвести выстрел. Я думаю, что она просто не заботилась о более опасном выстреле. Довольствуясь вполне тем, что достигнуто, Засулич сама бросила револьвер, прежде чем успели схватить ее, и, отойдя в сторону, без борьбы и сопротивления отдалась во власть набросившегося на нее майора Курнеева и осталась не задушенной им только благодаря помощи других окружающих. Ее песня была теперь спета, ее мысль исполнена, ее дело совершено.

Таким образом, отбрасывая покушение на убийство как не осуществившееся, следовало бы остановиться на действительно доказанном результате, соответствовавшем особому условному намерению – нанесению раны.

«Как бы мрачно ни смотреть на этот поступок, в самых мотивах его нельзя не видеть честного и благородного порыва».

И не торговаться с представителями общественной совести за то или другое уменьшение своей вины явилась она сегодня перед вами, господа присяжные заседатели. Она была и осталась беззаветною рабой той идеи, во имя которой подняла она кровавое оружие. Она пришла сложить перед нами все бремя наболевшей души, открыть скорбный лист своей жизни, честно и откровенно изложить все то, что она пережила, передумала, перечувствовала, что двинуло ее на преступление, чего ждала она от него.

Господа присяжные заседатели! Не в первый раз на этой скамье преступлений и тяжелых душевных страданий является перед судом общественной совести женщина по обвинению в кровавом преступлении. Были здесь женщины, смертью мстившие своим соблазнителям; были женщины, обагрявшие руки в крови изменивших им любимых людей или своих более счастливых соперниц. Эти женщины выходили отсюда оправданными. То был суд правый, отклик суда божественного, который взирает не на внешнюю только сторону деяний, но и на внутренний их смысл, на действительную преступность человека. Те женщины, совершая кровавую расправу, боролись и мстили за себя.

В первый раз является здесь женщина, для которой в преступлении не было личных интересов, личной мести, – женщина, которая со своим преступлением связала борьбу за идею, во имя того, кто был ей только собратом по несчастью всей ее молодой жизни. Если этот мотив проступка окажется менее тяжелым на весах общественной правды, если для блага общего, для торжества закона, для общественности нужно призвать кару законную, тогда – да совершится ваше карающее правосудие! Не задумывайтесь!

Не много страданий может прибавить ваш приговор для этой надломленной, разбитой жизни. Без упрека, без горькой жалобы, без обиды примет она от вас решение ваше и утешится тем, что, может быть, ее страдания, ее жертва предотвратили возможность повторения случая, вызвавшего ее поступок. Как бы мрачно ни смотреть на этот поступок, в самых мотивах его нельзя не видеть честного и благородного порыва.

Да, она может выйти отсюда осужденной, но она не выйдет опозоренною, и остается только пожелать, чтобы не повторялись причины, производящие подобные преступления, порождающие подобных преступников.

Процесс Веры Засулич. – СПб., 1906.

Судебные речи известных русских адвокатов. – М.: Госюриздат, 1958. – С. 23–42.

Александр III
Мы приняли бремя сие в страшный час

Александр III (Александр Александрович Романов) родился в 1845 году. Был женат на принцессе Дагмаре, дочери короля Дании Кристиана IX, и имел от нее шестерых детей, старший из которых занял после его смерти престол под именем Николая II. Провел контрреформы, упраздняющие многие нововведения его отца. Расширил полномочия полиции, местной и центральной власти. Присоединил к России Среднюю Азию и заключил союз с Францией. Умер в 1894 году в Крыму, в Ливадии. Похоронен в Санкт-Петербурге, в Петропавловском соборе.

Александр III получил корону благодаря нелепой случайности. Наследником престола считался его старший брат Николай, которого с самого рождения и готовили к принятию царской власти. Однажды во время игры со сверстниками Николай ушиб спину. Этому не придали значения, а через довольно короткое время Николай скончался от последствий полученной травмы – туберкулезного воспаления спинного мозга. Александра стали спешно «учить на царя». Его образованием занялись авторитетнейшие ученые того времени, но он сильно уступал способностями и прилежанием старшему брату. Александр III вскоре сделал предложение невесте своего покойного брата и получил согласие. Датчанка Мария-София-Фредерика-Дагмара перед венчанием была крещена в православие под именем Марии Федоровны.

Другое, столь же нелепое, сколь и трагическое событие привело его на трон раньше, чем все могли ожидать. Его отец Александр II погибает от руки террористов – членов организации «Народная воля». К этому моменту у наследника уже сложилось представление о положении вещей и выработался собственный взгляд на судьбу России. Нужно сказать, что еще при жизни отца он во многом был с ним не согласен. Теперь же у него была возможность воплотить в жизнь собственное видение, и первые же его слова в новом качестве ясно дали понять, какой будет новая политика. Либеральные министры тут же подали в отставку.

Александр вернул дворянам многие из утраченных прав, ограничил возможность людям низких сословий участвовать в судах в качестве присяжных заседателей. «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия» на территориях, где было объявлено «исключительное положение», позволяло принимать «чрезвычайные меры», а генерал-губернаторам и градоначальникам давались «особые полномочия». Они могли закрывать издания, учебные заведения и предприятия по своему усмотрению. Ссылки без суда, военные и закрытые суды – все эти чрезвычайные меры, к которым теперь имели право прибегать местные власти, стали фактически нормой. В 1882 году были введены «Временные правила печати», усиливавшие цензурный (а по сути – полицейский) надзор за газетами и журналами, который подавлял либеральную прессу в России.

Александр III за годы своего правления ограничил доступ к высшему образованию представителей низших сословий. В народе документ, содержавший это распоряжение царя, прозвали «циркуляром о кухаркиных детях». Автономия университетов была упразднена, а начальная школа была отдана под контроль церкви в лице Святейшего синода. Грамотность в стране стремительно падала. Услышав об этом, государь сказал: «И слава Богу!»

За годы его правления не случилось ни одной войны, все вопросы Александр решал дипломатическими путями, за что и получил прозвище Миротворец.

Портрет императора Александра III. Дата неизвестна. Авторы съемки Левицкий и сын.

Александр III параноидально боялся покушений и из-за этого жил в гатчинском дворце-крепости, выезжал неожиданно и спешно, никому заранее не сообщая времени выезда и маршрута, при этом путал следы воображаемых террористов, готовя к отправке четыре поезда, а отправляясь в путь на пятом, стоявшем на запасном пути. Именно с Александра III охрана первых лиц в России так до смешного избыточна и ритуализована.

Но жизнь его прервали не террористы, а еще одна, последняя на его жизненном пути нелепая случайность. Во время крушения царского поезда в 1888 году на головы царя, его жены и детей обрушилась крыша вагона. Александр – человек огромной физической силы – удерживал на себе металлическую конструкцию, пока его близкие не выбрались из опасного места. После этой аварии его стали мучить боли в пояснице – оказались пораженными почки. Невзирая на запреты врачей, Александр продолжал злоупотреблять алкоголем и, не дожив до 50 лет, скончался от нефрита.

Высочайший манифест императора Александра III при вступлении на престол 29 апреля 1881 года

Богу, в неисповедимых судьбах Его, благоугодно было завершить славное царствование возлюбленного родителя Нашего мученической кончиной, а на Нас возложить священный долг самодержавного правления. Повинуясь воле провидения и закону наследия государственного, Мы приняли бремя сие в страшный час всенародной скорби и ужаса перед лицом всевышнего Бога, веруя, что, предопределив Нам дело власти в столь тяжкое и многотрудное время, Он не оставит Нас Своею всесильною помощью. Веруем также, что горячие молитвы благочестивого народа, во всем свете известного любовью и преданностью своим государям, привлекут благословение Божие на Нас и на предлежащий Нам труд правления.

Грамотность в стране стремительно падала. Услышав об этом, государь сказал: «И слава Богу!»

В бозе почивший родитель Наш, приняв от Бога самодержавную власть на благо вверенного Ему народа, пребыл верен до смерти принятому Им обету и кровью запечатлел великое Свое служение. Не столько строгими велениями власти, сколько благостью ее и кротостью совершил Он величайшее дело Своего царствования – освобождение крепостных крестьян, успев привлечь к содействию в том и дворян-владельцев, всегда послушных гласу добра и чести; утвердил в царстве суд и подданных Своих, которых всех без различия сделал навсегда свободными, призвал к распоряжению делами местного управления и общественного хозяйства. Да будет память Его благословенна вовеки!

Низкое и злодейское убийство русского государя посреди верного народа, готового положить за Него жизнь свою, недостойными извергами из народа – есть дело страшное, позорное, неслыханное в России, и омрачило оно всю землю нашу скорбью и ужасом. Но посреди великой Нашей скорби глас Божий повелевает Нам стать бодро на дело правления в уповании на Божественный промысел, с верою в силу и истину самодержавной власти, которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений.

Да ободрятся же пораженные смущением и ужасом сердца верных Наших подданных, всех любящих Отечество и преданных из рода в род наследственной царской власти. Под сенью ее и в неразрывном с нею союзе земля наша переживала не раз великие смуты и приходила в силу и в славу посреди тяжких испытаний и бедствий с верою в Бога, устраивающего судьбы ее.

«Глас Божий повелевает Нам стать бодро на дело правления… с верою в силу и истину самодержавной власти, которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений».

Посвящая Себя великому Нашему служению, Мы призываем всех верных подданных Наших служить Нам и государству верой и правдой к искоренению гнусной крамолы, позорящей землю Русскую, к утверждению веры и нравственности, к доброму воспитанию детей, к истреблению неправды и хищения, к водворению порядка и правды в действии учреждений, дарованных России благодетелем ее, возлюбленным Нашим родителем.

Великий князь Александр Михайлович. Книга воспоминаний. – М.: Вече, 2008.

Государство Российское: власть и общество. С древнейших времен до наших дней: сб. документов / Под ред. Ю. С. Кукушкина. – М.: Изд-во Московского университета, 1996.