Текст книги "Морской Ястреб. Одураченный Фортуной. Венецианская маска (сборник)"

– Действительно, что? Во имя Аллаха, отвечай! – потребовал паша.

Корсар опустил арбалет. Он вновь овладел собой:

– Я везу в ней ценный груз и не потерплю, чтобы его изрешетили стрелами по капризу какого-то мальчишки.

– Ценный груз? – хрипло повторил Асад. – Воистину, он должен дорого стоить, раз ты ценишь его выше жизни моего сына. Дай-ка нам взглянуть на этот ценный груз. – И громко приказал собравшимся на шкафуте: – Откройте корзину!

Сакр-аль-Бар одним прыжком подскочил к паше и коснулся его руки.

– Остановись, господин мой, – с угрозой попросил корсар. – Вспомни, ведь это моя корзина. То, что в ней находится, принадлежит мне, и никто не имеет права…

– Ты смеешь говорить о правах мне, твоему повелителю? – В голосе паши клокотало бешенство. – Откройте корзину, говорю я!

На шкафуте бросились исполнять приказ Асада. Веревки были перерезаны, и передняя стенка корзины упала вниз. Все, кто стоял рядом, ахнули от изумления. Ожидая неизбежного, Сакр-аль-Бар окаменел.

– Ну что? Что вы там нашли? – повелительно спросил Асад.

Матросы молча повернули корзину, и взглядам собравшихся на юте предстала Розамунда Годолфин. Сакр-аль-Бар, выйдя из оцепенения и не думая ни о чем и ни о ком, кроме Розамунды, бросился вниз по трапу, помог ей выбраться из корзины и, оттолкнув стоявших рядом матросов, встал рядом.

Некоторое время Асад стоял, онемев от изумления и не веря своим глазам. Когда он собрался с мыслями и окончательно понял, что Сакр-аль-Бар, которому он доверял, как самому себе, обманул его, то гнев, ненадолго уступивший место удивлению, пробудился в нем с новой силой. Асад ворчал на Фензиле, отмахивался от Марзака, когда те советовали ему не слишком доверять своему любимцу. Если иногда он и был готов поддаться их уговорам, то рано или поздно все равно приходил к заключению, что ими движет ненависть к Сакр-аль-Бару. И вот теперь он убедился, что они не ошибались, тогда как ему – жалкому, слепому простаку – только сообразительность Марзака помогла прозреть и увидеть все в истинном свете.

В сопровождении Марзака, Бискайна и троих офицеров паша медленно спустился с юта и направился к шкафуту. Там он остановился, и его темные старческие глаза вспыхнули под нависшими бровями.

– Так вот каков твой ценный груз, – гневно сказал он. – Лживый пес! Почему ты обманул меня?

– Она – моя жена, – дерзко ответил Сакр-аль-Бар, – и я вправе брать ее с собой куда угодно.

Корсар попросил Розамунду закрыть лицо покрывалом. Она тотчас же повиновалась, и было заметно, как пальцы ее дрожат от волнения.

– Твоих прав никто не оспаривает, – ответил Асад. – Но раз ты решил взять ее с собой, то почему не сделал этого открыто? Почему ее не поместили на юте, как подобает жене Сакр-аль-Бара? Зачем понадобилось тайно доставлять ее на корабль и скрывать ото всех?

– И почему, – вмешался Марзак, – когда я спросил тебя про жену, ты солгал, ответив, что она находится в твоем доме в Алжире?

– Я поступил так, – высокомерно отвечал Сакр-аль-Бар, – из опасения, что мне помешают взять ее с собой.

Асад покраснел:

– Чего же ты опасался? Хочешь, я скажу? В таком походе не до ласк молодой жены. В море, когда можно потерять жизнь или попасть в плен, жен не берут.

– Аллах всегда берег своего слугу, – возразил Сакр-аль-Бар, – и я полагаюсь на него.

Этот лицемерный ответ, недвусмысленно намекавший на победы, посланные Аллахом Сакр-аль-Бару, всегда обезоруживал его врагов. Однако на сей раз он не только не произвел своего обычного действия, но, напротив, еще больше разжег гнев паши.

– Не богохульствуй, – хрипло проговорил Асад, и на его желтом лице появилось хищное выражение. – Ты велел тайно переправить ее на судно из боязни, что ее присутствие здесь обнаружит твои истинные намерения.

– И в чем бы они ни заключались, – закончил за отца Марзак, – порученное тебе нападение на корабль испанского казначейства в них не входило.

– Как раз это я и имел в виду, сын мой, – согласился Асад. – Ну так что – поведаешь ты мне о своих намерениях или будешь и дальше лгать? – спросил он корсара с повелительным жестом.

– А зачем? – Сакр-аль-Бар слабо улыбнулся. – Не сказал ли ты, что догадался о них по моим действиям, – и, значит, не тебе, а мне следует задавать вопросы. Уверяю тебя, господин мой, в мои намерения вовсе не входило уклоняться от порученного дела. Я приказал тайно доставить на борт эту женщину из опасения, что, узнав о ее присутствии здесь, мои враги заподозрят то же, что и ты, и, возможно, уговорят тебя забыть о моих победах во славу ислама. Но если ты настаиваешь на том, чтобы узнать о моих истинных планах, то слушай. Я собирался высадить ее на французский берег, откуда она могла бы вернуться на родину. Затем я бы отправился за испанской галерой и с помощью Аллаха, без сомнения, перехватил бы ее.

– Клянусь рогами шайтана, он – отец и мать лжи! – не выдержал Марзак. – Чем ты объяснишь желание избавиться от женщины, которую только что взял в жены?

– Ну, – проворчал Асад, – что ты на это ответишь?

– Ты узнаешь всю правду, – пообещал Сакр-аль-Бар.

– Хвала Аллаху! – усмехнулся Марзак.

– Но предупреждаю, – продолжал корсар, – поверить в нее тебе будет труднее, чем в самую неправдоподобную ложь. Несколько лет назад в Англии, где я родился, я полюбил эту женщину и должен был жениться на ней. Но нашлись люди, которые, воспользовавшись определенными обстоятельствами, опорочили и оклеветали меня. Она отказалась стать моей женой, и я уехал, унося в сердце ненависть к ней. Но вчера вечером я убедился, что любовь моя не умерла, и мне захотелось исправить зло, причиненное этой женщине.

Сакр-аль-Бар замолчал, и в наступившей тишине прозвучал гневный, презрительный смех Асада.

– С каких это пор мужчина выражает свою любовь к женщине тем, что отсылает ее от себя? – язвительно спросил паша.

– Разве не ясно, о отец мой, что его женитьба – всего лишь притворство?

– Ясно как день, – согласился Асад. – Твой брак с этой женщиной – насмешка над истинной верой. Он был одной видимостью, гнусным, кощунственным притворством. Твоей единственной целью было обойти меня и, злоупотребив моим уважением к святому закону пророка, не дать мне овладеть ею.

Паша посмотрел на Виджителло, стоявшего за Сакр-аль-Баром.

– Прикажи своим людям заковать в цепи изменника! – велел он.

– Само небо послало тебе это мудрое решение, о отец мой! – воскликнул торжествующий Марзак.

Однако никто не разделил его торжества. Все замерли в глубоком молчании.

– Более вероятно, что это решение поможет вам обоим отправиться на небо – раньше, чем вам бы хотелось, – невозмутимо заметил Сакр-аль-Бар; у него уже созрел план действий. – Остановись! – приказал он Виджителло, который и так не спешил выполнять распоряжение паши.

Затем корсар вплотную подошел к Асаду, и то, что он сказал ему, сумели расслышать только стоявшие рядом с ними. Розамунда изо всех сил напрягала слух, чтобы не пропустить ни единого слова.

– Не думай, Асад, что я склонюсь пред твоей волей так же послушно, как верблюд опускается на колени, чтобы принять груз. Обдумай свое положение. Если я кликну своих морских ястребов, то одному Аллаху известно, кто из команды останется верен тебе. Хватит ли у тебя смелости проверить это на деле?

В мрачном, торжественном лице Сакр-аль-Бара не было ни тени страха: то было лицо человека, уверенного в себе и отвечающего за свои слова.

Глаза Асада тускло сверкнули, лицо посерело.

– Низкий предатель… – начал он глухим голосом, весь дрожа от гнева.

– О нет, – прервал его Сакр-аль-Бар, – если бы я был предателем, я бы уже сделал то, что сказал. Я прекрасно знаю, что перевес будет на моей стороне. Так пусть же, Асад, мое молчание послужит доказательством моей непоколебимой верности. Не забывай об этом и не поддавайся на уговоры Марзака, который ни перед чем не остановится, лишь бы излить на меня свою немощную злобу.

– Не слушай его, отец! – крикнул Марзак. – Не может быть, чтобы…

– Молчать! – прорычал Асад, взволнованный словами корсара.

Над палубой вновь повисла тишина. Паша задумчиво поглаживал седую бороду и, переводя взгляд с Оливера на Розамунду и обратно, взвешивал услышанное. Он боялся, что корсар окажется прав, и отлично понимал, что провоцировать его на мятеж слишком рискованно: ставка велика, а игра может закончиться отнюдь не в его, Асада, пользу. Если Сакр-аль-Бар победит, то не только на галеасе, но и во всем Алжире, сам же он потеряет власть и уже никогда не вернет ее. С другой стороны, если он обнажит саблю и призовет правоверных, то, возможно, видя в нем избранника Аллаха, они не забудут о присяге. Однако ставка была действительно слишком серьезной. Ни разу в жизни Асад ад-Дин не испытывал страха, но эта игра страшила его. Наконец паша решил не рисковать, и вовсе не из-за предостережений Бискайна, которые тот нашептывал ему на ухо.

Паша угрюмо посмотрел на Сакр-аль-Бара.

– Я обдумаю твои слова, – объявил он нетвердым голосом. – Никто не посмеет обвинить меня в несправедливости, ибо я буду принимать в расчет не только то, что лежит на поверхности. Да поможет мне Аллах!

После ухода паши Сакр-аль-Бар и Розамунда остались стоять у грот-мачты под любопытными взглядами собравшихся на шкафуте пиратов. Даже гребцы, выведенные столь невероятным событием из привычной апатии, с явным интересом обратили на них погасшие, измученные глаза.

В неясном свете сумерек Сакр-аль-Бар смотрел на бледное лицо Розамунды, и самые противоречивые чувства сменяли друг друга в его душе. Страх и смятение, тревога и немалые опасения за будущее смешивались с чувством облегчения. Он понимал, что долго прятать Розамунду ему все равно не удалось бы. Одиннадцать страшных часов провела она в тесной и душной корзине, в которой должна была оставаться не более получаса. После того как Асад объявил о своем намерении отправиться с ними в плавание, беспокойство Сакр-аль-Бара росло с каждой минутой. Он не сомневался, что рано или поздно выносливость Розамунды иссякнет и она выдаст себя, но тем не менее никак не находил способа избежать этого. Подозрительность и злость Марзака подсказали выход. В их крайне щекотливом и опасном положении это служило утешением и для него – хотя о себе он вовсе не думал, – и для нее, для той, с кем были связаны все его заботы, мысли и тревоги. Превратности судьбы научили его ценить любое, даже самое призрачное благо и смело смотреть в лицо самой грозной опасности. Итак, Сакр-аль-Бар поздравил себя со скромным успехом и направил всю свою волю на то, чтобы с честью выйти из создавшегося положения, воспользовавшись неуверенностью, которую его слова заронили в душу паши. Он поздравил себя еще и с тем, что из обиженной и обидчика Розамунда и он превратились в товарищей по несчастью, над которыми нависла общая опасность. Эта мысль понравилась ему, и, не без удовольствия задержавшись на ней, он улыбнулся, глядя на бледное, напряженное лицо Розамунды.

Улыбка Сакр-аль-Бара приободрила молодую женщину, и с ее губ сорвался вопрос, который давно тяжким грузом лежал у нее на сердце.

– Что теперь с нами будет? – спросила она и умоляюще протянула к нему руки.

– Теперь, – спокойно сказал он, – будем благодарны за то, что вы освободились из помещения, равно неудобного и унизительного для вашего достоинства. Позвольте проводить вас в каюту, где вы уже давно могли бы расположиться, если бы не приход Асада. Идемте. – И он сделал жест рукой, приглашая ее подняться на ют.

Розамунда невольно отшатнулась, увидев под навесом Асада, Марзака и офицеров свиты.

– Идемте, – повторил корсар. – Вам нечего бояться. Держитесь смело. Пока что у нас, как в шахматах, – шах королю.

– Нечего бояться? – переспросила удивленная Розамунда.

– Сейчас нечего, – твердо повторил Сакр-аль-Бар. – Ну а на будущее нам надо принять какое-нибудь решение. И уверяю вас, страх в таком деле – далеко не лучший советчик.

– Я не боюсь, – холодно ответила Розамунда, задетая несправедливым упреком. И хоть лицо ее было по-прежнему бледно, глаза смотрели уверенно, а голос звучал твердо.

– В таком случае идемте.

Она беспрекословно повиновалась, словно желая доказать, что действительно не боится.

Они рядом прошли по проходу и стали подниматься на ют. Небольшая группа, расположившаяся под навесом, с нескрываемым удивлением и злобой следила за их приближением.

Темные похотливые глаза паши неотступно следили за каждым движением Розамунды. На Сакр-аль-Бара он даже не взглянул. Розамунда держалась с гордым достоинством и поразительным самообладанием, но внутренне содрогалась от стыда и унижения. Обуреваемый примерно теми же чувствами, к которым примешивался еще и гнев, Оливер ускорил шаг и, опередив Розамунду, заслонил ее собой от взгляда паши, как от смертоносного оружия. Поднявшись на ют, он поклонился Асаду.

– Позволь, о повелитель, моей жене занять место, которое я приготовил для нее до того, как узнал, что ты окажешь нам честь своим участием в походе, – произнес он.

Не удостоив корсара ответом, паша презрительным жестом выразил свое согласие. Сакр-аль-Бар еще раз поклонился, прошел вперед и раздвинул тяжелый красный занавес с изображением зеленого полумесяца. Золотистый свет лампы развеял жемчужно-серую пелену сумерек и озарил мерцающим сиянием закутанную во все белое фигуру Розамунды. Она мелькнула перед горящими животной страстью глазами Асада и исчезла. Сакр-аль-Бар последовал за ней, занавес задернулся.

В небольшой каюте стоял диван, покрытый мягким ковром, низкий мавританский столик наборного дерева с горевшей на нем лампой и маленькая жаровня с душистой смолой, распространявшей сладковатый, терпкий аромат, любимый всеми правоверными.

Из погруженных во мрак углов каюты выступили нубийские рабы Сакр-аль-Бара – Абиад и Заль-Зер и склонились перед своим господином. Если бы не тюрбаны и белоснежные набедренные повязки, то их смуглые тела были бы почти неразличимы во тьме.

Капитан произнес несколько слов, и рабы достали из настенного шкафчика еду и питье. На столике появилась миска с цыпленком, приготовленным с рисом, маслинами и черносливом, блюдо с хлебом, дыня и амфора с водой. Вновь раздался голос Сакр-аль-Бара, и рабы, обнажив сабли, вышли из каюты и встали на страже по ту сторону занавеса. В их действиях не было ни вызова, ни угрозы, и Асад знал это. Присутствие в каюте жены Сакр-аль-Бара делало ее неким подобием гарема, а мужчина защищает свой гарем как собственную честь. Никто не смеет проникнуть туда, и хозяин гарема вправе принять меры предосторожности, чтобы оградить себя от нечестивых попыток вторжения.

Розамунда села на диван и замерла, опустив голову и сложив руки на коленях. Сакр-аль-Бар стоял рядом и молча смотрел на нее.

– Поешьте, – наконец попросил он. – Вам понадобятся силы и мужество, а голодный человек едва ли способен проявить их.

Розамунда покачала головой. Она уже давно ничего не ела, но мысль о еде вызывала у нее отвращение. Сердце ее тревожно билось, горло сжимал страх.

– Я не могу есть, – ответила она. – Да и к чему? Ни сила, ни мужество мне уже не помогут.

– Напрасно вы так думаете. Я обещал вызволить вас из опасности, которую сам навлек, и я сдержу слово.

Голос корсара звучал твердо и решительно. Розамунда подняла глаза и изумилась той спокойной уверенности, которой дышал весь его облик.

– Разве вы не видите, – воскликнула она, – что у меня нет никаких шансов на спасение?

– Пока я жив, вы не должны терять надежду.

Она внимательно посмотрела на него, и слабая улыбка скользнула по ее губам.

– Вы полагаете, вам долго осталось жить?

– Столько, сколько будет угодно Богу, – бесстрастно ответил корсар. – От судьбы не уйдешь, и я проживу достаточно, чтобы спасти вас… Ну а там… Право, я не так уж мало пожил.

Розамунда уронила голову на грудь и сидела, судорожно сжимая и разжимая пальцы; ее била дрожь.

– Я думаю, мы оба обречены, – глухо сказала она. – Ведь если вы умрете, то у меня останется кинжал. Я не надолго переживу вас.

Сакр-аль-Бар неожиданно шагнул к дивану. Его глаза пылали, на загорелых щеках проступил румянец. Но он тут же опомнился. Глупец! Как он мог так истолковать ее слова! Разве их истинный смысл не был понятен и без того, что она поспешила добавить, заметив его движение:

– Бог простит мне, если я буду вынуждена прибегнуть к кинжалу и изберу путь, подсказанный мне честью. Поверьте, сэр, – не без намека уточнила она, – путь чести – самый легкий.

– Я знаю, – сокрушенно согласился корсар, – и проклинаю тот час, когда отступил от этого правила.

Он замолчал, надеясь, что его покаяние пробудит хоть слабый отклик в душе Розамунды и она отзовется словами прощения. Но Розамунда была погружена в свои мысли, и Оливер, так и не дождавшись ответа, тяжко вздохнул и заговорил о другом:

– Здесь вы найдете все необходимое. Если вам что-нибудь понадобится, хлопните в ладоши, и к вам явится один из моих рабов. Если вы заговорите с ними по-французски, они поймут. К сожалению, я не мог взять на борт женщину, чтобы она прислуживала вам. Но вы и сами понимаете, что это невозможно.

И Сакр-аль-Бар направился к выходу.

– Вы покидаете меня? – с неожиданным беспокойством спросила Розамунда.

– Разумеется. Но не волнуйтесь: я буду совсем рядом. И прошу вас, успокойтесь. Поверьте, в ближайшее время вам нечего опасаться. Сейчас наши дела, по крайней мере, не хуже, чем когда вы сидели в корзине. Даже немного лучше – ведь теперь вы можете воспользоваться относительным покоем и удобствами. Так что не унывайте. Поешьте и отдохните. Да хранит вас Господь. Я вернусь, как только рассветет.

Выйдя из каюты, Сакр-аль-Бар увидел под навесом Асада и Марзака. Наступила ночь, и на корме горели фонари. Они мрачным светом освещали палубу галеаса, выхватывая из темноты неясные очертания предметов и слабо поблескивая на обнаженных спинах рабов, многие из которых, склонясь над веслом, уже забылись коротким тревожным сном. На судне горело еще два фонаря: один свешивался с грот-мачты, другой был прикреплен к поручням юта специально для паши. Высоко над головой в темно-лиловом безоблачном небе мерцали мириады звезд. Ветер стих, и кругом царила тишина, нарушаемая только приглушенным шорохом волн, набегавших на песчаный берег бухты.

Сакр-аль-Бар пересек палубу, подошел к Асаду и попросил разрешения поговорить с ним наедине.

– Разве я не один? – резко спросил паша.

– В таком случае Марзак – не в счет? – насмешливо поинтересовался Сакр-аль-Бар. – Я давно подозревал это.

Марзак оскалился и буркнул что-то нечленораздельное. Паша, пораженный непринужденностью и иронией беспечного замечания капитана, не нашел ничего лучшего, чем перефразировать строку из Корана, которой Фензиле в последнее время часто доводила его до исступления.

– Сын человека – часть его души. У меня нет секретов от Марзака. Говори при нем или уходи.

– Возможно, о Асад, он и часть твоей души, – так же язвительно заметил корсар, – но никак не моей, хвала Аллаху. А то, что мне надо сказать тебе, в некотором смысле касается именно моей души.

– Благодарю тебя за справедливость, – сказал Марзак. – Ведь быть частью твоей души значит быть неверным псом.

– Твой язык, о Марзак, в меткости не уступает твоему глазу, – заметил Сакр-аль-Бар.

– Да, когда его стрелы направлены в изменника, – быстро парировал Марзак.

– Нет! Когда он метит в цель, которую не в силах поразить. Да простит мне Аллах! Мне ли гневаться на твои слова? Не сам ли Единый – и притом не раз – подтвердил, что тому, кто называет меня неверным псом, уготована преисподняя? Или победы, одержанные мною над флотилиями неверных, Аллаху было угодно послать нечестивому псу? Глупый святотатец, научись владеть своим языком, дабы Всемогущий не поразил его немотой.

– Уймись! – грозно приказал Асад. – Твое высокомерие сейчас неуместно.

– Возможно, – рассмеялся Сакр-аль-Бар, – оно столь же неуместно, как и мой здравый смысл. Пусть так. И коль скоро ты не желаешь расстаться с частью своей души, мне придется говорить при ней. Ты позволишь мне сесть? – И чтобы не получить отказ, он тут же уселся рядом с пашой, скрестив ноги. – Господин мой, между нами появилась трещина. А ведь мы с тобой должны быть едины во славу ислама.

– Это твоих рук дело, Сакр-аль-Бар, – прозвучал угрюмый ответ. – Тебе и исправлять его.

– Поэтому я и хочу, чтобы ты выслушал меня. Причина нашего разлада вон там. – Корсар через плечо показал пальцем на каюту. – Если мы устраним причину, то следствие исчезнет само собой и между нами вновь наступит мир.

Он прекрасно понимал, что былые отношения с Асадом уже не восстановить, что, выказав неповиновение, он бесповоротно погубил себя, что, однажды изведав страх и увидев, что у противника достанет смелости противиться его воле, Асад сделает все, чтобы обезопасить себя на будущее. Возвращение в Алжир было равносильно смерти. Оставался только один путь к спасению – немедленно поднять на судне мятеж и все поставить на карту. Он знал, что именно этого боялся Асад. Итак, он составил свой план, с полным основанием полагая, что, если предложить паше перемирие, тот сделает вид, будто принимает его, и тем самым избежит опасности, отложив возможность отомстить обидчику до возвращения в Алжир.

Асад молча наблюдал за корсаром.

– Как же устранить причину? – наконец спросил он. – Не собираешься ли ты отказаться от этой женщины и, разведясь с ней, искупить грех нечестивой женитьбы?

– Развод ничего не изменит, – ответил Сакр-аль-Бар. – Поразмысли, о Асад, над тем, в чем состоит твой долг перед истинной верой. Не забудь, что от нашего единства зависит слава ислама. И не грешно ли позволять каким-то пустякам омрачать это единство? О нет! Я предлагаю тебе не только разрешить, но и помочь мне осуществить план, в котором я откровенно признался. Выйдем на рассвете или прямо сейчас в море, дойдем до берегов Франции и высадим ее там. Так мы избавимся от женщины, чье присутствие губительно для наших добрых отношений. Времени у нас хватит. Потом здесь или в каком-нибудь другом месте подстережем «испанца», захватим его груз и вернемся в Алжир, забыв про досадное недоразумение и оставив позади тучу, затмившую сияние нашей дружбы. Соглашайся, о Асад, и да воссияет слава пророка!

Приманка была брошена так искусно, что ни Асад, ни Марзак ничего не заподозрили. В обмен на жизнь и свободу франкской невольницы Сакр-аль-Бар, словно не подозревая об этом, предлагал собственную жизнь, представлявшую после всего случившегося немалую опасность для Асада ад-Дина. Соблазн был слишком велик. Паша задумался. Благоразумие подсказывало ему принять предложение корсара, сделать вид, будто он готов залатать образовавшуюся в их отношениях брешь, возвратиться в Алжир и там спокойно приказать задушить опасного соперника. Ничего надежнее нельзя было и придумать. Падение человека, способного из преданного и послушного кайи превратиться в грозного узурпатора, было неизбежно.

Сакр-аль-Бар внимательно следил за пашой. Затем он перевел взгляд на бледное лицо Марзака, по виду которого догадался, что тому не терпится услышать согласие отца. Но Асад медлил. Марзак не удержался и прервал молчание.

– Его слова исполнены мудрости, – коварно заметил он, как бы поддерживая корсара. – Слава ислама превыше всего! Позволь ему поступить по его желанию и отпусти франкскую невольницу. Тогда между нами и Сакр-аль-Баром вновь наступит мир!

По тону молодого человека чувствовалось, что он вкладывал в свои слова скрытый смысл и надеялся на сообразительность отца. Паша понял, что Марзак обо всем догадался, и его желание принять предложение корсара еще более окрепло. Однако голос рассудка боролся в нем с соблазном, заявлявшим о себе не менее властно. Перед воспламененным взором паши возникло видение высокой, стройной девушки с мягко очерченной грудью; оно манило и притягивало его. Два противоположных желания раздирали Асада. С одной стороны, отказ от прекрасной чужестранки обеспечивал ему возможность отомстить Сакр-аль-Бару и устранить наглого мятежника. С другой – уступка страсти чревата мятежом на борту, необходимостью принять бой, а возможно, и проиграть его. Ни один здравомыслящий паша не стал бы так рисковать. Но Асад не был таковым с той минуты, когда его взгляд вновь упал на Розамунду, и голос страсти заставил умолкнуть голос рассудка.

Асад подался вперед и испытующе заглянул в глаза Сакр-аль-Бара:

– Если она не нужна тебе, почему ты не уступил ее и обманул меня? – Голос паши дрожал от едва сдерживаемого гнева. – Пока я считал, что ты не кривишь душой и действительно взял эту девушку в жены, я уважал ваши брачные узы, как подобает мусульманину. Но коль скоро выяснилось, что это всего-навсего хитрость, к которой ты прибегнул, чтобы нарушить мои планы, глумление надо мной и издевательство над священным законом пророка, то я, пред кем свершился этот кощунственный брак, объявляю его недействительным. Тебе нет необходимости разводиться с этой женщиной: она уже не твоя. Она может принадлежать любому мусульманину, который захочет взять ее.

Сакр-аль-Бар угрожающе рассмеялся.

– Такой мусульманин, – заявил он, – окажется ближе к острию моей сабли, чем к раю Мухаммеда. – И, словно в подтверждение своих слов, он встал.

Паша с поразительной для его возраста живостью вскочил одновременно с корсаром.

– Ты смеешь угрожать? – вскричал он, сверкая глазами.

– Угрожать? – усмехнулся Сакр-аль-Бар. – О нет! Я пророчествую.

С этими словами он повернулся к Асаду спиной, спустился с юта и пошел на шкафут. Он понимал, что дальнейшие препирательства бесполезны и самым разумным будет немедленно уйти и подождать, пока его угроза не произведет на пашу нужное действие.

Дрожа от ярости, паша смотрел вслед корсару. Он едва не велел ему вернуться, но сдержался из опасения, как бы Сакр-аль-Бар на глазах у всех не выказал неповиновения и тем самым не нанес удар его непререкаемому авторитету. Асад знал, что приказ имеет смысл лишь тогда, когда ты уверен в повиновении или располагаешь возможностью добиться такового. В противном случае он может вызвать обратный результат, а власть, которой хоть однажды не повиновались, уже не власть.

Видя колебания отца, Марзак схватил старика за руку и стал горячо убеждать его уступить Сакр-аль-Бару.

– Это верный способ, – говорил он. – Неужели белолицая дочь погибели стоит того, чтобы ради нее рисковать? Заклинаю тебя шайтаном, избавимся от нее! Высадим ее на берег. Так мы купим мир с Сакр-аль-Баром, а чтобы он не вздумал нарушить его, ты прикажешь удушить изменника, когда вернемся в Алжир. Это надежный, самый надежный способ избавиться от него!

Асад посмотрел на красивое, взволнованное лицо сына. Поколебавшись, он пустился в свои привычные разглагольствования:

– Разве я трус, чтобы из всех способов выбирать самый надежный? Твои советы достойны труса!

Надменный тон паши мгновенно охладил пыл молодого человека.

– Я страшусь только за тебя, отец мой, – оправдывался возмущенный Марзак. – Думаю, нам небезопасно ложиться спать. Не поднял бы он ночью мятеж.

– Не бойся, – успокоил его Асад. – Я уже отдал приказ установить наблюдение. Мои офицеры надежны. Бискайн отправился на бак[81]81
  Бак – носовая часть верхней палубы до передней мачты (фок-мачты).


[Закрыть] разведать настроение команды. Скоро мы будем точно знать, на что нам рассчитывать.

– На твоем месте я бы не стал рисковать и принял решительные меры, чтобы не допустить мятежа. Я бы согласился на его требования, а потом бы разделался с ним.

– Отказаться от франкской жемчужины! – Асад покачал головой. – Нет, нет! Она – сад, который расцветает для меня благоуханными розами. С ней я вновь вкушу сладчайшего канзарского шербета, и она возблагодарит меня за то, что я открыл перед нею двери рая. Отказаться от этой дивной газели?

Предвкушая грядущее блаженство, Асад тихо рассмеялся. Марзак подумал о Фензиле и нахмурился.

– Она не мусульманка, – сурово напомнил он отцу, – и тебе самим пророком запрещено брать ее в жены. Или на это ты так же закроешь глаза, как и на грозящую тебе опасность? – Марзак ненадолго замолк и затем продолжал с откровенным презрением: – Она прошла по улицам Алжира с незакрытым лицом; на базаре на нее глазел всякий сброд; ее хваленые прелести были осквернены похотливыми взглядами еврея, турка и мавра; галерные рабы и негры любовались ее красотой, один из твоих капитанов ввел ее в свой гарем… – Он рассмеялся. – Клянусь Аллахом! Видно, я плохо знаю тебя, отец мой! И это та женщина, которую ты хочешь приблизить к себе? Женщина, ради обладания которой ты готов рисковать жизнью, а возможно, и властью!

Слушая Марзака, паша сжимал кулаки, пока ногти не вонзились в ладони. Каждое слово сына было подобно удару плети по обнаженной душе Асада. Он понимал, что ему нечего возразить, и едва ли не впервые в жизни чувствовал себя пристыженным и униженным. Тем не менее упреки не охладили безумную страсть Асада и не заставили его отступить от принятого решения. Прежде чем он успел ответить, на трапе выросла высокая воинственная фигура Бискайна.

– Ну что? – нетерпеливо спросил его Асад, радуясь возможности сменить тему.

Бискайн потупился, что весьма красноречиво свидетельствовало о характере принесенных им вестей.

– Ты поручил мне трудную задачу, – ответил он. – Я сделал все, что мог, но не сумел выяснить ничего определенного. Одно я знаю наверняка, господин мой: Сакр-аль-Бар поступит весьма безрассудно, если решится поднять против тебя оружие. По крайней мере, таков мой вывод из того, что я видел.

– И это все? – спросил Асад. – А если я сам выступлю против него и попробую одним ударом разрубить этот узел?

Бискайн не спешил с ответом.

– Надо думать, Аллах соблаговолит послать тебе победу, – наконец ответил он.

Паша понимал, что слова Бискайна продиктованы уважением, и отнюдь не обманывался в их истинном смысле.

– Но с твоей стороны, – добавил Бискайн, – первый шаг был бы так же безрассуден, как и с его.

– Я вижу, – проговорил Асад, – силы соотносятся так, что ни ему, ни мне не следует испытывать судьбу.

– Ты сказал.

– Значит, теперь тебе ясно, как надо действовать! – обрадовался Марзак, воспользовавшись удобным случаем возобновить уговоры. – Прими его условия и…

– Всему свое время, – нетерпеливо перебил его Асад. – Каждый час расписан в Книге судеб. Я подумаю.

Прохаживаясь по шкафуту, Сакр-аль-Бар внимательно слушал Виджителло, чьи слова мало чем отличались от слов Бискайна, обращенных к паше.

– Не берусь судить, – говорил итальянец, – но я почти уверен, что ни тебе, ни Асаду не следует делать первый шаг. Это было бы одинаково опрометчиво.

– Ты хочешь сказать, что наши силы равны?

– Боюсь, численный перевес будет в пользу Асада. Ни один по-настоящему благочестивый мусульманин не выступит против паши – представителя Врат Совершенства. Сама религия обязывает их хранить ему верность. Хотя… они привыкли повиноваться каждому твоему слову, так что со стороны Асада было бы неосторожно подвергать их такому испытанию.