Текст книги "Мелодия Джейн"

Глава 5

Заседание уже началось, когда Джейн вошла в комнату и заняла свое обычное место рядом с Грейс.

Та улыбнулась ей и вновь взялась за вязание, которое держала на коленях. Обыкновенно Джейн приходила пораньше, но сейчас не была уверена, как старшая подруга отреагирует на новость о ее уговоре с Калебом, поэтому нарочно выехала из дома с опозданием, чтобы избежать традиционной встречи, на которой они обменивались новостями. Утренние заседания «Ал-Анона» по субботам за без малого шесть лет успели стать их с Грейс ритуалом, затишьем в буре будней, как они называли эти встречи между собой. Грейс несколько лет уговаривала подругу прийти из-за проблем с алкоголем у ее родных, но Джейн дозрела лишь после того, как начала пить Мелоди.

Джейн обвела взглядом комнату – завсегдатаи терпеливо слушали новенькую. Женщина улыбалась, но улыбка была нерешительная, готовая в любой миг исчезнуть с лица.

Джейн сосредоточилась на ее рассказе.

– …Стоит ему напиться, как его словно подменяют. У меня такое чувство, что я его вообще не знаю. А иногда он вытворяет совсем странное. В четверг явился домой таким пьяным, что выдвинул ящик комода и туда помочился. Как вы думаете, что он сделал потом? Отправился в туалет и спустил воду. Как вам это нравится? – Женщина издала нервный смешок. Более умудренные слушательницы вокруг закивали и ободряюще улыбнулись. Когда новенькая заговорила снова, голос у нее срывался. – По правде говоря, я не знаю, как мне быть. Я чувствую себя в доме пленницей. И все вокруг одна сплошная ложь. Абсолютно все. Мы только и делаем, что вывешиваем на «Фейсбуке» милые семейные фотографии, чтобы все думали, будто у нас все хорошо. Хотя на самом деле это совсем не так. А я не могу сказать ни слова, потому что это увидят его друзья и его начальник. Иногда мне очень хочется уйти от него. Но нашему сыну всего три года, и нам некуда идти. И не на что жить. В общем, я просто рада, что попала сюда и, по крайней мере, получила поддержку.

Закончив, женщина утерла слезинку, а ближайшая соседка обняла ее за плечи и прижала к себе, но никто ничего не сказал. Критиковать здесь было не принято.

– Джейн, ты хочешь нам что-нибудь рассказать?

– Кто? Я?

Председательствующая дама, которая задавала вопрос, кивнула.

– Нет, – покачала головой Джейн. – Не хочу, но все равно расскажу.

Она немного помолчала и перевела дух, чтобы собраться с мыслями. Грейс ободряюще похлопала ее по колену.

– Как большинству из вас известно, несколько недель назад я похоронила свою дочь Мелоди. Я хочу поблагодарить тех из вас, кто организовал панихиду. Это очень много для меня значило. – У нее перехватило горло, и она умолкла. Кто-то на всякий случай передал ей коробку с бумажными носовыми платками. – Я по-прежнему не могу поверить, что все это произошло на самом деле, – продолжала Джейн. – На меня время от времени накатывает. Я вдруг словно вспоминаю, что ее больше нет. Как будто об этом можно забыть. Это все равно что лишиться руки или ноги, только хуже. На днях я открыла дверцу холодильника и стояла перед ним, пока он не разморозился. Понятия не имею, зачем я вообще туда полезла. И так постоянно. А еще мне не дают покоя обстоятельства ее смерти. О чем думала моя дочь, что делала. В похоронном бюро сказали, что в свидетельстве о смерти в графе «причина» указано: «несчастный случай». Но это неправда. Это было самоубийство. Я не хочу сказать, будто точно знаю, что в тот день она намеренно приняла слишком большую дозу наркотиков. Но Мелоди методично убивала себя с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать. – Джейн прервалась, чтобы вытащить из коробки бумажный платок, и промокнула слезинку. – Господи, до чего же я ненавижу эту дрянь! Ненавижу всеми фибрами души. Если я даже до конца жизни не увижу больше ни одного алкоголика или наркомана – а я твердо намерена не иметь с ними никаких дел и с моей собственной родней тоже, – все равно я буду считать, что достаточно навидалась, как они все вокруг себя превращают в дерьмо.

Джейн вздохнула, наконец-то она нашла силы высказать вслух то, что носила в себе со дня смерти дочери. Однако облегчение быстро сменилось беспокойством. Джейн понимала, что придется упомянуть при группе и о Калебе. Она вдруг хихикнула. Но ее смешок, похоже, не показался никому из женщин странным.

– А теперь я по уши погрузилась в новый проект. Я притащила домой бойфренда моей дочери. Во всяком случае, я полагаю, что он был ее бойфрендом. Он музыкант и временно на мели. – (Некоторые из собравшихся не смогли удержаться от ухмылок.) – Да я сама все понимаю. Идеальный кандидат для такой безнадежно созависимой особы, как я. К тому же он страшно обаятельный. Но я обещаю быть умницей. Я занимаюсь спасением самой себя, а не его. К тому же я приютила его всего на несколько месяцев. Он будет делать для меня кое-какую работу, пока не встанет на ноги. А еще он идейный противник алкоголя. Так что все хорошо.

Когда Джейн договорила, она посмотрела на Грейс, ожидая увидеть на лице подруги неодобрение, но та лишь улыбнулась и продолжила вязать свой шарф.

После того как закончилось собрание, а следом и неофициальные посиделки, где все обменивались новостями друг с другом, Грейс двинулась за Джейн к машине, которую та оставила на парковке клуба.

– Похоже, весна уже не за горами, – заметила Грейс.

Джейн запрокинула голову. По голубому небу плыли пушистые белые облака.

– Да, похоже на то, – согласилась она. – Я уже и не надеялась, что дождь когда-нибудь закончится. – Потом она перевела взгляд на Грейс. – Надеюсь, ты не обиделась, что я не рассказывала тебе о Калебе? Он всего пару дней как у меня живет. Просто я не знала, как подступиться к этому разговору.

– Ох, Джейн, ты вовсе не обязана спрашивать у меня разрешения. Ни на что. Ты же знаешь.

– Знаю. Но ты всегда была для меня опорой. Что бы я вообще без тебя делала? У меня такое чувство, что я должна была тебе все рассказать.

Грейс протянула руку и погладила ее локоть:

– Ты и рассказала, милая.

– Думаешь, я зря взяла его к себе?

– Ну, на этот вопрос можешь ответить только ты сама.

– Ты считаешь, что я сама умная?

– Не знаю, умная ты или нет, зато знаю, что ум далеко не всегда делает человека счастливым. А я лично предпочитаю быть счастливой.

– Да ну, Грейс, парень всего лишь работает у меня, и ничего больше. У нас сугубо деловые отношения.

Грейс вскинула бровь, и Джейн рассмеялась:

– Ладно-ладно. Я считаю, что он очень привлекателен.

– Вот теперь ты говоришь правду, – заметила Грейс.

– Но я не собираюсь позволять себе ничего такого.

– В том, чтобы восхищаться шедевром великого Творца, нет ничего предосудительного.

– Думаешь, я могу не чувствовать себя виноватой за то, что смотрю?

– Думаю, ты можешь чувствовать себя живым человеком.

– Спасибо, Грейс. Ты лучше всех! – Джейн открыла дверцу машины и села на сиденье. Прежде чем закрыть дверь, она повернулась к Грейс. – Пожалуй, когда он закончит приводить в божеский вид мой задний двор, я отправлю его к тебе. Раз уж ты все равно думаешь о всяких непристойностях.

Грейс ничего не ответила, но, отъезжая, Джейн заметила в зеркало заднего вида, что та улыбается.

* * *

По пути домой Джейн заехала в магазин и закупила для себя и своего голодного гостя еды на неделю вперед. В кухне, разгружая покупки, она то и дело бросала за окно взгляд на Калеба, который уже приступил к работе в саду. Он был без рубашки, и солнечный свет играл на его блестящей от пота спине. Под гладкой кожей, когда он, напрягаясь, рубил и выкорчевывал заросли колючих кустов рядом с домом, перекатывались мускулы. Новые штаны сидели низко на бедрах, открывая пару ямочек чуть пониже спины, и Джейн вдруг охватила дрожь возбуждения. Она поймала себя на том, что то и дело засматривается на парня, и закончилось дело тем, что молоко она сунула в шкаф для посуды, а кукурузные хлопья в холодильник.

– Ты ведешь себя, как глупая малолетка, – пробормотала она себе под нос, с трудом удерживаясь от смеха.

Джейн чувствовала себя виноватой. А все Грейс, которая заронила ей в голову эту идею. Джейн заставила себя отвернуться от окна и закончить раскладывать покупки. Потом отнесла в гостевую ванную туалетные принадлежности, купленные для Калеба: зубную щетку, бритву и мыло. Она даже купила ему тюбик с гелем для волос – на тот случай, если он все-таки решит расстаться со своей бейсболкой.

На обратном пути в гостиную Джейн заглянула в спальню и улыбнулась. Калеб привел постель в первозданный вид, даже вернул на место розовые простыни Мелоди. Джейн подошла к шкафу, достала запасной комплект белого белья и перестелила постель, надеясь, что ему будет комфортнее спать на белье не девчачьей расцветки. Она собралась было отнести розовое белье в стирку, но передумала и, захватив его с собой в кухню, выбросила в мусорное ведро. Розовый был любимым цветом Мелоди, и Джейн много лет упорно застилала ее кровать этим бельем, снимая его лишь для того, чтобы раз в месяц постирать, в надежде, что Мелоди когда-нибудь вернется домой.

А Мелоди так и не вернулась.

Пора взглянуть правде в лицо.

Чувствуя странную смесь свободы и вины за то, что выкинула постельное белье дочери, Джейн принялась оглядываться по сторонам, отмечая хлам, скопившийся за много лет в ее жизни. Книги, которые она никогда не станет перечитывать, настольные игры, в которые много лет уже никто не играл, решенные судоку, старые фотографии матери и брата, проходя мимо которых она всякий раз внутренне съеживалась. Джейн держала их на видном месте из какого-то извращенного чувства семейного долга. Она вдруг осознала, что задыхается в собственной гостиной. И в собственной жизни.

Джейн отправилась в гараж, принесла оттуда упаковку черных мусорных мешков и принялась запихивать туда вещи. Когда один мешок заполнился доверху, она взяла другой. Она работала несколько часов подряд, опустошая серванты и шкафы, пока на полу перед входной дверью не выросли две кучи туго набитых пластиковых мешков: одной предстояло отправиться на местную свалку, другой – в пункт приема вещей на благотворительные цели.

– У тебя тут, похоже, работа идет побыстрее, чем у меня.

Джейн оторвалась от кучи дисков, которые разбирала, сидя на полу, и вскинула голову. Над ней стоял Калеб. К счастью для нее, он был в рубашке. Джейн оглядела кучу мешков у двери.

– Да вот, решила прибраться к весне. Не поможешь мне перевезти все это добро на свалку?

– Тебе повезло, – отозвался Калеб. – У меня как раз образовался небольшой просвет в моем напряженном графике.

– Какая удача для меня. – Джейн ухватилась за протянутую руку и поднялась на ноги. – Пожалуй, лучше нам поспешить, пока они не закрылись. На этом островке жизнь замирает в пять вечера.

Когда они закончили грузить мешки в машину, она оказалась так забита, что всю дорогу до свалки Калеб был вынужден удерживать эти мешки, так как в любую минуту они могли обрушиться на голову Джейн. На свалку они приехали за пятнадцать минут до закрытия, въехали на весы и получили талончик. Стая чаек с криками разлетелась в разные стороны, когда Джейн дала задний ход, чтобы подъехать к разгрузочному люку, но прежде чем она успела заглушить двигатель, птицы вернулись на свои места. Выбравшись из машины, Джейн посмотрела на горы мусора. Пахло гнилью и птичьим пометом.

Калеб принялся разгружать машину, один за другим вынимая мешки из багажника и с заднего сиденья. Потом подошел и остановился рядом с Джейн.

– Ты точно хочешь все это выкинуть? – спросил он.

Она со вдохом закрыла глаза и кивнула:

– Пожалуй, мне давно пора избавиться от того, чему в моей жизни не место. И потом, нам сюда еще раз десять ездить, чтобы избавиться от всего хлама.

– Вот что мне нравится в моем образе жизни, – проговорил Калеб.

– И что же? – поинтересовалась она.

– Отсутствие ответственности. Свобода от барахла, которое связывало бы меня по рукам и ногам. Когда вынужден умещать все свои пожитки в рюкзак и чехол от гитары, волей-неволей научишься выбирать, что тебе важно, а что нет.

Джейн взглянула на него. Калеб стоял, положив руки на бедра, и смотрел на кучи бесполезного хлама, простирающиеся перед ним.

– И от такой кочевой жизни тебе никогда не становится одиноко? – поинтересовалась она.

– Иногда становится, – признался он. – Но, думаю, одиночество – такая штука, которая находит человека, даже если он поселился где-то надолго. А может, даже тем надежнее к нему пристает.

– Так ты, оказывается, не только музыкант, но еще и философ?

Он с улыбкой обернулся к ней:

– Я и не думал, что это разные понятия.

– Знаешь что, Калеб?

– Нет, не знаю.

– Кажется, ты начинаешь по-настоящему мне нравиться.

Он поднял с земли мешок с мусором и, размахнувшись, зашвырнул на гору других таких же мешков. Приземлившись, мешок лопнул, оттуда выкатилась музыкальная шкатулка в виде стеклянного шара со снежными хлопьями внутри, которую Джейн привезла Мелоди в подарок из поездки в канадскую Викторию. Шкатулка вдруг начала играть – должно быть, включилась от удара. Они стояли и слушали, пока завод не закончился и музыка не умолкла навсегда, оставив после себя лишь бесприютные крики чаек. Тогда Джейн принялась бросать остальные мешки, один за другим, пока все они не оказались свалены в груду поверх горы мусора.

Едва она закончила, как прозвучал сигнал, и гигантский пресс смял гору мусора и подтолкнул ее к краю желоба, по которому она съехала вниз, в подставленный контейнер мусоровоза. Мусоровоз поехал прочь, увозя с собой ее спрессованные воспоминания, которым предстоял далекий путь до какой-нибудь свалки на материке, а на его место подъехал новый.

– А что ты думаешь насчет китайцев? – поинтересовалась Джейн.

– У меня не было случая составить о них какое-то определенное мнение, – отозвался Калеб.

– Да я не народ имею в виду, балда. – Джейн шутливо ткнула его локтем в бок. – Я про китайскую еду. На ужин. Ты есть хочешь?

– Да, пожалуй, я бы чего-нибудь съел.

– Тогда поехали.

Глава 6

Джейн переступила порог музыкального магазина в Сиэтле. Колокольчик над дверью звякнул. Внутри пахло политурой и воском. Джейн медленно двинулась между стеллажами, разглядывая развешанные по стенам гитары. Откуда-то из глубины магазина доносилось нестройное треньканье: кто-то настраивал инструмент. Потом треньканье прекратилось, и из подсобки вышел парнишка. С виду ему было слишком мало лет, чтобы работать, но его руки и шею уже сплошь покрывали татуировки.

– Чем могу вам помочь?

– Мне нужна гитара.

– Что ж, мэм, тогда вы пришли в правильное место. У нас отличный выбор.

– Просто – Джейн.

– В смысле?

– Называйте меня просто Джейн. Терпеть не могу, когда ко мне обращаются «мэм».

– Простите, – сказал парнишка. – Это требование хозяина. Он говорит, поколению «некст» нужно учиться быть более вежливыми и менее самовлюбленными. Но я буду называть вас Джейн. Какая вам нужна гитара, Джейн? Акустическая или электро?

– Даже и не знаю. Это в подарок.

– Тогда, наверное, лучше взять электроакустику. У нее это будет первая гитара?

– Подарок предназначается мужчине, если это имеет значение. И нет, он не новичок. Он умеет играть, но его собственную гитару у него украли.

– Вы знаете, какая у него была раньше?

– Не совсем, – отозвалась Джейн, обводя взглядом стены. – Я не слишком хорошо разбираюсь в гитарах, но выглядела она примерно как вот эта.

Парнишка снял со стены крутобокую гитару цвета темного меда, плавно переходящего по краям в черный, и продемонстрировал ее Джейн.

– Это одна из лучших, – порекомендовал он. – «Гибсон Ж-45».

– Красивая, – заметила Джейн. Потом перевернула ценник и увидела написанные на нем цифры: 2950 долларов.

– А нет ли у вас чего-нибудь подешевле?

Парнишка повесил «Гибсон» обратно и двинулся вдоль ряда.

– У «Ямахи» есть неплохие гитары по приемлемым ценам. Но если вы хотите получить самое лучшее качество и при этом не разориться, я бы посоветовал «Дэйв Наварро». Что самое забавное, эта гитара ваша тезка. Ее тоже зовут «Джейн». – Он протянул ей красивую черную гитару с рисунком на деке в виде белой ветви дерева и сидящей на ней птицей. – Вот. Эта малышка умеет делать все, что ему нужно. И стоит чуть меньше шести сотен.

– Шестьсот долларов?

– Плюс еще налог, разумеется. Государству тоже надо отстегивать.

– И она в самом деле называется «Джейн»?

– Да, мэм.

Совершенно завороженная красотой инструмента, Джейн даже не обратила внимания, что продавец назвал ее «мэм».

– Я беру ее, – заявила она. – Только мне еще понадобится чехол.

* * *

Когда Джейн вышла из магазина с гитарой, западный ветер успел нагнать туч и в воздухе запахло дождем. Паром не преодолел и половину пути до острова, а взметаемые ветром буруны уже яростно бились о его борта, окропляя открытую часть машинной палубы соленой взвесью. Их остров, похоже, находился в самом эпицентре бури. Спеша к дому, Джейн включила «дворники» на максимальную частоту и крепко вцепилась в руль, чувствуя, как порывы ветра пытаются сдуть машину с дороги.

Въехав наконец в спасительный гараж, она закрыла ворота и облегченно вздохнула. Потом, пытаясь в темноте пронести гитару в дом, в очередной раз сделала себе мысленную зарубку сменить-таки перегоревшую лампочку.

К ее удивлению, Калеб все еще работал во дворе, несмотря на непогоду. Джейн остановилась перед окном в гостиной и стала смотреть, как он тащит очередную охапку обрезанных колючих веток в общую кучу. Сквозь заросли ежевики уже начинал проглядывать ручей, да и борьба с ракитником тоже успела изрядно продвинуться. Калеб взгромоздил охапку обрезанных веток поверх остальной кучи, снял бейсболку и, запрокинув голову, стал смотреть в ненастное небо. На нем не осталось ни единой сухой нитки. Мокрая рубаха липла к груди, длинные волосы сосульками облепили голову, придавая ему сходство с каким-то древнегреческим воином, бросающим вызов богам в вышине. Джейн побарабанила костяшками пальцев по стеклу.

Калеб обернулся на звук, и лицо его озарила улыбка.

Джейн махнула ему, чтобы шел в дом, и поспешила к себе в комнату – спрятать гитару, пока не будет готова преподнести ее Калебу.

Когда она вернулась в гостиную, он стоял на крыльце под козырьком.

– Ты не кинешь мне полотенце? – попросил он. – Не хочу залить тебе водой весь пол.

Джейн сходила за полотенцем.

Калеб сбросил ботинки и поставил их в сторону, положив поверх промокшую бейсболку. Потом через голову стянул рубаху и тоже бросил ее на крыльцо. Джейн протянула ему полотенце, но Калеб проигнорировал его и стал расстегивать штаны. Джейн успела увидеть полоску его бедер и резинку боксеров, прежде чем инстинктивно отвернуться.

– Ты что, в первый раз видишь мужчину в трусах? – рассмеялся Калеб.

Джейн сунула ему полотенце:

– В первый раз за долгое время.

– Ну, тогда я, пожалуй, проявлю гуманизм. – Он взял полотенце и обернул его вокруг бедер. Потом переступил через порог и закрыл за собой дверь.

Калеб стоял так близко, что Джейн чувствовала запах дождевой воды, исходивший от его кожи. Когда спустя некоторое время она подняла глаза, то обнаружила, что он улыбается. Опухоль уже сошла с его лица, и лишь побледневший синяк под глазом напоминал о том, что с ним случилось. Сквозь избитую маску паренька, которого она взяла к себе домой, проступило лицо потрясающего мужчины. У него оказались длинные и густые ресницы, и когда он хлопал ими, в его зеленых глазах, казалось, загорались искорки. Он был красив суровой мужской красотой: безупречно изогнутые брови, прямой нос. Но больше всего Джейн влекли его губы, нежные, почти женственные. Она с усилием отвела взгляд от его лица. И немедленно заметила его ободранные руки.

– Почему ты не надел перчатки, которые я тебе купила? – напустилась она на него и, взяв его за руки, принялась осматривать ладони.

Калеб поднял ее руку и закружил на месте:

– Если тебе хочется потанцевать, так прямо и скажи.

Сделав полный круг, Джейн вновь очутилась с ним лицом к лицу и, выдернув руку, уткнула ее в бок.

– Это тебе не шуточки, Калеб. Эти шипы вполне способны покалечить твои руки. Не смей больше работать без перчаток.

– Ладно-ладно, не буду.

– Вот и славно. А теперь иди прими душ и оденься. У меня для тебя сюрприз.

– Какой?

– Если я расскажу, это будет уже не сюрприз, верно?

– Ну тогда хотя бы намекни, что там такое.

Джейн подтолкнула его в направлении ванной:

– Марш в душ. А я пока просушу твои вещи.

– Только бейсболку не бери, – бросил он, уже удаляясь в сторону ванной.

Отправив вещи Калеба в сушилку, Джейн открыла заслонку и растопила камин в гостиной. Поленья, шипя и потрескивая, занялись, вскинулись разноцветные язычки пламени. К тому времени, когда Калеб вышел из душа, огонь уже весело пылал, разгоняя ненастную мглу за окном. Благоухающий мылом, в чистых штанах и рубашке, он плюхнулся в кресло напротив Джейн.

– О, огонь? – обрадовался он. – Класс!

– Спасибо. Надеюсь, ты проголодался, потому что я заказала пиццу.

– Пицца – это здорово, – сказал Калеб. – Только я ума не приложу, каким образом тебе удается сохранять такую потрясающую фигуру? Я имею в виду, в тот раз ты здорово оттянулась у китайцев, а теперь вот пицца.

Джейн ухмыльнулась:

– Буду считать, что это комплимент.

– Это хорошо. Потому что я и хотел сделать тебе комплимент.

– В таком случае у тебя очень своеобразные представления о том, как говорить приятное женщинам.

Калеб с широкой улыбкой откинулся на спинку кресла:

– Значит, пицца и есть тот самый сюрприз?

– Нет, – покачала головой Джейн. – Это не он. Подожди здесь.

Она поднялась и скрылась у себя в комнате. Едва стоило ей появиться на пороге гостиной с гитарой в руках, как он вскочил на ноги:

– Ты с ума сошла!

– Вовсе нет. – Джейн протянула ему чехол.

Калеб вскинул руки и замотал головой:

– Я не могу это принять.

– Ты даже не заглянул внутрь. А вдруг там секаторы или триммер для газона?

Он рассмеялся и, взяв у нее чехол, сел обратно в кресло. Потом расстегнул его и приподнял крышку:

– Боже мой, это настоящее чудо!

– По странному совпадению, ее тоже зовут «Джейн».

– Ну, – произнес Калеб, извлекая гитару из чехла, – тогда ничего удивительного, что она такая красивая.

Он положил чехол на пол рядом с креслом и ласково погладил гитару, в черном лаке которой отражались язычки пламени.

– Я не уверена, что она не хуже той, к которой ты привык, – сказала она, – но продавец в магазине расхваливал ее. А у него на шее были вытатуированы ноты, так что я решила, он знает, о чем говорит.

– Это отличная гитара. Даже лучше той, что у меня была. Но я никак не могу ее принять, Джейн. Это слишком для меня.

– У тебя нет выбора. Это подарок.

– За что?

– Ни за что. Как может быть подарок за что-то, глупенький? Подарки дарят просто так.

– Хорошо, тогда я заплачу за нее из моего заработка.

– Ну уж нет! – отрезала Джейн. – Не смей пытаться лишить меня радости. Это подарок, и больше мы с тобой этот вопрос не обсуждаем. Если хочешь чем-то отблагодарить меня, можешь сыграть мне какую-нибудь песню.

Калеб взглянул на нее, и его лицо озарила такая улыбка, что у Джейн, несмотря на ненастье, стало тепло на душе.

– Спасибо, Джейн, – произнес он растроганно. – Мне еще никто и никогда не делал такого подарка.

Джейн почувствовала, что краснеет.

– Сыграй что-нибудь, – предложила она.

Калеб склонился над гитарой и принялся наигрывать мелодию, которую Джейн никогда раньше не слышала, однако она почему-то навела ее на мысль о грустном ноябрьском дне. Калеб долго перебирал струны, приноравливаясь к новому инструменту. Время от времени он вскидывал голову, но взгляд у него при этом был отсутствующий, устремленный куда-то вдаль, далеко за пределы стен гостиной Джейн. Потом он запел.

 
Не знаю, как все исправить,
Не знаю, с чего начать.
И даже если ты сейчас все слышишь,
Я не уверен, что это правильно.
Ведь причинить тебе боль – значит убить меня.
И вместе нам быть не суждено,
Как мы мечтаем в одиночку.
Я ищу утешения в выпивке,
Уткнувшись в свой стакан.
Пытаюсь не думать.
Но наша история еще не завершена.
В ту ночь, когда ты впустила меня в свою жизнь,
Мне некуда было идти.
Я пытался вырваться из отцовской ловушки,
И это было так давно.
Наше прошлое судят,
Наше будущее ускользает прочь.
Ты разбудила меня своей улыбкой,
И взошло солнце.
Но безмолвный крик страха
Прокрался, как вор.
Августовская надежда умерла,
Ветер унес ее вместе с листвой.
Мы только и делали, что ругались
И пугали друг друга концом.
Слова ранят мое сердце,
Но я повторяю вновь:
Не знаю, как все исправить,
Не знаю, с чего начать.
И даже если ты сейчас все слышишь,
Я не уверен, что это правильно.
Ведь причинить тебе боль – значит убить меня,
И вместе нам быть не суждено,
Как мы мечтаем в одиночку.
Нам вместе быть не суждено,
Как мы мечтаем в одиночку.
 

Закончив петь, Калеб некоторое время сидел неподвижно, склонившись над гитарой. А когда наконец поднял глаза, в них стояли слезы.

– Это было прекрасно, – подала голос Джейн, растроганная до глубины души.

– Спасибо. Рад, что тебе понравилось.

– Кто ее написал?

Он положил гитару в чехол:

– Я.

На мгновение Джейн лишилась дара речи, одновременно пораженная тем, что этот мальчик написал такую песню, и охваченная смутной завистью к чувствам, которыми проникнуты эти стихи. Интересно, кому они посвящены?

– Похоже, та, про кого написана эта песня, разбила тебе сердце.

– Я был совсем юным. В юности сердца разбиваются легко.

Джейн сидела в кресле и смотрела, как на лице Калеба играют отблески огня. Ей хотелось узнать побольше про песню и про его первую любовь, но тут в дверь позвонили.

– А вот и пицца! – провозгласила она, поднимаясь. – Надеюсь, ты любишь пеперони с грибами.

Джейн выдала разносчику десять долларов на чай за то, что не испугался грозы, и с коробкой вернулась в гостиную. Они принялись за еду, сидя перед камином. Порывы ветра бросали струи дождя в окно, время от времени сизое небо озаряла вспышка молнии, а следом за ней доносился отдаленный раскат грома. В камине потрескивали поленья.

Калеб принялся выковыривать из своей пиццы шампиньоны.

– Это только потому, что я выразила надежду, что ты их любишь? – расхохоталась Джейн.

– Я терпеть не могу грибы, – покачал головой Калеб. – С самого детства.

– Как можно не любить грибы?

– Очень просто. Они склизкие и противные. Ты лучше скажи мне, как можно не любить ежевику?

– Ну, лично я пока не видела, чтобы кто-то ободрал себе руки о грибы так, как ты сегодня ободрался о ежевичные ветки. И это тебе еще повезло, что они сейчас не цветут, иначе тебя в придачу покусали бы пчелы, а все ладони были бы в ежевичном соке. Я не шутила, когда говорила про перчатки. Я хочу, чтобы ты их надевал.

– Да, мамочка.

– Не смешно.

– Я просто пошутил. Можно мне еще кусочек, пожалуйста?

– Вот, держи, тут как раз побольше грибов, как ты любишь.

Когда с пиццей было покончено, Джейн вскипятила воду и сделала им по чашке какао, а Калеб тем временем подкинул в камин поленьев. Вернувшись в гостиную, Джейн обнаружила, что Калеб перебрался с кресла на диван. Она протянула ему кружку с какао и двинулась к своему месту, но он похлопал ладонью по дивану рядом с собой:

– Посиди со мной.

Джейн присела рядом.

Прошло несколько минут. Какао все никак не хотело остывать, поленья в камине шипели и потрескивали, не спеша разгораться.

– Если хочешь, можно включить телевизор, – предложила Джейн.

– Мне не особенно хочется, – отозвался Калеб. – Давай лучше поговорим.

– Ладно. О чем ты хочешь поговорить?

– О тебе.

– О господи… Давай лучше посмотрим телевизор.

– Нет, в самом деле! – рассмеялся Калеб. – Мне любопытно узнать про тебя. Ведь тогда в ресторане я выложил тебе всю свою подноготную, а ты пока ничего о себе не рассказала.

– Да мне практически нечего и рассказывать.

– Я пытался сказать тебе ровно то же самое, но ты мне не поверила. Давай не стесняйся.

– Ладно, что ты хочешь знать?

– Ну, например, давно ли ты здесь живешь? – пожал плечами Калеб. – И почему не замужем или, по крайней мере, не ходишь по свиданиям, разбивая сердца, как на твоем месте делала бы любая женщина с такой внешностью. И почему ты всегда так мило улыбаешься и опускаешь глаза, когда кто-то делает тебе комплимент?

Джейн, продолжая улыбаться, вскинула на Калеба глаза. Потом подула на свое какао, чтобы выиграть время.

– Давай для начала я отвечу на первый вопрос, ладно? Я живу в этом доме чуть больше пятнадцати лет.

– Значит, он твой?

– Да, – ответила она. – Когда родилась Мелоди, мы жили на съемной квартире, но я неплохо зарабатывала, а потом объявили льготную программу для тех, кто покупает свой первый дом, со сниженным первым взносом, вот я его и купила. Дочери было пять, когда мы сюда переехали. – Джейн ощутила знакомую боль в сердце, и на нее нахлынули воспоминания. Она умолкла, чтобы собраться с духом, исполненная решимости ни в коем случае не расплакаться. – В самую первую ночь мы спали на надувном матрасе. Грузовик с нашими вещами должен был прийти на следующее утро. Но за ночь навалило почти фут снега, и нам пришлось куковать здесь на надувном матрасе целых три дня. Но знаешь что? Это одно из лучших воспоминаний в моей жизни.

– А куда делся ее отец? – спросил Калеб и поспешно добавил: – Если ты, конечно, не против, что я спрашиваю.

– Все нормально, – покачала головой Джейн. – Рассказывать особенно нечего. Он бросил нас, когда я была беременна. И Мелоди даже никогда в жизни не видел, можешь себе представить? Свою родную дочь. Денег мы от него тоже, разумеется, ни цента не получили.

– Сочувствую.

– В общем, насколько мне известно, сейчас его тоже нет в живых.

Едва она произнесла эти слова вслух, как сердце снова защемило от горя. Боль была настолько невыносима, что Джейн едва не расплескала свое какао.

– О господи, ну вот, я опять плачу. Прости, Калеб. Просто мне порой так ее не хватает.

Калеб забрал у нее кружку и поставил на столик рядом со своей. Потом обнял Джейн за плечи и привлек к себе. В его объятиях было так уютно, что она перестала сдерживаться и позволила себе разрыдаться. В каком-то смысле она сейчас оплакивала скорее ту пятилетнюю девочку, которая умерла давным-давно, нежели свою двадцатилетнюю дочь, которую только что похоронила.

Выплакавшись, Джейн повернула голову и вскинула на Калеба глаза:

– Можешь что-нибудь мне о ней рассказать?

В глазах Калеба промелькнула боль.

– Я предпочел бы не говорить об этом.

– Так нечестно, Калеб.

– Брось, Джейн. Ты же обещала не донимать меня вопросами.

Джейн вывернулась из его объятий и уселась лицом к нему:

– Я не донимаю тебя, Калеб. Но неужели я хочу слишком многого, когда прошу тебя рассказать мне что-нибудь о моей дочери, которую ты знал? Хоть что угодно.

– Я не просил подбирать меня из жалости, – ответил он. – И не хотел, чтобы ты держала меня тут в качестве источника информации о твоей дочери.