Текст книги "Пылающий бог"

Часть вторая

Глава 11

– До того как на земле поселились люди, бог воды и бог огня поссорились и раскололи небеса, – сказал Жига. – Сияющий голубой фарфор потрескался и осыпался на землю, и вся ее зелень оказалась во тьме, как желток внутри разбитого яйца. Прелестная картина, правда?

Дацзы осторожно подошла к нему, вытянув пальцы, словно приближалась к дикому зверю. Она не знала, чего от него ожидать. Теперь действия Жиги невозможно было предугадать, в любую секунду он мог или поцеловать ее, или ударить.

Дацзы удивилась бы меньше, если бы он кричал, крушил все вокруг, швырял людей в стены. Потому что все шло наперекосяк, уже много недель.

А Жига просто читал. Все вокруг рушилось – все, что они построили за последние годы, каждый камень их замка, а Жига стоял у окна с книжкой детских сказок, лениво листал страницы и читал вслух, как будто Дацзы хочет послушать сказку на ночь. Чтоб ему пропасть!

Она постаралась говорить тише, чтобы не нарушить его покой:

– Жига, что происходит?

Он проигнорировал вопрос.

– А знаешь, кажется, я понял, откуда в тебе столько самодовольства. – Он повернул книгу, показывая иллюстрацию. – Нюйва починила небеса. Ты же слышала эту легенду, правда? Мужчины разрушили мир, а женщина вновь собрала его по кусочкам. Богиня Нюйва залатала разлом в небесах, камешек за камешком, и мир снова стал прежним.

Дацзы уставилась на него, лихорадочно подыскивая слова.

Она перестала понимать, о чем он говорит. Дацзы точно не знала, когда начались перемены – может, после Лусана или еще с Глухостепи. Все происходило постепенно, как легкая рябь на воде, которая в конце концов прорывает дамбу, и теперь Жига превратился в совершенно другого человека, рушащего все вокруг и причиняющего боль всем окружающим, он получал удовольствие, мучая ее загадками, на которые она не сможет ответить.

Прежде он применял свою силу к другим. А теперь больше всего наслаждается страхом Дацзы.

«Вернись ко мне», – хотелось выкрикнуть ей при каждом разговоре. Что-то сломалось между ними, вскрылся невидимый нарыв. Все началось после смерти Тсевери и разрасталось, как гангрена, а сейчас грозной тенью стояло за каждым произнесенным словом, за каждым распоряжением.

«Один из вас умрет, один будет править, а третий уснет навеки».

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – сказала она.

Он лишь рассмеялся.

– Разве это не очевидно? – Жига мотнул головой в сторону окна. – История идет по кругу. Классики предсказали все, что случится. Мы с Цзыей разрушим мир. А ты его починишь.

Со своего места Дацзы увидела кусочек горящего побережья. Чтобы понять происходящее по ту сторону пролива, можно было обойтись без астрологических чартов генерала Тсолиня. Достаточно и простой подзорной трубы.

Ночь озарялась оранжевыми всполохами. Если бы Дацзы не знала, в чем дело, она решила бы, что это фейерверки.

Она не могла не думать о том, сумели ли выбраться с острова дети, которых не забрал Широ. Может, родители посадили их в лодки и велели грести не оглядываясь. Но Дацзы прекрасно понимала, что надеяться на это бессмысленно. Мугенцы действовали методично.

К утру она уже знала, что никто на острове не выживет.

И на это их обрек Жига.

Это конец. Дацзы была в этом уверена, как в непреложной истине вроде той, что Земля вращается вокруг Солнца. Они дорого заплатят за то, что пожертвовали кровью спирцев. Зло такого масштаба не останется безнаказанным, боги этого не позволят.

Все, за что они боролись, все, что создали, исчезнет в дыму. Из-за какой-то идиотской игры.

– Нравится то, что ты там видишь?

Жига подошел со спины и положил руки ей на бедра.

Неужели его возбуждает это зрелище? Да, еще как.

Дацзы опустила подзорную трубу, пытаясь скрыть, как бешено стучит ее сердце. Она развернулась, изображая улыбку. Жиге так нравилась ее улыбка.

– Цзыя еще не знает? – спросила она.

– Он скоро будет здесь, – ответил Жига. – Вряд ли он такое пропустит.

– Это жестоко.

Он передернул плечами.

– Ему пойдет на пользу. Он стал слишком мягкотелым, нужно наточить клинки.

– А если этот клинок обратится против тебя?

– Он? Никогда. – Жига обнял ее за талию и хихикнул. – Он нас любит.

Дверь распахнулась. В комнату ворвался Цзыя, легок на помине.

– Что происходит? – спросил он. – Говорят, мугенцы напали на Спир.

– Ну да, мугенцы напали на Спир. – Жига махнул в сторону окна. – А это последствия.

– Это невозможно! – Цзыя вырвал подзорную трубу из рук Дацзы и попытался направить ее на берег, но его руки слишком сильно дрожали, чтобы держать трубу ровно. – Где корабли Вайшры?

Жига не ответил, самодовольно улыбаясь.

Дацзы дотронулась до руки Цзыи:

– Тебе лучше…

– Где корабли Вайшры? – заорал Цзыя.

Его трясло, он едва держал себя в руках. Дацзы заметила под его кожей проступающие чернильные силуэты тех тварей, которые пытались вырваться на свободу.

– Да брось, Цзыя, – вздохнул Жига. – Ты знаешь, что у нас не было другого выхода.

Цзыя беззвучно пошевелил губами. Дацзы видела, как его взгляд мечется между лицом Жиги и окном.

Бедный Цзыя. Он был так увлечен Ханелай. Порой Дацзы опасалась, что он женится на своей маленькой спирской генеральше. Разумеется, Жига ни за что бы этого не позволил, он всегда настаивал на чистоте никанской крови, да и Ханелай терпеть не мог. Однако Цзыя мог настоять на своем.

Неподобающая любовь. Ревнивые друзья. Дацзы тосковала по тем временам, когда это были самые большие их проблемы.

– Я должен попасть на Спир, – сказал Цзыя. – Должен… должен ее найти.

– Ох, да брось. Ты знаешь, что там найдешь. – Жига широким жестом обвел горящий берег. – Ты же прекрасно видишь отсюда остров. Все они погибли, до единой души. Тараканы действуют тщательно. Все уже кончено. Если там что-то и происходит, то лишь зачистка. Ханелай умерла, Цзыя. Я же тебе говорил, что глупо было ее отпускать.

Цзыя выглядел так, словно Жига вонзил ему в сердце кинжал и провернул.

Жига хлопнул его по спине:

– Это к лучшему.

– Ты не имел права, – прошептал Цзыя.

Жига залился беспощадным смехом.

– Что, неужели ты наконец-то отрастил яйца?

– Их кровь на твоих руках. Это ты их убил.

– «Это ты их убил», – передразнил его Жига. – Только не говори мне о смерти невинных. Не ты ли сровнял с лицом земли плато Скаригон? А кто вырвал из груди Тсевери сердце?

– Я не виноват в смерти Тсевери…

– Ну да, ты ни в чем не виноват, как обычно, – ухмыльнулся Жига. – Ты просто теряешь над собой контроль, и люди умирают, а потом ты приходишь в себя и напускаешься на тех, кто не боится делать все необходимое осознанно. Имей смелость признаться, братец. Это ты убил Тсевери. Это ты позволил Ханелай умереть. Почему? Потому что ты знаешь – это было необходимо, знаешь, что стоит на кону, ты видишь общую картину, и эти две шлюшки – лишь препятствие на пути, не стоящее и упоминания. Думай о случившемся как о милосердии. Ты ведь понимаешь, что так оно и есть. Спирцы не смогли бы править островом самостоятельно, наверняка начали бы резню, стоило им получить бразды правления. Ты сам знаешь, что люди вроде Ханелай не умеют пользоваться свободой.

– Ненавижу тебя, – сказал Цзыя. – Лучше бы мы сами погибли.

Жига поднял руку и равнодушно влепил ему пощечину. Шлепок разнесся эхом по комнате.

– Я освободил тебя от оков. – Цзыя съежился, и Жига навис над ним, медленно вынимая из ножен меч. – Я вытащил вас обоих из оккупированной зоны. Нашел степняков, привел вас на гору Тяньшань и в Пантеон. Да как ты смеешь мне перечить?

Воздух звенел, загустев от чего-то мощного, удушающего и кошмарного.

«Склонись! – хотела крикнуть Цзые Дацзы. – Склонись, и все будет кончено».

Но она промолчала, от страха ноги приросли к полу.

Цзыя тоже не сдвинулся с места. Странное зрелище – взрослый мужчина, струсивший как дитя, но Дацзы понимала причину.

За последние десять лет, с тех пор как они перестали быть детьми, страх врезался Цзые в кости, так же как и ей. Удар за ударом, порез за порезом, Жига об этом позаботился.

Она поняла, что оба смотрят на нее. Требуя ответа. Но каков был вопрос? Как она может это исправить?

– Ты что, ничего не скажешь? – спросил Цзыя.

– Ни слова, – усмехнулся Жига. – Малышка Дацзы знает, что так для нас лучше.

– Трусиха, – рявкнул Цзыя. – Всегда такой была.

– Оставь ее в покое…

– Да пошли вы оба!

Цзыя стукнул по полу своим посохом. От этого звука Дацзы подскочила.

Жига расхохотался.

– Что это ты задумал?

– Не надо, – прошептала Дацзы, но вместо слов раздался какой-то писк. И его никто не услышал.

Цзыя набросился на Жигу. Тот махнул ладонью, и Цзыя тут же упал, завывая от боли.

Жига театрально вздохнул:

– Неужели ты поднимешь руку на брата?

– Ты мне не брат, – выдохнул Цзыя.

В воздухе за их спинами открылась бездна. Оттуда высыпали тени кошмарных тварей, одна за другой. Цзыя ткнул посохом в Жигу. Твари бросились в атаку, но Жига отшвырнул их, как бумажных марионеток, одного за другим.

– Прошу тебя, – сказал Жига, по-прежнему с улыбкой. – Будь выше этого.

Цзыя снова поднял посох. Жига занес меч.

Дацзы удалось найти в себе силы, чтобы сдвинуться с места. Она бросилась между ними за миг до того, как они накинулись друг на друга с такой силой, что по каменному полу пошли трещины, а мир раскололся как скорлупа. Много лет спустя она пыталась вспомнить, осознавала ли, что делает, когда раскинула руки и произнесла заклинание. Знала ли, какие будут последствия? Готова ли была их принять? Или не ведала, что творит? Может быть, все случилось по жестокой прихоти судьбы?

Но в тот момент она осознавала лишь одно – все звуки стихли, все остановилось. Время навеки застыло. В воздух просочился странный яд, к которому она прежде не прибегала, проник в разум Триумвирата и принял там доселе неведомую форму. А потом Жига рухнул на пол, а Цзыя попятился. Наверное, они оба кричали, но Дацзы слышала только гулкий стук крови в ушах и призрачное эхо ледяного и безжалостного смеха Тсевери.

Глава 12

Тайный меморандум по поводу Никанской республики, бывшей Никанской империи, или империи Никан, направленный в министерство иностранных дел Республики Гесперия

Открытая торговля в Никане оправдывает вложения Альянса, постоянно обнаруживаются новые ценные ресурсы, их присвоение проходит гладко, как и предполагалось. Альянс получил права на несколько важных рудников, почти не прилагая усилий (по правде говоря, я думаю, что никанцы просто понятия не имеют, какие сокровища лежат у них под ногами). Не считая чая и ценных минералов, наши агенты обнаружили несколько местных товаров, которые найдут спрос у нас на родине. Сияющий и прозрачный никанский фарфор, признаюсь честно, намного превосходит нашу продукцию. Резные нефритовые статуэтки наверняка привлекут покупателей, желающих украсить дом чем-то новым (см. ящик № 3). Местная текстильная продукция весьма впечатляет, учитывая отсутствие ткацких станков. Никанские ткачи изобрели хитроумные механизмы, обуздав силу воды, которая сучит нить быстрее, чем любой ткач. Представляю, что уже совсем скоро наши дамы будут щеголять на улицах в шелковых платьях и с зонтиками!

Представители Серой гильдии, ордена Святого Творца, столкнулись со значительными трудностями. Туземцы упорно сопротивляются обращению (см. приложенное письмо сестры Петры Игнатиус из Второй башни). Это происходит не из-за того, что они не хотят изменить свои текущие верования – напротив, большинство местных жителей, похоже, совершенно безразличны к религии. Все дело в определенном общественном порядке, который насаждает их религия. Туземцы считают еженедельные религиозные церемонии бесполезной тратой времени, им не нравится толкаться в церкви. Они привыкли к своим убогим суевериям и, похоже, неспособны принять ослепительно ясное доказательство могущества Творца, даже если медленно и четко объяснять на их собственном языке. Однако мы не перестанем стараться, хотя дело и движется медленно. Наш долг перед Создателем – принести порядок в каждый уголок.

Мы считаем, что никанцы вряд ли способны поднять вооруженное восстание. Изучая империю, мы давно пришли к выводу, что их культура в основе своей инертная и миролюбивая, поскольку империя никогда не выказывала намерений расширять границы. Республика тоже не отправила флот покорять другие народы. Не считая завоевания острова Спир, Никан лишь отражал иностранную агрессию. Мы считаем, что теперь, когда Инь Вайшра подавил остатки режима Су Дацзы на севере, гражданской войны можно не опасаться, по крайней мере, в ближайшие пять лет.

Сейчас самая серьезная угроза – это партизанское движение на юге, базирующееся в провинциях Петух и Обезьяна. Его главный козырь – спирка Фан Рунин, чья способность к пиротехническим трюкам убедила народ, что языческий шаман может соперничать с орденом Святого Творца. Наши источники в Серой гильдии полагают, что эти шаманские способности есть доселе неизвестные проявления Хаоса (см. Приложение 1, «Никанский шаманизм»). Однако эти угрозы не должны сильно тревожить Альянс. Шаманов совсем немного – не считая спирки и наследника Иня Вайшры, Серая гильдия не обнаружила других на всем континенте. Мятежники на юге во всех отношениях на века отстали даже от бывшей Федерации Муген, они пытаются сражаться с дирижаблями с помощью палок и камней.

Так называемые боги их не спасут. Сестра Петра заверила меня, что помимо усовершенствованных ракет с опиумом, которые совершенно точно подавляют шаманские способности, успешно разрабатываются и другие меры, и через несколько недель мы получим оружие, легко усмиряющее даже спирку (см. Приложение 2, «Исследование Иня Нэчжи»). А как только падет спирка, падет и юг. Даже без божественного вмешательства мы скоро получим от этого варварского народа все, что пожелаем.

Именем Божественного Создателя, Генерал Жозефус Белиаль Таркет

Глава 13

Когда Рин очнулась, голова у нее гудела, рот был словно набит коконами шелкопрядов, а в ссадинах на спине пульсировала боль, отдаваясь в каждой мышце ниже пояса. Все мысли утонули в грохоте, который обволакивал ее, так что кости гудели от вибрации.

Она почувствовала пустоту в животе, а пол накренился. Она что, в дирижабле?

Ко лбу прикоснулось что-то влажное и прохладное. Рин заставила себя открыть набрякшие веки. Постепенно взгляд сфокусировался на лице Дацзы. Та вытирала Рин лицо влажной тряпкой.

– Ну наконец-то, – сказала Дацзы. – Я уже начала волноваться.

Рин села и огляделась. Вблизи гондола дирижабля оказалась гораздо больше, чем представляла себе Рин. Она сидела в помещении размером с корабельную каюту, и здесь, видимо, было много таких, потому что поблизости не было ни одного республиканского солдата.

– Не прикасайся ко мне.

– Тише, тише. – Дацзы закатила глаза и продолжила оттирать с щек Рин грязь. Тряпка уже побурела от запекшейся крови. – Я ведь как-никак спасла тебе жизнь.

– Я не собираюсь… – Рин попыталась разобраться в мыслях, вспомнить, чего боялась. – Гора. Гора. Я не собираюсь…

– Вот, поешь. – Дацзы сунула ей в руку черствую булочку. – Тебе нужно набраться сил. Иначе не выдержишь заточения.

Рин беспомощно уставилась на нее. К булочке она не притронулась – пальцы так ослабли, что даже сжать ее не могли.

– Зачем ты это сделала?

– Я спасаю нас обеих, – ответила Дацзы. – А может, и твою зарождающуюся южную империю, если ты только способна прекратить истерику и выслушать меня.

– Армия…

– Армия тебя покинула. А сохранившие верность офицеры не в состоянии тебе помочь. Коалиция южан тебя сдала, и ты не можешь вызвать огонь. – Дацзы разгладила волосы Рин и заправила их за уши. – Я позаботилась о том, чтобы тебя доставили в Чулуу-Корих целой и невредимой.

– Но зачем…

– Потому что одной моей силы недостаточно. Нам нужен союзник. Наш общий друг, а он, если мне не изменяет память, пожелал навеки замуровать себя в горе.

Рин вытаращила глаза. Она поняла слова Дацзы, но не поняла, что все это значит, и мозг некоторое время судорожно пытался извлечь смысл. А потом все встало на свои места.

И ее охватило уныние.

Уже почти год она не вспоминала о Цзяне. Не позволяла себе вспоминать, это было слишком болезненно. Он был не просто ее учителем, но и наставником. Она доверяла ему, он обещал, что с ней ничего не случится. А потом разразилась война и Цзян просто удрал. Бросил ее, замуровав себя в проклятой горе.

– Он не выйдет оттуда, – прохрипела Рин. – Слишком напуган.

Губы Дацзы изогнулись в усмешке:

– Ты так думаешь?

– Он хочет спрятаться. Он не выйдет. Он… С ним что-то не так…

– Его Печать разрушается, – с жаром сказала Дацзы. Ее единственный глаз сверкнул. – Я точно знаю. Я тоже это чувствую. Он становится сильнее, становится прежним. Не знаю, что на меня нашло, когда я наложила Печать на нас троих, но я всегда подозревала… всегда надеялась, что сделала что-то не так. И оказалась права. Печать можно сломать, она несовершенна, и теперь ее сила угасает. Сейчас я… мы… получили второй шанс.

– Это не имеет значения, – покачала головой Рин. – Он не выйдет оттуда.

– Ну, ему придется. – Дацзы снова принялась протирать виски Рин. – Он мне нужен.

– Но мне он тоже был нужен, – сказала Рин, ощутив укол боли в груди, смесь разочарования и отчаяния, которые до сих пор так успешно подавляла.

Ей хотелось что-нибудь пнуть, хотелось расплакаться. Почему же боль до сих пор так остра, ведь прошло столько времени?

– Возможно. – Дацзы окинула Рин сочувственным взглядом. – Но Цзыя – не твой якорь, а мой.

Полет длился не то еще несколько минут, не то несколько часов. Рин толком не поняла, поскольку провела это время в наполненном болью полузабытьи, то выныривая из него, то проваливаясь обратно, а все тело ломило от многочисленных ссадин. Дацзы погрузилась в молчание, опасаясь лишних ушей. Наконец гул двигателя стих, превратившись в завывания, а потом совсем прекратился. Когда гондола стукнулась о землю, накренилась и заскрежетала, Рин резко пришла в себя. В отсек вошли республиканские солдаты, бросили ее на носилки и вынесли на ледяной горный воздух.

Она не сопротивлялась. Дацзы велела ей изображать беспомощность.

Рин поняла, что они в провинции Змея, узнала контуры гор – ведь она уже бывала здесь прежде. Но в глубине души не хотела соглашаться с тем, что они и в самом деле находятся в горах Кухонин.

Неужели гесперианцы постоянно путешествуют именно так? Она пыталась вообразить мир с их точки зрения. Каким он будет, если однажды любой человек сможет перенестись с континента на континент всего за каких-то несколько дней? Если она сможет проснуться утром в Синегарде, а вечером лечь в постель в Арлонге?

Неудивительно, что они ведут себя так, будто владеют миром. Им он кажется таким маленьким.

– И куда теперь? – спросил солдат.

– Наверх, – ответила Дацзы. – Вход ближе к вершине. Там невозможно посадить дирижабль. Нужно подниматься пешком.

Рин так крепко привязали к носилкам, что она едва могла приподнять голову. Она не видела, далеко ли им еще идти, но подозревала, что это займет несколько часов. Единственная тропа к входу в Чулуу-Корих ближе к вершине становилась предательски узкой. От дирижабля до вершины оставалось пройти еще треть пути.

По крайней мере, ей не придется карабкаться самостоятельно. Пока солдаты тащили Рин в гору, раскачивающиеся носилки убаюкивали ее, навевали дремоту. Голова налилась тяжестью. То ли ей дали снотворное, то ли организм просто надломился из-за стольких ран. Весь поход она провела в забытьи, и ссадины от сапог Суцзы отдавались просто тупой, почти приятной болью.

Только услышав скрежет каменной двери, Рин поняла, что они прибыли в Чулуу-Корих.

– Посветите-ка, – велела Дацзы.

Рин услышала потрескивание – кто-то зажег факел.

Время пришло, решила она. Сейчас Дацзы набросится на солдат. Дацзы получила желаемое, привела их в Чулуу-Корих, теперь осталось только загипнотизировать солдат, заманить к краю пропасти и столкнуть.

– Сюда, – сказала Дацзы. – Здесь нечего бояться. Это всего лишь статуи.

Солдаты внесли Рин во мрак пещеры. На нее сразу навалилась тяжесть, как будто невидимая рука зажала рот и нос.

Рин охнула, выгнувшись на носилках. Она хватала ртом воздух, но его было слишком мало, перед глазами запрыгали черные точки. Она дышала так судорожно, что легкие чуть не лопались, но воздуха все равно не хватало. Стены Чулуу-Кориха были так крепки, что здесь терялась всякая связь с миром духов.

Это ужаснее, чем тонуть.

Когда Рин пришла сюда в первый раз, с Алтаном, то едва могла выносить эту тяжесть. Сейчас, после того как она столько лет дышала в унисон с богом, было неизмеримо труднее. Феникс стал ее частью, постоянно присутствовал в голове, всегда вселял уверенность. Даже без Катая она все равно ощущала слабую связующую нить с богом, а теперь даже та исчезла. Теперь Рин казалось, что гора, навалившись всем своим весом, разорвет ее изнутри.

Идущий впереди солдат щелкнул ей по голове пальцами:

– Эй ты, заткнись.

Рин даже не осознавала, что кричит.

Кто-то заткнул ей рот тряпкой. Рин стала еще сильнее задыхаться. Из головы пропали все рациональные мысли. Она забыла, что все это – притворство, часть плана Дацзы. Как может это выносить Су Дацзы, которая прожила с голосом богини в голове дольше, чем Рин живет на свете? Как она может спокойно идти вперед, без единого крика, в то время как Рин барахтается, пытаясь сделать последний глоток воздуха перед смертью?

– И все они были шаманами? – Солдат у нее в ногах присвистнул, и тихий звук раскатился эхом по пещере. – Великая черепаха! И давно они здесь?

– С тех пор как существует империя, – отозвалась Дацзы. – И они останутся здесь на многие годы после нашей смерти.

– Они что, не могут умереть?

– Не могут. Их тела больше не принадлежат смертным. Они стали проводниками богов, а потому заперты здесь, чтобы не уничтожили весь мир.

– Вот жуть какая. – Солдат цокнул языком. – Врагу не пожелаешь.

Солдаты остановились и опустили носилки с Рин на пол. Тот, что нес ее со стороны головы, наклонился над ней, в свете факелов его зубы блеснули желтым.

– Здесь твоя последняя остановка, спирка.

Рин смотрела не на него, а на ряды пустых постаментов, тянущихся в глубь горы как будто до бесконечности. Ее разум оцепенел от ужаса. Она беспомощно дергалась, пока солдаты отвязывали ее от носилок и тащили к ближайшему постаменту.

Рин покосилась на Дацзы в беззвучной мольбе, но безрезультатно. Почему она ничего не предпринимает? Игра уже зашла слишком далеко. Не в интересах Дацзы замуровывать Рин. Ей лишь нужно было попасть в Чулуу-Корих. Теперь республиканские солдаты ей без надобности, пора уже от них избавиться.

Но Дацзы просто стояла, слегка прикрыв веки, и наблюдала, как солдаты водружают Рин в центр постамента.

Рин вдруг пришла в голову жуткая мысль. Дацзы не обманывала солдат.

Дацзы нужно было попасть в Чулуу-Корих, нужно было добраться до Цзяна. Но в ее планах не было места для Рин.

О боги!

Придется самой отсюда выбираться. Но из горы не сбежать – в таком состоянии Рин не сумеет добраться до выхода и спуститься, опередив солдат, тем более когда ноги так крепко связаны. Но она может добраться до края прохода. Может спрыгнуть вниз.

Все лучше, чем провести замурованной в скале целую вечность.

Она перестала сопротивляться и обмякла на руках солдат, притворившись, что потеряла сознание. Они ослабили хватку, и этого хватило, чтобы вырваться. Рин поднырнула под их руки и бросилась к краю. Ноги были связаны так крепко, что она могла лишь ползти, но она была совсем близко – всего какой-то шаг или два, и…

Однако, оказавшись на краю, она заглянула в бездну, и ноги налились свинцом.

Прыгай!

Она не смогла.

Даже зная, что вечная жизнь в Чулуу-Корихе хуже смерти, она не смогла. Ей не хотелось умирать.

– Ну уж нет. Так просто тебе не отделаться.

Чьи-то сильные руки схватили ее за пояс и оттащили от края. Солдаты подняли ее за ноги и поволокли, как мешок с рисом. Совместными усилиями они затащили ее на пьедестал и установили вертикально.

– Хватит! – заорала Рин, но слова из-под кляпа прозвучали слабо и нечленораздельно. – Не нужно, пожалуйста! Дацзы! Дацзы! Скажи им!

Дацзы избегала ее взгляда.

– Свяжите ей ноги как следует, – хладнокровно велела она, словно приказывает слугам передвинуть стол. – Поставьте ее прямо. Камни сами сделают остальное.

Рин всеми способами пыталась сбежать – брыкалась, извивалась, повисала на руках у солдат. Все бесполезно. Они были сильны, а она слишком ослабла – изнурена голодом, ранами, обезвожена.

Она больше не видела выхода. Рин оказалась в ловушке и даже не может умереть.

– И что дальше? – спросил солдат.

– А теперь гора сама все сделает.

Дацзы запела на языке Кетрейдов, и скалы ожили.

Рин в ужасе смотрела на основание пьедестала. Поначалу казалось, что его движение мерещится ей в призрачном свете факелов, но потом Рин ощутила ледяное прикосновение камня к лодыжкам – скала поглощала ее, создавая неподвижную оболочку на коже. Рин не успела ничего сделать, и за несколько мгновений камень добрался уже до коленей. Когда камень поднялся до талии, солдат выпустил Рин и отпрыгнул. Теперь верхняя часть ее тела была свободна, но это уже не имело значения – как бы она ни билась, Рин не могла избавить ноги от каменных объятий. Через считаные секунды камень подобрался к груди, сковал локти в согнутом положении и подобрался к шее. Рин запрокинула голову, пытаясь оставить свободным от камня хотя бы нос. Но все бесполезно. Камень уже был на лице и смыкал глаза.

И вот зрение померкло. Рин больше ничего не слышала. Не чувствовала даже камень на коже, он слился с ней воедино, как естественная оболочка, полностью ее обездвижившая.

Рин больше не могла пошевелиться. Не могла пошевелиться.

Она попыталась напрячь мышцы, чтобы сломать каменную оболочку, но та осталась неподвижной, а ее лишь охватила паника, усиливаясь с каждой секундой.

Она не могла дышать. И поначалу даже обрадовалась – ведь без воздуха она скоро потеряет сознание и пытка прекратится. Легкие горели и разрывались. Очень скоро она вырубится. Скоро все будет кончено.

Но ничего подобного не случилось.

Она тонула, постоянно тонула, целую вечность, но не могла умереть.

Рин хотелось закричать, но она не могла. Так хотелось дернуться или хотя бы пошевелиться, что разрывалось сердце. И даже это было бы к лучшему, ведь лучше быть мертвой, чем стоять неподвижно до скончания времен.

Сама мысль о том, что эта пытка будет продолжаться бесконечно, день за днем и год за годом, была пыткой.

«Лучше бы я прыгнула, – думала она. – Лучше бы я умерла».

Эта мысль снова и снова крутилась в голове, единственная отрада в новой ужасающей реальности.

«Лучше бы я умерла. Лучше бы я умерла. Лучше бы…»

Мысль о забвении превратилась в фантазии. Рин представляла, что на самом деле спрыгнула, воображала короткое и захватывающее дух падение и хруст костей о дно колодца, за которым последует благословенная пустота. Рин так много раз прокручивала в голове эту последовательность, что на краткий миг ей удалось обмануть саму себя и решить, что она и впрямь это сделала.

Она просто не могла бесконечно выносить этот ужас. Паника наконец отхлынула, сменившись глубокой безнадежностью. Тело смирилось с действительностью – она не сбежит. И не умрет. Она будет вечно стоять здесь, не мертвая, но и не живая, в полном сознании.

У нее не осталось ничего, кроме собственного разума.

Когда-то Цзян научил Рин медитировать, на несколько часов очищать разум, пока тело погружается в мирное полузабытье, становится пустым сосудом. Несомненно, именно так он и выживал здесь все это время, вот почему он вошел сюда по собственной воле. Как бы Рин хотелось овладеть этим навыком. Но ей никогда не удавалось добиться такой внутренней неподвижности. Рассудок восставал против скуки. Мысли начинали блуждать.

Ей не оставалось ничего другого, кроме как обратиться к воспоминаниям, чтобы хоть чем-то заняться. Она перебирала их, отбрасывала одни и наслаждалась другими, смакуя каждую деталь. Вспомнила Тикани. Те прекрасные теплые вечера, которые она проводила в доме учителя Фейрика, как они обсуждали прочитанные книги и Рин получала новые. Вспомнила, как играла с малышом Кесеги во дворе, изображая разных животных из императорского зверинца, рычала и шипела, чтобы его рассмешить. Вспомнила тихие минуты в темноте, минуты краткого отдыха, когда она была одна, не в лавке, далеко от тетушки Фан и могла дышать без страха.

Но Тикани не принес удовлетворения, и Рин мысленно перенеслась в Синегард, в это грозное и неприветливое место, о котором, как ни странно, вспоминала с самым большим удовольствием. Она вспомнила, как вместе с Катаем изучала книги в прохладных подвалах библиотеки, как наблюдала за ним – вот он запускает длинные пальцы во всклокоченную шевелюру и шуршит свитками. Вспомнила, как по утрам тренировалась с Цзяном в саду Наследия, вслепую отражая его удары.

Она исследовала каждую щелочку своего разума, вытащила на свет воспоминания, которых даже не осознавала. Те воспоминания, которые старалась забыть из страха, что они ее сломают.

Вспомнила, как впервые увидела Нэчжу, и все их встречи после.

Видеть его было больно. Очень больно.

Когда-то они были такими невинными. Рин с тоской вспоминала его лицо – каким оно было всего год назад. Прекрасное, наглое и вызывающее отвращение одновременно, либо с довольной улыбкой, либо с нелепым оскалом, как у взбудораженного щенка. Но теперь она заперта здесь навеки, остались только воспоминания и боль – ведь она никогда больше ничего не почувствует.

Рин прокрутила в голове всю историю их отношений, с первой встречи в Синегарде до той секунды, когда клинок Нэчжи скользнул по ее спине. Вспомнила, как он был по-детски красив, а его высокомерное лицо, словно высеченное скульптором, одновременно и притягивало, и отталкивало. Вспомнила, как Синегард превратил избалованного наследника в закаленного постоянными тренировками солдата. Как они впервые дрались друг с другом в тренировочном бою и сражались бок о бок в битве, и вражда органично переросла в товарищество – Рин словно натянула потерянную перчатку, обрела вторую половинку. Он был намного выше ее, и когда они впервые обнялись, Рин едва доставала макушкой ему до подбородка. А еще она вспомнила его темные глаза в лунном свете, в ту ночь у причала.

Тогда Рин показалось, что Нэчжа вот-вот ее поцелует. А он вонзил ей в спину клинок.

Так больно было перебирать эти воспоминания. И унизительно осознавать, с какой готовностью она верила в его ложь. Рин чувствовала себя полной дурой, потому что доверяла ему и любила, считая, что после всего пережитого вместе в армии Вайшры она небезразлична Нэчже, хотя на самом деле он просто манипулировал ею, в точности как его отец.