Текст книги "Масонская проза"
Автор книги: Редьярд Киплинг
Жанр: Зарубежная классика, Зарубежная литература
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
– А кем по правде был ваш старший сержант до войны? – спросил я под конец.
– Старшим бальзамировщиком в большой похоронной фирме где-то в Мидлендс, – ответил Хамберстолл. – И конечно, когда ему представилась возможность, он своего не упустил. Помню, он тогда пришел рано поутру и все губы облизывал.
«На этот раз ты попался, – говорит он Маклину. – Теперь никуда не денешься, профессор».
«Как так, ваша доблесть? – Маклин ему. – За что?»
«А за те не-пре-станности, которые ты написал на десятидюймовке!» – отвечает старшой. А это у нас была такая Шкода, я про нее еще не рассказывал. Мы ее называли «Кровавой Элизой». У нее опорная плита совсем стерлась и пропускала сильно. Я по лицу Маклина понял, что старшой где-то прокололся, но он ему только и сказал, что «отлично, майор, давайте это обсудим в учительской». Старшой и так-то не выносил, когда Маклин начинал с ним свысока разговаривать, а тут вообще обозлился и пошел прочь, громыхая что твоя рында в шторм, как на флоте говорят. А Маклин сразу ко мне кинулся и стал спрашивать, что я такого сделал. Он всегда как чуял, что у меня на уме: читал меня как раскрытую книгу. А я всего-то и сделал, что орудия мелом чистил, – а я уже говорил, что он был ответственным за чистку. Хэммик никогда не возражал, чтобы мы на пушках писали, кто что хотел. Он говорил, это подогревает интерес к работе. Ну мы все и писали, кто во что горазд, и на казенниках, и на лафетах, и на опорных плитах.
– А что вы там писали? – хитро спросил Энтони.
– Ой, да что обычно пишут, мол, как «Кровавая Элиза», или там «Джим-плевака», мы так обозвали девятидюймовку, себя чувствует сегодня, ну, всё такое. Но в то утро я постоял там, подумал, ну и решил… наверное, я больше всего хотел Маклина порадовать, так мне сейчас кажется… что пора уже джейнитам показать себя. Я взял и перекрестил их всех три по-своему. «Джим-плевака» стал у меня «Преподобным Коллинзом», – это тот священник, о котором я вам уже рассказывал, – а корабельная пушка с обрезанным стволом стала у меня «Генералом Тилни», потому что уродливее нее я сроду ничего в жизни не видел. А наша Шкода, – и вот тут-то я как раз и прокололся, по-моему, – стала «Леди Кэтрин де Блев». Я тут же признался Маклину во всем. А он меня только по плечу похлопал:
«Достойно, – сказал он. – Ты у нас прямо взошел, как зелень, и показал плод. Ты добрый джейнит. Но вот с орфографией ты явно напутал, – и тут он даже по ляжке себя хлопнул. – Поэтому наш достославный старший сержант и впал в подозрения. Или ты все-таки написал „Де Бург“? Или нет?».
Я ему признался как на духу, и он помчался к Шкоде, чтобы поправить слово, а когда вернулся, сказал, что там уже Гусак успел побывать и все поправить. Но нам теперь так и так придется идти к майору на рапорт после обеда. Мы и пошли. Хэммик развалился в одном кресле, Мосс – в другом, а перед ними стоял старший сержант и докладывал, что обвиняет Маклина в том, что тот писал на службе непрестанные выражения на боевом орудии. Но как только выяснилось, что это я, а не Маклин, это сделал, старшой как-то сразу весь обмяк и растерялся. Он настолько запутался, что не нашел ничего лучше, чем начать убеждать Хэммика в том, что нельзя поддерживать в части дисциплину, если не устраивать примерные наказания, и для этого как раз подходит Маклин, конечно.
– Да уж, я знаю, как это бывает, – презрительно ухмыльнулся Энтони. – И хуже всего, что все оказывается правдой.
– Но Хэммик довольно резко призвал его к порядку и прочитал нотацию о законах военного времени, которые должны быть еще справедливее, чем на гражданке.
– Боже мой! – презрительно воскликнул тут Энтони.
– Так все и было.
«По неписаному закону частей тяжелой артиллерии, – продолжал Хэммик, – батарейным расчетам не возбраняется писать на орудиях при условии соблюдения пристойности при письме. Однако, с другой стороны, нами еще не были разработаны ограничения и составлены списки должностных лиц и прочего персонала, имеющего на это право. Моя точка зрения заключается в том, что данное право должно быть сохранено исключительно для боевого и строевого штатного состава».
«С разрешения высокого суда, – вмешался тут Мосс, тоже судейский по профессии, – я бы попросил слова для прений по данному вопросу. Подсудимый находится относительно судопроизводства в штатно не определенном и сомнительном, с точки зрения юрисдикции суда, положении, а также не имеет в данном суде законного и полномочного представителя».
«Ну и отлично, – заключил Хэммик. – Итак, подсудимый Маклин оправдан».
«Но с разрешения вашей чести, – добавил Мосс, – я намерен доказать, что он является соучастником совершенного деяния».
«Как вам будет угодно, – ответил Хэммик. – Но тогда не сообщите ли вы высокому суду, кто в таком случае принесет нам, черт возьми, портвейна, которым я бы желал в настоящий момент проставиться?».
«Нет возражений, – согласился Мосс. – Суду предлагается направить подсудимого для исполнения данного распоряжения под непосредственным надзором высокого суда».
Хэммик тоже не возражал. Маклин пошел принес всем портвейна, и сержант тоже получил стакан. Хэммик и Мосс продолжили спорить, могут ли нестроевые, раненые и больные служащие тоже писать на пушках. Хэммик в итоге совсем запутался, но потом сказал, что он тут старший офицер – ну и всё. В общем, нас с Маклином сурово отчитали за присвоение себе прав строевого личного состава, а сержанту сказали, что если он хоть еще раз нас за такими делами застанет, то пусть обходится с нами по всей строгости и по совокупности проступков. За это время они уже пропустили по паре стаканчиков и развеселились. Потом пришла моя очередь, и пока Маклин бегал им за чаем, Хэммик меня провел по всем джейнитским степеням до самого верха. Вряд ли такое у меня в жизни еще повторится.
– Хорошо, но что ты им сказал? – вмешался Энтони. – Я за твоим враньем не поспеваю.
– А тут и врать-то нет причины. Я им рассказал, что как глянул на зияющий ствол Шкоды, так сразу и подумал про леди де Блев. Они это приняли как должное, но указали мне на несправедливость, совершенную в отношении генерала Тилни. Они настаивали, что флотскую пушку надо было назвать «Мисс Бейтс». Я сказал, что так-то оно так, да уж больно генерал противный, – вот я и решил, что или никак ее не называть, или «Генералом Тилни». А вот в случае «Преподобного Коллинза» – девятидюймовки – они даже не нашли, к чему придраться, все было правильно.
– И ты с ними просто так болтал про все это? – рыжие брови Энтони поползли на лоб.
– Ну, я попутно еще помогал Маклину разливать чай, а так – да, болтал. Я так понял, что это они мне экзамен устраивают, вот и старался показать, что я настоящий джейнит.
– И… и что они тебе сказали потом?
– Они сказали, что мы оба проявили себя с наилучшей стороны. А поскольку я не пью, они мне отсыпали где-то под сотню сигарет.
– Господи! – снова воскликнул Энтони. – Ну у вас и батарея была!
– Да пробы ставить негде. Я б ее ни на какую другую не сменял.
Хамберстолл с тяжелым вздохом помог Энтони вставить органную панель на место. Мы все посмотрели на нее с минуту, восхищаясь результатами работы, пока Энтони убирал в карман свой тайный раствор в маленькой табакерке. Я так заслушался Хамберстолла, что забыл о своей работе, и Энтони тихонько вытащил у меня из-под руки подвеску Секретаря и тряпку. Хамберстолл гляделся в ореховую панель, как в зеркало.
– Ну… почти… – подытожил он, склонив голову набок. – Если только безопасной…
– Никогда не слышал про такое в армии, – сказал Энтони. – Ну, может, в гражданских силах безопасности только…
Как и предсказывал брат Берджес, глядя в панели органа, теперь можно было бриться чем угодно.
– А ты с ними потом встречался? – спросил Энтони Хамберстолла.
– Да не осталось почти никого, не с кем встречаться-то. В артиллерии оно как? Или грудь в крестах, или голова в кустах. Ну вот у нас голова в кустах и оказалась, не повезло нам.
– Ну ладно, ладно, ты-то вон, гляжу, живой… – твердо, но ласково сказал Энтони. Но Хамберстолла это не утешило.
– Это так, но знаешь, иногда думаю, а как оно лучше бы было? – вздохнул он. – Я нигде так счастлив не был, как там, ни до, ни после. Когда гансы перешли в наступление в марте восемнадцатого, тут нам и настал конец. Кто ж знал? Нас как раз перевели почти в самый тыл на переформирование и починку, а наш старый паровоз, который таскал нас туда-сюда по ночам, как раз тоже угнали на ремонт. Мы даже маскировочные сетки поснимали, разве что Хэммику оставили. Он тогда сказал бригадиру, что не знает, что там они себе думают в штабе армии, но он как ведущий адвокат по бракоразводным делам не даст им отнять у себя последний аргумент. Вот у него одного и осталась маскировочная сетка в узенькой траншее за колючкой рядом с лесом, он эту сетку сам проверял. Тряпичные листья на ней пооблетели, да еще она и клеевой краской на солнце воняла жутко. Но зато было похоже, что идешь как будто по театру за кулисами. И я был там счастлив, счастлив! Думаю, если б нас вовремя переставили на гусеницы, как теперь делают с шестидюймовыми гаубицами, то они б нас хорошо запомнили. Но у нас на батарее было только лабасовское старье, которое прицепляли к паровозам и гнали по рельсам, к концу войны оно только в переплавку и годилось. Ну и, если честно, попали мы тогда, господа – то есть братья!
Дело было так. Как-то вечером я стоял и смотрел, как Гусак объясняет новобранцам, как наводить «Леди Кэтрин». И тут смотрю – у нас над головами наша же масксетка рваная летит, а из-за нее мотоциклист вылетает, прямо по воздуху, прямо как тот парень – помните, который полетел на велосипеде с брайтонского пирса? И плюхается прямо чуть ли не новобранцам на голову.
«Черт побери, – Гусак говорит. – Кто ж так докладывается? Что стряслось?»
«Ну, для начала, я об распорки от вашей сетки хребет себе сломал, – тот ему отвечает с земли. – А кроме того, фронт прорвали».
«Глупости», – отвечает ему Гусак. Но не успел он продолжить, как того парня сильно вырвало, и он отключился. При нем была куча пакетов от бригадиров и от начальников батарей, которые все писали, что отрезаны от своих, и просили дальнейших распоряжений. Короче говоря, оказался он кругом прав: по поводу и своего тыла, и нашего фронта. Весь фронт на Соме смели подчистую – вот так! – и он прихлопнул своей огромной ладонью по колену.
– Мы в Святой Земле про то слыхали, – сказал Энтони. – Что, правда вот так, моментом, все и случилось?
– Еще быстрее! Вот смотри: мотоциклист прилетел около шестнадцати. Потом мы пытались получить какие-то распоряжения, но ничего так и не узнали, кроме того разве, что весь транспорт занят и нам не светит. И что прикажете с этим делать? И вот часов в девять вечера приезжает молоденький такой штабной в кожаных крагах. Вот уж кого совсем не ждали. Он говорит, весь укрепрайон эвакуируют, ну и вы, мол, давайте, двигайтесь.
«Куда?» – спрашивает Хэммик коротко.
А он ему: «Да вон туда, к Амьену. Ну, то есть это не точно, до Амьена-то тут далековато, но, в общем, туда куда-то». Точно так и сказал, слово даю. И еще крагами своими помахал. И тогда Хэммик приказал Гусаку строить личный состав и идти маршем по дороге через Амьен на Дьепп, а там… уж и не вспомню, наверное, покупать билеты до Ньюхейвена, а там окапываться прямо за Сифордом и уже оттуда воевать. Гусак говорит – да чтоб меня черти разорвали, если пойду. А Хэммик ему – что его тогда еще до чертей трибунал порвет. А Гусак ему – что как это солдаты, как он себе думает, сейчас все бросят и пойдут пешком в Амьен? А пушки они что, в портянке понесут? Хэммик говорит – он и слова не сказал про портянки, а если кто захочет с пушкой идти, то пусть себе идет, а так их тащить с собой вовсе не обязательно. И Гусак отвечает ему, мол, портянки там, не портянки, но никто, вот те крест, с места не сдвинется, если только он сам, Хэммик, впереди не пойдет.
«Да тут бунт, как я погляжу, – отвечает Хэммик. – Ну вы и сволочи. Но что ж поделаешь, сейчас же кругом демократия. А эти твои „никто“ не будут возражать, если я их попрошу хотя бы углубить профиль окопа до полного?»
«Нет, – говорит Гусак, – с этим все нормально. Старший сержант их и так уже как терьеров натаскивает все последние три часа – уже копают».
«Ну если так, – говорит Хэммик, – то скажи Маклину, пусть нам притащит по стаканчику портвейна».
Тут, конечно, сразу Мосс откуда-то вылез: он портвейн чуял за милю. И он сказал, что и без нас в Амьене уже столпотворение, а тут еще мы всей толпой прискачем. А если мы тут тихонько полежим, говорит, то гансы нас могут и не задеть. Хотя, если по-честному, то они в тот день уж кого только могли, всех позадевали.
Во всей округе не смолкал грохот, и в нашем болоте небо все было в заревах, куда хватало глаз, светло было как днем всю ночь напролет. Только и оставалось, что лежать тихо. Думаю, мы бы как-нибудь переждали это все, если б нас оставили в покое, хотя вокруг что-то свистело время от времени, но так, ничего особенного.
Но вот где-то за полночь сваливается к нам в траншею маленький такой кругленький господинчик в очках, лысый как колено, в форме, и говорит, что хотел бы у нас слева сформировать оборонный фланг из своего батальона, с которым сюда добрался. Хэммик говорит, что будь он на его месте, он вряд ли стал бы чего-то там формировать.
«Как вы можете так говорить? – Господинчик чуть язык не проглотил от удивления. – Как же так, вы, артиллерия будете без поддержки?»
А Хэммик ему ответил, что батарея наша в ее нынешнем положении не боеспособнее общественной уборной, так что господинчику с его батальоном лучше, говорит, двигаться к Амьену и там уже обороняться.
«Ни в коем случае! – завелся пехотинец. – Мы с моими ребятками сейчас вам тут сформируем оборонный фланг!»
И тут он, как кролик из цилиндра, выскакивает на бруствер – и ну махать руками «своим ребяткам» и что-то им щебетать. Бог знает, где их таких набрали – чуть ли не подростки почти все, они кинулись к нему и облепили со всех сторон, ну точно воскресная школа на прогулке, и маячили там на открытом месте какое-то время, и галдели все время. Тут совсем рядом рвануло очень сильно, и десять минут было тихо. Мы уж думали, как раз их и накрыло.
«Мы следующие, – сказал Мосс. – „Гота“ уже полчаса над этим районом барражируют, наверное, надеются паровозное депо накрыть. Так что сейчас на новый круг зайдут – и по нам долбанут».
«Ну и исходя из того, что звук сейчас пошел довольно низкий, – вставил Хэммик, – я полагаю, что это летит как раз наш».
«Боже мой, – сказал Гусак. – По-моему, вы правы, сэр». И это последнее, что я от них услышал.
– Вас накрыло? – в нетерпении воскликнул Энтони.
– Ну да. Наверное, Мосс был прав, и они нас приняли за паровозное депо. Когда я пришел в себя, я лежал вообще за колючкой, а траншею почти совсем засыпало. «Преподобный Коллинз» держался молодцом, а вот «Леди Кэтрин» и «Генерала» было уже не отмолить. Я там полежал еще немного, приходя в себя, пока не замерз, а тогда приподнялся и огляделся. Оказалось, что от одежды на мне мало что осталось, если не считать ботинок. Вот я встал и пошел найти себе что-нибудь прикрыться, да и холодно было. И тут вижу – гриб, не гриб из земли торчит, – а это оказалась лысая голова того господинчика, пехотного. Я по ней похлопал – ну точно, все полегли. Уж не знаю, откуда они таких понабрали, в спешке выпихнули их из Англии, а они и окопаться-то толком не умели. Собрал там с них одежду, у кого что нашел, закутался в офицерскую шинель и пошел к колючке. И тут мне кто-то кричит оттуда:
«Копай! Копай, зараза! Там Гусака завалило!»
Уж я копал, копал, а потом меня вырвало кровью со слизью, и я отвалился передохнуть. А они как раз вытащили Гусака – мертвого – и ко мне рядом положили. Хэммик тоже погиб: старший сержант сказал, его чуть ли не пополам порвало, но забавно, он, пока не помер, болтал без умолку, а ниже пояса у него уже и не было ничего, как мне рассказали. А Мосса мы так и не отрыли. Он, когда рвануло, стоял у «Леди Кэтрин», а ее свалило набок вместе со всеми сетками и опорами.
– А что с Маклином?
– Да не знаю я. Он рядом с Хэммиком был. Думаю, его вообще на куски разнесло первой же бомбой. Вот я из джейнитов один и остался. Мы тогда потеряли половину состава, или сразу, или когда их откопали, а они потом сразу перемерли. Старшой тогда слегка головой тронулся: он все бегал от одного к другому, за плечи тряс и кричал: «Как мы их! Как мы их всех, а? Мы же молодцы, да?». И плакал. Ну и кто остался в живых, постепенно разбрелись кто куда, я остановил попутку на дороге, там и так было полно народу, но они меня взяли и увезли к своим.
– Ну а то! – горделиво отозвался Энтони. – «Как что не по тебе – прыгай в такси!» Слыхал, как люди говорят?
– Ну и вот. Потом мы долго ехали в тыл, потом пришлось немного пройти пешком, а там уже стоял санитарный поезд. Я к нему – а навстречу мне сестра, такая, в годах уже, с красными руками, и она мне машет и криком кричит, что места уже нет и она в поезд и вошь не всунет. Мне было уже все равно. А она не могла остановиться и все говорила и говорила… про то, что у нее папа в Лэдброк-Гроувз, а она тут в своем возрасте вон чем занимается, и как это все ей странно, и что то ли еще будет на следующей войне, потому что ей сказали, что сестер заставят носить форму цвета хаки, со штанами, как у тех девчонок, которые в береговой обороне, и что если б она мной занялась по-настоящему, она бы мне яичек сварила, потому что у нее была ферма куриная… ну вы не поверите, что люди вообще так разговаривают, так только у Джейн бывает. Я как про это вспомнил, так и заржал, и не мог остановиться. К нам потом другая женщина подошла, печатая шаг, такая, в очках, с носищем, с зубами, все дела.
«Что тут происходит? – спрашивает. – Чего вы хотите?»
«Да ничего, – отвечаю, – разве что прошу вас заткнуть эту мисс Бейтс, а то я помру сейчас».
«Какую мисс Бейтс? – спрашивает. – Почему вы ее так назвали?»
«Да потому что мисс Бейтс она и есть», – говорю.
«Вы понимаете, что говорите?» – она меня спрашивает и костлявой своей рукой тянет с земли подняться.
«Еще как понимаю, – отвечаю. – А знай вы Джейн так же, как я ее знаю, и вы бы понимали».
«Ну ясно, – говорит она тогда. – Поедете с нами этим поездом, даже если мне для этого придется начальника состава придушить».
Она действительно пристроила меня на поезд, я разлегся на носилках прямо у кухни. Так что снова сработали мои пароли! Она пожала мне руку, сказала, что я сходу раскусил сестру Молино, да потом еще стащила мне дополнительное одеяло. Насколько я понял, это вообще был ее поезд, она была кем-то вроде леди Кэтрин де Бург в тех краях. Ну вот. Короче говоря, ничего интересного со мной больше не происходило.
– А тебе что, было мало? – не понял Энтони.
– Ну наверное. Если б я остался в части, то был бы с ними, когда их переформировали, и они опять попали на фронт, уже незадолго до перемирия. Старшой был прав. Молодцы мы были, отличная батарея, никого счастливее нас на всем фронте не было. И Хэммик с Моссом, и Гусак, и этот чудной парень Маклин, и старшой, – они все у меня постоянно мелькали перед глазами, пока я там лежал без сна несколько ночей. Они погибли, а я лежал и вспоминал их. Никогда ни у кого не бывало такой батареи, как наша, – никогда.
Энтони отдал мне сияющий секретарский клейнод.
– Да уж, – сказал он. – Не могу не согласиться с тем, что твои джейнитские дела оказались полезнее римского орла и ордена Подвязки. Жалко, что у нас в Святой Земле не было никого из ваших джейнитов. Я не встречал, по крайней мере.
– Ну, Маклин говорил, что это очень закрытое общество для избранных, и чтобы туда попасть, нужно быть джейнитом в сердце, а иначе ничего не получится. Но ведь меня-то он сделал джейнитом! Я ведь теперь прочел на досуге все ее шесть книжек, в перерывах между работой, – и каждая строчка меня возвращала туда, обратно, и снова пахло раскаленной на солнце краской на масксетке. Вы мне поверьте, братья, если где никто не говорит о Джейн, то это плохое место. Благослови ее Бог, кто б она ни была.
Досточтимый брат Берджес отозвал нас всех от труда к отдыху. Хамберстолл поднялся и пошел по лестнице вниз: он был сам так похож на угловатую пушку на лафете, что все невольно ждали, что он заскрипит шарнирами. Он сказал, что на чай не останется, потому что обещал матери пить чай у нее, а поэтому она уже, наверное, стоит перед дверью ложи и ждет его.
– За ним все время кто-то приходит, то одна, то другая, – пояснил мне Энтони. – Он иногда забывается.
– Напивается что ли?
– Да сейчас! Он от рождения ни алкоголя, ни женщин не пробовал. Нет, он просто иногда теряет рассудок, по-тихому. Это как-то приступами у него, началось после того, как у него склад взорвался в Этапле. Если бы не контузия, он бы уже был старшим сержантом.
– Ого! – ответил я. – А я все понять не мог, почему его после возвращения на батарею в официантах держали. Теперь все понятно.
– Его сестра рассказывала, что взрывом у него отшибло все, чему он научился в артиллерии, но он и слушать никого не хотел, только все рвался обратно в свою часть. Только Бог знает, как ему это удалось, но ведь удалось же! Она говорила, что он чуть ли не зайцем на корабле сбежал из Англии, и когда они там увидели, в каком он состоянии, им не хватило жесткости отправить его в госпиталь, вот и держали его при батарее, как талисман что ли. Это все чистая правда. Мне так его сестра сказала. Я, правда, не могу гарантировать, что все, что он тут наплел про джейнитов, – это правда. Но с другой стороны, он в последний раз врал в шесть лет. Его сестра сказала. Ты что думаешь?
– Вряд ли он мог сам такое выдумать, – ответил я.
– Ну а где ты видел, чтобы люди так сходили с ума по каким-то книжкам? Он даже сестру пытался заставить их читать. А она на все готова, только б его порадовать. И она говорит, их мать – тоже такая же. А ты-то сам что-нибудь слышал про эту Джейн?
– Мне всегда казалось, что Джейн, пока была жива, умела сводить людей друг с другом, – ответил я. – Хочешь – сам почитай.
– Уж не сомневайся теперь, – ответил Энтони и покраснел.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.