Текст книги "Масонская проза"

– И что он тебе сказал? – спросил Пол.

– Он все сразу понял. Вечером пошел в деревню поужинать и рассказал. Он сказал, что все улики указывают на то, что это просто повезло какому-то немцу, который летел себе домой и наудачу сбросил оставшийся боезапас на нас. Мол, ничего страшного, не берите в голову. Ну никто и не брал, кроме Маргеттов, конечно. Он еще сказал, что, по его мнению, это были какие-то зажигательные бомбы нового типа, а он, мол, уже давно там у себя всем говорил, что гансы такие начнут делать. Не думаю, что человек, по натуре своей, злее, чем Бог ему назначил. Нет, не думаю. Но шропширский сержант говорил…

– А сам-то ты что думал по этому поводу? – перебил его я.

– А я не думал. Я уже знал к тому времени. Я, конечно, не Шерлок Холмс, но я два года их на завтрак и обед ел, просыпался с ними и спать ложился, собирал и разбирал, кидал и поднимал, так что уж чем начиняют ручные гранаты Миллса, я хорошо знаю. И как осколки учебных мин выглядят – тоже. И я нашел их все три. Там со второй получилось смешно, которая взорвалась в парнике у Маргеттов. Хикмот, судя по всему, открыл заслонку в бойлере, угли выгреб, ее туда засунул, а заслонку назад вернул. Она сработала просто на отлично. Ни одной целой стены не осталось – все кирпичи по двору разлетелись вперемешку с овощами. Было похоже на то, что немцы оставили от той деревни, где мы в войну окопались, от Сент-Фирмина.

– А как ты тогда объяснишь, что этого парня, как бишь его, в руку ранило? – спросил Пол.

– Да это костыль! – сказал Бевин. – Если бы ты или я захотели сделать то, что он тогда сделал, мы бы по́том изошли, на одной ноге шкандыбая да раскачиваясь, ну и нас непременно бы словили еще на полпути к первой цели. А вот Хикмот сумел. Причем я уверен, как Бог свят, что он даже не посчитал нужным особенно как-то прятаться и все делал, стоя во весь рост, а росту в нем было под метр девяносто. Я вот как это вижу. Сначала он обустроил для миссис Бевин утиный пруд. Мы же с ней при нем это обсуждали десятки раз, вот он и запомнил, что нам нужно. А нужен нам был пруд. Вот он на досуге пошел и нам его обустроил. Потом он, наверное, пошел к Маргеттам и там поджег им первый стог, отлично понимая, что ветер за него это дело доделает и подожжет второй. Тогда старший маргеттов сын увидел, что стог горит, и выскочил во двор, а Хикмот уже успел схорониться у задней двери под порогом, и как только тот на него выскочил, он его за ногу костылем-то и сдернул. Мы так с гансами делали, когда они из схронов вылезали. Они еще так щурились смешно от света… Ну вот, а потом он пошел и открыл двери стойла, чтобы лошади вышли и не перемерли. Потом он бросил на крышу маргеттова дома первую мину, потому что сначала поглядел, увидел, что второй стог тоже занялся, и решил, что к этому моменту уже все из дома-то повыскочили. Понимаете?

– А зачем тогда тратить мину на дом? – не понял Ортон. Его стеклянный глаз победно сверкал, как живой.

– Для прикрытия, естественно. Он же имитировал воздушный налет. Когда Маргетты высыпали из дому во двор, он направился от дома к парнику, потому что для Маргеттов это был главный источник заработка. После этого – иначе просто непонятно, откуда взялось столько чужого скота, который мы нашли на огороде, – он пошел на соседнее поле, к мяснику, открыл там загон и погнал коров на помощь к лошадям. А уже потом, когда закончил все дела свои, которые на эту ночь назначил, я вам чем хотите поручусь, что он затаился где-то, забился в ямку метрах в пятидесяти оттуда, как объевшийся вомбат, и хихикал, глядя на все это огненное представление, которое перед его глазами разворачивалось. А мы вокруг него все это время бегали и снова не замечали. А потом он поспал немного и пошел на поезд до Рогемптона, прямо как спланировал. А я уверен, что спланировал он все заранее, еще за много недель.

– Он что, все поезда там знал? – спросил Пол.

– Спроси что-нибудь полегче. Я только точно знаю, что если уж он решил откуда-нибудь уехать и куда-нибудь приехать, и чтобы его при этом никто не видел, то он так и сделал.

– А мины у него откуда? Он же явно их у вас стащил, – продолжал Пол.

– Ну а ты думаешь, я не понял? Он не меньше часа сидел на полигоне, пока я учил новобранцев, наблюдал за нами из канавы у хранилища учебных мин, прикрывшись плащом. Конечно, у нас он их и спер. Взял ровно столько, сколько было нужно, ровно три, потому что больше ему было просто незачем.

– Ты когда-нибудь виделся с ним потом? – спросил Ортон.

– Да, в Брайтоне, где-то через месяц после того, как он уехал за ногой в Рогемптон. Ну, вы помните, как ребята в инвалидной форме сидели там рядком на пирсе и все вместе подпрыгивали, когда в гостиницы у них за спиной привозили уголь и ссыпали по рукавам в подвал? Я столкнулся с ним у «Старого корабля» и сразу рассказал про наш «воздушный налет». Я рассказал ему, что Маргетт совсем тронулся и ходит теперь, все время глядя в небо, и созывает собрания местного комитета по взысканию ущерба, да сам один на них и ходит. Еще рассказал, что старый мистер Вигорс скупил то, что осталось от дела Маргетта, – а там не очень много осталось, – и что утки миссис Бевис чувствуют себя отлично в новом пруду. Это все ему, как мне показалось, было не шибко интересно. Он отказался еще у нас погостить. Мне показалось, что мы для него уже такое давнее прошлое, что и возвращаться смысла нет. Это же по человеку всегда видно. Он хотел на своей новой ноге как можно скорее вернуться в свои места, затерянные в пустыне, к овцам и черномазым. Наверное, он уже туда добрался, и никто по дороге его не заметил ни разу. Но под конец он все же проговорился, Богом клянусь! Уже стоя на остановке в ожидании трамвая, которым мы добирались до вокзала, я обмолвился, мол, мы благодарны тому фрицу, который в одну ночь и Маргеттов прищучил, и нам прудик сообразил. И миссис Бевин меня поддержала. Ну не могли мы сдержаться, что ж поделать. И тут Хикмот открывает рот и говорит так тягуче, словно он язык успел позабыть: «Да горите вы все в аду. Берт был моим другом». И больше ничего. Я вам точно передаю, что он сказал, слово в слово. Очень не хотел бы я, чтобы австралиец меня посчитал своим врагом или врагом своего друга, вот что я вам скажу. То есть я ничего не имею вообще против австралийцев, брат Ортон, но уж что правда – то правда, вы не такие, как мы, или как вообще все остальные.

– Ну а тебе это надо? – спросил Ортон.

– Нет, нет, пусть все будут разными, так мир интереснее. Ну а теперь… – Бевин достал из кармана золотые часы. – Если я сейчас не выйду, то опоздаю на последний поезд.

– Да пусть себе уходит, – спокойно сказал Ортон. – Тебе же не привыкать ловить попутки, а, сержант?

– Ну я тогда был килограмм на двадцать полегче, сапер… – улыбнулся Бевин.

– Да ладно, я тебя подброшу до дома еще до рассвета. Я же теперь грузоперевозками занимаюсь на линии Лондон-Оксфорд. У меня сегодня одна машина порожняком пойдет до Оксфорда по шоссе Воксхолл, так она и к тебе может завернуть.

– Господи! И я что же, снова увижу рассвет? Столько лет не видал… – улыбнулся Бевин. – Мда-а, а ведь и у нас в аду бывали иногда веселые деньки, правда, Австралия? – И он снова потянулся поправить несуществующую портупею.

У Врат

Если Порядок наверху есть лишь отражение Порядка внизу (как утверждает древний мудрец, который кое-что понимает в Порядке), то беспорядки в Департаменте Смерти – тоже в Порядке вещей. Неуклонно падающий уровень смертности в мире, неуклонный же рост количества смертельных болезней, течение которых наука выучилась продлевать, тем самым держа в томительном ожидании все заинтересованные стороны, – все это ослабило стремление Некрологического департамента проявлять какую бы то ни было инициативу. Начало Войны застало его сотрудников врасплох, точно так же, как и все цивилизованное человечество, и, как и человечеству, им пришлось действовать на собственные страх и риск и стараться свалить вину друг на друга пред Небесным Взором.

Сам Ангел Смерти сказал Святому Петру, который на минутку отошел от Врат передохнуть:

– Ну что же делать, приходится работать с тем, что есть, и стараться не опозориться, но…

– Да знаю я, – сочувственно отозвался добрый святой. – Даже при условии, что я собрал всех, кого мог, приходится самому стоять на воротах по двадцать четыре часа в сутки.

– Ну а что там добровольцы у вас, есть от них какая-то польза? – продолжал Ангел Смерти. – По-моему, проще самому всё делать, так, по крайней мере, будешь уверен, а если…

– От этой привычки нужно отказываться, – возразил Святой Петр. – Конечно, в чиновничьей работе постепенно костенеешь, уж сколько их упало в эту бездну… Ну что еще? – Он наконец обернулся к ходившему за ним по пятам серафиму с обиженно поджатыми губами, который все пытался подсунуть ему на подпись рапорт об отчислении. Петр просмотрел бумагу. – Рядовой Р. М. Бакленд, – прочел он, – по обвинению в говорении, что Бога нет. Это всё?

– Он говорит еще, что готов это доказать, сэр, а согласно Правилам внутреннего распорядка…

– Если бы вы сами выучили в свое время Правила, вы бы знали, что «сказал безумец в сердце своем: нет Бога». Вот вам и решение: наверняка контузия. Рефлексы проверяли?

– Никак нет, сэр. Но он все время повторяет, что…

– Отставить! Пропустить немедленно! И скажите там кому-нибудь, пусть с ним подискутируют, что ли. Приведите ему доводы там, не знаю, потяните время, пока Святой Лука не освободится. Еще есть что-нибудь?

– Характеристика на медсестру, сэр. Она проработала в госпитале два года.

– Долгонько, – сурово протянул Святой Петр. – Наверное, успела подрастерять Усердие.

– Вот ее гражданская характеристика, сэр. Я решил, что лучше ее сначала вам показать. – Серафим протянул ярко-алый листок.

– В следующий раз, – ответил Святой Петр, сложив листок пополам и подписав уголок, – заполняй на таком… ну, другого цвета… не помню, другого… бланке, а потом ставь гриф Q. M. A. и сразу пропускай. И не думай о всяких глупостях.

Серафим вспорхнул и скрылся за сияющими Вратами.

– Что это за отдел такой – Q. M. A.? – недоверчиво прищурился Ангел Смерти.

Святой Петр хохотнул:

– Это не отдел. Это статья: «Quia multum amavit»77
  За то, что возлюбила много (лат.)


[Закрыть]. Очень удобная статья. Уж я ее так научился растягивать… Так, ну а интересно, от чего все-таки умерло это дитя.

– Сейчас спрошу, – сказал Ангел Смерти и отошел к телефонной будке. – Барышня, мне Отдел военной регистрации и аудита. Да, английская сторона. Нестроевые. Последние поступления. Да вовремя подавали заявление, вовремя! Да… да… медсестра… госпиталь… Франция… Нет! Нет, не «природная и приравниваемая к ней». Я вам говорю… – Он обернулся к Святому Петру: – Так какая, говорите, там у вас записана причина… так сказать, поступления? Ну что «какая причина»? Что у вас там написано? Ага, ну вполне естественная причина: острая сердечная недостаточность вследствие развившегося от недосыпания и переработки плеврита.

– Отлично! – потер руки Петр. – Значит, пойдет на усиленный паек по норме НБТЛ: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Но могли бы, вообще-то, и раньше моим людям позвонить.

– А что это у тебя за сотрудник? Ну, который сейчас тут был? – спросил Ангел Смерти. – Он у тебя весь такой правильный, да?

– Да они все сейчас пошли такие, – ответил Петр. – Молоденькие Власти с недоделанной Вселенной под началом. Жизни еще вообще не знают, витают в облаках.

Ангел Смерти вздохнул:

– Вот у меня то же самое со стариками – начальниками отделов. Этих живых ископаемых, особенно в отделе Стандартной Гражданской, ну ничем не убедишь, что в это новое время мы просто последнее издыхаем. Да ты заходи – поглядишь на них. Тебе понравится.

– Отчего же не зайти. И зайду, вот только… подожди, сейчас, минутку, тут мой аккуратист снова пикирует с фланга.

Серафим рапортовал о прибытии к Вратам крайне перегруженного конвоя и испросил у Святого Руководства совета, что с ними всеми делать.

– Значит так, я сейчас отбываю на межведомственную инспекцию, и некоторое время меня не будет, – сказал Святой Петр. – Учитесь работать самостоятельно. Поэтому сейчас я на пару часов оставляю вас здесь за старшего и ненавязчиво вам советую, совершенно не пытаясь задушить вашу производственную инициативу и не стараясь оказать влияние на принятие вами решений, все-таки пригласить Святого Павла, Святого Игнатия… да-да, именно Лойолу, и… ну, скажем, Святого Христофора, чтобы они как Надзирающие Заседатели Приемной комиссии вам помогали. Игнатий – один из самых утонченных умов в наших краях, офицер, джентльмен, его слово дорогого стоит. Уверяю вас… – Святой повернулся к Смерти. – … что он весьма искусен в диалектике. Если ему не чинить препятствий, он любого грешника простит. А Святой Христофор пропустит вообще кого и что угодно, только б оно было мокрое и грязное.

– В новых поступлениях они почти все такие, сэр, – сказал серафим.

– Тем лучше. И как я уже говорил, Святой Павел – подон… подобно многим нашим сотрудникам, очень крепкий работник. Но у всех нас свои слабости. Может быть, время от времени потребуется ему напоминать о том, что сам он плавал моряком по Средиземному морю… и посмотрите еще, как там назывался его корабль, вам же не трудно, да? Порт приписки по реестру – Александрия, если мне не изменяет память. Реестр бывает полезно почитать, особенно ввиду этих участившихся морских катастроф. И конечно, даже не буду отдельно повторять: не будьте так жестоковыйны. Это ваш бич… ну, то есть недостаток. В смысле, на публике – пожалуйста, укоряйте их и стыдите, сколько хотите, но… – Голос святого дрогнул. – Но дитя мое, вы и представить себе не можете, как это – ждать прощения. Будьте с ними поласковее… очень сильно поласковее!

Метнувшись молнией падающего света, серафим облобызал сандалию святого и был таков.

– Ха-ха, – без особой радости сказал Петр. – Не особенно он теперь и разгуляется с такой Приемной комиссией-то.

И они пошли к огромному главному зданию отдела Стандартной Гражданской Смерти, которое по крыши утопало в строительных лесах и напоминало поэтому сложенную шахматную доску, заваленную костяшками домино. Они шли по кварталу, разделенному прямыми улицами, пересекавшимися под прямыми углами и застроенными по обе стороны приземистыми длинными зданиями, под завязку забитыми трудящимися не покладая крыльев серафимами.

– Это нам такие временные помещения выделили, – объяснял Ангел Смерти. – Все расширяются и расширяются. Вон там – Военный отдел. А в отделе Стандартной Гражданской ничего не меняли. Они там человечнее человеков.

– И у меня язык не поворачивается их за это осуждать, – сказал Святой Петр.

– Само собой. Мне еще надо отработать одну душу, для которой даже ты не найдешь оправдания, – ласково сказал Ангел Смерти. – Но я, правда, и комиссий особых по приему не формирую.

– Если руководитель не помогает персоналу, персонал сам себе помочь не может, – рассмеялся Святой Петр, между тем как они уже вступили в тень, отбрасываемую главным входом отдела Стандартной Гражданской Смерти.

– Ну и фасад у вас, прямо как в Ватикане, – заметил святой.

– В любом случае, в консерватизме мы от них не отстаем. Сейчас увидишь – у них форма еще гольбейновская. Доброе утро, сержант! Как оно? – воскликнул Ангел Смерти, распахивая пыльные двери и кивая швейцару, действительно облаченному в мрачную ливрею – «одежды смерти», по эскизам еще Ганса Гольбейна.

– Печально. Очень печально, сэр, – ответил швейцар. – Столько поступает несчастных дам и господ, сэр, которые еще ой как могли пожить пару годков. А их сюда теперь шлют буквально пачками отовсюду, да еще и наспех, без достойных похорон…

– Ну вы только подумайте… – сочувственно протянул Ангел Смерти. – Да и мы с вами не молодеем, а, сержант?

Они поднялись по резной лестнице, завешенной продукцией погребальных контор со всего света. Ангел Смерти остановился на лестничной клетке чистого абердинского гранита и кивнул вестовому у дверей.

– Сегодня очень много дел, сэр, – прошептал вестовой, – но я думаю, его величество вас примет.

– Как так? Если не ты начальник отдела, то кто? – прошептал Святой Петр.

– Хочешь – сам спроси, – ответил его спутник. – А я только… – и запнулся, но потом продолжил. – Ну, короче, дело в том, что нашим отделом Стандартной Гражданской Смерти руководит некое Существо, которое является всем тем, чем являюсь я и гораздо больше того. Это Смерть как ее придумали люди – по своему образу и подобию. – Он указал на медную табличку рядом с завешенной черной портьерой дверью. Там значилось: «Стандартная Гражданская Смерть, Ц. П., Ц. У., Ц. Д., Б. П. и т. п.». – Человек человеком, если честно.

– Оно и видно. Я сразу понял по этим буквам. Что они значат вообще?

– Как что? Звания, которые ему наприсваивали в разное время: Царь Призраков, Царь Ужасов, Царь Духов, Бледный Покоритель, ну и тому подобное. Нет, возразить нечего, он их все заслужил. Он человек исключительного ума, но вот только чуть-чуть выскоч…

– Его величество расположены вас принять, – сообщил вестовой.

Его Величество Гражданская Смерть оправдал все их ожидания и вполне соответствовал своим имени и титулу. Никто из земных владык не принял бы их с таким величием и такой милостью, а также – в случае Святого Петра – со свидетельствами такой выдающейся избирательной памяти на лица, отличающей истинных королей. Но стоило Ангелу Смерти спросить его, как идут дела в учреждении, он мгновенно сдулся и снова стал просто начальником отдела, обуреваемым хлопотами и заботами.

– Из-за этой войны, – начал он брюзгливо, – мы тут в СГС постоянно вынуждены теперь бороться за существование. Этот ваш новый Военный отдел, судя по всему, думает, что, кроме войны, теперь вообще ничто не важно. У меня оттяпали две трети архивных ангаров в подвале, от Е-7 до Е-64, под вновь созданный департамент Регистрации и аудита польских жертв среди гражданского населения. Какая нелепость! А мне куда прикажете архивы девать? Только мы их каталогизировали!

– Насколько я понял, – вставил Ангел Смерти, – Военный отдел подавал заявление на конторское помещение у вас в подвале, а архивы ваши они обещали оставить там, где были.

– Ну а как иначе? Они же могут нам понадобиться в любую минуту! Ну вот, пожалуйста, например, прямо сейчас есть дело, которое может представлять интерес для всех нас: некая миссис Оллерби из Вустершира. В настоящий момент умирает от наследственного заболевания, может умереть в любой момент. То есть нам может понадобиться ее личное дело, а где нам его взять, если наш подвал отдают чужим сотрудникам, на которых мы не в состоянии оказывать никакого административного влияния? Они просто пользуются этой войной, чтобы прикрывать халатность и безответственность на местах.

– Действительно, – согласился Ангел Смерти. – Просто удивительно. Я думал, СГС всё это не коснется…

– Пару лет назад я бы с вами согласился, – ответил руководитель СГС. – Но после этого… этого недавнего неуправляемого всплеска смертности, к нашему отделу попросту утратили всякое уважение, даже какое раньше было. И это отражается на работе. И на престиже самого отдела. Ведь чиновник есть то, чем его считает общественность. Вне всякого сомнения, это лишь временное явление, но любой человек со стороны может это заметить, попав сюда. Может, хотите сами посмотреть? – Он наклонился к Святому Петру, который уже начал смущенно ерзать на стуле и сразу спросил, не отнимает ли он время у такого занятого человека.

– Ни в коем случае! Если я не слуга народа, то кто же я? – воскликнул глава СГС и повел их вниз по лестнице в конторские помещения. – Значит так! – говорил он, пропуская их вперед себя в тускло освещенную комнату. – Здесь у нас Международный Погребальный подотдел, МПП, как мы говорим. Он на постоянной связи с регистрацией и аудитом. Просто плакать хочется, когда подсчитываешь, сколько миллиардов мы теряем по всему миру и среди всех народов в эти дни на последних почестях. – Он остановился за спиной совсем лысого клерка, сидевшего за столом. – Но мы все равно здесь учитываем каждую копеечку, правда? Ну вот что у вас сейчас, например?

– Погребальная смета покойного мистера Джона Шенкса Тэннера. – Клерк отодвинулся от лежавшей на столе толстой тетради на пружине. – Урезана душеприказчиками со 173 ф. 19 ш. 1 п. до 47 ф. 18 ш. 4 п. в связи с войной. С вашего позволения, это плачевно, ваше величество.

– А как к этому отнеслись живые? – спросил руководитель.

– Очень спокойно. – Он понизил голос: – Мотокатафалк, ваше величество.

– Вот видите, дурной пример подхватывают и низшие классы! – пробормотал тот. – Вечная спешка, отсутствие благоговения перед Страшной Вестью, небрежность при отдаче Последних Почестей и…

– Ну а что люди по-настоящему чувствуют? – перебил его Петр вопросом к клерку.

– Это не входит в сферу нашей профессиональной компетенции, сэр, – ответил клерк. – Однако что нам точно известно, сэр, так это что они теперь, знаете ли, даже не всегда закупают в должном количестве открытки с траурной каймой.

– Боже мой! – даже раздулся от гнева начальник СГС. – Не закупают открытки! Нужно самому этим заняться. Простите, Святой Петр, но мы, слуги человеческие, как вы знаете, себе не принадлежим. Открыток они, значит, не покупают!

Он довольно официально помахал им рукой и ушел в стенную панель.

– Ну пошли, – сказал Ангел Смерти. – Наконец-то отвязался.

И они пошли дальше, и дошли до конца большой плохо освещенной комнаты. Клерки за столами даже не пытались притворяться, что работают. Вошел посыльный и шваркнул на стол маленький валик для фонографа.

– Эй, кто там? – крикнул он. – С пылу с жару, последние слова умиравшего мистера Уилбрахама Латтимера в записи. Концовка ему удалась.

– Латтимер – молоток! – раздался молодой голос из глубины комнаты. – Выкладывай!

– Значит так, – сказал посыльный, – Латтимер говорит брату: «Берт, у меня сейчас нет времени беспокоиться о таких пустяках, как то, что я помираю, да и у тебя его тоже нет. Так что давай возвращайся себе на Сомму, а я уж как-нибудь с тетей Марией со всем этим тут управлюсь. И ей будет приятно, и тебе полегче». Вашему шефу понравится.

Посыльный присвистнул и вышел. Валик со стоном взял со стола клерк.

– Ну как его теперь, черт меня возьми, приобщить к делу? – сказал он. – Подай-ка сюда дело нашего любимого Гэнтри Табнелла, думаю, придется опять с него списывать.

– Ты поосторожнее там, – прошептал ему коллега, передавая через стол лист машинописи: – Я с утра уже раза два Табби попользовал.

Покойный мистер Табнелл явно успел нагрешить перед принятыми в этом учреждении нормами делопроизводства, потому что листок с его анкетой был порядочно захватан пальцами. Ангел Смерти и Святой Петр с любопытством наблюдали за происходящим.

– Не впихивается сюда тетя Мария, ну никак! – наконец выдохнул клерк. – Так, слушайте все сюда! У нее порок сердца. Она умирает, поднимая страдающего водянкой Латтимера с кровати, чтобы сменить простынь. Она говорит: «Прости, Вилли! Из меня никакая сиделка». Потом присаживается на кровать и дает дуба. Вот это, я считаю, повезло! А теперь я попытаюсь спихнуть это всё в Военный отдел под видом косвенной жертвы и хоть немного передохнуть.

– Вот и передохнешь в котле тогда, – сказал ему сосед по столу.

– Мне не привыкать, – отмахнулся тот.

– Да неужто? – вмешался Ангел Смерти, внезапно выходя на свет из-за высокого пюпитра для настенных карт. – Вы кто вообще?

Клерк закутался в свою робу с изображением костей.

– Я не в штате, сэр, – промямлил он. – Я… я доброволец, просто хотел проверить, как люди себя ведут в нештатной ситуации.

– Правда? Тогда берите бумаги покойных мистера Уилбрахама Латтимера и мисс Марии Латтимер и бегом в справочный стол Военного отдела. А когда их у вас примут, доложитесь дежурному, что направлены в штрафной наряд… скажем, в отдел жертв Дружественного огня, 7ЖД.

Клерк немного пришел в себя и зашевелил пересохшими губами:

– Сэр, но я… я, сэр, вообще-то из Нижнего подразделения.

Долго объяснять не потребовалось. Его всего трясло, как при падучей, с головы до ног, а ведь никто под Небесами не трясется так, как принадлежащие к роду, который «верует и трепещет».

– Вы мне это говорите как официальное лицо или просто как тварь – твари, – после паузы осведомился Ангел Смерти.

– Неофициально, конечно, неофициально, сэр, просто чтобы вы тоже были в курсе.

Его пораженные ужасом коллеги не смогли сдержать улыбку, видя, что, оказывается, Ангел Смерти тоже не всеведущ. Ангел Смерти прикусил губу.

– Не думаю, что Военный отдел будет возражать, – сказал он. – И да, кстати, они там больше не носят эту форму.

Не успел Ангел Смерти договорить, как балахон полетел на пол, и вместо совершенно обычного рядового клерка отдела Стандартной Гражданской Смерти перед ними стоял, расправляя затекшие перепончатые крылья, кудрявый остроухий бес из Пекла. На лопатках у него, однако, прямо в месте крепления крыльев, наблюдались несколько сизых перьев, которые словно грозили постепенно распространиться на всю спину. Святой Петр улыбнулся: это считалось признаком особой Милости.

– Слава Богу! – воскликнул бывший клерк, схватил дело Латтимера и грянул вниз сквозь пол.

– Аминь! – ответили Ангел Смерти и Святой Петр и вышли в дверь.

– Ты, по-моему, что-то там говорил чуть раньше про то, что я на все смотрю сквозь пальцы? – невинно спросил Петр через пару минут.

– Если руководитель не помогает персоналу, персонал сам себе помочь не может, – парировал Ангел Смерти. – Ну что же, теперь придется провести жесткое полуофициальное расследование, чтобы понять, почему это они в СГС принимают на работу черт-те-кого без должного освидетельствования, причем с этим нужно будет управиться до того, как они опомнятся и начнут писать всюду жалобы на меня за то, что я вмешиваюсь во внутренние дела отдела. Прямо как люди! Если думаешь, что тебе пора к Вратам, то короткий путь – вот здесь, через казармы.

Через боковую дверь они снова вышли в Сияние Полного Света Небес. Фаланга блистающих воинств с песней маршировала по плацу.

 
Тот, кто небо сотворил и его светила,
Тот, кто море нам налил, Чья святится сила,
Он престол Свой утвердил прямо в самом небе…
 

Ангел Смерти остановился и козырнул их начальнику. Тот подбежал:

– Осмелюсь доложить, сэр, строевая подготовка добровольческой вспомогательной бригады, – отчеканил серафим. – Поступили через отдел Нестроевых потерь, получили приказ помогать своим, чем смогут.

Коробка воинов промаршировала дальше. Вокруг по одному и группами носились Силы, Власти, Престолы, Господства, Славы, Чести, Веры и Любови в таких количествах, которые не снились даже самым отъявленным праведникам. Ангел Смерти и Святой Петр не торопясь двинулись в казарму отдела Нестроевых потерь, где, судя по всему, работа застопорилась.

На стенной панели телефонной линии высветилась строка: «Миссис Артур Бедотт, Портсмут-авеню, 317, Брондесбери. Муж тяжело ранен. Один ребенок». Далее следовал ее диагноз.

Серафим, сидевший на возвышении перед рядами собравшихся у входа добровольцев из вспомогательного подразделения, кивнул и поманил одного из них пальцем. Один из новеньких с нашивками исполняющего обязанности Веры сорвался с места и унесся в направлении Земли.

– Можешь забрать себе, – сказал Ангел Смерти Святому Петру. – Там сейчас начнется сочинение целого эпоса про то, как рядовой Бедотт понес ранение за своих жену и крошку-Бедотта. А нам… – протянул он, снова заслышав хлопанье крыльев, – нам тут не светит.

Влетел и грузно приземлился на пол серафим, перья у него топорщились во все стороны, меч был погнут и зазубрен, на лице еще играли страсти нижнего мира, из которого он только что вернулся, а от грязной хламиды отчетливо несло спиртным. Он хрипло произнес какое-то женское имя и продолжил:

– Провал, полный провал! Вот, полюбуйтесь! – Он показал всем свой меч. – Чуть совсем не обломал об ее бутылку!

– Тоже мне воин! – брезгливо ответил Старший Серафим. – Что ж, попробуем еще раз.

Он снова поманил пальцем, и из толпы вышел тот самый бес, которого Ангел Смерти погнал из отдела Стандартной Гражданской.

– Пойдешь ты! – приказал серафим. – С волками жить – по волчьи выть. Гордыни тебе хватит?

Это был лишний вопрос. Бес буквально излучал ее, она со свистом вылетала из его раздувавшихся ноздрей. Даже не отдав честь, он распахнул крылья и бросился вниз, а за ним, закручиваясь в вихре, устремились стопки машинописных анкет, сложенные на столах.

Святой Петр одобрительно хмыкнул:

– Этот-то ее научит гордыне, не сомневайся. Этот-то станет всем для всех, как говаривал наш добрый друг Павел. Ну, правда, я его обычно поправлял, мол, хорошо бы «всем, чем положено, для всех, кому положено». Красота!

– Это очень трудно, – прошептало откуда-то Терпение с печальными глазами. – У меня прокол за проколом. Мне теперь только к старым девам дорога.

На стенной панели снова загорелось сообщение, на этот раз срочное и множественное: «Несколько тысяч человек, измождены телесно и душевно». Конечно, вызвали Терпение.

– Ну вот, опять! – Оно пожало плечами, комично изображая отчаяние, и упорхнуло, легко и небрежно, как рассветный бриз.

– А почему все это идет в отдел мирных жертв? – спросил Петр. – Они же там в траншеях сидят, я слышал, как грязь чавкает.

– Да это опять что-то связисты напортачили, – ответил раздраженно серафим. – У них постоянно там волны накладываются или что.

– Да, судя по всему, – кивнул Петр, между тем как в громкоговорителе раздалось приглушенное абсолютно безголосое пение под аккомпанемент беспорядочных хлопков.

– Только люби, только люби, как ангелы любят. В небо гляди, в небо гляди… чик!

Песня оборвалась. На панели снова появилось имя. Серафим строго прищелкнул крыльями, и все посмотрели на него.

– Вольно, – сказал серафим. – Он ее встретил.

– Кого ее? – спросил Святой Петр.

– Мать его. Ради романтики позабудешь про болезнь, – сказал Ангел Смерти. В толпе добровольцев раздались приглушенные смешки.

– Ну и слава Богу, – сказал Святой Петр. – Я-то сам – нет. Но извини, мне уже пора.

– Подожди минутку, здесь у нас проблемка, кажется, – остановил его Ангел Смерти.

Панель часто замигала: три коротких вспышки, три длинных, три коротких. Времени раздумывать не было.

– Имя! Имя! – крикнула какая-то молодая Вера. – Имени не разобрать!

Но никакого имени не высвечивалось, только сигнал «SOS».

– Наверняка ложная тревога, – примирительно проговорил Труд с грубо вытесанными чертами лица: он явно был привычен к причудам человеческой природы. – Небось какой-нибудь дурак внезапно обнаружил, что у него, оказывается, имеется душа. Теперь она у него обязана трудиться. Полечу-ка я его полечу.