Текст книги "На острове Колибрии, или Кровь королей"

Глава XVIII. Парк в Дворках

– Что-о? – произнес Билли.

В нем, фехтовальщике, приехавшем из страны, где не дерутся на дуэлях, слово «дуэль» вызывало только одно представление: о шпагах! Хотя он никогда не пользовался ими, как он выражался «ради крови», тем не менее он чувствовал себя способным справиться с любым противником и рассчитывал устранить Корвича со своего пути.

– Что-о? – повторил Копперсвейт.

Загос, несмотря на свою молодость, обладавший большим опытом, думал о том, как редко люди, владеющие клинком, так же опытны в обращении с огнестрельным оружием, и о том, что Корвич представлял собой блестящее исключение из этого правила. И лейтенант мрачно повторил:

– Пистолеты. Капитан – прекрасный стрелок. Он стреляет даже лучше, чем фехтует.

– «При всех своих недостатках, – процитировал Билли, – капитан не трус». Все же нельзя не отметить, что он отлично знает права «вызываемой стороны».

Элегантный офицер в ярком, плотно облегавшем его мундире, предназначенном для парадов и смотров. Молодой американец в изящном штатском костюме. Вокруг них нарядные люди, пьющие ликеры, женщины в светлых платьях. Ясное небо, благоуханный ветерок. Такси. Трамваи. Оркестр, играющий «Птичку-колибри». И этот разговор о смерти.

Билли начал насвистывать. Загос пожал плечами.

– Нет, он не трус, мистер Копперсвейт. Я его решительно не понимаю.

Билли понимал его еще менее. Знают ли они, его враги, что он обладает известным документом? Конечно! Раслов требовал эту бумагу. Да оно и понятно: бумага была передана Копперсвейту довольно открыто, а Корвич, как друг короля, несомненно пользуется доверием Раслова.

Вдруг лейтенант просветлел:

– Да, я забыл: ведь вы американец. Несомненно, Корвич имел в виду, что все американцы умеют стрелять.

– Загос, – спросил Копперсвейт, – вы были в Америке?

– Нет. Но я видел столько фильмов, изображающих ваш Дальний Запад, и там столько стреляют из пистолетов…

– Не говорите о нашем Дальнем Западе. Капитан был на нашем Ближнем Востоке. Мы не стреляем диких коз на Бродвее, и в этом отношении я не отличаюсь от большинства. Я также не стреляю кроликов. Когда я проходил военную подготовку, я долго не мог отличить приклад моей винтовки от ствола, а что касается пистолетов, то уверяю вас, лейтенант, что из дуэльного пистолета я могу промахнуться по собору.

– Святой Прокофий Декаполитанский!

Билли чувствовал приблизительно то же самое. Тем не менее он нашел утешение в мысли, что это лишь эпизод в его борьбе за принцессу.

– Однако, – сказал он, – я верю, что сознание своей правоты придает твердость руке.

– Разве? – Загос не был влюблен. – Не съездить ли нам с вами в тир? Несколько часов тренировки – это почти ничего. Но все-таки я мог бы кое-чему научить вас. Эти люди затеяли что-то отчаянное. Они хотят убить вас. У Хрозии и Набукова дурная слава.

– Я немного поупражняюсь потом, настолько, чтобы знать, с какого конца эта штука стреляет, но не теперь. Я не хотел бы, – вполне искренне сказал Билли, – откладывать из-за этого наш обед.

Уже настал вечер, розовый и пурпурный, какими бывают вечера в Колибрии. Копперсвейт дал указания официанту, попросил извинения у лейтенанта и поспешно поднялся наверх в свой номер. Желая избежать возможных расспросов «валькирии», он просунул ей под дверь записку. «Я должен спешно уехать, – писал он, – но или я сам, или мой друг будет у Вас завтра днем. Если это будет друг, то он принесет запечатанный пакет». Через десять минут Билли вернулся к своему столику, готовый сразу же после обеда ехать верхом.

– Мы выезжаем вечером?

– Придется.

– Полагаю, что мы едем верхом?

Загос подтвердил, что горные дороги еще не настолько современны, чтобы на них можно было пользоваться автомобилями.

– Я мог бы раздобыть мотоциклы, – добавил он.

– Благодарю! Я раз в жизни пробовал ездить на мотоцикле. Если вам все равно, поедем верхом. А теперь будем есть.

Загос до известной степени заразился настроением своего друга. Лейтенант помог Билли в выборе местных блюд, и оба принялись за обед, как будто одному из них не грозила смертельная опасность. Они ели с аппетитом молодости. Начали с маленьких холодных сосисок и жареной форели. Потом Билли решил отказаться от посещения тира и заказал ростбиф, после которого были поданы ломти сочной островной дыни. Все это было спрыснуто бокалами кефиста.

– Я с каждой минутой чувствую себя лучше, – сказал Копперсвейт. – Неделя такого питания сделала бы из меня стрелка не хуже Корвича.

Кроме этого замечания, ничего не было сказано о завтрашнем дне.

Уже темнело, когда допив последнюю чашку кофе, они вскочили на заказанных лейтенантом лошадей. Единственная дорога в Дворки вела сквозь средневековые ворота Старого города, но привратник в военной форме открыл их по требованию офицера. Через минуту ворота захлопнулись со скрипом, и оба всадника очутились за пределами города под звездным шатром ночи.

Первые несколько миль путешественники продолжали начатую за столом беседу, которая, как бывает между молодыми людьми, вертелась около разных пустяков. Но по мере того, как дорога начала забирать вверх, – то между мрачных безмолвных виноградников и пастбищ, то сквозь древние леса, избежавшие топора турецкой оккупации, – речь Билли становились все отрывистее, а Загос, смеявшийся теперь реже, начал проявлять некоторую нервозность. В конце концов Копперсвейт ведь не привык к дуэлям, а его весьма опытный компаньон никогда еще не бывал в роли секунданта такого новичка в стрельбе из пистолета. К трем часам утра, когда они взобрались на широкую возвышенную равнину, которую горцы называют «Крыша Колибрии», разговор совсем оборвался.

Дорога теперь представляла собой лишь простую тропинку, извивавшуюся по лугам, кое-где поросшим дубом и дикими масличными деревьями. Часто над головами всадников шелестели ветви, и иногда густые темные кроны закрывали звезды.

В одной из таких тенистых зарослей Загос начал беспокойно озираться. Копперсвейт заметил, что его друг открыл кобуру пистолета.

– Мы сбились с дороги? – спросил американец и, негодуя на себя, заметил, что говорит шепотом.

– Нет, – сказал Загос. – Но мне здесь кое-что не нравится.

– А в чем дело?

– Я и сам не знаю. Впереди как будто слышен шум. Что бы это было?

На свой вопрос он получил ответ в следующую секунду. Вспышка света прорезала мрак, и прогремел ружейный выстрел.

Лошади шарахнулись в сторону.

– Нагнитесь! – закричал Билли. – Прячьтесь за лошадью. Могут выстрелить снова.

Оба всадника прижались головами к конским шеям.

Но второго выстрела не последовало. Вместо этого впереди раздался стук копыт, быстро удалявшийся в том направлении, куда ехали Копперсвейт и Загос.

– Вперед!

Это был голос Билли. Он дал своему коню шпоры. Загос поскакал рядом с ним.

Они бешено мчались вперед. Оставив лес позади, они сдержали лошадей на краю обширной равнины. Здесь дорога была лучше и было светлее. Далеко впереди они увидели очертания одинокого всадника, исчезавшего на горизонте в серой дымке, предвещавшей скорый рассвет.

– Это дорога в Дворки? – спросил Билли. Загос кивнул и сказал:

– Негодяй направляется туда. Не вернуться ли вам? Мы имеем на это право.

– Я не вернулся бы теперь, – заявил Билли, – хотя бы сам король выслал против нас всю свою армию.

Эти слова понравились колибрийцу.

– Пожалуй, вы правы. Я не хотел бы повторить это. Теперь им не увернуться от дуэли. Но я был прав: они не были уверены в том, что вы не умеете стрелять из пистолета, и решили обезопасить себя на этот случай.

Билли счел дальнейшие комментарии излишними, и Загос больше ничего не сказал. Остальную дорогу они проехали молча, внимательно вглядываясь в окрестности, пока наконец не занялся рассвет. Вскоре они увидели перед собой длинную ограду, над ней зеленые верхушки деревьев, а дальше – серые башни старинного византийского замка Дворки.

Ограда парка высотой в шесть футов была вся усажена железными остриями. В домике привратника было темно. Однако когда они постучали, оттуда мгновенно выбежал сторож. Когда Загос назвал имя Корвича, ворота распахнулись, пропустили всадников и снова замкнулись за ними. Сторож задвинул тяжелый засов и вернулся в свое жилище.

– Это место мне знакомо, – сказал Загос. – Я сам два месяца назад дрался здесь.

Он пустил свою вспотевшую лошадь вперед. Они проехали красивой аллеей, выходившей на зеленую лужайку.

Было три четверти шестого, и они прибыли первыми.

Глава XIX. Дуэль

Укоренившиеся представления одного народа о другом труднее изменить, чем общее убеждение цивилизованного мира в том, что мы живем на шаре. Загос с малых лет верил в легенду, что каждый американец рождается с револьвером в правой руке или по крайней мере в правом поясном кармане, тогда как левый предназначен для фляжки контрабандного виски. Колибрийцу пришлось сделать над собой большое усилие, чтобы поверить слову Билли, что он не умеет обращаться с пистолетом. Но поведение Билли во время нападения на них из засады привело лейтенанта к убеждению, что невежество Билли было несколько преувеличено. Нам, гражданам Соединенных Штатов, приписывают страсть к преувеличениям, и Загос не знал, что в минуту опасности мы часто проявляем вдруг находчивость и мудрую осторожность. Поэтому, когда они выехали на лужайку парка, лейтенант довольно небрежно начал объяснять Билли приемы пистолетной дуэли. Он дал Билли несколько общих указаний, которыми американец вчера пренебрег, но которые он теперь выслушал с большим вниманием.

– Дуэль на пистолетах, – заявил лейтенант, – это не то, что на револьверах.

Лошадь колибрийца была утомлена, но сам он был почти так же свеж и бодр, как при выезде из Влофа.

– Конечно, нет, – согласился Билли.

Загос вспомнил о своем долге и терпеливо продолжал объяснения.

Копперсвейт сам попросил их у него. Он искренне желал слушать и чувствовал, что это необходимо, но… он был слишком возбужден, чтобы сосредоточить свое внимание.

Мягкий газон покрывал лужайку. Над ней синевою раннего утра сияло небо. Со всех сторон лужайку плотно обступали высокие деревья. Это место было как нарочно создано для дуэлей. Может быть, это так и было? Его шансы были невелики.

Загос в своих объяснениях дошел до подробностей сегодняшнего поединка.

– По нашим правилам каждому участнику предоставляется три выстрела. Сначала стреляет один, потом другой.

– И, конечно, – сказал Копперсвейт, – первый выстрел является правом «вызываемой стороны»?

Его шансы были очень малы!

– Нет, – сказал лейтенант, – это решается бросанием монеты. Теперь помните…

Ах, какое все это имело значение? Если Билли застрелят или, вернее, когда его застрелят, то что будет с…

– Кстати, – сказал Копперсвейт, вынимая из внутреннего кармана запечатанный пакет норвежки и вручая его Загосу. – Мне так весело, что я чуть не забыл об одном деле. Будьте добры, сохраните это для меня. Собственно говоря, это принадлежит одной даме в «Сплендид-отеле». Она записана там под видом моего брата. Если почтенный Корвич пробьет во мне дыру, бросьте меня здесь. Летите к этой даме…

Лицо Загоса потемнело.

– Дама? А как же ее высочество?…

– О, тут все в порядке! Доставьте и пакет и эту даму к принцессе. Эта дама – норвежка и… весьма ценна.

– Кто же она? – строго осведомился лейтенант.

– Что ж, – ответил Билли, – она говорит, что она жена короля Павла.

Эти слова заставили лейтенанта Загоса мигом забыть о своих дуэльных наставлениях.

– Что-о? – Недоверие и радость смешались в голосе секунданта.

– Да. В этом пакете, по ее словам, содержится доказательство. Вы встретитесь с ней и…

– Святой Емельян Исповедник! Блаженная мать Евфросиния! Почему вы не сказали мне этого раньше?!

– Потому что, как я только что сказал вам… Но Билли не пришлось договорить фразу. Из-за деревьев, окаймлявших маленькую лужайку со стороны замка, показались четыре человека, все безукоризненно одетые: Корвич со сломанным носом, рыжий Хрозия и Набуков в ярких гвардейских мундирах, со шпагами на боку и с ними некто во фраке, с белокурой бородкой. Хрозия держал под мышкой плоский красного дерева ящик, а штатский нес узкий кожаный чемоданчик, обличавший в нем врача.

Дальнейшее произошло с быстротой сновидения. Военные отдали честь. Штатские приподняли шляпы. Корвич нахмурился; Билли машинально улыбнулся. Ящик открыли, пистолеты зарядили, и каждая сторона выбрала свой. Доктор остановился в стороне. Капитан отошел в одну сторону и сбросил свой яркий мундир. Копперсвейт удалился в противоположном направлении и снял пиджак. На половине расстояния между ними встретились секунданты. Монета блеснула в лучах только что взошедшего солнца.

Билли отвернулся и постарался стряхнуть с себя усталость. Зная, что за ним наблюдают, он беспечно закурил папиросу и начал покачиваться с каблуков на носки.

К нему подошел Загос.

– Ваш противник стреляет первый. Жребий выпал ему.

– Не забудьте о пакете, – шепнул Копперсвейт Загосу.

Лейтенант пожал плечами.

– Об этом мне трудно забыть. Теперь вот что я вам скажу: у вас есть важный шанс – шанс выбора позиции. Станьте так, чтобы он оказался лицом к свету. – Лейтенант понизил голос. – Не нравится мне все это. Вы видите того субъекта?

Голубые глаза Билли последовали за взглядом секунданта.

– Вы говорите о враче?

– Да, это доктор фон Удгест.

– Да?

– Это лейб-медик его величества. Немецкий импорт. Мне кажется, нам лучше…

Его прервал резкий голос Хрозии:

– Вы готовы, господа?

– Вполне! – отозвался Билли.

Он знал, как полезна при фехтовании уверенная улыбка, и пошел на указанное ему Набуковым место с широкой американской усмешкой на лице. Он бросил ее прямо в лицо Корвичу, когда его покрытый шрамами противник тоже занял позицию на расстоянии тридцати отмеренных Загосом шагов. Да, Загос отмерил дистанцию и собирался дать сторонам последние наставления. Очевидно и секундант вызывающего имел кое-какие права при колибрийской дуэли! Да, хорошо было бы чем-нибудь хоть немного потрясти нервы Корвича, хотя бы заставив его поверить, что Билли искусен не только в фехтовании, как предполагал капитан, но и в стрельбе из пистолета…

– Господа, – сказал Загос, и его голос звучал неестественно громко, – прислушивайтесь оба к моему счету. – Фразы были так четки и округлены, что Билли вспомнил о переговорах на террасе «Сплендид-отеля» и догадался, что они тоже составляют часть ритуала. – Когда я скажу «три», капитан Корвич будет любезен выстрелить. Когда я второй раз сосчитаю до трех, выстрелит мистер Копперсвейт. Затем, если нужно, капитан Корвич. (Не были ли эти слова «если нужно» произвольной вставкой?) Конечно, после новой зарядки. И так далее, до трех выстрелов у каждого. Господа, прошу вас приготовиться!

Билли запомнил кое-что из объяснений Загоса. Он знал, что нужно делать. Повинуясь распоряжениям секунданта, он улыбался с таким видом, как будто жаждал крови и был специалистом по ее проливанию при помощи пистолетных пуль.

Каждый из дуэлянтов повернулся правой стороной к своему противнику. Каждый держал свой пистолет книзу. Каждый смотрел в глаза другому. Глаза капитана слезились. Билли невысоко ставил свои шансы, но тщательно сохранял на лице улыбку.

– Раз!

Улыбка раздражала Корвича, это было очевидно; он нахмурился еще больше.

– Два!

Корвич стал мрачнее тучи. Неужели он вышел из равновесия?

– Три!

Капитан медленно поднял руку. Утренний свет играл на дуле пистолета, оно казалось нацеленным верно. Билли изобразил на своем лице полную уверенность в счастливом для него результате этого выстрела и в последующей достойной мести.

Поможет ли насмешка? Ослабят ли гнев и сомнение эту опытную руку? Корвич был рассержен!

Он выстрелил.

И… промахнулся!

Сначала Копперсвейт не мог этому поверить. Он думал, что ранен, он положительно чувствовал это, потом подумал, что должен это чувствовать, и лишь понемногу он понял, что его усмешка, действительно, достигла своей цели: он был невредим. Он услышал, как вздох облегчения сорвался с его губ, которые теперь совсем уже не смеялись.

– Раз!

Теперь его черед. Усилием воли он снова изобразил на лице улыбку. Она спасла его, так почему же ей не послужить для его мести и для защиты дела принцессы Ариадны?

– Два!

«Надо быть справедливым даже к дьяволу». Корвич знал, что находится на волосок от смерти, но он не боялся. Другое дело – Петр Хрозия и Набуков, а также и врач, которых Билли наблюдал уголком глаза. Среди них заметна была явная растерянность.

– Три!

Копперсвейт поднял пистолет. Инстинкт подсказывал ему, что он должен стараться убить врага, и разум поддерживал его в этом. Но американская традиция, рассчитывавшая давность трех поколений, предостерегала его, что даже попытка сделать это, навлечет на него вину в убийстве. Он мог сражаться за принцессу, ударом отвечать на удар, он охотно умер бы за нее; но тут, в эту минуту, когда он уже готов был торжествовать, он с изумлением увидел, что, несмотря на грозные последствия, он не мог убить человека, не мог принудить себя к этому даже ради нее! Должен был найтись другой путь. В бессильной злобе на собственные предрассудки, он расхохотался.

– На этот раз я только прострелю вам рубашку! – крикнул он и спустил курок.

Это была пустая похвальба. Но тут подтвердились его искренние слова о том, что правое дело укрепляет руку бойца. Лужайку застлал тяжелый дым. Запах пороха наполнил ноздри Билли. Он почувствовал головокружение и… увидел рваную черную дыру в белом рукаве рубашки невредимого Корвича.

Что же дальше?

Где же это Набуков? Куда бегут рыжий Хрозия и светлобородый доктор? Билли услышал возглас Загоса:

– Оставаться на местах! Новая зарядка! Еще по два выстрела каждый!

Но бежавшие не слушали его. Они приближались к Билли.

– Они что-то замыслили, берегитесь! – крикнул Загос, но опоздал.

Копперсвейт увидел людей, мчавшихся на него от опушки, и, взяв свой пистолет за дуло, приготовился встретить их.

– Бегите, Загос! – крикнул он. – Обо мне не думайте! Помните, что я сказал вам, ради принцессы!

Нападавшие были уже возле него. Он взмахнул рукояткой пистолета, ударил направо, ударил налево… Теперь усмешка была на лице рыжего Хрозии. Доктор фон Удгест предательски подскочил к Билли сзади и поднял какое-то оружие. Раздался глухой стук, и Билли упал. Смутные мысли проносились в его мозгу. Корвич когда-то предупреждал его, что у него будет болеть голова. Что значат эти звуки? Может быть, это стук конских копыт, топот коня, уносящего Загоса во Влоф?

Секунду он утешался этой надеждой. Но следующая секунда уже погрузила его во мрак, слишком глубокий для того, чтобы надеяться или бояться.

Глава XX. Дикая гонка

Услышав крик Билли, лейтенант Загос больше не раздумывал: он должен был помогать американцу, будучи приставлен к нему принцессой, но его долг перед ней самой стоял на первом месте. Дуэльный кодекс требовал от него заботы о человеке, чьим секундантом он был, но эта дуэль переросла в драку, и его честь подсказывала ему, что в первую голову он должен подумать не о спасении Копперсвейта, а о безопасности той женщины в «Сплендид-отеле», которая оставалась одна во Влофе и от которой, как говорил Билли, зависело счастье ее королевского высочества. Этот заговор, к чему бы он ни сводился, может найти свое завершение лишь тогда, когда заговорщики овладеют норвежкой. Они обыщут весь город, а между тем в ней ведь вся защита принцессы Ариадны от короля Павла.

Нападение произошло со стороны замка. Загос же привязал лошадей на противоположном конце лужайки. Он бросился туда в то время, когда Билли еще боролся со своими коварными врагами.

Он бежал во весь дух, но все-таки чуть не опоздал. Набуков стоял под деревьями, спиной к нему. Чего ради пробрался сюда этот подхалим Миклошей?

– Это что такое? – воскликнул Загос.

С обнаженной шпаги Набукова капала кровь. Одна из лошадей уже билась в предсмертных судорогах на траве.

Загос понял. Одновременно со своим возгласом он выхватил шпагу. Негодяй услышал, повернулся и тотчас сделал выпад. Все же он был захвачен врасплох. Ни тот ни другой не произнесли ни слова. Загос при первом же натиске отбил всторону клинок противника и своим насквозь пронзил Набукова.

Все было кончено. Убийца лошади рухнул как бревно. Одержав победу, Загос поспешно освободил свою шпагу, вскочил в седло и поскакал по аллее.

За собой он услышал крики, но не обернулся. Выстрелы – но он даже не подумал о том, что они могут попасть в него. Он несся по зеленой аллее, по которой так недавно еще проезжал с гораздо более легким сердцем. Вот и домик привратника, вот и закрытые ворота, и сам привратник возле них. И что же – привратник держал в руке пистолет!

Загосу некогда было отдавать приказания, некогда целиться в этого нового врага. Ворота были в шесть футов высоты, и сверху – острые шипы! Возьмет ли лошадь это препятствие? Должна взять! Загос сжал коленами бока своего коня, поднял его… Конь взвился, привратник выстрелил. Он стрелял наугад, не ожидая такого отчаянного прыжка. Пуля пролетела мимо; копыта лошади опустились на дорогу по ту сторону стены. Конь и всадниквырвались из парка Дворки.

И снова безумная скачка!

Загос бешено мчался в сторону столицы, но он должен был считаться с утомлением своего коня. Проскакав две мили, он сделал передышку, прислушался и, не обнаружив признаков погони, поехал умеренной рысью. Проехав плато «Крыша Колибрии», он начал долгий спуск к равнине.

Горные пастухи оглядывались на раннего путника. Крестьяне, обрабатывавшие свои скупые поля, смотрели ему вслед. Солнце поднялось уже высоко, и лошадь все больше проявляла признаки усталости. Загос проехал через деревню. Перед гостиницей бродячий бард платил за поздний завтрак песней – каким-то преданием из стародавнего прошлого острова – перед трактирщиком, деревенской знатью и группой зевак. Гвардеец шагом проехал по улице на своем взмыленном коне, пока не скрылся из виду, а потом постарался наверстать потерянное время, пустив лошадь галопом, настолько быстрым, насколько позволяла крутизна спуска.

Вскоре он достиг сравнительно ровного участка дороги. Тут он снова собрался было прибавить ходу, как вдруг услышал далеко позади, но вполне внятно, нечто заставившее его тотчас подобрать поводья.

Не ошибся ли он?

Нет, чистый горный воздух донес до него наконец звуки погони. И от этой погони у него не было надежды уйти. Он услышал частый треск бешено мчавшихся мотоциклов. Ближе, ближе! Какая польза могла быть тут от усталой лошади?

Невдалеке впереди рос густой кустарник, и Загос въехал прямо в него. Он спешился и привязал коня. Потом, вытащив пистолет, выглянул из своего укрытия.

Он едва успел проделать все это. Еще немного и было бы уже поздно.

Сперва показалось облако пыли, потом обрисовались согнутые фигуры – числом шесть, причем одна из них – на машине с пустой боковой коляской. Ближе, ближе, и вот они уже поравнялись с кустами!

Загос нажал собачку. Один из мотоциклистов скатился на придорожную траву. Но остальные не остановились. Они умчались, прежде чем лейтенант успел еще раз выстрелить.

Загос выбежал на дорогу. Упавший ездок был мертв и, как предполагал офицер, под широкой дорожной накидкой был одет в гвардейскую форму. Загос узнал Михаила Психоса, известного пьяницу и забияку.

Лейтенант понял, что теперь положение переменилось. Почему преследователи не остановились? Он упрекал себя в том, что не сбил ездока машины с боковой коляской. Преследователи не хотели задерживаться потому, что человек, сидевший в засаде, не был предметом их главного интереса. Копперсвейт – ведь они знали о его пакете? Его схватили, обыскали и не нашли при нем документа. Очевидно, враги решили, что бумага вернулась к ее владелице. Вот почему им достаточно было обогнать Загоса. Важнее его особы была для них беззащитная женщина во Влофе, в «Сплендид-отеле».

Загос с лихорадочной поспешностью осмотрел мотоцикл убитого, попробовал еще работавший мотор. Кроме погнутой ручки руля, все было цело, как и три минуты назад.

Он вывел из кустов свою лошадь, повернул ее к западу, перекинул ей через голову поводья и хлопнув ее ладонью по мокрой спине, пустил одну по направлению к деревне, где пел сказитель баллад. Лошадка хорошо поработала в это утро, и Загос был еще настолько юн, что ему жаль было расстаться с ней. Но время было неподходящее для сантиментов. Он должен был спешить, как только мог.

Вперед! Он остановил двигатель, пустил его снова, вскочил в седло и умчался по ровной дороге.

Вперед! Он достиг нового спуска и, пренебрегая опасностью, ринулся по нему вниз.

Вперед! На высшей скорости он начал пересекать равнину, простиравшуюся до города, и в облаке пыли покрыл эту часть пути.

Старые стены Влофа, большие ворота. Теперь днем они были, конечно, открыты, но пришлось замедлить ход ради выезжавшей из них крестьянской повозки. Когда Загос разминулся с ней, его окликнули двое сонных часовых, явно получивших только что какие-то указания.

– По делу, – с трудом выдавил Загос из своего пересохшего горла, – по делу ее королевского высочества принцессы Ариадны.

– Однако… – часовые колебались.

Загос двигался вперед, хотя и тихим ходом.

– Вы знаете, кто я.

– Но…

Они были в пяти шагах впереди него, а за ними лежало пятьдесят ярдов мощеной и сравнительно свободной улицы. Лейтенант заставил себя небрежно рассмеяться и пустил машину полным ходом. Он знал, что часовые не посмеют стрелять среди бела дня в офицера в гвардейской форме.

Он нырял в узкие улочки – вправо, влево, словно челнок ткацкого станка, так как в этой части города не было прямых длинных улиц. Но он все ближе приближался к своей цели. Он нарушал все правила движения, не обращал внимания на ругательства, предостережения, возгласы протеста подвергавшихся опасности пешеходов и обгонял экипажи не с той стороны, как полагалось. Он не убавил хода до тех пор, пока не вылетел на широкую площадь Святого Иоанна Дамаскина. Тут он соскочил с машины, бросил ее у тротуара, перебежал через террасу и ворвался в контору «Сплендид-отеля».

Владелец учреждения, этот человек, рот которого почти перерезал пополам его лицо, оказался на месте; он был один в маленькой конторе, когда утомленный поездкой Загос распахнул дверь.

– Брат американского джентльмена? Офицер осведомляется о нем? Но его нет! Никто не видел, как он ушел, но когда служанка недавно пошла прибрать у него, комната оказалась пустой.