Текст книги "Поэтический нарцисс"

Регина Воробьёва
Поэтический нарцисс

© Воробьёва Регина, 2022

* * *

Поэзия

Отражение моста

Сладкие губы и запах её волос,

Робкие руки, достигнут почти предел!

В чёрную воду плавится светом мост,

Капля за каплей тает в чёрной воде.

С ласковой дрожью просит любить всерьёз

И поцелуем молится в ночь судьбе.

Небо разверзлось безднами ярких звёзд –

Жаль, что, придя, их залатает день.

«Милая! – шепчет он. – Нежная!» – и до слёз,

До иступленья рад. «Сколько я шёл к тебе!»

А под ногами бель: плавится светом мост,

Капля за каплей тает в чёрной речной воде.

«Милая!» – подхватив, ветер слова понёс,

В полупрозрачной мгле солнечный диск зардел,

И закачался в такт старый могучий мост,

Загарцевал, поплыл в тёплой речной воде.

Неразборчивый почерк

Однажды утром, опустошив чашечку кофе до золотого осадка,

Я вышла с сигаркой в сад.

Полно вдохнула и улыбнулась сладко,

И ветер мой красно-белый лизнул халат.

Села под клён, в руках – лучших поэтов томик,

Взглянула на розы – и вдруг в спелом бутоне

Нашла маленькую записочку на картоне.

Там говорилось: «Я очарован вами.

Дни напролёт, ночи без перерыва,

Я поглощён безрассудным, но страстным рвением

Вас сделать счастливой. Муза!

Без устали и без минуты лени я в своём сумасшествии

Рад тонуть сгоряча,

К чувствам прислушиваясь – к палачам!

Муза! Прошу, как о смерти, о встрече я.

Завтра. У речки. Часу в восьмом.

Жизнь моя навсегда помечена имени вашего злым ярмом.

Если придёте – я буду самым, самым улыбчивым из людей!

Если же нет, значит, в мыслях – схизма,

В сердце – сто пасмурных декабрей,

В душе – рана. Если же нет – стану

Апологетом буддизма.

Или… нет, лучше от бреда, от помутнения, жара

Уверую в колесо Сансары.

Буду желать в жизни двадцатой сделаться камнем.

Маленьким, где-то на юге спящим.

Чтобы однажды вы рукою, от смеха дрожащей,

Взяли меня разглядеть – и, как неудачника-вора,

Бросили б прямо на дно Босфора,

Чтобы, несчастный – чувством дотла сожжен! –

Я не подумал более о чужом!»

Что ж, прочитала. Видно, писал в бреду.

Но – с ветреностью покончено! Я написала:

«Нет. Не приду. Почерк у вас неразборчивый!»

Восемь недель спустя сижу на поэтическом вечере.

Скучно. Но делать нечего!

Я ведь сижу здесь из уважения к каждому,

Из благодарности и светлой любви

К каждой бездарности, которая своим непутёвым светом

Вот на таком вот вечере способна высвечивать

Айсберг творца-поэта.

Хотя, мне бы в ладошку правой руки сейчас бильярдный кий,

А в уши – скрипку б послушать.

Но!

Поднимается критик из-за стола.

Поправляет очки ненавистным движением –

И все мои лучшие стихотворения – «вздор».

Вздор! Ох, как он песочил, за всё песочил!

Фразы – как захлестали громом!

Я покосилась в его блокнот,

А там! Почерк.

Знакомый

И неразборчивый.

Пешка моя

Пешка моя, двухметровая! Страсть люблю.

Так беспросветно, что, может, грешу.

Иди, наряжу ещё, иди, причешу

Пешку маленькую мою!

Жаром прикосновения воспламеняя ад,

За вином тысячу раз подряд,

В городе мглистом и чёрном

Смотреть друг на друга так чисто и так любовно.

Лучше уже не выточить, лучше нельзя –

Я на тебя променяла ферзя

С таким увлечением и азартом!

(А, кстати, ферзя – я увлекалась в карты

До прошлого лета –

Так вот, ферзя я забрала за валета,

Мне нравится смена линий и цвета

И игры, в которых с ферзями

Смакуют дамами;

Однако теперь я форму ценю с размахом –

Теперь я Чемпион шахмат).

Как ангелы в кружеве штор парят,

Так над холмом раскаляется белым заря,

Так улыбаюсь над спящим я

В через окно павшем пятне фонаря.

Горе

Не будь угрюмым и печальным,

Я не виню тебя, бог знает.

Всё пресловуто и банально.

Ты постарел – я изменяю.

Ты был когда-то гений чувства.

Брюнет, и мышцы, как из стали,

Но поседел ты и осунулся,

А гении ещё остались.

Они красивы однозначно,

Всегда живут весёлым летом!

Не говори, что слишком смачно

Я говорю тебе об этом.

* * *

Как ни вели бы праведные бровь

На это заявление в ответ:

Где есть желание и есть любовь,

Там правды нет.

Наивный

Мускулистый, нежный, с глазами Геры,

В лучах Юпитера и Венеры,

В свете камина, мягкий волос снег,

Дрогнули губы, подобные первой росе.

Грешная простота!

В чувстве еле заметный страх.

Ты, может, последний, кого я люблю вот так,

Попавший на остриё пера.

Может, я в грусти не буду, но всё равно

Знай, что, когда я тебя лишусь,

Шумным павлинам в саду раздавая пшено,

Памяти рук не упущу.

Две нимфы и херувим

В моём саду из гипса херувим

Любуется телами юных нимф,

Ему приятно видеть их изгибы.

(Могли, вообще-то, и за ним

Увидеть кое-что они бы).

Над чёрным золотом земли

Они могли бы присмотреться

К нему – он создан для любви

Из мышц и не имеет сердца.

Когда ни блюда на столе

И с виски опустела кружка,

Всё то, что мир доверил мне,

Шепчу одной из нимф на ушко.

Момент – приподнятая бровь!

Завидно скотская улыбка,

И это плоть теперь и кровь

Свободной, молодой и гибкой.

Она уже возбуждена,

Второй рассказывая то же,

И в каждой клеточке пьяна

Пропахшая нарциссом кожа.

Копна волос, где вся длина

Овита розами, мгновенно

Распущена; теперь она

Совсем не нимфа, а Сирена.

Теперь, ожившие, не прочь

Подруги навестить дружка,

Как только наступает ночь

И лишь темнеют облака,

Так сразу нежный ангел к ним –

И наслаждение, восторги!

А утром: нимфы, херувим

И будто б не бывало оргии.

И будто не было вина

На поцелуе смело, жадно,

И мышца страстью сведена

Не стала прямо в центре сада.

Как будто месяц, как пятак

Из меди, не хотел к ним рухнуть.

Четыре розовых пятна

Грудей, от тела дрожь – и к духу.

Как будто красный какаду,

Свернув от обаянья шею,

Не подсмотрел, когда в саду

Очередной был слышен шелест.

И будто б резвый херувим,

Лишившись совести и страха,

Двум бледным парам рук – худым –

Не позволял лукавить с ним,

И лист с кудрей как не был стряхнут.

Как будто не пришла заря

И все советы были мимо –

Так равнодушно на меня

Глядят умиленные нимфы.

Но в их чертах сквозит порок,

И ясно видно мне из окон,

Как у одной помят венок,

А у другой небрежен локон.

Луну украли

Луна качнулась, Луна в гневе!

Свет брызнул с щеки ручьём –

К ней, ночной Деве,

Пришёл свататься Чёрт.

«Заберу, – говорит, – мира лишу.

Будешь светить в аду,

Я там для тебя двух лебедей пущу,

Будут тебе танцевать на пруду.

Не обижу, вина налью,

Лучшие блюда попробуешь у меня,

А как полюблю,

Так, как никто б бледную не полюбил тебя!»

Закончив речь, хватает за обе руки,

Тащит под землю, Луна вопит:

«Нет!», но, увы, под ногами уже горят огоньки,

На стенах чёрный лежит гранит.

Подводит к зеркалу – чистая красота!

Затягивает на талии ремешок

И, улыбаясь лукаво так,

«До тебя, – говорит, – собирался бог».

* * *

Не плакать, прощаясь, не лезть на рожон,

А только тонуть в аромате роз.

Любиться легко должно,

И – бог сохрани! – не всерьёз.

Южане

Волны горячие, волны бегут,

Разбивая о скалы груды воды.

Две одинокие розы на берегу,

Когда закат в золото сыплется, как дым.

На моём берегу. Мой океан,

Где не бывает дождя и грозы,

И, улыбаясь сквозь лёгкий туман,

День поднимается в жаркую зыбь.

Нимфа тунику сколола на брошь,

Танцует, кувшин неся на весу,

За ней наблюдает свирепый вождь

Минуту-другую – а после за ней идёт по песку.

Красавица

Я хитро смотрю – вы молчите,

Я нежно – ответа нет.

Мой чувственный мститель,

Забудем, что было. Идите ко мне!

Не будьте серьёзны,

Вы – неудачник-вор.

Быть видимы созданы красные розы,

И прятать их в руки – ужасный вздор.

Клянусь, не продержите долго,

Пусть даже вы плут,

Уколитесь только,

А раны когда заживут?

Любовница

Он зло спросил меня: «Где ты была?»

Спокойно говорю: «Была у моря.

На нимф смотрела, на цветы, прибоем

Снесённые к ногам, и как синеет мгла.

Одна». Он не поверил – я не лгала.

«Одна? Ты проклялась опять!»

Глаза потупив: «Одна».

И ничего мне, кроме как молчать.

«Я должен был изобличить вас сразу!» –

Метнулся в сторону, над бровью вена вздулась.

Он приподнял разбить фарфоровую вазу –

Я улыбнулась.

Буря

Друг, прости, что тебя предаю я,

Что тяну за собою, когда тону.

Ты же знаешь, меня моя личная буря

Иногда утомляет саму.

Прихожу к опустелому мысу,

Где на небе – прекрасная гжель.

Я сродни унесённому в море нарциссу

И к корням не вернусь уже.

Объяснение в Сорренто

I

Танец, Сорренто, сердца набаты,

Милый, прошу, не клянитесь мне!

Вы для меня слегка простоваты,

Мы не сошлись ни по чьей вине.

II

Только мерцают далёкие звёзды,

Роза вчера расцвела у окна.

В небе повисли звёздные грозди

И между ними – цветок Луна.

Вы слишком чёрствый, слишком тревожный,

Чёрствые люди всегда пусты.

Вы наблюдатель, а я заложник

Этой торжественной красоты.

Италия

Я твержу себе: «Нет! Не тяни ему чашу с ядом!

Головы не лишай!

Не влюбляй словом, не влюбляй взглядом,

Не влюбляй, веерами шурша».

Образ твой потом по деталям

Он же будет читать, он же будет искать

В сотне мест!

А ты будешь уже в Италии

И тебе надоест.

Это чувство! Как будто под градусом,

Будет искать

Совершенно всерьёз!

А ты будешь с другим уже адресом

У моря и жёлтых роз.

Будет думать: за что обманули?

Долго думать и долго страдать.

Он – тебя и тебя одну лишь,

А ты – не его и никогда.

Завтрак на летней террасе

Мрак с мира сдут, развеян, как пыльца

Из чрева розы подлым ветром;

И небо ясно, небо сине.

И блещет корочка яйца,

Как золото, на лососине.

В разгаре осень, но душа стремится к пламени и маю,

И, кажется, чертовка-вьюга так далека,

Когда стакан с топлёным молоком я поднимаю,

Приятным ожиданием глотка

Томясь до каждой клетки резвой плоти,

И жаждет нового свершенья плоть,

И, хоть осенний воздух стенно плотен,

А всё ж и сквозь него ещё сочит тепло.

И в каждом грома призрачном раскате –

Когда не правда гром вдали! – теплу

Есть место. Яркий луч гуляет по столу

Нагому, там, где чуть приподнятая скатерть

Алеет кружевом; я влюблена.

И ты влюблён. Есть в мире ль больше тайна

Желания? Когда одна

Лишь мысль жжёт внутри и та – забавна и случайна.

Пить кофе на ночь

Пить кофе на ночь

И слышать: «Ну, пойми!»,

А кто бы понял вас,

Смотреть на черноту оконной рамы

И проклинать весь мир

С одной, возможно, мыслью о том, что было.

«Спаси меня,

Спасти тебя

Я по вине любви не в силах».

Тоска и ревность давят грудь,

Жжёт злость, в висках колотит громко –

«Да сделай, чёрт же, что-нибудь!

Ведь ты не влюблена нисколько.

Скажи уйти, скажи, опять

Увлечена и знать не хочешь.

Я больше не могу страдать!» –

«Хотя нуждаюсь в этом очень».

Я жду, когда совсем стемнеет

Я жду, когда совсем стемнеет,

Начнётся страшная гроза,

И я приду про всё сказать,

Хотя никто уже не верит.

Я признаю свои ошибки!

Я зря прошу: дай руку мне!

В глубинах злых моих морей

Всё утонуло в толще зыбкой.

А этот город! Наважденье,

И страшный холод от Невы.

На чёрном мраморе видны

Здесь самой чёрной ночью тени.

Я же знаю, что вы меня любите

Я же знаю, что вы меня любите.

Вы простите, а если не сможете – глупо.

Вы ведь, друг, не со мной, очевидно, счастливым не будете,

Вы не будете вовсе – вас сразу убьёт разлука.

И хотя вы серьёзным и твёрдым так часто кажетесь,

Что как будто бы вы никогда не любили,

Но когда б не улыбка моя – каждая! –

Кем бы были вы, друг, где б вы были?

И о чём мечтали бы с тихой нежностью,

Если б не было нас на свете?

Друг, я – ваш меценат с неизбежностью,

Самый в мире большой благодетель.

Молчи!

«Молчи! Он слишком прост и слишком груб,

Твои стихи ему смешны и наги!» –

Мне думалось, а пальцы белых рук

Предательски рвались к бумаге.

И я писала; я за страсть всего

Быстрей пишу, слова точны и строги,

И до сих пор не знаю, для кого,

Но адресую многим.

Любите?

Вы признаетесь.

И в ответ на моё молчание выдадите грому подобное: «Смейтесь!

Ну, давайте! Ведь вам обсмеять только б всякого!»

Это может, но, друг, не вас. Вы не тот, и мой смех слишком монетен,

Чтобы так пустяково его развякивать.

Да, и, кстати, вам мая идёт темнота

И игра океанова цвета;

Вы прекрасно читаете Тихому в такт

Строки известных имперских поэтов.

Вы – мечтатель. И зрелищно вам жить!

Но я зрелищ таких не большой любитель.

Я вам только могу предложить:

Любите? Любите.

Грех

Я не спала сегодня ночью.

Мне снились жуткие кошмары.

Мне то казалось, гром грохочет,

То виделся свечи огарок.

То снился дом, давно забытый,

Как будто всё везде, как раньше.

Терраса, сад, балкончик крытый

И розы высажены так же.

Знакомый мне калитки скрежет

И шум высокого фонтана.

Мной преданного снилась нежность

Во всех фрагментах панорамы.

Проснулась. Память колет шилом,

И стыдно, и на сердце мрачно

Не потому, что согрешила,

А потому, что неудачно.

Она

Ей не узнать в тебе кумира,

Она забыла. Женщин сердце

Черство уже, когда младенцем

Они ввязают в сети мира.

Все их скандалы, ссоры, точки –

Не меньше и не чище сети.

Пройти, предать – и не заметить,

Что выпить чая два глоточка.

Городская история

Вы говорили, не надо бояться страсти.

Бог, если сможет, поможет, шутили вы.

Что же теперь вы боитесь поднять головы?

Вас перестало хватать на «здрасьте».

Вы, как я помню, умели давать советы

И говорили, что вовсе не чувственны к ней.

Вы удивились, что я рассказала первей

Всем любопытным и правильным людям об этом.

Я рассказала, что я вас любила, может,

Равно, как то, что меня вы любили всегда.

Вы были правы, да.

Бог, если сможет, поможет.

Ко мне подкралась ночь

Как к суеверному котёнок чёрный,

Ко мне подкралась ночь.

Бокал разбит о пол,

И небо расколол

Удар внезапный грома.

По-другому

Я не могу, всё уступив под ноль!

И мне неважно, станет западнёй,

Не станет ли очередная встреча,

И буду ли грустить в январский вечер,

И в сердце заливать слезой фитиль зажжённый,

Но не справляться с силою огня,

И проклинать себя, когда меня

Устанут проклинать чужие жёны.

Неважно. Не спастись, не побороться,

Не верить – лишь скитаться до конца,

Да и зачем, когда назвали скотством

Уже грим моего лица?

«Ты врёшь!» – кричат. А мне не врали разве?

«Пускай в аду горит твоя душа!» – вопят.

А Бог сказал, что, хоть и безобразна,

Она для ада всё же хороша.

В ней что-то есть из святости земной,

И Бог смущён – в раздумье он глубоком,

В раздумье страшном. И визит он мой

Отодвигает без прогноза срока.

Любовь

Душа пела, сердце шептало,

Небо плакало – спектакль страсти. Начало!

Он подошёл. Спросила: «В ливень ждал?»

Он кепку стянул на лоб,

Сказал: «Сколько б ни выкатилось дождя –

Ждал всё равно б.

Из-за тебя ведь в голове

Чушь чушью и драмой драма!

Любовь – не могла ли другая вещь

Из рая быть вынесена Адамом?

Счастья вынести он не мог?» –

«Счастье не уступил бы Бог». –

«А любовь – видя кражу, Бог не сказал ни слова?» –

«А любовь Бог упаковывал».

Скандал

Я не верна, я не жена,

Я циник! –

Ты начинаешь новый скандал

И попадаешь в взгляд мой синий,

Как зверь в силки, всегда.

Ты начинаешь бойко, громко,

Всё отвратительно тебе.

Ты начинаешь громом,

А завершаешь, как капель.

Ты говоришь: «Невыносимо!

Моя любовь к тебе честна.

А ты фальшива и красива,

И ты – весна».

Я соглашаюсь с обвиненьем,

И я твою прощаю грусть.

Сколь существуют мира стены,

Любить красивых – тяжкий груз.

Визит

Ты в дом придёшь мой ближе к ночи

И виновато скажешь мне,

Что ты измотан – очень-очень!

Что ты любовь нашёл во мне.

А я скажу: «Мой милый, что вы?

Уж кто есть кто, я не любовь.

В других искали б вы оковы,

Но не во мне, и бог… с тобой».

Тогда ты с пасмурностью спросишь,

Когда весь мир вечерне нем:

«Скажи, но ты меня не бросишь?»

И я скажу: «Конечно, нет».

Влюблённые

Полночь съела пастью языкастой

Солнце мира. Тлеют фонари.

Я пришла на исповедь – похвастать

И за жизнь с попом поговорить.

За стеной бил красный молот грома,

Дрожь прошлась по тлеющим свечам.

Мы с попом хлебнули самогона

И под «Матерь» сели помолчать.

Помолчали. Поп, промежду прочим,

«Как супруг?» – спросил. «Супруг?» – «Ага». –

«Хорошо. Он сущий ангелочек,

Если есть у ангелов рога.

Как твоя?» – «Да, знаешь ли, стареет». –

«Время – шельма. Время, как игла.

Время жрёт быстрее гонореи

Наши мысли, души и тела».

Оставалось в рюмочке немного.

Мы с попом пошли на перекур.

Он сказал: «Весь мир в кармане Бога!

Совести ещё бы старику». –

«Милый друг, ты всё в печали той же!

Как тебе не тошно ею жить?

Мне пора». – «Сокровище, постой же!» –

«Утреню сначала отслужи».

Ночь на берегу

Мы сидим так банально на берегу – ночь.

Говоришь: «Я дышать без тебя не могу!»

Дует ветер и чёрные волны бегут.

Я тебе говорю: «Как не мочь?

Страсть – копейка, она – ничего!»

Зло бросаешь в ответ: «Как не мочь?

Может, так же, как ты без него?»

«Без кого? – говорю. – Их полно».

Мы сидим на песке, берег пахнет волной.

Мир развязно прилёг на холмы и нем

Мир развязно прилёг на холмы и нем,

Ты стоишь у дверей – на взводе.

Ты ушёл от неё и как будто ко мне,

Но к таким, как я, не уходят.

Я, конечно, считаю день за игру

И, наверно, чуть-чуть любила.

Но я в плен давно уже не беру,

Я давно уже всех распустила.

На белом берегу

Ты вышел с ней на белый берег

И приобнял её устало.

Ты с постоянством Блока верен

Бодлеровскому идеалу.

А как иначе? Запах пряный

И белые ряды акаций.

Любовь настолько постоянна,

Что невозможно наиграться.

Развод

Вьюга страшно мела, вьюга розы несла,

Посинелые тучи скрывали Луну.

Ты спросил у меня, почему я ушла,

Под вопросом имея – к нему.

Снег, как в чаше, бурлил, старый двор побелил,

Было слышно, как дьявол крылом шуршит,

Ты сказал: «Я тебя от души любил,

А не надо любить от души.

Разве он любит так же, как я?»

«Я не знаю, но он похож на тебя».

«Разве он меня лучше?» – «Нет».

«Разве память пуста обо мне?» – «Только след».

«Разве всё, что было, игра?» – «Вряд ли».

«Разве тут далеко беда?» – «Рядом».

«Ты бежишь от меня?» – «Никуда».

«Ты и раньше была неверна мне?» – «Да».

«Значит, правду мне говорят?» – «Лгут».

«Так зачем мы жили?» – «Зачем живут?»

«Ты сегодня решилась?» – «Разом».

«Ты свободой прельстилась?» – «Раем».

«Разве ты не будешь жалеть?» – «Буду».

«Разве так расстаются?» – «Так любят».

Натурщик

Я напишу с тебя статую, ты прекрасен.

Будешь моим Аполлоном, когда я (Зевс)

Буду смотреть на тебя, замерев на террасе,

Вместе со скульптором в гипсе тебя раздев.

Жаль, отпылают губы во тьме кромешной,

Мягких волос твоих золото скоро осыплет снег.

Значит, что мы со святым одинаково грешны,

Если стареет в мире любой человек.

Только моргнёшь, а летят перелётные птицы,

Только родишься, как путь отсчитали уже –

Надо со статуей поторопиться,

Если так скромно отмерено честной душе.

Южный друг

Мой южный друг! Насколько было глупо

Лгать, верить и любить.

Каприза времени мне не остановить,

До нас дойдут и ссоры, и разлука.

И в день очередной я образ твой забуду,

Ты будешь ждать, ревнуя без ума,

Но я уже не напишу письма,

Не прикоснусь к краям разбитого сосуда.

В тот день ты не уснёшь, измучен, до рассвета,

И сладко пьяный от вина,

Ты будешь спрашивать, за что твоя луна

Ушла с твоих небес, но не дадут ответа.

Игрища

Я встретила вас, вы сидели в кафе, а справа

Сидела не то ли подруга, не то ли шалава.

Стесняясь, вы отвели глаза,

Вам нечего было сказать

Той ночью нервно-усталой.

И я вас, смущённой, смущать не стала.

Я вышла – так чёрство и глухо –

И вывела за собой не то ли такую же шлюху,

Не то ли шлюху с душой.

Признаюсь, мне нечего было ответить.

Мы снова играли, как будто от скуки играют дети.

Мы снова тянули к игрушкам руки,

Как к солнцу цветы на рассвете.

На окраине

Он дверь закрыл и снял пальто,

Я ветрено его спросила: «Никто не видел?»

«Нет, никто!»

Он, как всегда, был в лучшем виде.

Мы пили сладкое вино, мы выходили на балкон,

Ютясь на городской окраине.

Был без любви прекрасен он!

Слегка небрежен без раскаяния.

Вдали – горячая гроза.

Халатом стянутая талия.

Лишь в камне прятала глаза

Невероятная Италия.

Так бесконечно и легко

Мы жили с чувством, с безмятежностью,

Мы заходили далеко,

Мы верили любви и нежности.

И мы спускались в город, там

Всё возникало, просыпалось.

С нас осужденье тучных дам

Снимало сладкую усталость –

Мы возвращались.

Звонки из Парижа

Я только вам несколько строк –

Напишу, начерчу

И выйду из вашего дома на Петровке в старом пальто.

Я только хочу объяснить –

Если вы зашли за черту,

Вас не проводит уже никто.

Вы встанете завтра, выпьете кофе: «Париж!» –

Крикните мысленно, горячо, предвзято к Москве.

А меня уже нет – и на вас навалится тишь,

Вы уедете из ничего никем.

Вы будете ходить на цветущий Монмартр,

Смотреть с упоением на Эйфелеву башню.

И каждым шагом считать, что вы ставите мат мне,

Что я никогда не сменю улицу, дом, подъезд, этаж.

Друзьям расскажете, как незанятна Москва,

Как прожорлива и не идёт климат,

А главное – я как в Москве черства,

Как снег, как ливни, как стужа, как град.

Потом заживу с другим, вы с другой – на просторах земли,

И, казалось, мы с вами во всём равны,

Но меня на Монмартр вы перевезли,

А со мной вы нигде – и давно не нужны.

Разговор с писателем

Ты веришь в чудо? – Нет, не верю.

Ты верен слову? – Нет, не верен.

Ты ищешь счастья? – Вечерами.

А чем? Словами? – Да, словами. (Молчание.)

Кем ты любим? – Любим супругой.

А любишь? – Вечную подругу.

Но не уйдёшь? – Мне так спокойней.

Кто (чёрт?) рискнёт уйти к мадонне?

К картине, к песне, к прозе, к розе?

Жить, как в тумане, как в гипнозе?

Я не хочу. Мне так спокойней! (Смех.)

Луч белых звёзд мелькнул в бутоне.

Пепельница

Окурок тлеет, мягкий белый дым

Всё выше, напоминает парус.

Ты смотришь зло. Но как? Ты не был молодым?

Ты сразу встал на самый верхний ярус?

Так не бывает! Да, шалю. Шалю!

И если ищешь виноватых кроме –

Тогда ещё вини мою швею

И розы с утренней водой в бутоне.

Вини мой день, мой вечер, ночь, рассвет

И моего неправедного бога.

Мой друг, на свете преданности нет,

А безысходности, согласна, очень много.

Нет никаких традиций, нет борьбы,

Ты убедишься сам в подобном крахе:

Постели превращаются в гробы,

А в нравственность – все маленькие страхи.

Ужас

И ничего в тебе, и никого с тобой,

Дорога в никуда и стёртая граница.

Ты возвращаешься, как блудный сын домой,

К тем, от кого бежал обогатиться.

Ты повествуешь им, как прихотлив успех,

Ругаешь жизнь, хамя до неприличия,

Но все молчат, поскольку, друг, из всех

Здесь ты один герой известной притчи.

Немая сцена

Чуть сползшее с постели одеяло.

Она пришла домой к утру – он ждал.

Встав у дверей, она молчала.

Он всё уже перерешал.

«Ты – уродливость в красивой коже! –

Хотел сказать. – Оставь! Уйди!»

Но чувствовал, что даже больше

Болело у неё в груди.

Она дышала нервно, громко,

Рассвет за шторами затлел.

И, как капризного ребёнка,

Невольно он её жалел.

Лишь только день преобразился

Лишь только день преобразился,

Лишь только вспыхнула зарница,

Наш цельный мир уже разбился

И мы живём через границу.

Собой обманутые снова,

Уходим в тот же сумрак, в тени.

Когда хотело сердце слово,

Мы выбрали не объяснения.

Письма по ночам

Я твой конверт вскрываю на десерт.

Письмо твоё читаю, как в тумане.

Поговорим! Ну как твой Рим?

Прекрасен слог, зовёт и манит.

Какой ночлег, мой человек,

Ты отыскал в краю пустынном?

Ты пишешь мне: «Горю в огне!»

А я напротив – только стыну.

Наваждение

Никогда не проститься!

Пускай обсуждают люди.

Я тебе никогда не скажу, когда встреча последняя будет,

Когда мы разминёмся, простившись в Ницце.

Наши встречи под звёздами –

Будто холодный воздух.

Между тем ни о чём и ни грамма сути,

Только жарко, перед глазами смутно,

Сердце стало тревожнее биться.

Когда разминёмся, простившись в Ницце?

Никогда, никогда. Я, увы, мечтатель!

Никогда не проститься, встречаемся снова,

И мурашки по коже, и дух перехватит –

Опять не до последнего слова!

Утром, помня всё сжато и смутно,

Ухожу без обиды, без жалобы.

И опять эти белые розы каюты,

Эта райская спешка на палубу.

Перед свадьбой

Я думаю, это конец.

Мне говорят: «Придержи коней!

Нет, ничего не получится – чушь!

У него есть невеста» (а у меня – муж).

Остановило? Нет. Вечера, веера,

Тесные комнаты и золотой партер.

Он приходил ко мне Гёте читать вчера –

Завтра планируется Бодлер.

А послезавтра – уедем в Париж,

Купим нарциссов и снимем дом.

Я из Парижа вернусь в тишь,

А он – жениться уедет потом.

Прибой

Мне хорошо с тобой,

Мой друг, моя мечта.

Шумит морской прибой –

Шум чистого листа!

Куст розы зашуршит,

Пусти в цветы ладонь,

И бабочка спешит

К распятью на огонь.

Шумит морской прибой.

Мой ангел, мой чудак!

Мне хорошо с тобой –

А с ним уже не так.

Обмен розами

Когда мы утром с вами у колонны

Срываем розы под шёпот волн,

Я снова в вас влюбляюсь, как ребёнок,

Который не влюблялся ни в кого.

В лучах далёких солнечного диска

Я вижу вас и снова влюблена,

И всё мне в этом странном мире близко!

За вас? Подайте мне бокал вина.

А я отдам вам розу, но не мысля,

К чему нас новый приведёт предмет,

К низине или же к эдемской выси?

А если никакой низины нет?

Вы знаете, как вздорен мой подарок,

И недоверчиво вы жмёте руку мне.

Я самый быстро тлеющий огарок

С не самым хрупким сердцем на земле.

Спокойно, нежно

И я, и все другие люди

Убеждены: ты зря ушёл.

Как с ней, со мной тебе не будет

Спокойно, нежно, хорошо.

Она тебя любила сколько?

Ну, разумеется, всегда.

А я тебя люблю наскоком,

Как, впрочем, все в мои года.

Моя любовь одномоментна.

Мои мечты оставишь ты,

И, как с тобой, с другим в Сорренто

Я буду собирать цветы.

Во Флоренции

Она войдёт, и, положив букет на столик,

Она найдёт, что это проигрыш и он – никто.

Двух чёрных туфель острый треугольник

Стоит у входа, и висит английское пальто.

Флоренции и всех эдемов мира свечи,

На небе, на воде! Зачем, глупа, бледна,

Она ему пообещала встречу?

Она обманщица и шлюха, как всегда.

Таков наш грустный свет. В движении и в песне,

Во взгляде – не найти сюжета прошлых лет.

В нём грустно всё. Я обожаю честность!

Таков наш грустный свет.

О вечной женственности

Он, им нося цветы, один встречал зарю.

Одна решила: прост, другая – скучен,

А он был слишком простодушен,

Чтоб верить этому зверью.

Его прочтение Мюссе

Их удивляло мимоходом:

Природа женщины – природа.

Они не трогательны все.

Я люблю цветы

Но пойми меня – не могу совсем!

Я люблю цвета,

Я люблю цветы,

Я не ты,

Я умру, если стану той, что угодна всем.

Я люблю, когда

Бьют волна и гром,

Я ищу приют – не могу найти.

Не зажить со мной,

Не построить дом,

Не разбить сады – я всегда в пути.

Я люблю дожди,

Зеленее в них

Изумруд аллей

И синей прибой.

Не дано со мной

Ни родить детей,

Ни в уюте жить, как живут с другой.

Не молчать вдвоём

На краю земли,

Не стоять в ночи

У планет и звёзд.

Не задать вопрос,

Полюбила ли.

Не смотреть в глаза,

Не читать в них страсть,

Не читать в них спесь.

Ничего не взять

И не дать – всё есть.

Диадемы

Твоя жертва ей не нужна,

Она счастлива, никому не служа.

Передумав и пересчитав,

Она права в том, что не даёт клятв.

Она красива, ей хочется страсти здесь,

Мир для неё и без тебя весь.

С какой приманкой ни подступи —

Она Мадонна, которую не купить.

В ней всё особенно, смех

И мерцание бриллиантовых диадем.

Она не чужая тебе и не чужая всем.

Встреча на мосту

Я помню этот стук

И эту тень – трясину.

Я помню на мосту

Погасшие глаза – погасшую лучину.

Глубокий пыльный след.

Как бьёт прибой – приветом,

Внезапный свет –

И тьма, которой больше света.

Прощай – не приходи,

Оправдываться нечем.

Но – нет! – ко мне беги,

Раз некуда под вечер.

Дул ветер, гром гремел у скал

Дул ветер, гром гремел у скал,

И было слышно явно, как порой

Смесь сорванных цветов и жёлтого песка

С шуршанием садилась на порог.

Иссечена грозой была

Распятая на почве роза, облака

Безумно мчались, и колокола

Звенели, как графин, целующий бокал.

Пустынная земля, на ней один стоял

Престранный тип, в округе никого,

Он, с кем-то маленький союз ценя,

Ждал долго – и вода щадила ум его.

Как в вечности твердоголовой

Замёрзла в лёд вода,

Ударил ветер,

Всего одна звезда

На небе светит.

Но как душа поёт и как она спешит,

Как будто в вечности твердоголовой,

И вязко слово

Так, что рвётся и на уста, и на гранит.

А всё одно: прикосновенье, взгляд,

Одна мечта, один случайный вздох.

Я от и до люблю тебя,

Я – от и до!..

Тем меньше в чувстве сомневаюсь я

Тем меньше в чувстве сомневаюсь я,

Чем ближе ночь.

Сирень глядит в окно,

Танцуя на ветру, луна – слезой горя.

И пахнет влагой, близится гроза,

Но сто примет о ней мне говорят напрасно,

Когда пророчат мне твои глаза,

Что будет над Россией ясно.

Весна

Я ждала этой пряной прохлады.

Чтобы ландыш дрожал на ветру,

Чтобы был рядом друг

До утра, чтоб упали к утру

Нежно солнца лучи на траву и кору.

Чтоб к полудню пекло,

Чтобы грело, и гребней

Туч когтистых как будто крыло

Серафима коснулось на небе –

И нечаянным взмахом смело.

Чтоб на грешной земле вся разлука и боль

Уступили встрече и песне.

Чтобы лес был зелёный, на небе – месяц,

А на губах – любовь.

Зарево

Блеснула звёздная дуга,

Ночь говорлива и нага,

Но молчаливы берега;

Во мраке-пике розы-черви.

Хотя дорога и долга,

Опасно лгать,

И стрелки – стервы.

Целуя, разве я не лгу?

К чему иду и как иду?

Всё погребая на ходу

И плавя в тень, бегу, бегу.

Эскиз

Постель горячая ещё от сна,

И мыслей тёплых сам бес в нить не растянет узел.

Вплывает утро в щёлочку окна,

Слегка открытого, чредой шумов и музык.

И солнце льёт – проспавши! – второпях

На землю из бадьи оранжевое пламя.

Я наклоняюсь разбудить тебя,

Руки рукой касаюсь, щеки – губами.

Наедине

Как разряд – острая молния! –

Как разряд, как разрядом

Страсть бьёт,

Когда рядом стоим мы у негасимого звёзд костра

Над заборными чёрными кольями.

Рука в руку – рука быстрая, смелая!

Звёзды с неба золото льют.

Ночь горяча!

«Люблю!» «Люблю!»

Вздрагивая, люблю, шепча,

Час. Поздно. Слеп!

От нежного чувства необратимо слеп,

Не видишь ни единой больше внутренней ямины,

Всё каменное

Преображая в свет.

Провал в стене кирпичной

Провал в стене кирпичной; окно, свет белый;

Одно, другое, поползли по небоскрёбу – до звёзд.

Оголены стволы берёз

И мир нагой – мир смелый.

Ты согласишься с этим, так ведь, право?

Ты говоришь, не надо лгать,

Я говорю, любовь долга –

Я это думаю и правда.

А если лгу – не по своей вине.

Дай руку мне,

Пойдём! Куда, не суть,

Куда, неважно.

Дай руку мне!

Туда, где первенцы-лучи несут

Тепло к земле.

Встречи

Уж сложится оно, не сложится,

Вы – повод, чтобы верить в Бога.

Прошу, любите так, как можете!

Я ошибалась слишком долго.

Я вас теряла, и, найдя потом,

Упав в объятия на грудь,

Я вам твердила нежным шёпотом,

Что мечтаю вас вернуть.

Вы слушали, и вы не верили,

В задумчивости, в тишине

Вы тем одним обманом мерили

Так чёрство-чёрство всё во мне.

Петляя, к случаю от случая

Мой с вашим скрещивался путь.

Я бесконечно, страшно мучаюсь

И мечтаю вас вернуть.

В Петербурге

Смычок припал к струне, в окне

Туманно, и только вывесок цвет через бель,

Всей жизнью странной я, всем неустанным

В себе посвящена тебе.

Хоть мало дней – нестрашно мне! – всё – миг,

Пусть будет долог, громок; пусть щемит

Нерв каждый и по всей длине,

Изящно сдавливает, будто поит