Текст книги "Поэтический нарцисс"

Домработница. Простите, теперь я буду ставить тазик с водой у моей постели.

Крысяткин. С кислотой было бы лучше. (Домработница подходит к столу, наполняет бокал.) Знаешь, на днях я хотел уволить тебя, но ты хорошо поёшь, а я люблю перед сном послушать приятное пение. Музыка облагораживает человека.

В комнату заходят двое охранников и заводят вора.

Первый охранник (держа вора за шиворот). Простите за беспокойство. Эта собака пыталась украсть ваш уличный коврик.

Вор. Отпустите, я ничего не делал! Я ничего не крал!

Второй охранник. Куда его?

Крысяткин. Куда!.. Проводить. Но не калечить.

Охранники удаляются. В комнату заходит швейцар.

Швейцар. Виталий Олегович, Марта Владимировна приехала.

Крысяткин. Это прекрасно! Скажите повару, чтобы поторопился. (Швейцар уходит.)

Марта Владимировна (заходит во фраке и кружевных перчатках). Мои поздравления, дорогой Виталий!

Я очень рада. (Целуются в губы.)

Крысяткин. Присаживайтесь, я вам рад! Шампанского?

Марта Владимировна. Виски.

Крысяткин (официанту). Виски!

Марта Владимировна. Вы молодец, что купили этот остров в Индийском океане, это будет настоящий рай, когда вы его застроите. И вы будете иметь колоссальный доход. (Аккуратно поворачивает голову.) А почему так тихо? Вы любите пошуметь, признаться, именно поэтому я иногда не прихожу, когда вы приглашаете меня на вечер.

Крысяткин. Я знаю, что вы ненавидите шум. Поэтому ради вас я праздную только с вами и Николаем Дмитриевичем, который вот-вот подойдёт.

Марта Владимировна. Николаем Дмитриевичем? Значит, он тоже ненавидит шум?

Николай Дмитриевич (входя). Всем сердцем! (Жмёт Виталию руку.) Виталий, это успех! Марта Владимировна, это вам! Я не удержался, когда узнал, что вы придёте. (Дарит большой букет роз.) Я подумал, вам будет приятно.

Марта Владимировна. Да, мне приятно, но успех сегодня не у меня. (Кладёт букет на стол.) И я не должна быть узурпатором внимания. (Пододвигает букет к Виталию.)

Крысяткин (отламывает головку розы и вставляет вместо платка-паше). Рай! Вообразите, что через неделю этот необитаемый остров превратится в рай. Работы будут завершены, а рай – обнаружен!

Марта Владимировна. Выпьем за это.

Официант приносит изящно оформленные блюда: оленину, крабовый салат, фуа гру, супы, карпаччо из ананаса.

Марта Владимировна. Я хочу, чтобы при нас заварили чай. Виталий Олегович, у вас ведь большая коллекция?

Крысяткин (орудует над брускеттой). Разумеется!

Николай Дмитриевич. А есть что-нибудь не очень терпкое? Малиновый с еловыми шишками, например, как в ресторане «Салтыков-Щедрин» на Тверском?

Крысяткин. Я не варю компоты. Только хороший чай.

Николай Дмитриевич. Да, и что же вы можете предложить?

Крысяткин. Белый пион, например. Очень тонко.

Марта Владимировна (допивает виски). Только поменьше пафоса, Виталий Олегович. Я вас знаю, мы сейчас будем слушать «Чайный трактат» от вашего сомелье и заниматься, как там, «чайным смирением»? Так в Китае называли созерцание чаинок во время заваривания?

Крысяткин. Да! А вы не защищайте Николая Дмитриевича, это нечестно, он не даёт мне похвастать. (Все улыбаются.) Ладно, чай!

Появляется сомелье с тележкой.

Сомелье. Позвольте!

Крысяткин. Белый пион и побыстрее, люди не хотят ждать.

Сомелье. А аромат? Позвольте! (Достаёт чайную коробочку.) Сожмите её в руках, как чашу, вдохните полной грудью, и вы почувствуете…

Крысяткин. Я же сказал, люди не хотят ждать.

Сомелье. Тогда позвольте подготовить родниковую воду? (Показывает на чайник.)

Крысяткин. Готовь её молча. (Марте Владимировне.) Марта Владимировна, у нас к вам дело.

Марта Владимировна. Я слушаю вас.

Крысяткин (сомелье). Ты можешь быстрее?

Сомелье. Позвольте, в воде только появилась «жемчужная нить», то есть пузырьки от кипения, посмотрите.

Крысяткин (бьёт рукой по столу). Чай!

Сомелье. Пожалуйста! (Подаёт и быстро уходит.) Николай Дмитриевич (смотрит на Крысяткина). Виталий Олегович, вы всё-таки решили просить? Подумайте, вы имеете дело с женщиной.

Крысяткин. Марта Владимировна не женщина, а бог, и наше сотрудничество – благодать. (Марта Владимировна многозначительно смотрит на Крысяткина.) То есть, простите, если я не так выразился, но ведь главное суть, даже если страдает стиль!

Марта Владимировна. Перейдём к делу.

Крысяткин. Да! Понимаете, Марта Владимировна, сейчас одного нашего друга, очень хорошего человека, будут судить за изнасилование. Ему надо помочь.

Николай Дмитриевич. Он мне не друг.

Марта Владимировна (Николаю). Ну, это неважно. Если хорошего человека действительно будут судить за изнасилование, то ему надо помочь. Позвольте подробности?

Крысяткин. Конечно! Его зовут Дмитрий Васильевич, он с красным дипломом окончил факультет мировой культуры и цивилизации…

Марта Владимировна. Подробности изнасилования.

Крысяткин. А! О, это проза. Он познакомился с красивой девушкой, точно не скажу, где, кажется, в клубе. Это неважно! Важно, что они обменялись номерами телефонов, спустя несколько дней он выпил и – с кем не бывает! – позвонил ей, пригласил её к себе на квартиру, на кофе, как он сказал. Она приехала. Он предложил ей выпить вместе с ним, она согласилась, после чего они оба изрядно выпили, а потом – сами понимаете.

Марта Владимировна (с жалостью). Наверно, она к тому же была одета, как шлюха, а думала, что красиво. Мне его жаль. Он, вероятно, по пьяни и не понимал, что насилует, думал, что пригласил проститутку, так много женщин одеваются, как проститутки. (Подумав.) Нет. Я не предлагаю насиловать всех, кто соответствующее одет, я об этом только мечтаю. Но это провокация.

Николай Дмитриевич. Даже если бы она приехала к нему голой, это не оправдание.

Марта Владимировна. Я не пытаюсь его оправдать, Николай Дмитриевич. (Отламывает головку второй розы и тоже вставляет в нагрудный карман.) Если женщина, скажем, возвращается с работы по темноте, усталая и самая порядочная из всех женщин на свете, и к ней вдруг подходит один человек, а то и несколько ребят, которые берут её за руки, ведут куда-нибудь за деревца, избивают, уродуют и насилуют, я только за самую суровую кару. Я даже за самосуд. Но если к пьяным ребятам приезжает дура, мне никого не жаль.

Николай Дмитриевич. А по вашему тону кажется, что вам жаль ребят.

Марта Владимировна. Да, я ведь женщина. (Крысяткину.) Так что? Я могу подключить мои связи.

Крысяткин. Он не поскупится на благодарность!

Марта Владимировна. Нет, я не принимаю благодарностей за такое. Моя дружба! (Целуется в губы с Крысяткиным.)

Николай Дмитриевич (после паузы). Вы мои друзья. Я уважаю вас, но вы ошибаетесь, и то, что вы делаете, это подло. Это развал, распад, конец, если угодно. Всему есть предел, а у человека должно быть сердце. (Встаёт.)

Крысяткин. Мне и без него хорошо.

Марта Владимировна (тоже встаёт). Николай Дмитриевич, мы вас обидели?

Николай Дмитриевич. Нет, вы меня разочаровали.

Марта Владимировна и Крысяткин переглядываются.

Николай Дмитриевич (уходя). Марта Владимировна!.. Это ошибка.

Марта Владимировна. Может быть.

Николай Дмитриевич. Но я вас люблю.

Марта Владимировна. И я вас люблю.

Николай Дмитриевич. Да, и какой любовью?

Марта Владимировна. Как умею. Хотите, чтобы я ушла с вами?

Николай Дмитриевич (возвращается, тоже отламывает головку розы и вставляет в нагрудный карман). Да, хочу.

Марта Владимировна. До свидания, дорогой Виталий! (Улыбается и машет рукой.)

Крысяткин. Спасибо за вечер, Марта, всего доброго! (В сторону, принимая светскую позу.) Человек без сердца, как это противоречиво и тонко.

Явление четвёртое

Максим, Силя, Марта Владимировна.

Рабочий кабинет Марты Владимировны. Максим сидит за столом и курит, его поза в точности напоминает позу Крысяткина в конце предыдущего явления. Слыша звонок, он вскакивает, прячет пепельницу в тумбу и открывает окно.

Максим. Чёрт, задумался! (Открывает, на пороге – Сильвестр.) Какие люди! А Марта Владимировна ещё не пришла.

Силя (всё равно заходит). Как у тебя накурено.

Максим (неловко). Я не у себя. Что ты хотел?

Силя. Много выкурил?

Максим. Восемь.

Силя (садится за стол). Что-то случилось?

Максим. Случилось. Я сходил в цирк и впечатлился. Вот сижу, думаю.

Силя. В цирк? А я не люблю цирк. Мне жалко ручных обезьян. (Внимательно смотрит на Максима.) Мне очень жалко ручных обезьян.

Максим. Мне тоже. А что за дело к Марте Владимировне? Она может не прийти ещё долго.

Силя. Важное семейное дело. Беда! (Со вздохом.) Папаша заключил договор аренды с господином Крысяткиным и открывает на его острове торговую лавку.

Максим. Я слышал, это громкая новость. А в чём проблема? Ты думаешь, он прогорит?

Силя. Конечно. Я что, отца не знаю!

Максим. Зря ты так! А вдруг он разбогатеет? Человека надо нежить, верить в него, чтобы он состоялся. Понимаешь, человек не может состояться без нежности и любви.

Силя. Понимаю.

Максим. Вот мне Марта Владимировна разрешила заняться пошивом одежды, потому что я имею к этому ярко выраженный талант. Я отшил уже семь костюмов, и мои заказчики очень довольны. Марта Владимировна в меня верит!

Силя. Да, тебе есть чем гордиться. Денег дала?

Максим. Заняла, мы оформили договор займа. А что в этом предосудительного? Я всё верну.

Силя. Ничего, в тебе вообще нет ничего предосудительного.

Максим. Именно так. Я работаю у Марты Владимировны по договору и получаю за это деньги.

Силя. Интересно, как прописаны твои обязанности по договору.

Максим. Прямо прописаны.

Силя. Тебе нравится быть содержантом?

Максим. Я не содержант, я работаю по договору. И, кстати, в моих обязанностях есть «предлагать гостям кофе и чай». Ты будешь кофе и чай?

Силя. Да, я буду кофе.

Максим. Одно мгновение! (Показательно уходит.)

Силя. Какая ядовитая сволочь! Лицемер!

Максим (приносит кофе). Позволите? (Выливает кипяток на голову Сильвестра.)

Силя (с криком вскакивает с места). Подонок! Тебе конец! Костюмы, говоришь, любишь? (Начинает драку, в которой первым делом рвёт одежду своего противника.)

Максим. А тебя Марта Владимировна любит за шевелюру? Поправим! (Первым делом рвёт волосы.)

Увлекаются; переворачивают стол и разбивают цветочную вазу.

Максим (поднимаясь). Сильвестр, это конец…

Силя. Ты чего? (Вытирает лицо салфеткой.)

Максим (медленно опускается на колени перед разбитой вазе). Эту вазу ей отливали в Эмиратах по её собственному проекту за сорок четыре тысячи евро, Сильвестр, всё кончено. Она подаст на нас в суд. (Тихо плачет.) Я буду настаивать на процедуре банкротства, если это возможно. (Снимает рваный пиджак, достаёт из шкафа новый.)

Силя. А у тебя что-то есть?

Максим. Да нет, я и так как после процедуры банкротства, причём проведённой с существенными нарушениями действующего законодательства.

Силя. Я скажу, что не приходил к вам! (Бежит к дверям; истерично.) Максим!

Максим. Да?

Силя. А здесь есть камеры?

Максим. В этой комнате нет, Марта Владимировна ведёт здесь конфиденциальные переговоры. А вот у входа есть, и во дворе целых четыре штуки, так что беги.

Силя. Что же делать? (Максим собирает осколки.)

Максим. Нам конец, Сильвестр.

Звонок. Максим открывает дверь.

Марта Владимировна (войдя, видит разбитую вазу и перевёрнутый стол). Что случилось?

Максим. Это я! Я предложил Сильвестру кофе, и… махнул рукой! В разговоре! Уронил вазу. Разбил. Хотел поднять и тут задел стол!.. Я сам не понял, как это произошло, извините, я буду платить каждый месяц, я возьму кредит, я наймусь еще на десять работ, я всё возмещу!

Марта Владимировна. Нет, вы купите мне новую китайскую вазу, которая похожа на эту и на которую у вас хватит денег. А в следующий раз вы будете думать, прежде чем махать рукой.

Максим. Да!.. Извините.

Силя. Марта Владимировна, извините, что я так рано, у меня очень срочное дело.

Марта Владимировна. Говорите быстрее, через два часа у нас деловая встреча. (Кивает Максиму.)

Максим. Да, у меня клиент на костюм.

Марта Владимировна. Нам надо привести себя в порядок. Максим, а где ваши перчатки? Обязательно наденьте перчатки, сегодня холодно, и вы очень элегантны в перчатках, особенно, когда курите. Силя?

Силя. Марта Владимировна, я хотел попросить вас, чтобы вы поговорили с отцом и убедили его не вкладываться в общее дело с господином Крысяткиным. Он хам, но он слушает вас!

Марта Владимировна. Почему же не вкладываться?

Силя. Потому что он прогорит! Отец неразборчив во всём, что касается денег. Стоит ему услышать о возможности разбогатеть – и он выкинет всё без раздумий, все накопления, как теперь! И ладно бы это случилось в любое другое время, но это случилось теперь.

Марта Владимировна. А что теперь?

Силя. Теперь он копил на недвижимость, Марта Владимировна. Представляете, сколько денег может быть выброшено на ветер?

Марта. Вы правы. А недвижимость, полагаю, должна была быть для вас?

Силя. Да.

Марта Владимировна. Сочувствую. Но разве он поймёт то, что я ему скажу?

Силя. Он слушает вас.

Марта Владимировна. Дело до денег, Сильвестр, вы ангел! (Показывает на дверь.)

Максим (появляется в перчатках и берете). Я готов!

Марта Владимировна. Вы прекрасны. Одно мгновение, я возьму свою шляпу. (Уходит.)

Силя. Ну всё, плакала моя квартира.

Максим. Он хранит деньги в наличных или на карте?

Силя. В наличных. Золото партии!

Максим. Так можно забрать.

Силя. Обокрасть отца?

Максим. Ну, иначе потратит на глупости. (Силя разводит руками.)

Явление пятое

Марта Владимировна, Максим, Дарья, два официанта, Николай Дмитриевич, публика в ресторане.

Марта Владимировна, Максим и Дарья сидят за столом в ресторане «Салтыков-Щедрин».

Дарья. Вам нравится? (Показывает Марте Владимировне жёлтый кулон.)

Марта Владимировна. Элегантный аксессуар.

Дарья (водрузив на ладонь, как Гамлет череп Йорика). Антикварная вещь!

Марта Владимировна. Это заметно.

Дарья. Как? Заметно? Неужели он выглядит старым?

Марта Владимировна. Нет, это заметно в лучшем смысле слова. Если я не так выразилась, простите меня, я бываю остра на язык. Но розы колют не на зло, и, когда им приходится колоть, они плачут росой.

Дарья. О, это приятно слышать, а то вы меня напугали! Что будете?

Марта Владимировна. Кофе. А вы?

Дарья (демонстративно поправляет ремень). Поддерживаю. Я бы не отказалась от айриш или, мне интересно, они могут сделать ристретто с лимоном на дне? (Приподнимает увеличительные очки, демонстрируя леопардовую оправу в розовых блестках.) Официант!

Официант. К вашим услугам.

Марта Владимировна. Американо, виски и свежей клубники, даме то же самое, юноше – эклер и чай.

Официант (раскланивается). Приятного отдыха!

Дарья (смотрит на Максима). Мне очень нравятся ваши работы, моя подруга рекомендовала мне именно и только вас.

Марта Владимировна. Вы уверены? Мой друг молодой портной, возможно, он вас разочарует.

Максим. Ну что вы, Марта Владимировна, я приложу все усилия! (Дарье.) Опишите ваше будущее платье, пожалуйста. Каким оно должно быть?

Дарья. Оно должно быть расшито золотом и жемчугами, обязательно с декольте, длинное и, конечно, белого цвета.

Максим. Так оно свадебное?

Дарья. Да.

Максим. Великолепно! Я поздравляю вас!

Дарья. С чем?

Максим. Как с чем? С кольцом, которое, вероятно, лежит у вас на полке в голубой коробочке. Разве не так?

Дарья. Нет, я шью на будущее.

Марта Владимировна (в сторону). Господи Иисусе.

Максим. Простите. Я так часто несовременен.

Дарья. Нет, что вы! Я вовсе не обижаюсь, не думайте. Любой на вашем месте был бы удивлён, ведь свадебные платья редко когда и редко кто шьёт на будущее, но я шью. Потому что мне уже сорок с хвостиком, а я ни разу не была замужем, и мне обидно, хотя в юности мне было весело, но теперь я не девочка и не могу ходить по домам. Я взрослая женщина.

Марта Владимировна. Я понимаю.

Дарья. Ходить по домам вечерами, выползать из них утром помятой – это вульгарщина! (Наслаждается своей развязностью.) Так вот, в юности мне было весело! А теперь? Вы знаете, что теперь?

Марта Владимировна. Откуда, помилуйте.

Дарья. Я слушаю комплименты от дворника.

Марта Владимировна (встаёт). С вашего позволения, я оставлю вас.

Дарья. Что-то случилось?

Марта Владимировна. Я хочу покурить и вымыть руки. Вы позволите мне это сделать?

Дарья. Да, конечно. (Марта Владимировна уходит.)

Максим (искренне удивляясь). Неужели никто, кроме дворника? Вы очень оригинальны. Неужели никто, кроме дворника, не делает вам комплименты и не замечает ваш уникальный, неповторимый стиль?

Дарья. Да, никто. Ни розовую змею на косухе, ни леопарда вот здесь (хлопает по коленям), ни бриллианты, ни жемчуг в вашей голубой коробочке, ни шпильки в виде сфер – нет, замечают все. Но хоть кто-нибудь сказал бы хоть один комплимент! Хоть кто-нибудь позвал прогуляться или на кофе. Хоть кто-нибудь! А ведь нет! Только дворник, чудесный дворник, мой старичок Армен, которого я ненавижу. Только он говорит: «Вы прекрасны!» И всё. А потом красивую женщину называют развязной, говорят, что она проявляет инициативу и разбивает семьи. А ей надоело!

Официанты приносят заказ.

Дарья (выпивает кофе и смахивает слезу). Максим, вы молодой, но перспективный кутюрье. Я хорошо заплачу. И я очень прошу вас учесть одно моё требование насчет платья: очень важно, чтобы оно не было прекрасным. Оно может быть божественным, необыкновенным, восхитительным, каким угодно, но не прекрасным, потому что «прекрасно» – я не люблю это слово. Его обожает мой дворник, мой старичок Армен. (Встаёт.) Спасибо, Максим! (Протягивает ему руку для поцелуя, Максим неловко её пожимает.) До свидания!

Максим. До свидания!

Марта Владимировна (возвращается, садится за стол). Максим, мне кажется, я ошиблась, когда предположила в вас талант.

Максим. Нет, что вы!

Марта Владимировна. Ваши клиентки дуры, Максим. Где здесь талант? (Пьет виски.) Мой дорогой, начните думать о людях. Вы понимаете, почему я так говорю? О людях!

Максим (режет эклер). Понимаю. А вообще я тоже хочу виски!

Марта Владимировна. Нельзя, алкоголь – это очень вредно.

Максим. Но вы пьете!

Марта Владимировна. Я смакую, а вы не умеете.

В зале появляется Николай Дмитриевич.

Николай Дмитриевич (с восторгом). Марта Владимировна!

Марта Владимировна (встаёт). Николай Дмитриевич! А балет, на который вы меня пригласили, только завтра, но фортуна свела нас уже сейчас.

Николай Дмитриевич. Я как раз пришёл по поводу балета, Марта Владимировна. (Жмёт ей руку.) Я хотел заказать для нас столик, чтобы мы поужинали здесь после театра, и ещё я хотел кое о чём попросить администрацию заведения – я готовлю вам сюрприз.

Марта Владимировна. А я могу вежливо отказаться от сюрприза? Я не люблю сюрпризы.

Николай Дмитриевич. Да, можете, но я подумал, что вам будет приятно. Я хочу сделать вам предложение.

Марта Владимировна (видя, что привлекает внимание публики). Николай Дмитриевич, присядьте к нам, поговорим, как положено.

Николай Дмитриевич. Марта Владимировна, я очень прошу вас не отказывать сразу.

Марта Владимировна. Николай Дмитриевич, мы мало знакомы для брака.

Николай Дмитриевич. Марта Владимировна, мы знакомы двенадцать лет, и если вам изменяет память, то я считаю своим долгом сказать: из этих двенадцати лет неполных десять мы посвятили нашему роману.

Марта Владимировна. Николай Дмитриевич, я не могу жить в браке, потому что талант, рождающийся в гениальность, нуждается в свободе. (Уходит.)

Максим (очарованно). Двенадцать лет?

Николай Дмитриевич. Да.

Максим. О! Расскажите об этом в деталях.

Николай Дмитриевич. Вы сумасшедший?

Максим. Нет, но, понимаете, согласно договору, я, кроме всего прочего, личный биограф Марты Владимировны. Я пишу её биографию уже год, но в моём тринадцатитомнике до сих пор нет ни одной интимной подробности.

Николай Дмитриевич. Ну, если так!

Официант. Желаете что-нибудь?

Николай Дмитриевич (подумав). Да, шампанского. (Максиму.) Я влюбился в Марту Владимировну, когда ей было восемнадцать, и я впервые увидел её у стен петербургской Оперы. Вы знаете, что какое-то время Марта Владимировна жила в Петербурге?

Максим. Нет!

Николай Дмитриевич. Когда её брат поссорился с родителями и отказался от любой помощи, можно сказать, ушёл из семьи со своей беременной некрасивой и нищей невестой, Марта Владимировна была так потрясена, что уехала в Петербург осмыслять жизнь.

Максим. Брат – Иннокентий?

Николай Дмитриевич. Да. Родители сняли ей дом, и она жила в Петербурге полгода как раз тогда, когда я приехал туда со случайным визитом. Я увидел её – и был влюблён. Я жил в Рэдиссоне на Невском проспекте, в двух шагах от одного хорошего ресторана, в котором она бывала, и я там бывал, и я наблюдал за ней. Она ужинала в этом мишленовском ресторане настолько часто, что её привычки выучил персонал, официанты обслуживали её любезно и быстро и между собой называли принцессой. Собственно, так и было. Она всегда одевалась по протоколу британской королевской семьи, не хуже; всегда появлялась в костюме или в дорогом платье, с идеальной укладкой, с аккуратным маникюром и лёгким макияжем, а главное – она всегда улыбалась так, как будто бы выходит из кареты и машет народу рукой.

Максим. Вы влюбились бесповоротно!

Николай Дмитриевич. К сожалению.

Максим. Разве можно влюбиться «к сожалению»? Разве любовь может быть не к счастью? Разве любовь не облагораживает человека?

Николай Дмитриевич. Не всегда. (Пауза.) Обычно она сидела за столиком у рояля, а я сидел за соседним столиком и наблюдал, как она думает, пьёт кофе, улыбается, когда при ней разделывают запеченную в соли стерлядь. Один раз она тоже на меня посмотрела – с большой иронией. Наше знакомство началось с того, что она обидела меня, посмотрев на меня.

Максим. Боже, как вы обидчивы.

Николай Дмитриевич. Да, я сентиментален. Тогда я не выдержал, и когда она вышла из ресторана, я вышел тоже, представился и предложил встретиться после обеда в Летнем саду у статуи Аллегория Ночи. Вы, наверное, видели эту статую, если были в Летнем саду.

Максим. Нет, но продолжайте.

Николай Дмитриевич. Она отказала. Спустя полтора года я встретил её в Москве на Арбате, где она прогуливалась в оранжевой шляпе с цветами и белом брючном костюме удивительной женственности. Она меня не узнала, а я узнал и снова предложил ей встречу, но она опять отказала.

Максим. Вы не так уж сентиментальны.

Николай Дмитриевич. Может быть, но я встретил её третий раз – в компании общих знакомых, где узнал её адрес, и стал отправлять ей подарки.

Максим. Она возвращала их?

Николай Дмитриевич. Да, но однажды она приняла от меня букет роз и отправила мне записку с приглашением на кофе в её квартиру. Я был обескуражен. Разумеется, я пришёл! Когда я пришёл, я застал её в белом халате и в очках за рабочим столом. Она сказала мне: «Добрый день, проходите, пожалуйста. Кофе?» Я смог только кивнуть с любезностью. Так растерян я не был никогда в жизни, я не знал, что сказать, как повести себя, и главное – какова цель моего визита. Ещё больше я смутился, когда кофе мне принёс молодой человек, очень похожий на вас, белокурый и мускулистый. Он тоже был в одном халате, но вёл себя так, как будто бы он король. «Желаете сахар?» – спросил он, поправляя волосы и смотря не на меня, а в зеркало. «Да, желаю». – «Может быть, нугу или белый шоколад с карамелью?» – «Печенье?» – спросил я тихо. Они засмеялись. «Сходите, пожалуйста, за печеньем, гость просит, – Марта Владимировна отодвинула от себя кипу бумаг. – В соседнем доме есть магазин. А вы, – она приспустила очки и посмотрела на меня, щурясь, – любите определённое печенье или любое?». «Любое!» – я не хотел быть слишком капризен. «Любое, Альфред, идите». – «Да, Марта Владимировна!» – молодой человек ушёл. «Николай! – Марта Владимировна встала у стола, заставленного букетами нарциссов в длинных фарфоровых вазах. – Вы можете быть мне очень полезны, а я, может быть, могу быть полезна вам. Видите ли, я родилась и выросла в богатой семье, я хорошо воспитана и имею некоторую обязанность быть светским человеком. Да, это обязанность – у благородного человека нет выбора, он может очутиться в грязи, но он не может утратить благородство. Он может предать, но он пустит себе пулю в висок. Прекрасное – да будет в мире!» «Простите, – сказал я, – я вас не понимаю. Чем же я могу вам помочь?» – «Я люблю жить в красоте и творить, писать стихи, пьесы, статьи, в конце концов, новеллы. Я не люблю, когда меня отвлекают от работы, а меня отвлекают такие, как вы – мои поклонники». – «Значит, вы так намекаете мне на то, чтобы я перестал интересоваться вами? Но почему? Вы меня совсем не знаете, разве это справедливо?» – «Я ни на что не намекаю. Я хочу, чтобы вы жили со мной и везде со мной появлялись, а все думали, что вы мой любовник, и не отвлекали меня, такая фикция. Как вам?» – «Как же вы хотите, чтобы я жил с вами?» – «Печенье!» – раздалось у меня за спиной. «Позже! – ответил я и запер дверь. – Так как вы себе это представляете? Вы хотите, чтобы я жил с вами по-соседски, а все думали, что вы меня любите?» – «Да». – «Замечательно. А мне от этого какая польза?» – «Я буду читать вам свои стихи». Я согласился, и мы сняли дом, на родительские деньги, разумеется. Мы стали жить по-соседски, утром здоровались и завтракали, потом уходили на работу, встречались вечером, после ужина она читала мне стихи, свои и других поэтов, потом мы расходились по комнатам. Мы вместе проводили вечера, выезжали на выставки, в театр, к общим знакомым, и так, постепенно, она узнала меня и стала относиться ко мне иначе, и однажды наш вечер не закончился чтением стихов. (Пауза.) Марта Владимировна красивая женщина, но в любви она слишком иронична, в ней нет ни трагизма, ни печали, ни вожделения – её жанр в любви – это грубая шутка, увы. И, хотя я был счастлив, очень скоро я узнал о том, что одновременно с нашим романом Марта Владимировна имеет два романа на стороне, один из которых – с женщиной. Я был убит. Я уехал из нашего съёмного дома, но винить Марту Владимировну я не мог, потому что она ничего мне не обещала, ни любви, ни верности. То, как я съехал, она не заметила, даже не стала звонить, чтобы узнать, что случилось. Мы не виделись два года, а потом я встретил её на кладбище, где гулял от тоски. В тот день Марта Владимировна хоронила свою подругу – подруга была балериной и совсем молодой разбилась на машине, где-то на трассе, не справившись с управлением. Марта Владимировна устроила ей пышные похороны, как когда-то гастроли. Я подошёл к ней. Увидев меня, она оживилась, поздоровалась, спросила, как я. Я сказал, хорошо, выразил соболезнования, она поблагодарила меня и пригласила помянуть Элизабет с ней и теми, кто был ей близок. Я согласился. Поминки больше напоминали пикник, и Марта Владимировна в её жемчугах и бриллиантах производила на меня чудовищное впечатление, но я остался до конца. «В итоге все там будем!» – Марта Владимировна завершила поминки, все разошлись, и только я сидел с ней во дворе её уже собственного, подаренного ей родителями дома. «Вы похорошели, – заметил я и закурил. – Как вы? Ну, не считая сегодняшней неприятности». «Неприятности? Да кто же знает, что там, может, там рай господний». – «Вы думаете, Элизабет светит рай господний?» – «Конечно, любой архангел скажет вам это, если вы покажете ему Элизабет». Я промолчал. «Вы не хотите вернуться ко мне?» – спросила она. «А что, вам снова нужна фикция?» – «Да, меня отвлекают, и это ужасно, особенно сейчас, потому что сейчас я пишу большое и важное литературное произведение для знакомого режиссёра и, конечно, для зрителей. Вы должны мне помочь». – «Ну, если так!» И мы снова стали жить вместе, сначала по-соседски, а потом нет. У нас была ещё одна размолвка, но мы пережили и её – и мы снова стали любовниками. А потом я узнал, что у неё появились вы.

Максим. Ах, не подумайте! Я только работник по договору, я не Элизабет.

Николай Дмитриевич. Но вы эффектный, а она таких очень любит.

Явление шестое

Марта Владимировна, Максим, Дмитрий, Крысяткин.

Комната в доме Марты Владимировны.

Марта Владимировна (сидит за столом, смотрит на репродукцию Иеронима Босха «Корабль дураков»). Почему человек так глуп? Глуп, глуп и глуп.

Максим (садится около неё). Марта Владимировна! Вы ведь меня не бросите? Вы не можете меня бросить.

Марта Владимировна. Я ничего вам не обещала и не намерена.

Максим. Я умру без вас. Это не шутка.

Марта Владимировна. Значит, Господь решил, что я слишком счастлива, и забирает близких мне людей.

Максим. Вы невыносимы!

Марта Владимировна (гладит его по волосам). У вас очень красивое лицо и красивые губы. Но Сильвестр вас симпатичнее, жаль, что он мой племянник. (Думает.) Загадочна, знаете ли, мужская красота, у женщин всё просто, а у мужчин самого главного глазами не увидишь. При первой встрече. (Смеётся.)

Максим. Вы невыносимы. (Поднимается.) Откуда такая пошлость? Изуродовали мысль моего любимого писателя Экзюпери.

Марта Владимировна. Я столько лет пытаюсь привить вам вкус, а у вас до сих пор любимый писатель Экзюпери. Принесите рекламу, пожалуйста.

Максим (приносит журнал о моде). Марта Владимировна, вы очень хороший человек. Когда я впервые увидел вас, я сразу это понял.

Марта Владимировна (смеётся). Ну, не на сон грядущий вспоминать подробности нашего знакомства. К тому же вы, наверное, жалеете, что работали в борделе.

Максим. Я там пел. А вы зачем туда приходили?

Марта Владимировна. А мне там нравился один человек удивительной красоты и качеств. Какое горе, что он повесился! За что? Он был прекрасен, как брат Элизабет! Он должен был жить.

Максим. Но его нет.

Марта Владимировна. Вы на него похожи, но он был красивей вас и даже красивей Сильвестра. Он должен был быстро сгореть, но так быстро – я не предполагала. Я была молода и часто ошибалась в своих расчётах, я и сейчас ошибаюсь, но реже. Александр! У него было красивое имя Александр. Однажды он сказал мне, что больше не хочет жить. Я спросила его, почему, и он сказал, что он себя презирает.

Максим. Он был хорошим человеком.

Марта Владимировна. Я чувствовала, что он чего-то ждёт от меня, он хотел, чтобы я сказала ему: «Нет, Александр! Не презирай себя, потому что я тебя не презираю». Но я видела, что его не осталось, что никакой жизни уже не могло быть. Жаль, что я была одной из тех, кто выпил этот цветок, а цветок был прекрасный.

Максим. Прекрасный.

Марта Владимировна. Как-то вечером он написал мне записку: «У меня, кроме вас, никого не было». Он думал, что я приду и спасу его, эту записку мне передали вечером, а утром он повесился, потому что я не пришла.

Максим (сокрушённо). Что? Он написал вам?

Марта Владимировна. Да.

Максим. И вы ничего не сделали? (Со слезами.) Он же мог жить! Вам надо было просто прийти к нему! Почему вы не пришли к нему? Это же так просто!