Текст книги "Окно смерти"

Хрипота из голоса мисс Горен исчезла. Она говорила четко, ясно, уверенно.

– Он сказал, что объяснил сестре, будто это он вылил воду из грелок, когда отнес их в ванную. Он сказал, что солгал, не раздумывая, просто чтобы она не стала на меня жаловаться доктору, но потом ему пришло в голову, что, возможно, не следовало этого делать, так как пустые грелки могут каким-то образом быть связаны со смертью брата, и не хочу ли я пойти с ним пообедать и все обсудить. Мы стояли на пороге – я не пустила его в квартиру – и захлопнула дверь у него перед носом. На следующий день, вчера, он звонил мне три раза и вечером снова пришел, но я ему не открыла. Тогда он рассказал все своему брату Дейвиду и заставил его пойти к вам. Ну как, есть что сравнивать?

Вулф, наморщив лоб, смотрел на нее.

– Пф, – сказал он, отвернулся от мисс Горен и посмотрел на Буля. – Так вот в чем дело? – прорычал он.

Буль кивнул.

– Мисс Горен позвонила мне в воскресенье вечером и все рассказала; и вчера днем звонила, и вечером еще раз. Ничего удивительного – на карту поставлена ее репутация. Теперь вы понимаете, почему я ждал, когда вы заговорите об этом первым?

– Вполне. Но я слышу об этом впервые. А не может быть так, что мисс Горен действительно забыла налить воду в грелки?

– Исключено. Раз она говорит нет, значит – нет. Я хорошо ее знаю, она училась в больнице в Маунт Киско. Если у меня бывает пациент в Нью-Йорке, и она свободна, я всегда приглашаю ее. Нет, тут и говорить не о чем.

– Значит, либо Пол Файф лжет, либо кто-то взял грелки с кровати, вылил, а потом положил обратно. Что кажется бессмысленным. Очевидно, на состоянии пациента это заметно отразиться не могло. Или как?

– Нет. Заметно – нет. – Буль пригладил ладонью седую шевелюру. – Но это может заметно отразиться на профессиональной репутации мисс Горен, и здесь я чувствую свою ответственность. Ведь к Берту Файфу пригласил ее я. Моим мнением вы не интересовались, но позвольте я его выскажу. Я считаю, что Бертрам Файф умер от воспаления легких, и никаких посторонних причин для его смерти не было, кроме тех, которые он сам себе и устроил – когда отказался ложиться в больницу, когда отказался от кислородной палатки и, возможно, когда закапризничал и заставил их, несмотря на свое состояние, приехать к себе на обед. В детстве он был упрямцем, и с тех пор, видимо, не изменился. Что касается грелок, то я думаю, Пол Файф лжет. Не хочу заниматься сплетнями, но о его экстравагантном поведении с женщинами у нас известно всем. Если ему какая приглянется, его не просто к ней влечет – он превращается в маньяка. И если, найдя в постели грелки, он тут же задумал использовать их против мисс Горен, отнес в ванную и вылил, – это вполне в духе его прежних выходок.

– Но тогда, – возразил Вулф, – просто глупо было рассказывать сестре, что воду вылил он сам.

Буль покачал головой.

– Только чтобы ее успокоить. Зато потом ему было чем похвастать перед мисс Горен, и в то же время пригрозить ей, а то и намекнуть, что он может рассказать о ее халатности. Я не спорю, он, конечно, дурак, как и все маньяки. Просто я считаю, что сестре он сказал правду, а мисс Горен – солгал. Наверняка, он сам вылил эти грелки. Насколько я понял, он приедет к вам сегодня вечером, и все остальные – тоже. Так вот, я прошу вас, передайте им, что если мисс Горен предъявят обвинение в халатности, я буду рассматривать это как личное оскорбление и предприму ответные меры. Я посоветую ей подать в суд за клевету и сам поддержу ее заявление. Но если вы предпочитаете, чтобы я сказал им об этом сам…

Позвонили в дверь. Я встал, вышел в прихожую, посмотрел, кто там и быстро вернулся в кабинет.

– Это они, – сказал я Вулфу. – Дейвид, двое мужчин и женщина.

Он посмотрел на часы на стене.

– На десять минут опоздали. Впустите их.

– Нет! – Эйн Горен вскочила на ноги. – Не надо! Я не хочу быть с ними в одной комнате! Доктор Буль! Пожалуйста!

Должен признаться, я был с ней согласен. Хоть я и не маньяк, но с ней я был абсолютно согласен. После секундного колебания согласился с ней и Буль, о чем он сказал Вулфу. Вулф посмотрел на нее – и наше мнение прошло единогласно.

– Хорошо, – согласился он. – Арчи, проводите мисс Горен и доктора Буля в гостиную, а когда все зайдут сюда, выпустите на улицу.

– Да, сэр. – Когда я пошел открывать дверь в гостиную, снова раздался звонок. Импульсивный Пол. Знай он, кто у нас сейчас, он бы, чего доброго, прошиб стеклянную дверь насквозь.

Глава 3

Проведя новых гостей в кабинет и выпустив Буля с Энн Горен, я сидел за своим столом, держа блокнот наготове. По всему было видно, что следствие о смерти, так удивившее доктора, вот-вот выродится в разбирательство по поводу методов ухаживания торговца недвижимостью – вовсе не та работа, которую Вулф счел бы достойной своего гения, сколько ему за нее ни плати; и я с любопытством ждал, когда он их выставит.

С виду Пол никак не соответствовал тому, что о нем рассказывали, был он на добрых восемь дюймов ниже меня, широк в кости, толстоват, и, небось, считал, что похож на Наполеона, в чем отчасти был прав, вернее, был бы прав, если бы не фингал под левым глазом и кровоподтеки по обе стороны распухшей челюсти. Джонни Эрроу явно работал двумя кулаками. Пол и Таттлы уселись на креслах, выстроенных в ряд перед письменным столом Вулфа, оставив красное кожаное кресло Дейвиду.

Луиз была повыше обоих братьев и посимпатичнее. Она выглядела совсем недурно для женщины своих лет: ей бы чуть поменьше костлявости, да прическу чуть подлиннее. Что касается прически ее мужа, Таттла, то она отсутствовала начисто. Его сияющий череп с острой макушкой занимал господствующее положение и делал прочие детали – глаза, нос, подбородок – несущественными. Чтобы их разглядеть, нужно было как следует сосредоточиться.

Когда я, заперев дверь за Булем и Энн Горен, вернулся на свое место, Вулф говорил:

– …И доктор Буль заявляет, что, по его мнению, ваш брат умер от воспаления легких, без каких-либо подозрительных обстоятельств. И с этим ничего не поделаешь: свидетельство о смерти уже подписано.

Он посмотрел на Пола.

– Как я понимаю, вы настаиваете на том, чтобы обратиться в полицию с просьбой провести расследование. Это так?

– Конечно так, черт возьми! – У него был баритон и он не очень-то берег свои голосовые связки.

– А все остальные – против. – Голова Вулфа повернулась. – Вы против, сэр?

– Я уже говорил. – И голос у Дейвида, и выражение лица были еще более страдальческими, чем раньше. – Да, я против.

– А вы, миссис Таттл?

– Конечно, против. – Она говорила высоким тоненьким голоском, проглатывая окончания слов. – Я не люблю напрашиваться на неприятности. Мой муж тоже. – Она резко повернула голову. – Винс?

– Конечно, дорогая, – пробасил Таттл. – Я всегда с тобой согласен, даже когда на самом деле не очень. Но сейчас – на все сто.

Вулф снова повернулся к Полу.

– Похоже, последнее слово за вами. Если вы пойдете в полицию, что вы им скажете?

– Найду что. – Свет лампы делал фингал Пола еще чернее, чем он был на самом деле. – Я им скажу, что в субботу вечером, когда доктор Буль уезжал домой, он сказал, что у Берта все нормально, и мы можем ехать в театр, а через несколько часов Берт уже умер. Я им скажу, что этот тип Эрроу подбивал клинышки к сиделке, а она строила ему глазки, и у него наверняка была возможность добраться до ее пилюль и подложить что-нибудь вместо морфия, который она собиралась впрыснуть Берту. Доктор Буль нам сказал, что оставляет морфий. Я скажу, что Эрроу огребет теперь с полдесятка миллионов зелененьких, которых, будь Берт жив, ему не видать бы, как своих ушей. Я скажу, что, когда Эрроу увидел, что у нас с Бертом все налаживается, что мы снова как одна семья, ему это не понравилось, что он и продемонстрировал.

Пол замолчал и осторожно, кончиками пальцев, дотронулся до челюсти.

– Мне больно разговаривать, – сказал он. – Чертов хулиган. Послушайте, я ведь не святой. Вы на меня так смотрите, будто хотите спросить, что это я так убиваюсь по своему братцу – да ни черта подобного! Я и в детстве-то с Бертом не очень ладил, и с тех пор его двадцать лет не видел, так что чего уж там! Но могу и объяснить – чего. Убийца не может унаследовать имущество своей жертвы, поэтому, если убил его Эрроу, их договору – грош цена, и все состояние отходит Берту, то есть нам. Это же очевидно, почему об этом не сказать вслух? В полиции-то мне ничего объяснять не придется, они и так поймут.

– Ты заговариваешься, Пол, – резко сказал Дейвид.

– Да уж, – поддакнул Таттл, – это точно.

– А пошел ты в задницу, – сказал Пол зятю. – Ты-то кто такой?

– Он мой муж, – окрысилась Луиз. – И мог бы и тебя кое-чему поучить, будь у тебя голова на плечах.

– Милая семейная беседа. – Вулф взял разговор на себя. – Не спорю, – сказал он, – возбудить любопытство полиции у вас есть чем, но одних только подозрений недостаточно. Вы больше ничего не можете им сказать?

– Нет. Мне больше ничего говорить и не нужно.

– Вот тут вы заблуждаетесь. – Вулф откинулся назад, втянул в себя добрый бушель воздуха и выдохнул его обратно. – Давайте попробуем вместе, может, что-нибудь найдем? Во сколько вы прибыли в номер вашего брата в субботу вечером?

– В субботу вечером, около пяти. – Нижнюю часть лица Пола вдруг перекосило, я подумал – у него спазм, а потом понял: он просто пытается ухмыльнуться, что, с разбитой челюстью, не так-то просто. – Понял, – сказал он. – Где я был без девяти минут шесть шестого августа? О'кей. Без четверти четыре я выехал из Маунт Киско и поехал в Нью-Йорк; в машине был один. Первую остановку сделал у магазина «Шрамм», на Мэдисон Авеню, где купил две кварты их фирменного мангового мороженого – на воскресную вечеринку в Маунт Киско. Зачем доехал до Пятьдесят второй улицы, припарковался там (в субботу вечером это еще можно сделать), пешком прошел до «Черчилля», и в номер поднялся в начале шестого. Я специально приехал пораньше, потому что успел поговорить с сиделкой по телефону: мне понравился ее голос, и я подумал, может, успею с ней познакомиться до приезда остальных. Да как бы не так. Этот парень, Эрроу, уже завел ее в гостиную и заливал что-то о разведке урана. Каждые десять минут она бегала взглянуть на больного, и снова – назад, слушать про уран. Потом приехал Дейв, за ним Луиз с Винсом, а когда мы уже сели за стол, примерно без четверти семь, – доктор Буль. Рассказывать еще?

– Ну, раз уж вы начали…

– Как прикажете. Буль пробыл у Берта где-то с полчаса, а когда уходил, – я уже говорил, что он нам сказал. За обедом мы не только ели, но и пили, и я, должно быть, хватил лишку. Мне пришло в голову, что нехорошо бросать сиделку с Бертом одну, и, когда все поехали в театр, я остался. Я подумал, что если ей так нравится слушать про геологоразведку, то разговор на другие темы, может, понравится тоже. Но не тут-то было. После того как мы слегка – ну, перекинулись словечками, – она вошла к Берту и заперлась на ключ. Потом она наговорила сестре, будто я колотил в дверь и кричал, что если она не выйдет, я выломаю дверь, но я ничего такого не помню. Как бы то ни было, Берт в это время уже отключился от морфия, если это был морфий. Она все-таки вышла, и мы с ней поговорили, и, может, я ее и тронул, но те синяки, которые она им показывала, когда они приехали из театра, – она их, должно быть, сама себе понаставила. Я был, конечно, навеселе, но не настолько же. Наконец, она сняла трубку и сказала, что если я не уйду, она позвонит вниз к администратору и попросит прислать кого-нибудь на помощь. Ну, я и смотался. Хватит?

– Продолжайте.

– Ладненько. Я спустился и бар, нашел какой-то столик, выпил. Рюмки две-три. Тут я почему-то вспомнил про мороженое, которое осталось наверху в холодильнике, и стал соображать, не вернуться ли за ним, как вдруг является этот Эрроу и говорит мне: «Вставай». Схватил меня за руку, рванул, поставил на ноги говорит: «Становись, защищайся», – а сам как размахнется, как даст. Сколько раз он меня ударил, я не помню, но посмотрите, что он со мной сделал. Наконец его оттащили, прибежал какой-то коп. Я боком, боком, в сторонку, потом из бара – и на лифт. Поднялся на восьмой этаж, и Винс меня впустил. Дальше я не очень хорошо помню, но знаю, что они устроили меня на кушетке, потому что я проснулся, когда с нее упал, но проснулся как-то не совсем. В голове у меня все перепуталось, я помнил, что меня били и что мне нужно переговорить с сиделкой; встал, добрался до комнаты Берта и вошел. Шторы на окнах были задернуты; я включил свет и подошел к кровати. Берт лежал, как покойник, с открытым ртом. Я откинул одеяла, пощупал сердце – и наощупь он был, как покойник. По бокам лежали две грелки, мне показалось – пустые. Я взял одну – точно, пустая, и я подумал: «Я обидел ее, и этот недосмотр из-за меня, так не годится». Взял другую грелку – тоже пустая, тогда я сначала отнес их в ванную, а потом пошел…

– Пол! – это заговорила Луиз, глядя на него большими глазами. – Мне ты сказал, что сам их вылил!

– Ну да, сказал, – он ухмыльнулся, вернее, попытался это сделать. – Какого дьявола, имеет человек право поступить благородно? – Он повернулся к Вулфу. – Вы хотели, чтобы я рассказал еще что-нибудь. О'кей, я рассказал. Это сойдет?

– Так ты солгал Луиз, – пробасил Таттл.

– Или лжешь сейчас, – сказал Дейвид, и в его голосе уже не было и тени усталости. – Мне ты об этом ничего не говорил.

– Конечно, нет. Черт возьми, я поступил как благородный человек.

Тут они все набросились друг на друга, и пошло-поехало. По-родственному. Высокое сопрано Луиз, баритон Пола, басок Таттла, фальцет Дейвида – получился неплохой квартет.

Вулф закрыл глаза, поджал губы, набрал воздуху побольше, а потом одним рыком прикончил этот кошачий концерт.

– Разговорчики! Перестаньте, пожалуйста! – Он принялся за Пола. – Вы, сэр, рассуждаете о благородстве. Я вам не сказал, что вместе с доктором Булем здесь была мисс Горен, да-да, мисс Горен, и рассказала, как вы ей звонили, и как домой приходили, так что о благородстве давайте не будем. Сейчас важно выяснить два вопроса. Первым, по факту: грелки вы нашли уже пустыми, или сами их вылили?

– Пустыми. Я сказал сестре…

– Я уже знаю, что вы сказали сестре и почему. Допустим, грелки, и вправду, были пустыми, но тогда предъявлять их полиции как улику просто нелепо. Доктор Буль уверяет, что даже если мисс Горен забыла наполнить их горячей водой, – что, по его мнению, совершенно исключено – серьезно на состояние больного это повлиять не могло. Так что я тоже никакой улики здесь не вижу. Это второй вопрос. А вот ваша версия насчет морфия, что его чем-то подменили, может, и заслуживает внимания, но ее нужно подкрепить. У вас есть чем?

– Я ничего подкреплять не должен. Это дело полиции.

– Нет. Так не пойдет. В частном расследовании голые предположения еще туда-сюда, но использовать их официально для возбуждения дела об убийстве – это недопустимо. Я, к примеру, вполне бы мог предположить, что вы, не зная о существовании договора между вашим братом и мистером Эрроу и полагая, что можете унаследовать третью часть его состояния, сами его и убили, но исходя из этого, я ведь не могу…

– Да, уж лучше не надо, – перебил его Пол. Он снова скорчил рожу, пытаясь ухмыльнуться. – О договоре-то я как раз знал.

– Да? От кого?

– От меня, – сказал Дейвид. – Мне сказал Берт, а я рассказал Полу и Луиз.

– Вот видите? – Вулф шевельнул рукой, повернув ее ладонью вверх. – Моя версия рассыпалась. Будь я упрямцем, я мог бы за нее еще подержаться: предположить, например, что вы, предугадав возможность такого поворота, вступили в сговор между собой – уличить-то вас Берт не может. Однако ни одного доказательства у меня нет, и упираться было бы глупо. – Он посмотрел на Пола и покачал головой. – Боюсь, вы собрались стрелять, не имея ни единого патрона. Но раз уж меня наняли провести расследование, я не стану отвергать вашу версию сходу. – Он обратился к Дейвиду. – Ваше мнение мне известно, мистер Файф, поэтому никаких новых важных сведений я от вас не жду, но несколько вопросов задать не помешает. Что вам известно о морфии?

– Ничего. Совсем ничего. Только то, что доктор Буль сказал, что оставляет сиделке немного морфия, чтобы она сделала Берту укол после нашего ухода.

– Когда доктор Буль уехал, вы в комнату к брату заходили?

– Да, мы все заходили – и Пол, и Луиз, и Винсент, и я. Сказали «спасибо» за отличный обед, выразили сожаление, что он не едет с нами в театр.

– А где был мистер Эрроу?

– Не знаю. Кажется, он говорил, что пойдет сменить рубашку.

– Он заходил к вашему брату после того, как уехал доктор Буль?

– Не знаю. – Дейвид покачал головой. – Просто не знаю.

Вулф хмыкнул.

– Н-да, уликой это не назовешь. А позже, когда вы вернулись из театра? Может, он тогда заходил к нашему брату?

– Вряд ли. А если и заходил, то я не видел. – Дейвид наморщил лоб. – Я ведь рассказал вам, как все случилось. Сиделка была очень расстроена, сказала, что позвонила доктору Булю насчет замены. Когда она рассказала нам, что произошло, Эрроу вышел, в смысле, вышел из номера. Потом моя сестра и сиделка довольно резко поговорили, и сестра велела ей уходить, а после того, как та ушла, позвонила доктору Булю и сказала, что они с мужем побудут до прихода новой сиделки. Сразу после этого я ушел. Я живу на Ривердейл.

– Но перед уходом вы к брату заходили?

– Да.

– Ну и как он был?

– Он крепко спал. Дышал хрипловато, но вроде был в полном порядке. Доктор Буль, когда Луиз ему позвонила, сказал, что Берту ввели полграна морфия, и что, скорее всего, он проспит до утра.

Вулф повернул голову.

– Миссис Таттл. Вы слышали, что говорили ваши братья. Не хотите ли добавить что-нибудь, или поправить?

С Луиз было что-то не так. Губы у нее дрожали, руки, лежавшие на коленях, крепко снимались в замок. Она смотрела Вулфу в глаза, но ничего не говорила, а потом вдруг закричала:

– Это не я! Вы все на меня хотите свалить, да?

У Вулфа вытянулась физиономия.

– С какой стати, мадам?

– Потому что раз уже так было, с отцом! Вы знаете об отце?

– Я знаю, как он умер. Ваш брат мне рассказывал.

– Так вот, тогда все говорили, что виновата я! Поэтому что я за ним ухаживала, и уснула, и не зашла к нему в спальню, и не видела, что там окна были открыты! Меня даже спрашивали, не сама ли я положила себе снотворное в шоколад, чтобы уснуть! Будто, чтобы уснуть, девице двадцати четырех лет требуется снотворное!

– Ну-ну, дорогая, – Таттл погладил ее по плечу. – Это все в прошлом, зачем ворошить? В субботу вечером у Берта никто окон не открывал.

– Но я прогнала сиделку. – Она говорила Вулфу. – И сказала доктору Булю, что беру все на себя, а сама легла и уснула, и даже грелки не посмотрела, а они были пустые. – Она резко оглянулась на младшего брата. – Скажи правду, Пол, только всю правду – они были пустые?

Тот тоже погладил ее по плечу.

– Успокойся, Лу. Конечно, они были пустые, честное бойскаутское, но Берт ведь не от этого умер, разве я говорил, что от этого?

– Никто тебя не винит, – успокаивал ее Таттл. – А что ты уснула, так что ж такого? Был уже второй час, а доктор Буль обещал, что он проспит до утра. Право, дорогая, ты делаешь из мухи слона.

Она опустила голову, закрыла лицо руками, плечи у нее задрожали. Для Вулфа леди в расстроенных чувствах – это не что иное, как женская особь, бьющаяся в припадке, а если она еще и выть начнет, он вскакивает с места быстрее, чем можно было бы рекомендовать такой туше, и ретируется в коридор, к лифту. Луиз выть не стала. Он некоторое время рассматривал ее, внимательно и настороженно, решил, что она уже и не начнет, и повернулся к ее мужу.

– Кстати, о сне, сэр. Вы сказали – во втором часу. Это было после того, как Пол поднял вас с постели, и вы его впустили?

– Да. – Его рука успокаивающе лежала на руке Луиз. – Это заняло довольно много времени: пока выслушали все, что рассказал Пол, пока устроили его на кушетке. Потом мы заглянули в комнату к Берту, убедились, что он спит, и пошли спать сами.

– И не просыпались до тех пор, пока вас не разбудил Пол, то есть примерно до шести утра?

– Думаю, моя жена не просыпалась ни разу. Она очень устала. Может, ворочалась немного, но не просыпалась. Я раза два выходил в ванную – ночью я всегда хожу в ванную, но остальное время я спал, пока нас не позвал Пол. Когда я выходил во второй раз, я приоткрыл дверь к Берту, там было тихо, и я не стал заходить. А что? Это имеет какое-нибудь значение?

– Да нет, ничего особенного. – Вулф украдкой взглянул на Луиз, проверяя, не грозит ли что-нибудь с той стороны, и снова обратился к Таттлу. – Я думаю о мистере Эрроу; хотелось бы перебрать все возможные варианты. Конечно, у него был ключ от номера, и ночью он мог войти, сделать, что ему нужно, если ему и вправду что-то было нужно, и снова уйти. Ведь мог?

Таттл задумался. Я наблюдал за ним, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы отвлечься от сияния лысины и сосредоточиться на лице. Было бы не в пример проще, будь его глаза, нос и рот прямо на макушке.

– Вполне, – согласился он, – но я сомневаюсь, что он это и вправду сделал. Я сплю очень чутко – думаю, я бы его услышал. И ему пришлось бы пробираться через гостиную, а там был Пол. Правда, Пол мало что соображал.

– Я вообще ничего не соображал, – перебил Пол. – Если бы он уж очень захотел, чтобы я его заметил, то ему пришлось бы врезать мне еще раз. – Он посмотрел на Вулфа. – А это идея. Что ему тут могло быть нужно?

– Да ничего конкретного. Я просто ставлю вопросы. Мистер Таттл, а после этого, когда вы снова увидели мистера Эрроу?

– Утром. В воскресенье утром. Он появился в номере часов в девять, сразу после доктора Буля.

– Где он был?

– Не знаю. Спрашивать я не стал, а сам он ничего не сказал. Понимаете, перед лицом смерти… Он засыпал нас вопросами, в том числе, надо сказать, довольно бестактными, но в таких обстоятельствах… я решил, что не стоит заострять на этом внимания.

Вулф откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, опустил подбородок к груди. Братья сидели и смотрели на него. Таттл повернулся к жене, поглаживал ее по плечу и что-то бормотал; вскоре она отняла ладони от лица и подняла голову. Он достал из нагрудного кармана красивый чистый носовой платок, она взяла его и несколько раз приложила к лицу. Никаких следов слез на щеках не было.

Вулф открыл глаза и обвел взглядом комнату – сначала слева направо, потом в обратную сторону.

– Не вижу никакого смысла более вас задерживать, – объявил он. – Я рассчитывал, что смогу принять решение уже сегодня, – он нацелился взглядом на Пола, – но ваша версия насчет морфия заслуживает небольшого расследования. Конечно, я проведу его сам, и совершенно конфиденциально. Подставлять вас под обвинение в клевете, это значило бы сослужить вам дурную службу. – Он перевел взгляд на Дейвида, потом обратно, на Таттла. – Кстати, я вам не сказал, что просил передать доктор Буль. Если мисс Горен будет предъявлено обвинение в халатности, он как раз и посоветует ей подать на вас за клевету, и сам лично поддержит ее заявление. Она утверждает, что перед уходом налила в грелки горячую воду, и он убежден, что она говорит правду. Ждите от меня известий, вероятно, не позднее…

Раздался звонок в дверь. Обычно, когда у нас в кабинете гости, дверь открывает Фриц, но сейчас у меня сработала интуиция, что бывает довольно часто; я встал, быстро прошел за спинами клиентов и вовремя успел в прихожую – перехватил Фрица у самой двери. Наружный свет горел, и сквозь стекло двери я разглядел незнакомого человека – широкоплечего субъекта примерно одного со мной возраста и телосложения. Сказав Фрицу, что открою сам, я подошел, приоткрыл дверь, насколько позволяет цепочка, и спросил в щель:

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

Сквозь щель донесся тихий медлительный голос, растягивающий слова:

– Думаю, да. Меня зовут Эрроу, Джонни Эрроу. Мне нужно поговорить с Ниро Вулфом. Если вы откроете дверь, это очень поможет.

– Да-да, но сначала я должен его предупредить. Потерпите минутку. – Я закрыл дверь, достал из кармана листок бумаги, написал на нем «Эрроу», вернулся в кабинет, подошел к столу и протянул листок Вулфу.

– Дьявол, – чертыхнулся он. – Я думал, на сегодня – все. Но, может, я… Ну, хорошо.

Не спорю, – обвинение в халатности я заслужил: я ведь знал, что произошло в субботу вечером в баре «Черчилль», но, уверяю вас, сделал это не нарочно. Мебель в нашем кабинете я почитаю не меньше, чем Вулф или Фриц.

Просто я задумался, и думал не переставая, и когда шел в переднюю открывать урановому принцу, и когда ввел его в кабинет и отступил в сторону, наблюдая за выражениями их лиц. Когда же, едва завидев Пола Файфа, Эрроу пошел на него, я оказался слишком далеко. Так одним желтым креслом у нас стало меньше. Зато мне посчастливилось увидеть, каким образом синяки у Пола Файфа оказались на челюсти с обеих сторон. Эрроу коротко, от плеча, поддел его прямой левой, довольно сильно, так, что тот потерял равновесие, потом размахнулся правой – и Пол, пролетев футов шесть, рухнул на кресло. Когда он наклонился, чтобы рвануть его на ноги и, скорее всего, заняться другим глазом, я был уже рядом, рукой захватил его сзади за шею, а коленом уперся в поясницу. Подскочил и Таттл, пытаясь ухватить Эрроу за рукав, Дейвид бегал вокруг, явно вознамерившись встать между ними, – дурацкая тактика. Луиз пронзительно визжала.

– О'кей, – сказал я. – Отойдите. Я его держу. – Эрроу попробовал было вырваться, но в конце концов затих, когда понял, что вопрос состоит только в том, что у него сломается раньше – шея или позвоночник. Вулф, с отвращением в голосе, сказал, что им лучше уйти. Пол кое-как вскарабкался на ноги, и секунду мне казалось, что сейчас он попробует ударить Эрроу, пока я его держу, но Дейвид уже схватил брата за руку и тащил прочь. Таттл подошел к Луиз, повел к выходу; Дейвид подталкивал Пола. У двери Дейвид оглянулся на Вулфа, сказал с упреком:

– Зачем вы его впустили, вы-то могли и сообразить? – Когда они все вышли в коридор, я отпустил Эрроу и пошел закрыть за ними дверь; на пороге я пожелал им спокойной ночи, но ответа дождался только от Дейвида.

А в кабинете Джонни Эрроу сидел в красном кожаном кресле и осторожно водил головой взад-вперед, проверяя, цела ли шея. Может, я и вправду чуть-чуть перестарался, но, когда имеешь дело с незнакомыми людьми, лучше не рисковать.