Текст книги "Пожалуйста, избавьте от греха"

– Мистер Мир?

Разумеется, я не сбрасывал со счетов и Кеннета Мира. Как и все прочие, кто читает в газетах про убийства, я знал, что он был четвертым или пятым, кто оказался в кабинете Браунинга после взрыва, следовательно, на кровь он насмотрелся, однако одно лишь это не могло послужить причиной навязчивой идеи об окровавленных руках, которая привела его в клинику к психотерапевту. Вполне очевидно, что он мог подложить бомбу, но, конечно, не для Браунинга; если же она предназначалась Оделлу, то откуда он мог знать, что именно Оделл полезет в этот ящик? Впрочем, миссис Оделл с легкостью подсказала ответ: Браунинг сказал ему сам. И все-таки, как он ответит на вопрос Вулфа?

Мир разразился речью, заготовить которую очевидно успел, пока шло обсуждение.

– Я полагаю, что вероятность того, что человек, заложивший бомбу в ящик стола Браунинга, присутствует здесь, чрезвычайно велика. И это все, что я вам могу сказать. Ни причины, ни имени назвать я не могу.

– Не можете или не хотите?

– Какая разница? Считайте, что не назову, – и все.

– Но если я спрошу вас… Впрочем, не буду. Это может подождать. Мисс Веннер?

Увы, ямочки куда-то исчезли. Вид у нее был довольно хмурый. Вот и сейчас она прищурилась и сказала:

– Я что-то не понимаю. Вы, как мне кажется, отнюдь не глупец, но то, что здесь происходит, кажется мне каким-то балаганом. Я не понимаю, зачем вы его устроили. Даже если бы я и считала, что могу назвать вам имя человека, подложившего бомбу, стала бы я это делать здесь, в присутствии всех этих людей? Мистер Эбботт возглавляет компанию, в которой я работаю, а мистер Браунинг скоро станет ее главой. Я не могу, но если бы и могла… Нет, решительно не понимаю.

– Вы плохо слушали, – заявил ей Вулф. – Я сказал, что отнюдь не питаю иллюзий по поводу того, что мне удастся выудить из вас интересующие меня сведения, но могу еще добавить следующее – вряд ли вы таковыми сведениями располагаете. Например, задам вам такой вопрос. Месяца три назад КВС организовала программу под названием «Откуда берутся бомбочки». Вы ее видели?

– Да. Еще бы.

– Значит, вам известно, что для подготовки этой программы требовалась большая поисковая работа. Наверняка сотрудникам КВС приходилось не раз и не два общаться с людьми, которые разбираются в бомбах и умеют обращаться с ними. Назовем их специалистами. Теперь я задам вам вопрос, который уходит на три недели в прошлое. Где и как вы провели уик-энд с пятницы, шестнадцатого мая, по воскресенье, восемнадцатого мая? Напомню, что во вторник, два дня спустя, погиб мистер Оделл.

– Но почему вы… – Она уже больше не щурилась; глаза были широко раскрыты. – А! Вы думаете, что я обратилась к одному из «специалистов» и приобрела бомбу. Что ж, это не так.

– Я вовсе ничего не «думаю». Я пытаюсь получить хоть какие-то основания, чтобы начать думать. Я спросил, где и как вы провели тот уик-энд. У вас есть причины скрывать это от меня?

– Нет. У меня нет и причин, чтобы отвечать вам, но я все же отвечу. Полиции я уже говорила это раз пять или шесть. В пятницу, ближе к вечеру, я села на поезд на Катону и поехала в гости к моим друзьям – Артуру и Луизе Дикинсонам. Они в бомбах не разбираются. В воскресенье вечером я вернулась, тоже поездом.

Я взял ручку и занес услышанное в блокнот. Вулф спросил:

– Мистер Мир, есть ли у вас какие-то возражения против того, чтобы рассказать мне, как вы провели тот уик-энд?

– Нет, конечно. В пятницу вечером я отправился на машине в Вермонт, всю субботу и воскресенье лазал по горам, преодолев миль сорок, а в воскресенье вечером вернулся.

– Вы были одни или с кем-то?

– Я был один. Я не люблю компанию в походе. С ними вечно что-нибудь случается. Я тоже помогал подготавливать ту программу, но в Вермонте никто из «специалистов» не проживает.

– Я надеюсь услышать о специалистах от мистера Браунинга. Попозже… Мисс Лугос?

На ее лицо стоило полюбоваться. Когда Вулф произнес ее фамилию, она повернула голову и посмотрела на Браунинга, своего босса. Не то чтобы она хотела о чем-то спросить, а просто так, по привычке. Потом перевела взгляд на Вулфа и спокойно ответила:

– В тот уик-энд я оставалась в Нью-Йорке. Вечером в пятницу я сходила с подругой в кино. Днем в субботу я походила по магазинам, а вечером с тремя друзьями пошла в театр. В воскресенье я встала поздно и занималась уборкой квартиры и всякими пустяками. В нашей картотеке хранятся все сведения, касающиеся той программы, а также данные о всех людях, с которыми мы контактировали. Ни с одним из них в тот уик-энд я не встречалась.

Вулф стиснул зубы. В его доме не было места глаголам вроде «контактировать», а он относится к употреблению слов очень серьезно. Он с радостью закончил разговаривать с секретаршей Браунинга.

– Мистер Фолк?

Фолку было явно не по себе – он ерзал в кресле и, похоже, не знал, куда деть ноги.

– Вы сказали, – произнес он, – что не попытаетесь превзойти полицейских ни в упорстве, ни в рвении, однако именно этим вы сейчас и занимаетесь. Впрочем, Питер Оделл был моим лучшим другом, а вы можете оказаться хотя бы вполовину достойным того, о чем гласит молва. Так вот, в тот уик-энд я остался дома, на Лонг-Айленде. У нас было четверо гостей… нет, пятеро, но ни один из них специалистом по бомбам не является. Назвать вам их фамилии и адреса?

– Возможно, но позже.

Когда глаза Вулфа переместились к миссис Браунинг, ее супруг заговорил:

– Тот уик-энд мы с женой провели вместе. В заливе Саунд. Мы были на борту яхты, которая принадлежит моему другу Джеймсу Фаркхару, банкиру. Кроме нас там было еще двое гостей.

– Весь уик-энд, мистер Браунинг?

– Да. С пятничного вечера по воскресный.

Я уткнулся взглядом в блокнот и старался не поднимать глаз. После бесчисленных тренировок я мог, конечно, не опасаться, что могу выдать себя по выражению лица, но меня мучили два вопроса. Во-первых, мне было непонятно, почему Вулф затеял всю эту галиматью насчет уик-энда, когда ему нужно было проверить только алиби Браунинга, а во-вторых, успел ли Браунинг сообразить, куда ветер дует, или дал правдивый ответ на вопрос в лоб? Не знаю, как справился Вулф со своим лицом, ведь я сидел уткнувшись в блокнот, но, судя по всему, он справился вполне успешно. Во всяком случае, он явно хотел задать Браунингу еще пару-другую вопросов, но сдержался. Только заметил, что сомневается, чтобы мистер Фаркхар или другие гости занимались бомбами, а потом спросил:

– А как насчет вас, мистер Эбботт?

Вот тогда только я позволил себе оторваться от блокнота.

– Мне вся ваша затея страшно не нравится, – ответил тот. – Я знал Пита Оделла двадцать лет и десять из них мы работали бок о бок. Я глубоко и искренне сочувствую его жене, теперь вдове, но все это просто нелепо. Я-то надеялся, что вы придумали что-то новенькое, напали на след, а вы затеяли все ту же тягомотину. Каждый из нас провел на допросах уйму времени, отвечал на бесчисленные вопросы, подписывал бесконечные протоколы, и, хотя мы все рады уважить просьбу миссис Оделл, согласитесь, что нельзя снова заставить людей проходить эту нудную и бессмысленную процедуру. Почему она не может попросить, чтобы полицейские разрешили вам ознакомиться с нашими показаниями? Там вы найдете все подробности о том, как я провел тот уик-энд. Я находился дома, недалеко от Тэрритауна. У нас были гости. Весь день я играл в гольф, а ночью в бридж. Но, повторяю, это абсолютно нелепо.

Уголок рта Вулфа вздернулся вверх.

– Значит, продолжать бесполезно, – заявил он. Не пожаловался, а просто констатировал факт. Затем уперся ладонями в край стола, отодвинул кресло и приподнял свою колоссальную тушу. – Придется пока придумать что-нибудь новенькое. От имени миссис Оделл еще раз благодарю вас за то, что вы пришли. Всего доброго.

Он снова решительно протопал между стеной и красным кожаным креслом, вышел в прихожую и повернул налево.

– Ну и дела, черт побери! – невольно вырвалось у Теодора Фолка.

Мне кажется, каждый из них что-то высказал, но, даже если там прозвучало что-то важное, в моих записях об этом не будет ни слова. Я никого не слушал, а старался только побыстрее от них избавиться. Я даже не заметил, кто с кем уходил. Заперев за последним из них дверь и задвинув засов, я поспешил на кухню. Фриц, державшийся наготове, чтобы по первому зову подать напитки, сидел у большого стола на высоком табурете и держал в руке журнал, однако смотрел не в него, а на Вулфа. Вулф же стоял с пивным стаканом и грозно пялился на пену, дожидаясь, пока она осядет до нужного уровня.

– Скоро уже одиннадцать, – заметил я. – Я бы с удовольствием начал сейчас, но вы, должно быть, считаете, что не стоит.

– Разумеется, – прорычал он. Потом отпил пива. – Нам нужно это обсуждать?

– Не думаю. – Я встал и вынул из буфета бутылку виски. Порой я сам чувствую, что молоком уже не обойдусь. – У меня есть предложение. Хотите послушать?

Вулф сказал, что хочет, и я поделился с ним своим замыслом.

Глава 7

Во вторник днем, в пять минут двенадцатого, я сидел в уютном кресле напротив огромного роскошного стола в огромном роскошном кабинете на тридцатом этаже огромного роскошного здания на Броуд-стрит рядом с Уолл-стрит и смотрел на человека, еще более загорелого, чем Теодор Фолк, – настолько загорелого, словно его отлили из бронзы.

Пробиться к нему особого труда для меня не составило, но сперва я должен был удостовериться, что он и в самом деле существует да еще и владеет яхтой. В одну минуту десятого утра я набрал номер редакции журнала «Нос и корма»; трубку никто не снял. Вот и верь после этого, что они горят на работе. Полчаса спустя я все-таки до них дозвонился, и мужской голос, сперва велев мне не вешать трубку, пока он все выяснит, ответил мне, что интересующий меня Джеймс Д. Фаркхар владеет пятидесятивосьмифутовой яхтой типа «директор» под названием «Просперо». Что ж, это, конечно, и впрямь приличная яхта, а не какое-нибудь корыто с мачтой или подвесным мотором. Затем я позвонил в «Федерал холдинг корпорейшн» и, преодолев цепочку из двух женщин и одного мужчины, услышал на другом конце провода голос Эвери Баллу. Похоже, он еще не забыл об услуге, которую мы с Вулфом оказали ему три года назад, и все еще ценил ее[5]5
  Рекс Стаут «Смерть содержанки».


[Закрыть]. Я сказал, что нам нужно маленькое одолжение и спросил, не знаком ли он с банкиром по имени Джеймс Фаркхар.

– Еще бы! – ответил Баллу. – Он второй человек в «Тринити Фидьюшиери». А что он натворил?

– Пока ничего, насколько мне известно. Об установлении отцовства, во всяком случае, речь не идет. Мне нужно только задать ему парочку вопросов об одном деле, в котором он не замешан – и не будет замешан. Просто случилось так, что именно он располагает интересующими нас сведениями, только и всего. Чем быстрее мы сумеем их заполучить, тем лучше, и мистер Вулф подумал, что вы, возможно, не откажетесь связаться с ним и сказать, что когда я позвоню и попрошу принять меня, то будет лучше, если он предложит встретиться немедленно, не откладывая дела в долгий ящик, чтобы поскорее от меня избавиться.

Баллу согласился. Десять минут спустя перезвонила его секретарша и сказала, что Фаркхар ждет моего звонка. Она даже дала мне номер его телефона, который я тут же набрал и нарвался уже на его секретаршу.

Вот как случилось, что в одиннадцать ноль пять я оказался в кабинете Джеймса Д. Фаркхара. Начал я с извинений.

– Мистер Вулф не хотел беспокоить вас по делу, которое вы сочли бы сущим пустяком, но все же был вынужден это сделать. Речь идет об одном происшествии, которое случилось более чем три недели назад, шестнадцатого мая, в пятницу. У одного адвоката есть клиент, против которого возбудили иск на пятьдесят тысяч долларов, и он попросил мистера Вулфа кое-что проверить. Фамилия клиента О'Нил, Роджер О'Нил, а речь идет о том, что некий Уолш уверяет, будто бы в тот вечер около половины девятого он удил рыбу со своей лодчонки в заливе Саунд, неподалеку от Мэдисона, примерно в миле от берега, а яхта О'Нила, делая, по его словам, узлов двадцать, задела его лодку и пустила ее ко дну. Солнце уже клонилось к закату, но сумерки еще не сгустились. К тому же, как он уверяет, на лодке горел фонарь. Сам Уолш серьезно не пострадал, а вот его двенадцатилетний сынишка до сих пор лежит в больнице.

Фаркхар нахмурился.

– Я не понимаю, при чем тут я. Извините, но у меня очень много дел.

– Я стараюсь быть предельно кратким. Уолш сказал, что на месте происшествия были свидетели. По его словам, ярдах в двухстах от них проходила очень крупная яхта, футов в семьдесят, и на ее борту были люди, которые могли видеть, как это случилось. Он пытался разглядеть название, но за точность не ручается, потому что барахтался в воде, да и света было недостаточно. По его мнению, она называлась как-то вроде «Пропеллера». Яхту с таким названием мы отыскать не смогли, а вот ваша, «Просперо», по названию немного созвучна. Пятница, шестнадцатого мая. Три недели назад. Не были ли вы в тот день в Саунде?

– Я каждую пятницу выхожу в море. В ту пятницу… три недели назад… – Он зажмурился и запрокинул голову назад. – Это было… Нет… Ах да, вспомнил. – Он открыл глаза и выпрямился. – Да, я и впрямь пересекал Саунд. Только не в районе Мэдисона. Около девяти часов мы бросили якорь в бухточке возле Стоуни-Брука, на противоположном берегу.

– Значит, это были не вы. – Я встал. – А вам не попадалась яхта «Пропеллер»?

– Нет.

– Если вы не против… Мистер Вулф всегда требует, чтобы я проверял все досконально. Кто еще был с вами на борту?

– Моя жена и четверо гостей. Мистер и миссис Перси Янг, а также мистер и миссис Эймори Браунинг. Ну и команда из двух человек. Откровенно говоря, черт возьми…

– О'кей. Извините, что зря вас побеспокоил. Мистер Вулф тоже готов принести свои извинения. Премного благодарен.

Я отчалил.

Когда я спускался на лифте, стоявшая рядом женщина шарахнулась от меня, как от прокаженного. Я не следил за своим лицом, выражение которого, должно быть, указывало, что я готов удушить или пристрелить кого-нибудь. Так, наверно, и было. Внизу, в вестибюле, я уединился в телефонной кабинке и набрал самый привычный номер. Ответил Фриц. Я сказал:

– Я. Мне нужен он.

Ждать мне пришлось минуты две. Обычная история – Вулф ненавидит телефоны.

– Что, Арчи?

– Звоню из одного здания на Броуд-стрит. Только что имел беседу с Джеймсом Д. Фаркхаром. В девять часов вечера в ту самую пятницу он бросил якорь в бухточке у побережья Лонг-Айленда. На борту были четверо гостей – мистер и миссис Перси Янг, а также мистер и миссис Эймори Браунинг. Звоню я, потому что уже почти половина двенадцатого и, если продолжать действовать по намеченному плану, то мне потребуется не меньше часа, чтобы привезти ее, а это уже слишком близко к обеду. Я предлагаю вместо этого просто позвонить ей, и…

– Нет. Возвращайся домой. Я сам ей позвоню. Какой у нее номер?

– Он записан в моем желтом блокноте, который лежит в среднем ящике стола. Но не лучше ли…

– Нет. – Он бросил трубку.

Значит, у Вулфа тоже чесались руки выпустить кое-кому кишки. Он собирался позвонить ей сам! Несмотря на угрозу, что обед может остыть. Шагая к ближайшей станции подземки – я решил, что так доберусь быстрее, чем поймаю в такой глухомани такси, – я тщетно пытался припомнить, удостаивался ли хоть раз какой-либо из наших клиентов, мужчина или женщина, подобной чести.

Однако, вернувшись без пяти двенадцать домой, я, едва успев пересечь порог кабинета, понял: Вулф вовсе не собирается задушить или пристрелить ее. Он вознамерился ее прирезать. Сидя за столом, он затачивал свой перочинный нож! Пользуется он им довольно редко, а вот затачивает примерно раз в неделю, но никогда не занимается этим в такое время. Должно быть, его подсознание одержало верх над силой разума. Я подошел к своему столу, уселся, выдвинул ящик, извлек из него «марли» 38-го калибра и спросил:

– Как лучше – всадить в нее свинец до того, как вы ее раскурочите, или после?

Вулф уставился на меня.

– Насколько вероятно, что мистер Браунинг позвонил ему вчера вечером или увиделся лично, чтобы подбить его на ложь?

– Совершенно исключено. Ставлю сто против одного. Я не спешил и внимательно следил за его лицом. Кроме того, подговаривать пришлось бы еще семерых: его жену, четверых гостей и команду. Исключено. Вы поговорили с мисс Хабер?

– Да. – Вулф кинул взгляд на часы. – Тридцать пять минут назад. Мы условились…

В дверь позвонили. Я убрал револьвер в ящик, задвинул его и отправился в прихожую. Посмотрев в прозрачное лишь изнутри стекло, я увидел больше, чем ожидал, и вернулся в кабинет.

– Миссис Оделл вы тоже пригласили? – поинтересовался я.

– Нет.

– Значит, она пригласила себя сама. Она здесь. Что делать?

Вулф зажмурился, открыл глаза, опять зажмурился и вновь посмотрел на меня.

– Очень хорошо. Возможно, тебе придется силой выволочь ее в гостиную.

С каким нескрываемым наслаждением я бы это выполнил – тащил бы ее за волосы, вопящую и дрыгающую конечностями. Повела она себя именно так, как я и ожидал. Стоило мне открыть дверь, как она буквально ворвалась в прихожую, едва не оттерев меня плечом, и решительно зашагала по коридору, тогда как мисс Хабер семенила следом, силясь за ней поспеть. Поскольку я всерьез опасался, что она оцарапает или даже укусит Вулфа, я быстро запер дверь и влетел в кабинет буквально у нее на пятках. Я даже не уверен, какие именно шесть слов она успела произнести – «если вы надеетесь, что вам сойдет» или «если вы надеетесь, что вам удастся», – прежде чем Вулф треснул кулаком по столу и проревел:

– Молчать!

Не представляю, как ему это удается. Его рык звучит, как взрыв, как раскат грома или извержение вулкана, но вместе с тем он каким-то непостижимым образом режет, как бритва, хотя это и кажется невозможным. Строптивая вдова остановилась и замерла как вкопанная, челюсть отвалилась.

Я мигом очутился между ней и Вулфом.

– Я пригласил прийти мисс Хабер. – Голос Вулфа морозил, как антарктический лед. – Не вас. Если вы готовы просто молча сидеть и слушать, то можете остаться. В противном случае мистер Гудвин выдворит вас – из этой комнаты и из моего дома. Ему это только доставит удовольствие. Я должен сообщить кое-что мисс Хабер, и я не потерплю вмешательства с вашей стороны. Итак?

Ее рот показался мне еще шире обычного, потому что она закусила нижнюю губу. Она неторопливо шагнула к красному кожаному креслу, но Вулф рявкнул:

– Нет! Я хочу, чтобы в этом кресле сидела мисс Хабер. Арчи?

Я встал и придвинул к ней желтое кресло, поставив его ближе к своему столу, нежели к столу Вулфа. Миссис Оделл метнула на меня взгляд, которого я явно не заслужил, после чего все же подошла к желтому креслу и села. Я сомневался, что Шарлотта Хабер была в состоянии сама добраться до красного кресла, поэтому шагнул к ней, взял ее за руку и помог усесться.

Глаза Вулфа, устремленные на нее, превратились в узкие щелочки.

– По телефону я сказал вам, – начал он, – что в том случае, если вы не придете ко мне до двенадцати часов, я позвоню инспектору Кремеру из уголовной полиции и сообщу о том, как в воскресенье вечером вы рассказали мне о своем звонке мистеру Браунингу шестнадцатого мая. Возможно, мне в любом случае придется поставить его об этом в известность, но я посчитал, что поступлю справедливо, предоставив вам возможность объясниться. Почему вы солгали мне?

Бедняжка попыталась посмотреть ему в глаза, поняла, что это невозможно, и выдавила:

– Я не… – Она запнулась, сглотнула и начала заново: – Я не солгала. Все случилось именно так, как я вам сказала. Если мистер Браунинг не хочет сознаваться, если он отрицает…

– Пф! Я не обсуждал это с мистером Браунингом. Убедительные доказательства, что вы все выдумали, я раздобыл из другого источника. Даже полная искренность может уже не спасти вас, а уж ничто другое и подавно вам не поможет. Если вы не скажете, кто и зачем принудил вас пойти на это лжесвидетельство, вам конец. Вы выйдете из моего дома не со своей госпожой, а в сопровождении полицейского. Скорее всего, вас арестуют как важного свидетеля. Я не…

– Вы не посмеете! – взвилась миссис Оделл. – Вы сами знаете, что не посмеете! Вы дали письменное обещание!

– Убери ее, Арчи, – коротко приказал Вулф. – Если понадобится, выволоки ее силой.

Я встал. Вдова запрокинула голову, чтобы посмотреть на меня, и сказала:

– Вы не имеете права. Не смейте ко мне прикасаться!

– Вы только посмотрите на нее, – сказал я. – Должен признаться, что предпочел бы не связываться с вами, но мне приходилось выставлять за дверь женщин куда более крупных и сильных, чем вы, а моя шкура, как видите, вовсе не иссечена шрамами. Послушайте. Вы пытались обвести нас вокруг пальца, но сели в лужу – ничего удивительного. Вам даже не хватило ума проверить, где был Браунинг в тот злополучный вечер. Что же касается письменных обещаний, то в бумаге говорится следующее. Цитирую: «Гарантирую, что любые сведения, полученные от нее, не будут раскрыты без ее согласия ни мной, ни Арчи Гудвином, если возникшие обстоятельства не обяжут его или меня раскрыть их в законном порядке». Конец цитаты. Что ж, возникли именно такие обстоятельства. Фараоны потратили тысячи часов, пытаясь выяснить, почему ваш муж отправился в ту комнату и полез в тот ящик и кто знал об этом. Теперь я знаю. Следовательно, я утаиваю улики в деле об убийстве, в то время как, согласно действующему законодательству, я обязан сообщить об этом в полицию. В противном случае я становлюсь соучастником преступления. Более того, я не просто законопослушный гражданин; я – частный сыщик, и я не хочу потерять свою лицензию и столкнуться с необходимостью начинать новую карьеру. Поэтому даже в том случае, если мистер Вулф сжалится над вами и возьмет грех на душу, останусь еще я. А я чувствую ответственность. А я ведь и вправду несу за это ответственность. Ведь именно я затеял всю эту заваруху, написав вам письмо. Мистер Вулф сказал мисс Хабер, что если она не признается, то он сообщит в полицию. Я пока не уверен, устроит ли меня это «что если». Я совершенно озверел и осатанел, так что за грязную, изжеванную долларовую бумажку с оторванным уголком вполне способен прогуляться до ближайшей аптеки на углу и звякнуть оттуда знакомому сержанту из полиции. Я также знаком с одним человеком из «Газетт», который сочтет за счастье тиснуть сенсационную новость на первой полосе, которую я готов подтвердить собственноручно подписанным признанием. И не просто готов, а всенепременнейше так и сделаю.

Я повернулся к Вулфу:

– Хочу кое-что предложить. Если вам по-прежнему хочется ее выдворить, я готов, но мне кажется, судя по ее выражению, что она все усекла.

Я обратился к вдове:

– Если вы думаете, что вам удастся выкрутиться, заявив, что все это враки и что вы сами все это выдумали от начала до конца, то вы заблуждаетесь. Полицейские нашли ЛСД в кармане пиджака вашего супруга, а это уже факт. Вам не отвертеться, вы влипли по самые уши, а отрицая очевидное, вы только усугубите свое положение.

Она смотрела на меня не отрываясь. Потом перевела взгляд на мисс Хабер, но поддержки не нашла. Секретарша сидела сморщив хорошенький лобик, а глаза ее смотрели в никуда.

Миссис Оделл снова вперилась в Вулфа:

– Вы сказали, что с Браунингом не разговаривали. А вот… ЛСД. С кем вы о нем говорили?

– С мистером Гудвином. Больше ни с кем.

– Тогда как вам… Как вы можете…

– Мистер Гудвин сегодня утром побеседовал с владельцем одной яхты. В ту самую пятницу, шестнадцатого мая, в девять вечера эта яхта бросила якорь в бухте у побережья Лонг-Айленда, и на ее борту в числе прочих гостей были мистер и миссис Эймори Браунинг. За все время, что мне доводилось общаться с разного рода мошенниками, я впервые сталкиваюсь со столь вопиющей глупостью. Более оскорбительной оценки наших умственных способностей трудно было даже вообразить; вам следовало знать, что мы первым делом проверим, где мистер Браунинг находился в тот вечер, а следовательно, вы сами тоже должны были это сделать. Судя по взгляду, которым вы сейчас обменялись с мисс Хабер, вам пришла в голову еще одна глупость: вы намеревались сказать, что речь шла о другом вечере. Пф! Не тратьте на это время, миссис Оделл. Посмотрите на мисс Хабер.

Миссис Оделл уже успела посмотреть на свою секретаршу. И начала демонстрировать, что все же не является законченной идиоткой. Она окинула меня пристальным взглядом, потом наклонила голову и посмотрела на Вулфа.

– Не верю, – заявила она, – что вы окончательно решили сообщить об этом в полицию. Будь так, вы не стали бы звонить мисс Хабер, а сразу…

– Я и не говорил, что решил. Я сказал мисс Хабер: «Если вы не скажете, кто и зачем принудил вас пойти на это лжесвидетельство».

– Я сама вам отвечу. Это я ее принудила.

– Когда?

– Три дня назад. В субботу вечером. И еще в воскресенье утром, прежде чем я позвонила Гудвину. Я предложила ей денег. Много денег. Ей нужны деньги. У нее есть младший брат, которого втянули в… Впрочем, это к делу не относится, но это не важно – деньги ей нужны именно для этой цели. К тому же в любом случае я считаю, что именно Браунинг подложил бомбу. Я уверена в этом. Я не знаю, почему он решил, что Питер должен открыть этот ящик, но уверена, что это его рук дело. Возможно, Питер сказал еще кому-нибудь. Вы не были знакомы с Питером и не знаете, какой это был прекрасный человек. А Браунинг убил его, и я теперь готова потратить все свои деньги, чтобы это доказать. Не думаю, что полиция когда-нибудь до него доберется, но вы теперь знаете кое-что, чего они не знают. Вы сможете обуздать мистера Гудвина?

– Нет. – Вулф посмотрел на нее исподлобья. – Никто не в состоянии «обуздать» мистера Гудвина. Он сам способен держать себя в руках, и он не станет открывать кому-либо сведения, полученные им в качестве моего доверенного лица, без моего согласия. Главная моя трудность состоит в том, чтобы обуздать самого себя. Ваша вздорная попытка оставить меня в дураках освобождает меня от взятых обязательств, но ведь я тоже профессиональный частный сыщик. Если мистер Кремер пронюхает о том, что вчера вечером здесь были эти семеро, а это вполне возможно, и если он явится сюда, а это уже произойдет как пить дать, я окажусь в весьма затруднительном положении. Невозможно сосчитать, сколько раз я отказывался делиться с ним разными сведениями под тем предлогом, что они не имеют прямого отношения к делу, но факт, что ваш супруг отправился в кабинет Браунинга и выдвинул ящик его стола, намереваясь подсыпать в виски ЛСД, разумеется, связан с делом напрямую. Более того, этот ЛСД сейчас у них в руках – если верить вашим словам, конечно.

– Это правда. Они сами показали мне наркотик. – Миссис Оделл полезла в сумочку и извлекла из нее чековую книжку. – Да, я поступила на редкость глупо, но больше я такую ошибку не совершу. Я собираюсь выписать вам чек на сто тысяч долларов, но я отдаю себе отчет в том, что сделать это следует крайне осторожно. Если вы думаете, что я плачу вам за то, чтобы ни вы, ни Гудвин не рассказывали полиции про ЛСД, то вы ошибаетесь. Я и сама понимаю, что это невозможно. Но я уверена, что они никогда не изобличат Браунинга, тогда как вам это вполне под силу. Я уверена, что только вы способны вывести его на чистую воду. Мне наплевать, во что это обойдется. Сто тысяч долларов это только задаток. Возможно, вам придется уплатить кому-нибудь вдвое большую сумму за какие-то сведения.

Она вытащила ручку и начала выписывать чек.

– Нет, – остановил ее Вулф. – На этих условиях я не приму от вас ни одного цента. Я, разумеется, отказываюсь браться за дело, чтобы изобличить мистера Браунинга как убийцу вашего мужа. Я мог бы за него взяться лишь с одной целью: чтобы попытаться изобличить истинного убийцу и раздобыть улики, достаточные для того, чтобы осудить его. Что же касается вопроса, должен ли я раскрывать какие-либо сведения полиции, то пусть это останется полностью на моей совести. Мы с мистером Гудвином предпочитаем до поры до времени не делиться фактами, которые обеспечивают нам преимущество.

– Убийца и в самом деле Браунинг. Что заставляет вас сомневаться?

– Я не сомневаюсь. Я рассматриваю эту вероятность наряду со всеми прочими, хотя, если бы он и впрямь знал о том, что ваш муж намерен подсыпать в виски ЛСД, его кандидатура и в самом деле была бы предпочтительнее. – Он переместил взгляд на секретаршу. – Мисс Хабер, вы не говорили об этом мистеру Браунингу, а кому вы это рассказали?

– Никому! – вырвалось у нее. Это прозвучало громче, чем следовало бы, и она повторила, уже тише: – Никому.

– Это чрезвычайно важно. Я должен знать. На сей раз вы обязаны сказать мне правду.

– Я и говорю вам правду. Я не могла никому это рассказать хотя бы потому, что и сама об этом не знала. Лишь в прошлую субботу вечером я узнала, для чего понадобился ЛСД, три дня назад. До этого мисс Оделл ничего мне не говорила… Когда она попросила меня…

Вулф, приоткрыв глаза, посмотрел на миссис Оделл.

– Я ей верю, – просто сказала она, и Вулф снова повернулся к секретарше.

– Вы посещаете церковь, мисс Хабер?

– Да. Лютеранскую. Не каждое воскресенье, но довольно часто.

Вулф посмотрел на меня.

– Принеси Библию.

На третьей полке снизу, налево от глобуса, стояли аж целых девять Библий – четыре разных издания на английском и пять – на иностранных языках. Я выбрал ту, которая показалась мне наиболее подходящей, в переплете черной кожи, и подошел к секретарше, съежившейся в красном кресле.

– Положите на нее правую руку, – велел Вулф, – и повторяйте за мной: «Держа руку на священной Библии, клянусь…»

Я держал Библию, а мисс Хабер опустила на нее правую руку ладонью вниз, слегка растопырив пальцы.

– Держа руку на священной Библии, клянусь…

– «Что я не знала о том, как намеревался поступить мистер Оделл…»

Она повторила слово в слово.

– «…С ЛСД, который я достала по просьбе миссис Оделл…»

Она вновь повторила.

– «…До субботы, седьмого июня».

– До субботы, седьмого июня, – эхом откликнулась мисс Хабер.

Вулф снова обратился к миссис Оделл:

– У вас имеются основания подозревать мистера Браунинга только в том случае, если он знал о том, что ваш муж собирается подсыпать ему в виски наркотик. Мисс Хабер об этом не знала. Сомневаюсь, чтобы вы или ваш муж рассказали это мистеру Браунингу. Кому вы говорили об этом?

– Никому я не говорила. Ни единой живой душе. Значит, Питер сам проболтался. Я бы, конечно, никогда это не заподозрила, но ведь иначе и быть не могло. Были, конечно, люди, которые хотели, чтобы новым президентом стал Питер, а не Браунинг, и он, должно быть, поделился с одним из них. Например, с Тедом Фолком, хотя Тед ни за что не продал бы его Браунингу. Могу назвать вам несколько имен. Сильвия Веннер. Потом один человек из отдела общественных связей…