Текст книги "Твоя следующая жизнь. Your next life"

Офис у них, правда, красивый. Хайтек, в синих тонах, с большими стеклянными витражами в пол. На всем отпечаток рациональности и мужской сдержанности. На полу уютный серый ковролин. Поэтому мои подкошенные ноги ступают бесслышно, и я никак не выдаю своего присутствия. Путь в их конференц лежит через опен-спейс. Возможно, мне повезёт, и я проскочу, ни с кем не встретившись.

Но нет. Исполинская фигура посреди опен-спейса не оставляет шансов. И мой пульс в момент ускоряется на сорок показателей и отдается неразборчивым гулом в висках.

Он стоит с опущенной головой, разбирая какие-то бумаги на столе. И во всей Его фигуре, в хмуром невыспавшемся лице сквозит недовольство. Я только сейчас вспоминаю, что, если смотреть на Него издалека, посторонним взглядом, то Он всегда кажется очень недовольным человеком, человеком, которому постоянно что-то не нравится. Но я уверена, что это просто маска, а внутри бьётся ясное, чуткое и очень благородное сердце.

– Добрый день, – шевелю сухим языком между губами.

Он даже не услышал это. Ему просто послышались шаги, и Он поднял глаза.

Он посмотрел на меня… Как, например, смотрят на пролетающего мимо воробья или привычный пейзаж за окном. Или, как едва замечают безликого дворника, подметающего листву во дворе дома. Его лицо не выдало не единой эмоции. Одна сплошная надменность.

Он лишь слегка наклонил голову в знак приветствия.

– Мы с Еленой договорились встретиться. Обсудить один срочный вопрос, – мямлю я, словно пытаясь оправдаться. – По запросу одной из наших дочерних компаний. Вы не будете возражать, если я подожду её у Вас?

Поначалу Ему даже лень говорить что-нибудь мне в ответ, и Он лишь головой указывает в сторону их конференц-рума. Но потом, видимо, вспомнив про деловую этику, неохотно отвечает:

– Да, Вы можете пройти и подождать.

Захожу в их конференц-зал. Он ещё прохладный с утра. Солнце только начинает понемногу наполнять его, скользя по верхушкам кресел.

Его безразличный приём моментально охладил всё: пульс пришел в норму также резко, как и вышел из неё, руки уже не трясутся и машинально набирают пароль на ноуте, мысли не летят в смятении, а ступают стройным ходом, и краски вокруг… моментально поблекли, вернувшись в прежние тона повседневности.

Что я там думала? Ах да, я думала: «Посмотрю на Него и сразу пойму, помнит ли Он про ту нашу случайную встречу, чувствует ли Он притяжение».

Как-только вспомнила об этом, злой скептический зверь внутри меня разразился истерическим хохотом: «Что ты там ожидала? Притяжения?! Ой, ржу, не могу, держите меня! Ты что из себя возомнила? Джоконду?! С тонкой душевной организацией? Такой тонкой, что Ему с первого взгляда должно быть заметно?! Да Он даже не помнит, кто ты вообще такая! Серая офисная мышь. Заурядная тетка. С заурядной профессией. Занимайся своим делом. Продолжай дальше стучать по клавиатуре и невидимо батрачить на Елену. Кому ты нужна, старая идиотка! Реально насмешила! Ржу, не могу!»

Что-то во мне смиренно отвечает зверю: «Хорошо. Я, возможно, заблуждалась. Так бывает. Я сейчас всё сделаю, выполню, что обещала людям. И пойду домой. И выйду из мира иллюзий, и вернусь назад».

Он вошел в конференц незаметно, в самый разгар моего самобичевания. Неслышно прошел по ковролину и сел прямо напротив меня, загородив своей спиной солнце. Я, только что спустившаяся с небес на землю, усмиренная собственным скептическим зверем, с удивлением взглянула на Него, и с этого момента удивление уже не покидало меня.

Где тот надменный безразличный человек, встретивший меня в офисе? Где недовольство, сквозившее во всём, во взгляде, в каждом движении? Высокомерие, отбрасывающее тебя куда-то глубоко ниже? Передо мной тёплый взгляд голубого бездонного моря. Греющий, играющий как морская гладь, пока ещё незнакомыми оттенками. И вновь это выражение, которое не сравнить ни с чем, – когда Он сосредоточенно всматривается в меня, пытаясь проникнуть в мысли…

Какая удивительная метаморфоза! После моего столь глубокого падения у моего интеллекта нет ни сил, ни времени что-либо анализировать, нет никаких аргументов. Я и не думаю, как интерпретировать это изменение, как нужно реагировать на него, как нужно дальше себя вести. Я уже не способна думать. Я просто… погружаюсь в море (раз меня опять туда пустили). И отдаю себя в полное распоряжение морю и собственному сердцу…

Он всё помнит. И ту случайную встречу в декабре, и ту светлую радость, внезапно случившуюся с нами. Он носит в себе эту память. Море рассказало мне об этом. В самую первую секунду. И чем больше я погружаюсь в него, чем больше понимаю, насколько это небезразлично Ему…

– Ещё раз добрый день! – говорит Он, мягко улыбаясь. Как будто пытается своим повторным тёплым приветствием отменить действительность первого, холодного и равнодушного.

– Добрый день! – я с удовольствием соглашаюсь на такую замену.

– Вас давно не было видно. Прошел уже целый пул переговоров, но Вас не было на них. Я даже подумал, что Вы вышли из проекта.

«Он думал?! Обо мне?!» Не успеваю осмыслить значение этого откровения, чувствую лишь как острый всплеск радости толкнул кровь и погнал её несдержанным потоком к вискам, а потом по всему телу.

– Я не вышла из проекта. Я продолжаю оставаться в нем. Просто в другой его части. Я участвую в согласовании с дочерними компаниями. Больше на этом сконцентрирована.

– Вот значит как… Тогда Вам не позавидуешь. На самом деле это самая сложная часть процесса. Могу себе представить, с чем Вам приходится сталкиваться каждый день.

У Него о многом правильное и чёткое понимание вещей. Наверное, в результате незаурядного интеллекта и интуиции. Вот и сейчас Он говорит о моей ситуации, словно сам побывал в ней. Хотя Он может иметь о ней лишь отдаленное представление.

– Да, это не просто. Но я держусь. Избрала для себя один метод и следую ему.

– И какой же это метод? – Его тон становится теплее, также, как и взгляд. И теперь море почти изумрудное.

– Возможно, «метод» – это слишком громкое слово. Просто в какой-то момент я поняла, что не справляюсь со всей этой ситуацией, и если продолжу в том же духе, то это закончится либо бегством, либо нервным срывом. Анализировала, выбирала для себя и выбрала то, что показалось наиболее подходящим…

Он слушает внимательно, изучающе, и я понимаю, что придется углубиться.

– Вы же знаете, как дочерние компании относятся к соглашению. Будем откровенны, они плохо к нему относятся. И когда заставляешь их присоединяться к нему и нести на это затраты… Каждый день приходится сталкиваться с негативными эмоциями людей. Эмоциями, замешанными на страхе. А это очень сильные эмоции. Они вызывают во мне ответные, такие же сильные эмоции. В итоге для самой работы не остается сил… И я решила выключить эмоции из процесса. Вообще. Я выключила собственные эмоции, как будто у меня нет этой функции, просто не предусмотрено. А в отношении эмоций других людей. Конечно же, я не могу запретить им эмоционировать. Но я могу исключить своё восприятие чужих эмоций. И когда отключаешь собственное восприятие, собственную оценку чужих эмоций, дистанцируешься от всего этого, получается, что эмоций больше не остается. Остаются факты, с которыми нужно работать, действия, которых от тебя ждут и которые нужно совершать. Так намного легче. Меньше информации, но больше энергии.

– Вы хотите сказать, что у Вас теперь вообще нет эмоций? – Он улыбается ещё теплее, хотя казалось, что куда ещё теплее.

Я начинаю краснеть, вспоминая сегодняшнее утро, и всё, что со мной случилось.

– Я говорю сейчас только про работу. Да и то, только про блок работы с дочерними компаниями. А в остальном, конечно же, я позволяю себе эмоционировать, – говорю лёгкую неправду. Потому что, если вспомнить сегодняшнее утро, я не то, чтобы «позволяю себе» эмоционировать, эмоции совершенно захлестывают меня так, что я вообще не контролирую себя и не управляю собой.

Повисшую паузу и моё прогрессирующее «краснение» спасает Его вопрос:

– Вы говорили, что Вам нужно обсудить с Еленой какой-то важный вопрос по дочерней компании. Я могу быть чем-то полезным Вам в этом?

– Это по нашим энергетикам. Их аудиторы выкатили каверзные вопросы. И здесь, конечно, нужна дополнительная экспертиза. В любом случае это должны быть синхронизировано с переговорным процессом по соглашению.

– Давайте попробуем в них разобраться, – в Его голосе искренне желание помочь.

– Давайте…

Последующие сорок пять минут были потрясающими. Удивительными. Лучшими в своём роде.

Я зачитывала вопрос. Сначала заикаясь, прерываясь от волнения, но потом всё более уверенно. После вопроса шло непродолжительное молчание, – Ему требовалось лишь несколько секунд, чтобы осознать суть вопроса. А затем Он начинал размышлять вслух. Последовательно, поступательно. Это была красивая, безупречная работа интеллекта. Логически выстроенная, нацеленная на результат.

Его живо интересовала суть проблемы. Он искренне вдохновлялся ею. Когда же в результате своей работы Он понимал, что нашёл решение, море волновалось и отражало настоящее удовольствие.

Я заслушивалась. Завороженная, я даже боялась дышать. А потом, спохватившись, судорожно конспектировала ход Его мыслей, болезненно сожалея, что не в состоянии фиксировать с точностью всё, что услышала.

Ум, рациональность, красота, сила… Всё это, удивительным образом воплотившееся в одном человеке, залило комнату, меня, мир вокруг, настоящим светом. И даже мартовское солнце, врывающееся в витражные окна, терялось в этом свете, поглощенное его более совершенным излучением.

Я боялась пошевелиться. Я боялась одним неловким движением задеть этот момент в пространстве, потревожить его безупречность. Мне хотелось, чтобы он длился вечно. Также, как длится это вечное Солнце.

Если кто-то может светить и светит, то обязательно есть те, кому необходим этот свет. Необходим, как глоток свежего воздуха, как толчок настоящей живой энергии. Который заставит кровь пульсировать по-новому. Заставит течь по венам, наполняясь красотой бытия. И если Он – это Солнце, греющее, щедро изливающее свой свет, то я, трава на чёрной земле, тянусь к нему каждой своей нехитрой клеткой, греюсь в его лучах, вдыхаю их, открывая для себя счастье. Кажется, это называется одним простым словом – «гармония». Кажется, мы и созданы для того, чтобы обрести её…

С самого начала было понятно, что когда-нибудь придёт Елена и прервёт нас, но я не думала, что восприму это так болезненно.

Она вошла стремительно, шумно и мгновенно разрушила наш красивый мир.

Заградила своей бесформенной фигурой половину мартовского солнца.

– О!!! Да я вижу, Вы тут вовсю работаете! – её искусственно приподнятый голос рассек своей фальшью пространство.

– Да вот, разбираем вопросы энергетиков, – как всегда, от неожиданности её появления, Таранов выглядит слегка смущённым.

– Егор Александрович, дорогой! Да теперь весь наш холдинг должен быть Вам признателен за то, что Вы потратили на наши вопросы Ваше личное время. Ваше такое драгоценное время. И Ваш незаурядный стратегический талант. – Видно, что она искренне хочет Ему польстить, и на первый взгляд, нет в этом ничего плохого. Он и впрямь не должен тратить время на наши внутренние вопросы. Он, в действительности, сделал это хорошо, как и всё, что Он делает. Но, то ли градус лести слишком высок, либо всё, что она произносит из себя, кажется «априори» неискренним, но в воздухе повисает неловкая пауза от «громоздкости» её комплимента.

Обычно Он свободно парирует на любые высказывания в свой адрес. Но вот с её нескрываемой, несдерживаемой «любовью» Он ещё не научился, как справляться, и пребывает в лёгком замешательстве, ничего не комментируя в ответ.

Через минуту Он всё-таки нашелся:

– Коллеги! Вы не возражаете, если я на минут десять отлучусь? А Вы дорешаете Ваши вопросы.

– Конечно, Егор Александрович! Как Вам будет удобно, – слащавая «патока» продолжает изливаться из неё.

Как только Он вышел, её «плывущая» физиономия резко трансформируется в сухую и непробиваемую.

– И сколько Вы с Тарановым рассмотрели?

– Девять вопросов из двенадцати.

– Это прямо удача для тебя, что он решил уделить тебе время, – видимо, не смогла удержать в себе недовольство и почти ужалила взглядом. – Ну ладно, давай посмотрим, что там получилось.

Вместо Него рядом теперь она, большая, звучно дышащая женщина. Вместо Его моря – её узкие змеиные зрачки. Женщина – крупная рыжая лиса, женщина – замаскированный вамп, женщина, несущая разочарование. И, слушая её, стараюсь не смотреть ей в глаза, чтобы она не смогла разглядеть степень мой досады.

К обеду мы разобрали все вопросы. К этому же моменту в конференц вернулся Таранов. У меня уже не было причин оставаться дальше. Как бы мне этого ни хотелось, но я должна была собрать свой ноутбук в сумку и свою волю в кулак, чтобы покинуть их офис. Совершив все эти манипуляции, привстала с места и уже было стандартно попрощалась:

– Коллеги, спасибо Вам за помощь! Елена, я вечером всё это оформлю в ответ и скину Вам для проверки.

Елена одобрительно кивнула, решив, что разделалась с необходимостью дальше меня видеть.

Но вдруг, совершенно неожиданно для неё и меня, Таранов серьёзно посмотрел на меня снизу вверх и заявил:

– Рената, я заказал обед из Черетто. Пожалуйста, останьтесь с нами. Буду рад Вашей компании.

Я даже не увидела, а почувствовала, как у Елены после этих слов медленно опустилась челюсть.

Он сказал «Пожалуйста» и «Буду рад». Видимо, это происходит от хорошего воспитания в семье. Но тон Его такой, что Он не предполагает отказов, и это – от внутренней силу изнутри, от привычки подчинять себе других. При этом Ему искренне интересно, отвечу ли я согласием на это Его предложение.

Я, при всей внешней скромности, девушка свободолюбивая, и подчиняюсь только вынужденно, в тех случаях, когда это вытекает из моей должностной инструкции, и мне за это хорошо платят. Но в тот момент я впервые почувствовала, что для женщины подчинение является почти естественным состоянием, таким же, как просто думать. Что в подчинении может быть чистая совершенная радость. Когда ты встречаешь человека, которому хочется подчиняться.

Я опять сажусь за стол.

– Да, Егор Александрович, как скажете, – говорю очень тихо и представляю из себя одну простую покорность.

…Несмотря на то, что это субботний обед, в их офис подтянулось ещё несколько сотрудников, видимо, готовых жертвовать своими выходными ради «успеха фирмы». Получилась вполне молодая и свежая компания. Обед был вкусным, как и всё, что заказывается из этого модного итальянского ресторана. Стало понятно, что можно обсуждать всё, что угодно, без ограничений в темах, и можно даже забыть, что рядом сидит Елена. Говорил в основном Таранов. Для Него быть «душой компании» было таким же естественным состоянием, как яркому мартовскому солнцу топить оставшийся подталый снег.

В какой-то момент я осмелела и спросила то, что мне, действительно, было интересно, и узнать было просто негде, кроме как у Него.

– Егор Александрович! Вы в какой-то момент бросили проект САЗДа, но затем вернулись. А что было причиной?

– Откуда Вы знаете, что я бросал проект?

В этот момент на меня испытывающе посмотрел не только Таранов, но и все за столом.

Чувствуя, как начинаю стремительно краснеть, произнесла еле слышно:

– Вы сами рассказывали. В интервью с Ковалевым… на канале Палаты… Я в Youtube видела…

– А Вы смотрите все мои интервью? – Его интерес к моему интересу к Нему стал нешуточным.

– Нет… Только те, которые в Youtube… Другие не смотрю, – лгу так неуклюже, что сразу становится ясно: мне хорошо известны все Его интервью.

Понимаю, что неудачно соврала, что теперь внимание всех приковано ко мне, что все подумали о том, сколько интервью с Ним я посмотрела, и, возможно, задумались, зачем мне это нужно. Как только приходит осознание этого, чувствую, как мои щёки вспыхнули яркокрасным цветом и мигают словно взбесившийся светофор. «Прекрасно! Ну кто тянул меня за язык!»

Таранову, наблюдающему за моим пурпурным «маяком» на лице, стало весело, и Он с трудом сдерживает улыбку. Но потом в очередной раз спасает меня:

– Рената, я, действительно, уходил из САЗДа на некоторое время. На другой проект. Совершенно другой, и по задачам, и по сфере, и по окружению. Если Вам интересно знать, как я мог оставить САЗД в период реализации, то, честно скажу, это было эмоциональное выгорание. Да, так бывает с людьми, и со мной тоже. В один момент я встал и ушёл. Тогда изменение было необходимо мне. А если Вам интересно, что это был за другой проект, я могу рассказать об этом, специально для Вас. Тем более, по нему было много юридических моментов.

– Да… Если можно… Пожалуйста…

Прошу почти с мольбой, не зная, куда деть от любопытных взглядов себя и своё красное лицо…

Со стороны Он всегда кажется очень серьёзным, очень деловым человеком, чаще – недоступным и грозным. Но сейчас Он так увлеченно рассказывает про свой прошлый проект, свой опыт, и так искренне рад этому, как могут быть рады только дети, рассказывая что-то. И мне вдруг открывается, что в этом огромном, невероятно сильном человеке всё ещё живет ребенок, непосредственный, увлечённый, искренний. Сердце наполняется необъяснимым тёплым чувством. И в какой-то момент я понимаю, что мы опять остались только вдвоём: я и Он, потому что на самом деле Он рассказывает только мне, и я готова слушать Его бесконечно, как никто другой…

Нас и в этот раз прервала Елена. Почувствовав себя несправедливо «забытой», она напомнила Таранову, что время обеда давно истекло, а они ещё не приступили к обсуждению их вопросов.

Все стали покидать кухню. И у меня уже точно не было ни одной единственной причины, чтобы оставаться.

Уходя, не сдержалась. Вновь захотелось погрузиться в бесконечное море. Просто подошла к Нему. Впервые не дрожа и не краснея. Не задумываясь о том, что могут подумать другие. Теперь я не знала, когда увижу Его вновь, и предстоящая разлука сделала меня смелее и спокойнее.

– Егор Александрович!

Он взглянул на меня, немного встревоженный. Возможно, встревоженный моей нечаянной «храбростью».

– Я хотела сказать… Большое Вам спасибо за Вашу помощь! И за… этот потрясающий день!

Это – режим прощания. Можно ни о чём не беспокоиться. Просто, как и любое расставание, это грустно.

Его море погрустнело, от этого слегка потемнело и отдает синевой.

– Совершенно не за что, Рената! Я только рад быть полезным… Вам.

Всматриваюсь в Него, стараясь запомнить те неуловимые живые черты, которые не в состоянии отобразить Google.

Опять, как в прошлый раз, нужно найти в себе силы, чтобы оторваться от Него. И сейчас, после всего этого времени, проведённого рядом, это немыслимо сложно. Как отрывание энергий. Как извлечение из тёплого света в холодный пустой вакуум. И требуется огромное усилие воли, чтобы начать этот путь назад.

– До-свиданья!

«До какого свиданья? Увижу ли когда-нибудь ещё? Кто же это может знать?!»

…На улице меня встретил холодный мелкий дождь. Яркого мартовского солнца словно не бывало, и весенняя свежесть вдруг трансформировалась в весеннюю промозглость.

Еду в автобусе, с хмурыми серыми людьми. Облокотилась головой об автобусное стекло и наблюдаю, как город, ещё неуютный после зимы, «плывёт» в растекающихся по стеклу каплях. Автобусный мотор издает гул и наполняет воздух въедливым газом.

Это был потрясающий день. Но он закончился. И таких дней больше не будет. После Его внимания, столько раз обращенного на меня, Елена уже не допустит, чтобы я появилась у них в офисе. Более того, она не допустит, чтобы мы как-то вновь пересеклись по проекту. Не допустит ни в коем, зависящем от неё случае. Мои шансы увидеть Его… Раньше они были равны ноль целой одной сотой, а теперь вообще ушли в минус. Я это понимаю. Также отчётливо, как я понимаю то, что скоро уже апрель.

Но я верю. Жизнь непредсказуема. Жизнь прекрасна. И иногда она может преподнести тебе подарок, который ты даже не осмелилась ожидать. Я всё равно Его увижу. И это моё предчувствие, скрытое от всех, ничем необоснованное, но такое упрямое, оно позволяет мне… в полупустом субботнем автобусе, в пасмурном влажном городе, в замызганных мартовских дорогах чувствовать наступление новой весны.

III

«Апрель» и «динамика» – словно синонимы. В апреле динамичнее всё: мысли, действия и любое взаимодействие между теми, кто действует. Люди, взбудораженные энергией апрельского солнца, готовы сами генерировать энергию и заряжать ею друг друга.

Наконец результаты, как свежие весенние ростки, стали прорастать на почве нашего «интеллектуального хаоса». И я, пусть немолодая, но вполне ещё «губка», полностью пропиталась этой апрельской энергией, и выдаю результаты в завидных объемах. К последней декаде апреля, после длительных боев, с правилами и без правил, многочисленных выслушанных истерик менеджеров низшего, высшего и среднего звена, бесконечных обсуждений, иногда переходящих в ночь, не знающих счёта пересмотров и уточнений редакций, НАКОНЕЦ-ТО согласованы редакции к подписанию со всеми дочерними компаниями. Это представляется мне почти подвигом, а сама себе я кажусь нежным, интеллигентным ТИТАНОМ, перевернувшим неповоротливую бюрократическую машину.

Но во всём этом преобладающем позитиве есть НО. Оно одно, но очень скверное. Наш партнер по проекту N так и не дал своего официального разрешения на заключение этих самых договоров с дочерними компаниями. В итоге проделан огромный пласт работы, но мы не можем поставить финальную точку – заключить их.

У меня нет ни единственного полномочия вторгаться в какие-либо обсуждения с партнером, и всё, что я могу для того, чтобы «пушить» прогресс, это беспокоить «непробиваемую» Елену.

– Елена, это было бы очень смешно, если бы не было так грустно! Где наше долгожданное «комфортное» письмо от партнеров?

В очередной раз задаю этот вопрос Елене, и в очередной раз стараюсь держать свои эмоции в «узде».

– Я пыталась. Таранов тоже пытался разговаривать с головным офисом. Но ответ один – пока не оплатите второй транш, никаких разрешений не получите.

– Понятная позиция. Тогда следующий вопрос: когда мы оплатим второй транш?

– Когда подпишем дополнительное соглашение к основному соглашению.

– Хорошо, – натягиваю «уздцы», потому что эмоции вот-вот пустятся вскачь, – А когда Вы подпишите это Ваше дополнительное соглашение?

– Ты же знаешь, мы его обсуждаем, мы ещё в процессе…

– Вы уже полгода в этом процессе. Это может ещё на полгода затянуться.

– Ну… Это не от меня одной зависит. У сторон слишком противоречивые позиции. Мы постепенно сближаемся в них. Когда это точно произойдёт, я не могу сказать. Но, если исходить из оптимистичных прогнозов, то ждём в следующем месяце.

– За время работы здесь я убедилась, что у нас обычно не оптимистичные, а пессимистичные прогнозы сбываются.

Она молчит. Неужели это та ситуация, которая она впервые ничего не откомментирует?

– Елена, а знаете, если смоделировать ситуацию, то получается примерно следующее. Допустим, случилось чудо, и сработал оптимистичный прогноз. В следующем месяце Вы наконец, о, аллилуйя, договоритесь и придёте к какой-то общей редакции. Затем, чтобы выйти на Правление, недели две, как минимум, Вы будете согласовывать его с департаментами. Затем состоится само Правление и случится ещё одно чудо – все возьмут и проголосуют «за» (хотя, если честно, не факт). После Правления неделю будете ждать выписку из протокола. После этого запустите служебку на оплату. В лучшем случае через неделю, после долгих боев и убеждений, Вас поставят на оплату. А потом Вы будете ждать, когда подойдет Ваша очередь. Итого, при самом что ни на есть оптимистичном раскладе, самый ранний срок, который я вижу для оплаты второго транша – это конец июня.

– Видимо, да…

– А сейчас апрель…

– Да, сейчас апрель.

– Тогда объясните мне, пожалуйста, если по самому оптимистичному сценарию разрешение от партнера возможно в июне, зачем от нас требуют подписанных договоров с дочками СЕЙЧАС?

– Затем, что проверяют нас СЕЙЧАС. А ты что не в курсе, зачем нам это нужно?!

– Дело не в том, в курсе я или нет. А дело в том, что до разрешения партнера мы не можем их заключать, не имеем права. Потому что не мы собственник этих продуктов! И Вы знаете это лучше меня! – мои эмоции вырвались на свободу, и, как застоявшиеся резвые жеребцы, пустились в галоп. – А если Вы в итоге так и не придёте с партнером ни к каким договоренностям, и ни заключите это Ваше дополнительное соглашение?! Что будет тогда?! Вы думали об этом?!

– Оставь меня в покое, пожалуйста! Я не обязана ни о чём таком думать! – она по кошачьи оскалила свои зубки, но моим «лошадям» всё это уже ни по чём.

– Нет, Вы обязаны! А будет то, что передача прав другим компаниям без разрешения правообладателя, станет в один момент ничем иным, как нарушением прав этого самого правообладателя. И Вы прекрасно знаете, какими санкциями это грозит холдингу. Поэтому Вы будете об этом думать! И у Вас точно не получится остаться в стороне, как Вы любите это делать!

– Ты меня замучила, – она, действительно, выглядит замученной, но во мне нет ни капли жалости к ней.

– Вы с самого начала – «идейный вдохновитель» всей этой истории. Так будьте последовательной до конца, во всём, в каждом аспекте, а не только в том, что на поверхности!

– Что ты от меня хочешь сейчас?!

– Вы же у нас – главная переговорщица. Вы же на равных позициях с ними, Вы же можете договариваться. Я Вас призываю, я настаиваю, я требую, чтобы Вы пошли к акционеру и объяснили, что мы не можем контрактоваться сейчас без разрешения партнера. Пусть он добьётся разрешения от партнера, хоть какого-то, может быть, условного. Они же тоже заинтересованы в проекте, они же должны учитывать…

Она встала и демонстративно уходит к выходу, качая своей несвежей и непривлекательной головой. И это одновременно говорит о двух вещах: о том, что она не выдерживает меня, и о том, что она не сделает равным счетом ничего, о чем я её прошу.

Бежать за ней бессмысленно, и я остаюсь одна в душной переговорной комнате. Надине со всеми своими доводами и переживаниями.

Переговорка без окон, с тусклым искусственным освещением и запахом пыли из вентиляционных труб. Мои «эмоции – жеребцы» остановили свой галоп и растерянно блуждают по моему пасмурному душевному пространству, не понимая, чем себя занять, и что нужно хозяйке.

Вдруг приоткрывается дверь, и в проеме показывается хорошенькая головка Милы, ассистентки Тимура.

– Ой, Рената, а я Вас везде ищу! – милое, не отягощенное заботами создание кажется немного эльфом из другого, весёлого мира.

– Привет, Мила, – грустно улыбаюсь ей в ответ.

– А Вас Тимур искал. Просит к нему зайти. Если можно, то прямо сейчас.

– Да, конечно, Мила. Иду.

И Мила, довольная тем, что выполнила миссию, легко упорхнула в свой мир.

…В последнее время у Тимура всегда одинаково хмурое лицо. Не зависимо от вида волнующей его проблемы. Поэтому, видя его удрученное, серо-землистое лицо, я ещё не понимаю, с чем придется столкнуться. Но если учесть, что все его проблемы в последнее время – сложные, на опцию «лайт» точно не рассчитываю.

– Привет! Как дела? – на лице Тимура что-то, что, наверное, предполагалось быть улыбкой, но явно не дотянуло.

Глядя на Тимура, стараюсь придать своему голосу альтруистические нотки, хотя после разговора с Еленой внутри скребётся что-то неопределённое и безвыходное…

– Добрый день! Ну как сказать?! С одной стороны, хорошо. Потому что наконец-то мы урегулировали со всеми дочками редакции, и они уже готовы подписываться. С другой стороны, – здесь немного сбавляю обороты, – считаю, что мы не можем сейчас это подписывать. Я Вам об этом уже говорила.

Тимур сосредоточенно вслушивается в мои слова. Видимо, это и есть предмет нашей беседы.

– Садись сюда, поближе, – показывает мне на стул рядом с собой. Сажусь на указанный им стул, и оказываюсь так близко к нему, как никогда ещё не находилась. Всматриваюсь в его измученное лицо, в каждую наметившуюся морщинку, и понимаю, что что-то с ним не то сейчас.

– Можешь ещё раз рассказать, почему мы не можем сейчас подписать эти договоры?

– Не то, чтобы мы совсем не можем. Гипотетически мы можем. Да, сейчас у нас нет разрешения от партнера, и, по сути, нет полномочий дальше распоряжаться правами. Но у этой ситуации есть два варианта событий. Первый, оптимистичный. Несмотря на то, что у нас нет прав, мы всё равно заключаем эти договоры. Параллельно Елена договаривается с партнером, подписывает с ним дополнительное соглашение, мы оплачиваем ему второй транш. Партнер счастлив, и говорит: «Ок, я даю Вам свое разрешение, и не важно, что Вы уже это сделали. Мы продолжаем сотрудничество, мы со всем ок.». И в этом случае всё, действительно, будет «ок», и никто не вспомнит про эту проблему. Второй вариант – если они так и не договорятся. Тогда они расторгают соглашение, а партнер предъявляет нам санкции за то, что мы уже распорядились его продуктом, не имея на это полномочий. Может, в суде нам удастся выиграть… Например… Но не потому, что мы правы. С юридической точки мы не правы. Просто, если у нашего акционера окажется достаточно серьезный административный ресурс… Суд сможет пойти нам навстречу…

Тимур смотрит в одну точку, безучастно, без эмоций. Он уже не напряжен и не тревожен. Просто вымучен. Молчание длится минуты, а потом он словно вспоминает, что я рядом.

– Знаешь, дело даже не в юридической стороне вопроса… Ты же видела эти суммы в договорах?

– Да, я их давно там вижу.

– Что думаешь?

– Я не знаю, это не мой вопрос. Но они не кажутся обоснованными…

– Вот именно… Я их вообще не понимаю…

На его лице откровенная досада, и он опять растворяется в какой-то своей мысли, мучающей его талантливую голову. А потом вдруг поворачивается ко мне, близко-близко, лицом к лицу, и наконец выдает свою правду:

– Меня вызывали наверх. Сказали, чтобы я сегодня подписал все договоры. Но я не хочу этого делать. И не буду.

Чувствую, как одновременно и удивление, и ужас отобразились на моём лице. От неожиданности молчу, и больше не пытаюсь скрыть эмоции за надуманным позитивом.

Но это только «полправды», и Тимур продолжает:

– Я сразу, там на месте сказал, что я не будут этого делать… Мною были… Как это правильно сказать… Мною были очень недовольны. Сказали, что я не оправдал оказанного доверия… Да… Что я – очень большое их разочарование… В общем выход из этого и для меня, и для них только один – я должен уйти… Если не хочу это подписывать, я должен уйти. Причём быстро. Потому что они не могут тянуть.