Текст книги "Твоя следующая жизнь. Your next life"

Я вдруг понимаю, что я первый человек, который это слышит. Мне вдруг открывается, какое немыслимое напряжение пришлось ему испытать, совсем недавно, совсем одному, в сопротивлении с такой авторитетной машиной. И какой он все-таки стойкий и «оловянный», пусть и изрядно вымотанный.

Тимур уже снял с себя маску слегка отрешенного «управленца», и сейчас ко мне обращается обычный человек, обычно нуждающийся в помощи:

– Я хотел тебя попросить. Сделай так, чтобы побыстрее вынести на Правление вопрос о моем освобождении и назначении нового директора. Ну, чтобы всю эту нашу бюрократию оперативно пройти и на следующее Правление успеть. Никто сильно сопротивляться не будет, вопрос в основном решенный. Что от нас там нужно?

– У нас мы должны Наблюдательный совет провести, а потом получим заключения в департаментах и на Правление к акционеру. Единственное, нужно ещё будет по новому человеку проверку пройти, собрать все его документы, получить официальные рекомендации. Кстати, а кто новый директор будет?

– Курбатов.

– Кто?!!!

Я так оглушена этой внезапной новостью, что даже Тимур, со всей его текущей прострацией, развеселился моей искренней реакцией.

– А что ты имеешь против?

– Человек, ничего не понимающий в бизнесе! Не имеющий ни малейшего представления об ИТ?! Он – директор?!

– Ну, зато покладистый. Зато молча подпишет, всё, что скажут.

– Да, конечно. А завтра, когда ему начнут задавать неудобные вопросы, заявит, что его подчиненные ввели его в заблуждение. А он, типа, вновь назначенный, и ничего то он в этом не понимал. Уже даже представляю, какой невинной овцой он при этом прикинется.

– Ну, в этом они с Еленой почти родственники, – пусть грустно и саркастически, но Тимур начинает шутить.

– Терпеть его не могу!!!

– Домогается?! – Тимур совсем развеселился.

– Да кто ему позволит! – мои ноздри раздуваются от решительности и большого количества вдыхаемого воздуха.

– Рената… Помоги мне написать мне заявление. Я с директора ещё никогда не увольнялся.

Тимур, просто хороший человек, уже принявший всю ситуацию и успокоенный, смотрит на меня своими глубокими карими глазами. Как на ту, которая его почти спасёт.

Вот сейчас мы возьмем белый листок бумаги, напишем всё, что полагается для таких случаев. Он отдаст его мне, чтобы запустилась бюрократическая машина, чтобы заработали её скрипучие винтики. А сам выйдет из этого душного кабинета, из этого громоздкого здания и его неуютного мира, туда, в весну, в тёплый неспешный вечер, где люди радуются, точно не зная, чему, где тихо обсуждают за столиками новые книги и планы на лето и пьют душистый чай. Он пойдёт пешком к себе домой, и впервые за столько времени будет спать спокойно, думая о лете.

Когда заявление написано и с торжественностью мне передано, я также робко, как и он десять минут назад, обращаюсь к нему:

– Тимур, а можете ещё одно заявление подписать?!

– Какое?! – Тимур удивлен, словно в этой жизни больше не может быть уже никаких заявлений.

– Моё. На увольнение. Тоже хочу уйти.

– Когда?

– С Вами одновременно, с мая.

– Не хочешь с ним работать?

– Угу, – киваю и молчу о том, что это далеко не единственная причина. Что на самом деле я тоже хочу, как Тимур, выйти весенним вечером из этого здания, чтобы никогда в него не возвращаться. Хочу идти неспешным шагом и впервые за долгое время увидеть, какой красивый у нас по вечерам город. Хочу прийти домой и открыть книгу, не думая о том, что завтра на работу и опять на амбразуры…

Тимур даже рад, что я тоже ухожу. Во-первых, талантливый юрист не достанется неталантливому руководителю. Во-вторых, уходить вместе всё-таки веселее.

Когда написано и подписано мое заявление, Тимур, видимо, под влиянием нахлынувших чувств и неожиданно для нас обоих, обнимает меня и крепко целует в лоб. Потом отпускает, смущенный от собственного жеста, смотрит виновато, но счастливо.

– Прорвёмся! Мы обязательно прорвёмся! Ну всё, побежал. Пока.

Я остаюсь одна, на пороге его кабинета. Странно, но чувствую, что рада за него, рада за его свободу. И за то, что у людей в современном мире есть право выбора…

***

Заявление о свободе и сама свобода – понятия не совсем совпадающие, по крайней мере, во времени. Прошла неделя с того момента, как я сдала заявление Тимура в канцелярию материнской компании, и за это время я прошла много всяких «кругов». Задумчивые лица членов Наблюдательного совета, каждый из которых посчитал нужным высказать мне всё, что думает о ситуации в компании. Собирание досье на ненавистного Курбатова с неопровержимыми доказательствами его «успешного управленческого опыта и безупречной репутации». Допросы в Службе безопасности на предмет того, почему «этот Ваш Тимур решил уйти так внезапно». Недружественные «корпораты» (корпоративное управление) и «дупры» (управление персоналом) тоже не остались в стороне и внесли свой вклад язвительными замечаниями и редакционными поправками. И вот, я почти на предфинале, осталось получить визы юристов, а потом сдать всю собранную папку и несколько её бумажных копий секретарю Правления.

Зайдя в юридический департамент холдинга и собираясь за десять минут получить две недостающие визы, мысленно я уже считала себя выполнившей своё обещание Тимуру и морально свободной. Но мой внутренний «гоп» оказался слегка преждевременным.

Аслан, старший юрист, всегда казался мне человеком воспитанным (в отличие от его коллег), недостаточно мужественным и занудным. Он держит в руках проект решения уже почти с двадцатью визами на нём, какое-то время внимательно изучает его, а потом, поправляя очки на своем женственном носике, заявляет:

– Знаете, я тут подумал, нужно во вторую строчку резолюции добавить фразу – «последним рабочим днем считать 30 апреля». И ещё я бы изменил шрифт на 14, так как-то лучше выглядит.

Слушаю его «бесценное» юридическое замечание и вижу в этом лишь незначительное проявление вредности, но ещё не угрозу.

– Аслан, посмотрите, мы пишем: «расторгнуть трудовой договор с 01 мая». Это и подразумевает, что, начиная с 01 мая, трудовых отношений уже нет. Соответственно, последний рабочий день – это и есть 30 апреля. Никаких других вариантов быть не может, – говорю неспеша, улыбаясь, в надежде «покорить» его вредность своим добродушием.

– Это Вы так подразумеваете. А завтра какой-нибудь проверяющий будет подразумевать это по-другому. И спросит с нас, почему Вы ему за 01 мая не заплатили зарплату.

– Кого «нас»?

– Ну нас. Наш Холдинг. Меня, как юриста, согласовавшего такой проект решения, – от ощущения собственной значимости он прямо у меня на глазах начинает раздуваться.

– Подождите, подождите, – я все ещё гоню от себя мысли о том, что вдруг нарисовалась проблемка, – Вы видите в этом какие-то риски?

– Да! Конечно, это риски. С точки зрения корпоративного права.

– Вы думаете, что Тимур будет завтра обжаловать такое решение или потребует зарплату ещё за один день?! Вы думаете, что ему это нужно?

– Послушайте, да мне всё равно, что там ему нужно. Я, как юрист, согласовывающий это решение, считаю, что с точки зрения корпоративного права так будет правильнее, и это мой Вам ответ.

Смотрю на это и понимаю, что, во-первых, женственные мальчики могут быть гораздо более «трудными», и, во-вторых, что у меня, действительно, нарисовалась проблема. Но надежда на человеческое благоразумие все ещё теплится.

– Аслан, пожалуйста, посмотрите на этот документ. Вернее, на все эти визы, которые уже собраны по нему. Представители нескольких департаментов, включая кадры, включая корпоративное управление, уже дали свое согласие на имеющуюся формулировку. В рамках их экспертизы они посчитали её приемлемой. Это же не какое-нибудь нарушение. Это лишь вопрос, что одно и то же решение может быть по-разному сформулировано. Давайте оставим имеющуюся формулировку…

– Послушайте! Что Вы тут пытаетесь на меня давить?! Не нужно мне предлагать варианты. Я Вам озвучил своё мнение.

В этот момент моё облако негодования вдруг созрело, за секунду выросло до необъятных размеров и… взорвалось у меня внутри. И я понимаю, что сейчас несдерживаемый поток гнева вырвется наружу, словно волны цунами, и у меня нет никакой возможности остановить это.

– А теперь Вы меня послушайте! Неделю назад я пришла сюда к Вам по этому же вопросу. Заранее, чтобы согласовать формулировку. И Вы тогда мне согласовали вот эту самую формулировку, которая сейчас здесь, и которую после Вашего одобрения согласовало очень большое количество людей. Вы понимаете, что только после того, как я получила Ваше одобрение, я включила её во все документы. Все члены Наблюдательного совета проголосовали по ней. Все сто пятьдесят сотрудников сто пятидесяти департаментов подтвердили её своими визами! И теперь, после того, как это всё сделано, Вас почему-то эта же самая формулировка перестала устраивать. Вам вдруг взбрело в голову, что нужно её поменять?!

– Почему Вы повышаете на меня голос?! – теперь он вздулся не от чувства своего превосходства, а от внезапного смятения. Кажется, что его очки вот-вот спадут с вдруг покрасневшего лица. Видимо, женственные мальчики не любят иметь дело с такими «решительными» тётеньками, как я.

– Я ещё ничего на Вас не повышала! – говорю, бессознательно пытаясь запугать его, и чувствую, что готова вцепиться своими ногтями в его девчачью шею. – Вы также часто меняете свое профессиональное мнение, как представительницы древнейшей профессии своих клиентов, да?!

– Что Вы себе позволяете?!

– Да! Позволяю! А как Вы себе позволяете издеваться над другими? Сегодня хочу так, соберите сто пятьдесят виз! А теперь хочу по-другому! Соберите ещё раз сто пятьдесят виз! И ещё объясните этим ста пятидесяти визёрам, почему я передумал. Вы кем себя возомнили?! Где Ваше руководство?!

– Моё руководство в отпуске до конца месяца. А я исполняю его обязанности!

– Что?!

Эти слова обрушились на мою голову как ведро ледяной воды. Моментально. Оглушительно. Отрезвляюще.

Ещё секунду назад я думала, что можно исправить ситуацию, «взять» её своим голосом, водвориться к директору департамента и в пылу справедливого гнева отстоять формулировку. Ту самую формулировку, скрепленную двадцатью визами, доставшимися с таким трудом… Но теперь… Смотрю на оскорблённого «ботанического» мальчика. Понимаю, что он и есть – та самая «решающая» инстанция, и чувствую, что все усилия целой недели прямо сейчас покатились в никуда.

«Ботанические» мальчики при всей их нескладности опасны своей принципиальностью. Что уж говорить об оскорблённых представителях этой категории.

Смотрю на него твердо и зло.

– Вы, действительно, отказываетесь принять формулировку, которую неделю назад мне подтвердили?

– Неделю назад я Вам просто подсказал. В качестве совета. Я тогда глубоко не вник в вопрос. Я Вам при этом ничего не подтверждал.

– Да, я знаю, что слова «совет юриста» и «подтверждение юриста» – это очень разные вещи. Но я всё равно надеялась на какую-то элементарную деловую этику.

– Зачем Вы драматизируете? Если Вы хотите успеть на текущее Правление, у Вас ещё есть три часа для того, чтобы переподписать документы.

Я уже не слушаю его. Медленно собираю свои бумаги с его стола. По-прежнему жестоко подавляю в себе желание вцепиться ногтями в его тонкую белую шею. И думаю о том, каким бы был этот мир, если бы мы перестали подавлять свои желания.

Возвращаюсь к себе на рабочее место. Описать моё состояние в тот момент сложно. Состояние, когда тебе хочется искренне всех послать, и впервые быть при этом настоящей, и бежать отсюда, сломя голову. Но ты не можешь этого сделать, потому что ты дала слово. Ты обещала. Ты всего лишь женщина, но данное тобой слово держит тебя сильнее, чем самых мужественных мужчин. И поэтому ты должна за каких-то три часа переделать работу, на которую у тебя ушла неделя. И ты не имеешь ни малейшего представления, как это сделать…

Как минимум, для начала выпить кофе…

По дороге в кофе-пойнт сталкиваюсь лбом с Курбатовым. Видимо, сегодня явно не мой день.

– Ка-м -и-и-и-н-ская! А ты у нас всё кофе балуешься, да? Поработать не пробовала?!

Твёрдо молчу и чувствую, как уже другое, но тоже нехорошее желание начинает зреть в моей уставшей голове.

– Каминская! Ну и что ты молчишь? Замучили трудовые будни? – он приближается ко мне ближе, и теперь я отчетливо сформировала своё желание – схватить его мясистый красный нос и сдавить со всей силой, всей, какой возможно.

– Так давай разнообразим твои будни, – новоиспеченный «ловелас» не унимается, – Пойдём сегодня в «Свой», выпьем, расслабимся. Тем более, есть повод…

В ответ вопросительно смотрю на него.

– Как?! Ты не знаешь, какой повод?! Ну ты даешь! У тебя, дорогая моя, теперь новый директор. То есть, я!

Видно, что эта часть тирады приносит ему необъяснимое удовольствие, почти оргазм. И тут он поднимает указательный палец вверх и многозначительно заявляет:

– А руководство нужно слушаться!

Я, конечно, не могу сдавить ему нос. Но я могу сделать кое-что такое, от чего ему будет ему также неприятно.

– Послушай, ну, во-первых, ты – ещё не директор. Ты им станешь, наверное, только первого числа. И то, это зависит от моей проворности. А, во-вторых, тот факт, что тебя назначают директором этой компании, может говорить только об одном. Что статус компании настолько снизился, что оставаться в ней уважающим себя специалистам нет смысла. Так что, дорогой директор, поищи себе нового юриста. Потому что с первого числа я здесь не работаю.

Глядя на его реакцию, думаю о том, что ради этого стоило написать заявление об увольнении.

– Да кто тебя отпустит?! – вместо похотливой слащавости, в его взгляде теперь темно-зелёная злость.

– Мое заявление уже подписано.

– Кем это?

– Моим директором.

Захлопываю дверь в кофе-пойнт прямо перед его носом. Таким большим, красным и избежавшим грустной участи.

До чего неприятными бывают люди. Как портят они окружающую действительность и настроение, которое уже и без них успело испортиться…

Кофе-машина безропотно выполнила свою маленькую, но нужную работу. Беру в руки чашку с приятной горкой белой пены и кофейной густотой на дне. Почему мы не можем вот также, как эта маленькая кофе-машина, просто механически и последовательно выполнять свою работу, не думая, не эмоционируя, ни ожидая от кого-либо чего-либо…

Резкий звонок телефона прорезал маленькую кофейную «пристань». На дисплее высветилась юрист Таранова. Все, что связано с Ним, даже имя Его юриста на дисплее, вызывает всегда одну реакцию – реакцию проснувшегося адреналина. Что им может быть от меня нужно?!

– Добрый день, Рената! – приветливый звонкий голос юриста Юлии кажется сигналом из их благополучного мира, в наш, забытый и неустроенный.

– Добрый день! – даже не пытаюсь поднять свою тональность, или просто нет на это сил.

– Рената! У нас сегодня проходит наша традиционная конференция. Вы, наверное, знаете, она каждый год у нас проходит в это время, – другой мир продолжает чрезвычайно позитивно вещать свои новости. – Так вот, учитывая Ваш вклад в развитие нашего двухстороннего стратегического сотрудничества, мы хотели бы пригласить Вас принять в ней участие. Посмотреть на наши новинки. Приобщиться к нашей корпоративной культуре. Будем рады Вас видеть. К слову, мы Вам приглашение ещё в начале недели передавали. Через Вашу коллегу Елену.

– Я не получала никаких приглашений. Я впервые слышу о Вашем мероприятии.

– Да Вы что, – юрист Юля слышится смущенной, и непонятно, что смутило её больше: тот факт, что мне ничего неизвестно о приглашении, или мой безжизненный голос. Но она продолжает вещать, и всё с тем же оптимистичным настроем. – Ну неважно. Мероприятие проходит! Проходит в данный момент. И Егор Александрович просил меня позвонить к Вам и лично передать приглашение. Мы были бы рады видеть Вас у нас! Вы сможете к нам подойти?!

До меня начинает доходить смысл услышанного. Егор Александрович приглашает меня к ним. Это Он распорядился, чтобы ко мне позвонили. Это шанс увидеть Его вновь. Шанс опять глотнуть своё «адреналиновое» счастье и, если очень повезёт, то снова погрузиться в «любимое море». Какой неожиданный, удивительный и бесконечно дорогой подарок. На фоне безрадостного стрессового прозябания.

Но сейчас три часа дня. Осталось несколько рабочих часов, за которые я должна успеть переподписать все документы для увольнения Тимура. Преодолевая саму себя и всех этих «визёров», с которыми опять придётся столкнуться. И моё «мужское» слово держит меня железными тисками. И совершенно очевидно, что я никуда не смогу пойти.

– А оно, это Ваше мероприятие… завтра оно уже не будет продолжаться? – спрашиваю, даже не надеясь.

– К сожалению, только сегодня. Сегодня до шести Вы ещё сможете к нам успеть. А потом у нас afterparty. Замечательное. Приходите, не пожалеете, – её простодушное «зазывательство» режет что-то живое во мне.

Я делаю над собой усилие, набираю воздух в легкие, и чеканю сухим голосом, намеренно твёрдо, намеренно громко, чтобы скрыть еле сдерживаемые слезы:

– Вы знаете, я не смогу прийти. Потому что у меня на сегодня очень много работы. И я никак не смогу выкроить для Вас время.

Юлия в очередной раз слышится смущенной.

– Извините… Очень жаль.

– До-свиданья! – почти кричу в трубку и выключаю звонок, и чувствую, как слезы, настоящие, горькие, прорывают свой барьер…

Льются по щекам, падают в белую молочную пену, и, наверное, достигают густого кофе на дне.

Капучино «со слезами», средней обжарки, замешанный с терпкой грустью. А вместо карамельного сиропа – настоявшаяся тоска. По другому светлому миру – миру, в котором Он. Этот мир рядом, но он всё равно недосягаем. Этот мир потому такой светлый, потому что в нём есть Он. В этом мире всё также, как и везде, но просто всё намного, намного лучше.

Сегодня у меня был шанс увидеть Его. Возможно, в последний раз. И я упустила этот шанс. Предоставит ли мне жизнь ещё когда-нибудь такую возможность? Настолько ли она щедра? Я не знаю. Я пью капучино со своими слезами. Я пью свою тоску…

IV

Июнь. Неподвижный, жаркий, застывший в лучах желтого солнца. По утрам ещё радует стойкой прохладой, но лишь стрелка часов пересекает полдень, становиться очевидно, что этот месяц – такая же неотъемлемая часть лета, как знойный август или душный июль.

В такую погоду хорошо укрыться в офисных пространствах, щедро обдуваемых кондиционерным «бризом». Только в это время года офисы вдруг становятся комфортными, несмотря на количество проектных задач и начинающие сжиматься деад-лайны. Только в офисе в это время можно помечтать о кружечке горячего ароматного кофе.

Но недавно я гордо рассталась со статусом офисной обитательницы, и приобрела не самый гордый статус «временно безработной». Жалею ли я об этом? Сложно сказать. Работа под управлением такого бездаря, как Курбатов, всё равно была бы перманентной пыткой. Но мне не хватает рабочего пульса в моих днях. Мне не хватает нашего интеллектуального хаоса, частью которого я привыкла быть. Мне не хватает…

Я искренне пытаюсь быть обычной домохозяйкой и честно выполнять рутинную работу домохозяек. Я знаю, как вкусно приготовить борщ, и блины у меня всегда удаются. Мне не сложно с заинтересованным лицом обсудить с мужем новости про политику и ремонт во дворе дома. Мне даже не сложно вручную постирать его рубашки, выгладить их и повесить в стройный ряд в шкафу. А вечерами я могу просмотреть несколько частей какого-нибудь сериала и погрузиться в придуманную сериальную жизнь придуманных героев.

В итоге жизнь течёт размеренно, однообразно, неспешно. Можно просто созерцать это течение и не ожидать изменений в каждом своём дне. Кажется, вот она, моя новая неприхотливая философия. Снизошедшая на меня в виде внезапного увольнения, успокоившая расшатанные нервы. И пора просто принять её, усмирив свои беспокойные мечты и что-то ещё, неопределенное внутри себя…

Но всё это не совсем правда. Вернее, это правда, но не моя. Хоть я и пытаюсь всем своим видом показать, как я гармонична в своей новой реальности. Наверное, я как-то по-другому устроена, и сложно сказать, хорошо это или плохо. Хороша я или плоха в своём нестремлении выполнять обычную женскую роль и своём неумении быть счастливой только этим? Стыдно мне от этого или нет? Я ещё не решила. Я лишь понимаю, что раз уж я есть такая, с таким сплетением стремлений и нестремлений, то у меня есть право быть со всем этим, у меня есть право быть собой.

Сейчас я свободна от работы, и это бремя на время ушло с моих плеч. Но навряд ли можно быть свободной от себя и собственных мыслей. С этим бременем так легко не справишься, с ним приходится иметь дело круглосуточно, даже в ночных снах, так затейливо преломляющих и отражающих мои дневные самомучения.

Оставив работу, я оставила проект, в котором участвовал Он. Там, в офисе существовала мизерная, но вероятность того, что мы случайно столкнемся в рамках проекта. Случайно встретятся наши мысли в пересылаемых, размножающихся емайлах. Случайно Он увидит мою фамилию исполнителя в очередном письме. Случайно кто-то из нас услышит имя другого при обсуждениях по проекту. Эта невидимая связь витала, и я, как сверхчувствительная антенна, искала её сигналы в любых мелочах и состояниях. Пусть неуловимая, пусть присутствующая только в моей воспалённой голове, но она казалась мне вполне реальной.

Сейчас в моей реальности нет не единого намека на неё. С точки зрения теории вероятности шансы увидеть Его равны нулю. Шансы что-либо услышать о Нем на той же отметке. Шансы как-либо напомнить Ему о себе там же.

Я думала – окажусь в действительности, в которой нет не единого намека на Него, и сработает проверенный закон – «с глаз долой, из сердца вон». Всё пройдет само собой, также случайно и внезапно, как и началось. Либо постепенно растворится по законам эволюции.

Но закон вдруг дал сбой. Я нахожусь в реальности, в которой Его нет и не может быть. Но освобождения от Него не происходит. Вместо того, чтобы усмирять память, я борюсь со своими пугающими желаниями. Они такие осознанные, яркие, почти осязаемые, что вдруг становится страшно от того, что другое моё «я» поверит в них и захочет превратить в реальность.

Что говорит мне мое обсессивное, нездравомыслящее «я»?

Что мы сами создаем себе условности и границы. В своей голове. А, если их не создавать, то всё намного проще и смелее.

Что человек, к которому я так стремлюсь, реален. И Он очень рядом. Что достаточно выйти прохладным июньским утром из дома, в ярко-красном платье, на высоких каблуках, с неброским, но чувственным макияжем. Взять такси, и через каких-то пятнадцать минут уже быть в их красивом бизнес-центре в центре города. Затем нужно войти в большой холл, получить на ресепшене прокси-карту (меня даже не спросят, назначена ли мне встреча), и подняться в бесшумном лифте на шестой этаж. Выйдя из лифта, пройти по искусственно освещенному коридору, в их стеклянный офис. Там меня тоже никто не остановит. Затем направо, и ещё раз направо. И там… Он. Да, там будет Он. Как же всё просто! И от одной этой мысли закон притяжения срывает моё сознание и несёт его, несёт в стеклянный офис на шестом этаже.

Но первый вопрос, который мне зададут там: «Здравствуйте, Рената! Рад Вас видеть. А Вы по какому вопросу к нам, ведь Вы, насколько мне известно, уже не работаете в холдинге?»

«Я?! Вопросу?!»

В этот момент я вдруг вспомню, что нет ни одного вопроса, по которому я могу прийти к ним. Можно нарисовать сотни ситуаций, нелепых, абсурдных, но даже все они, вместе взятые не дадут ни одной единственной причины, по которой я могу прийти к ним.

«Здравствуйте! Я тоже очень рада Вас видеть! Вы не представляете, насколько рада…. У меня на самом деле нет никаких вопросов к Вам, ведь я, действительно, уже не работаю в холдинге, и больше не работаю над проектом.

Знаете, я здесь не потому, что у меня есть на это какая-то причина. На самом деле у меня нет никаких причин.

Я здесь, потому… Потому что…

Я здесь, потому что у меня нет ни одной возможности увидеть Вас где-то ещё.

Я здесь, потому что ещё никогда за всю свою долгую жизнь не встречала в человеке такого удивительного сочетания интеллекта, красоты, силы.

Потому что моя собственная жизнь кажется мне абсолютно лишенный красок, если в ней нет не единой возможности хоть изредка, но видеть Вас.

Потому что, пусть я не и имею никаких на это оснований, но я точно знаю, что Вы мыслите и чувствуете почти также, как я. И это делает нас намного более близкими людьми. Что Вы также болезненно воспринимаете несправедливость, также искренне стараетесь избегать глупости, также по-настоящему радуетесь рациональному, также остро чувствуете порог фальши.

Я здесь, потому что у меня не осталось никаких сил бороться с этим законом притяжения, который, если работает, то становится совершенно не управляемым, и я уже совершенно не управляю собой!»

Брови над Его красивыми серыми глазами недоуменно поднимутся вверх. А в воздухе повиснет тревога за моё ментальное здоровье. А я буду стоять и превращаться в одно сплошное недоразумение. Накрашенное, немолодое. С виноватыми глазами. В ярко-красном платье.

И я понимаю, что я никогда не поеду в тот бизнес-центр, не возьму в холле прокси-карточку, не поднимусь в бесшумном лифте на шестой этаж, и, наверное, уже никогда Его не увижу.

И я глажу свою «обсессивную, измученную девочку», засевшую у меня внутри, и рассказываю ей о том, как когда-нибудь это всё-таки закончится. Наверное, закончится…

***

Время идёт. Лето вступило в свои права и даже по утрам жжет палящим прямолинейным солнцем по иссыхающему асфальту. Обмелевшая река застыла в обрамлении бетонной набережной, и ни одно дуновение не развеселит её несвежую гладь. Днём на набережной совершенно безлюдно и жарко, а вечерами её наполняют толпы гуляющих и приезжих, запах попкорна, фальшивая игра уличных музыкантов. В такие минуты понимаешь, что набережная – не твоя, как ты привыкла думать, гуляя здесь осенними вечерами. Набережная – муниципальная, и летом совершенно не пригодная для прогулок.

Я проживаю свою умиротворенную жизнь в стенах просторной и душной квартиры. Но умиротворенная она только снаружи. Если взять непосредственно меня, и всё, что со мной происходит, то… моё сумасшествие продолжается. Затянулось и приобрело хронические формы.

Иногда меня посещают революционные идеи, как с ним справиться. Например, сегодня я точно решила, что в качестве уничтожающей меры использую метод шокотерапии. Шокотерапии от моей мамы.

Я вообще удивляюсь, как с моей мамой я умудрилась вырасти человеком хоть с какой-то долей собственного достоинства.

Когда-то давно я влюбилась в своего одноклассника. Мне повезло, привязанность была взаимной, и я на радостях рассказала об этом маме. Её реакция была поистине «материнской»: «Такой симпатичный мальчик! И как он вообще обратил на тебя внимание!» Степень маминого удивления была настолько неподдельной, что чуть в момент не уничтожила мою «выживающую» самооценку. А в конце маминой «правды» обычно следует жизнеутверждающий «штрих»: «Никто, кроме меня, тебе правды не скажет!»

Поэтому, если нужно расстаться с иллюзиями, и не просто расстаться, а избавиться в самой радикальной форме, то это к моей маме. Она обязательно определит Вашу самооценку туда, где ей, по мнению моей мамы, положено быть. Обычно, это в самую з… цу.

Впервые за мою жизнь, мамина «шокотерапия» – это то, что мне, действительно, очень нужно. Моя самооценка сама испытывает непреодолимое желание определиться в то самое место, чтобы навсегда избавить хозяйку от бесплодных иллюзий и пугающих мыслей. Так что, несмотря на всю кажущуюся абсурдность, я расскажу ей про своё зрелое чувство, и выслушаю всё, что мне будет положено. Цель оправдывает средства. Сейчас оправдывает.

…Мы сидим, пьём на кухне чай. Мама, вспотевшая, с напряженным недоверчивым взглядом и крупными каплями пота на лбу. И я, морально готовая и притихшая. Моё нежное Эго уже съежилось и ожидает, что сейчас его опрокинут со всего размаха, ниже плинтуса, и оно будет находится там ещё долго. Уничтоженное, затравленное «правдой» жизни. «Правдой» жизни от моей мамы.

– Мам… Знаешь, со мной такая история случилась…

– Какая ещё история? Ты же дома сидишь, никуда не выходишь. Во что ты ещё вляпалась?!

– Да нет. Не вляпалась даже. Это вообще раньше произошло. Немного раньше.

– Что там ещё произошло?! – мамины глаза округлились, стали ещё более тревожными.

Хватит уже мучить маму, пора ускоряться.

– Не переживай. Ничего страшного. Я просто… влюбилась.

Мама смотрит на меня… Да, конечно, она смотрит на меня, как на идиотку. Но я же её дочь. Единственная. Родная. Поэтому это такое странное смешение противоречивых чувств. Которое я не могу передать.

Поскольку отступать уже поздно, выпаливаю на духу, невпопад, всё, что приходит в голову.

Что я умудрилась наговорить? Ведь и фактов то нет никаких. Никаких событий. Со стороны, одна сплошная тихая «дурость». Не важно. Выпалила. Выдохнула.

Пошли уточняющие вопросы.

– Он что, богат?

«Надо же, я как-то совсем об этом не думала».

– Ну как сказать. Не олигарх, конечно. Но, наверное, он хорошо зарабатывает.

– То есть, успешный?

– Да, в своей сфере, да. Безусловно.

– Молодой?

– Моложе… Моложе меня. Года на четыре, – «утаиваю» пару разделяющих нас лет, и от неудобства прячу глаза.

– Красивый что ли?!

– Да. Очень. И не только снаружи. Он в целом очень красивый человек.

Последнее «уточнение» для мамы не совсем понятно. Но это уже и не столь важно. Вердикт она определила. Осталось зачитать. «Ну всё, мам, давай, жги!»

– Слушай, дорогая моя! Ты, вообще, о чём думаешь?! У тебя вообще осталось, чем думать, в твоей голове на старости лет?! Тебе заняться нечем, и ты с ума сходишь?! Красивый, говоришь? Молодой? При деньгах? Такие мужчины, они, знаешь, кого себе выбирают?! Молодых! С длинными ногами! Свежих! Мо-де-лей! Понимаешь, мо-де-лей! – мама, выпучив глаза, почти кричит это слово. Видимо, чтобы я глубже осознала пропасть между собой и моделями, которые должны нравиться Таранову. – А ты? Ты что?! Метр с кепкой. Ещё и старая. Ты иди на себя в зеркало посмотри. Какая из тебя модель?! Не смеши людей! Меня не смеши! Сидишь тут, делать тебе нечего! Вот и выдумываешь, что попало. Лучше бы окна в квартире вымыла, пока жара стоит! Делом бы занялась!

– Да, мам. Ты права, конечно. Я как раз собиралась помыть окна.

– И думать забудь! Поняла?!

– Да, конечно. Обязательно забуду.

– Обещай мне. Смотри мне в глаза! Обещай мне!

– Обещаю, – делаю предельно честное «пионерское» лицо под пристальным маминым взглядом…