Текст книги "Дым на солнце"

Соловьиная песня

Сон продолжал ускользать от Марико, как и каждую из трех ночей, проведенных в Инако. Каждый раз, когда ее разум успокаивался, другая мысль проносилась сквозь него, спиралью спускаясь вниз и овладевая ее сердцем. Эмоции бурлили внутри ее. Ярость, боль, горечь, неуверенность – каждая эмоция крутилась в непрерывном цикле.

Когда она впервые увидела въевшиеся в кожу Оками слова, ей захотелось ударить что-нибудь, оставить такие же раны на лице ее жениха. Но слова брата остановили ее, упрекнули, приказывая держать язык за зубами. Несмотря на то что в последние несколько дней Кэнсин не был источником ее утешения, его предупреждения, сказанные ранее, продолжали эхом звучать в голове. Становясь чем-то вроде направления в мире, в котором все шло наперекосяк.

«Ничего не говори. Ничего не делай. Не реагируй».

Марико изобразила на лице тревогу. Накинула на плечи мантию жертвы, нуждающейся в утешении, перенаправила свой гнев. Превратила его во что-то, что она могла контролировать. Поместила его в новое русло. Даже кроткая девушка отреагировала бы на жестокость. К счастью, ее слезы и дрожь заставили принца Райдэна уберечь ее от дальнейших игр разума императора. Как только Райдэн оставил Марико у дверей ее покоев, она застыла там в ошеломленном молчании с широко раскрытыми глазами, как кролик, застрявший в темнеющих кустах и не знающий, что делать дальше. Как только она позволила себе мгновение покоя, грудь Марико начала сжиматься от боли и сожаления.

Она ни разу не взглянула на Оками с какой-либо симпатией, ни разу не предложила ему ничего ценного – ни информации, ни ключа, чтобы снять его оковы, ни заверений в верности. Ничто из того, что ее разум и сердце жаждали бы обрести, окажись она в таком же положении, что и он.

Марико не предложила ему ровным счетом ничего. Ни малейшего жеста утешения или ободрения. Ни единой улыбки.

Ее боль обострилась, когда она вспомнила мерцание его тепла, скрытое под насмешливым фасадом. Несмотря на то что Оками, несомненно, провел последние несколько часов в мучительной агонии, он ухмыльнулся, глядя на нее лукавым взглядом, который казался издевательским.

Но это придало Марико силы.

«Бесполезная девчонка».

Эти слова дали ей необходимый импульс для действий.

* * *

Спустя несколько часов, лежа под блестящим покрывалом, Марико дождалась, пока звуки движения за ее дверью не превратились в едва слышный шорох. Она запомнила, как часто стражники проходили с патрулями мимо ее покоев. Затем Марико сбросила нелепое одеяло из стеганого шелка и одним движением поднялась на ноги. Она сунула пальцы ног в новую пару мягких таби, затем прокралась к сундуку тансу из ароматной сосны, стоявшему у дальней стены комнаты.

Там аккуратно сложенной стопкой лежала одежда, в которой она впервые прибыла в Инако. Свободный косодэ и пара выцветших штанов. Они были выстираны и сложены в сундук, как она и приказала сделать служанкам.

С бешено колотящимся сердцем и навострив уши на любой звук движения, она переоделась в грубое льняное полотно бледно-серого цвета. Когда-то эти одежды были черными, но время и износ высветлили их. Это был один из комплектов, неохотно отданных Марико Рэном. Закончив переодеваться, она собрала спрятанные ранее предметы и, завязав их в узелок, сунула внутрь своего косодэ, надежно привязав к боку.

Очень аккуратно Марико раздвинула затянутые шелком двери в ее покои и вышла в коридор, стараясь держаться в тени. Темные кромки вдоль стен каждого коридора служили ей безопасным укрытием, и она двигалась между мерцающими фонарями, считая каждый свой шаг, постоянно сдерживая громкость своего дыхания. С величайшей осторожностью она направилась тем же путем, которым ходила до этого – по узким дорожкам, выложенным белой галькой, – ее ноги в носках бесшумно скользили сквозь ночь.

На мгновение она задержалась в тени цветущего апельсинового дерева. Его запах успокаивал бушующие нервы, пока патрулирующие гвардейцы снаружи остроконечного здания не прошли прямо перед ней. Затем в настороженной тишине она вошла через одну из незапертых раздвижных дверей в сам замок Хэйан.

Вот где начиналось настоящее испытание.

Соловьиные полы.

Марико залезла на широкий подоконник прямо внутри главного коридора, прекрасно понимая, что любая неосторожность предупредит всех патрульных снаружи о присутствии незваного гостя. Она попробовала поставить одну ногу на деревянную поверхность. Намек на скрип вздохнул под ее пальцами в тот момент, когда она перенесла на них свой вес.

«Я могу проползти».

Но это было бы глупо. Чем больше поверхности ее тела соприкасалось с полированными деревянными досками, тем вероятнее, что они будут издавать шум, а ползание на четвереньках создавало четыре точки давления – больше чем две ее ноги.

«Как мне уменьшиться?»

Марико задумалась. Она вспомнила зиму несколько лет назад, когда она и Кэнсин детьми играли на окраине их семейных владений. Кэнсин размышлял, как далеко он сможет пройти по поверхности замерзшего озера, прежде чем лед треснет. Лед вокруг ног Кэнсина начал трещать, и ее брат тут же лег на него, так что его вес равномерно распределился по замерзшей поверхности.

Она задалась вопросом, сможет ли она провернуть нечто подобное здесь. Марико присела и провела запястьем по полу, пока вся рука не легла на него.

Из-под досок раздался лишь слабый намек на жалобный писк. Ее пульс бил ровным ритмом барабана, когда Марико провела второй рукой рядом с первой.

Теперь она растянулась на полу, пальцы ее ног все еще упирались в край толстого каменного подоконника, а обе руки были вытянуты вперед, словно она собиралась взлететь.

«Что мне делать с ногами?»

Она инстинктивно вытянула правую ногу вперед, балансируя на трех оставшихся конечностях. Затем она поставила ногу на ладонь, медленно и равномерно распределяя ее от пальцев ног к пятке, компенсируя любой дополнительный шум вокруг себя изменением позы.

Когда соловьиный пол выдержал ее вес без каких-либо громких протестов, Марико чуть не восторжествовала вслух, но ее ликование тут же сошло на нет. Скрип шагов приближающегося стражника раздался из коридора справа от нее. Марико продолжала парить над полом, ее конечности дрожали от напряжения из-за необходимости оставаться неподвижной.

Как только шаги вдали стихли, Марико возобновила свой крабий шаг по соловьиному полу, скользя руками и балансируя на цыпочках, все время ожидая любых протестных звуков снизу. Слабый шепот продолжал исходить из-под нее, все тот же странный скрипучий звук, приглушенный ее осторожностью.

Пройдя центральный коридор, она наконец смогла встать и направилась по пути, которым шла днем, прячась в тенях вдоль стен.

Ее губы считали шаги, а сердце грохотало в груди, когда она пробиралась мимо каменных стен, скрепленных старыми дубовыми бревнами, в темноту подземелья замка Хэйан. Внизу она снова двинулась вдоль стен, ориентируясь на узкую щель окна, прорезанную высоко в стене слева. Оно посылало полосу лунного света вниз, прямо перед решеткой камеры Оками.

Оками пошевелился, когда она приблизилась, его цепи задели стену.

– Ну, не могу сказать, что удивлен, что он подослал убийцу в…

– Тихо! – шикнула Марико.

Мгновение шокированного молчания.

– Марико. – Звук его голоса изменился с одним этим словом. Ее именем. Оками нечасто произносил его, потому что узнал его совсем недавно. И каждый раз, когда Марико его слышала, ее на миг охватывало тепло, как плащ, падающий на ее плечи промозглой осенней ночью. На мгновение она почувствовала себя одной из тех глупых влюбленных дурочек, которых презирала большую часть своей жизни.

«Достаточно».

Сейчас явно не место и не время получать удовольствие от звучания ее имени на чужих устах. Даже не ответив Оками, Марико вытащила сверток, спрятанный в косодэ, и ее сердце заколотилось по другой причине.

– Что ты д…

– Последуй указаниям хоть раз в жизни и помолчи, пока я занята делом, – призвала она. Чувство вины захлестнуло ее, когда она осознала, как резко прозвучали слова, особенно по отношению к тому, кого в течение нескольких дней подряд пытали и над кем издевались солдаты. Не останавливаясь ни на мгновение, Марико бросила завернутую паровую булочку через решетку в сторону Оками. Затем она схватилась за большой железный замок, запирающий металлическую решетку. Недолго думая, она открыла маленький пузырек и тонкой струйкой влила масло внутрь замка, поворачивая его во все стороны, прежде чем вылить остатки на грязную солому у своих ног.

Марико почувствовала на себе его взгляд, когда с его губ сорвался тихий смешок.

Конечно, Оками знал, что она пытается сделать, и ей не нужно было это озвучивать.

– Тише, пожалуйста, – повторила она сквозь зубы. Дрожащими под его пристальным взглядом руками Марико подняла восковую свечу, которую украла из своей комнаты, к лунному свету, который исходил из маленького окна наверху. Она изо всех сил пыталась зажечь фитиль огнивом, ее пальцы злобно дрожали. Она попыталась один раз. Второй.

Наконец пламя занялось.

Даже сквозь темноту тяжесть взгляда Оками обрушилась на нее. Хотя он хранил молчание, его невысказанный вопрос грузно повис во тьме.

Марико вздохнула.

– Я в порядке. Ничего страшного со мной еще не случилось. Мне удалось хорошо поесть, и я проспала намного больше, чем положено, под одеялом из стеганого шелка.

– Мои мысли настолько громкие, что ты их слышишь? – его удивленное веселье заполнило пространство.

– Они изнурительны. А теперь помолчи. – Сжав губы, Марико медленно переложила зажженную свечу на бок, пока пламя не перешло на воск. Он начал капать. В молчании она вставила тонкий металлический стержень черепашьей заколки, который стащила с подноса Сидзуко, в сам замок. Расплавленный воск заструился внутрь засова, и Марико осторожно повернула замок на четверть оборота, покрывая воском внутренности. Она выдержала паузу, пока остывающий воск не вышел по ту сторону замочной скважины, а затем продолжала стоять неподвижно, пока он не затвердел и не потерял прозрачность.

Как только она увидела свет в конце пути, по лестнице позади нее рикошетом разнесся звук приближающихся шагов.

Паника заставила ее встретиться взглядом с Оками, его глаза были похожи на два черных бриллианта, спрятанных глубоко в тенях. За миг до того, как Марико потушила зажженную свечу, он указал блестящими глазами на дальнюю стену. Мгновением позже она вжалась в холодную грязь, просачивающуюся сквозь тонкую ткань ее одежд. Многоногие существа сновали во всех направлениях вдоль стены позади нее, их крошечные конечности, словно мокрые перья, касались кончиков ее вытянутых пальцев. Она не дрогнула ни от темноты, ни от созданий, которых та принесла. Лишь поблагодарила их за укрытие, которое они предоставили.

Шаги стали громче. Свет факела мелькнул в поле зрения.

Марико с трудом задержала дыхание, снова мечтая о весе оружия на своем боку. Желая чего угодно, что могла бы использовать для своей защиты, кроме бесконечной лжи.

Не имея ничего, кроме своего ума, Марико ждала, что судьба уготовит ей сегодняшней ночью.

Если

Наклоненный свет факела направился к ним, на миг осветив камеру Оками. Язык его пламени прыгал по стенам, отбрасывая тени при малейшем намеке. Он на мгновение остановился в двух шагах от того места, где стояла Марико, вжавшаяся телом в грязь. Она заставила себя уменьшиться, закрыла глаза, ногти впились в слизь.

Когда факелоносец нашел то, что искал – пленника императора, по-прежнему сидящего в своей клетке, – свет вернулся тем же путем, что и пришел. После минуты тяжелого молчания Марико снова присела у замка, вдыхая через нос, чтобы избавиться от напряжения из-за необходимости держать свое тело неподвижным.

Воск, который она залила в замок, затвердел до бледно-желтого цвета. Она осторожно начала вытаскивать из замочной скважины тонкий металл черепашьей заколки. Масло, которое она использовала для покрытия внутренней части замка, помогло ослабить воск, и после того как Марико покачала шпилькой взад-вперед, отклеивая его, она смогла вытащить всю массу наружу.

То, что она извлекла, походило на ветку с множеством уродливых ответвлений, отходящих от ее конца. Она знала, что где-то внутри этого кривого комочка была скрыта форма ключа. Марико изучала его, поворачивая из стороны в сторону, ее пальцы все еще дрожали от недавно пережитого испытания. Глубоко вдохнув, она вытерла пот со лба тыльной стороной рукава.

Теперь предстояла трудная часть: создание рабочего ключа из этой запутанной формы.

– Это опасно. – Слова Оками были такими мягкими, что Марико сначала подумала, они ей причудились.

– Не разговаривай.

– Я не хочу, чтобы ты рисковала собой ради меня, – продолжил он неторопливо. – Больше нет.

– Я не рискую собой ради тебя, – возразила Марико. – Я здесь ради себя. Потому что у меня еще есть вещи, которые я желаю осуществить в своей жизни. – Она снова сосредоточилась на бесформенной массе. Лакированной палочкой для еды, которую она украла во время ужина, Марико начала медленно выковыривать скрученные фрагменты воска. – Просто оказалось, что мои желания каким-то образом связаны с тобой.

Мгновение прошло в тишине.

– У меня нет никаких желаний, Марико, – мягко сказал он. – Уже много лет мне не была предоставлена такая роскошь, как мечты.

– Лжец. – Сосредоточенно нахмурив брови, Марико отломила еще один кусок затвердевшего воска.

– Я не лгу.

– Тогда что ты здесь делаешь? Почему ты позволил схватить себя? – спросила она глухим шепотом, ее раздражение нарастало. – Почему ты продолжаешь провоцировать их? Ты жаждешь увидеть, как они тысячу раз сломают каждую твою кость? – Ее гнев рос с каждым вопросом, но, продолжая откалывать затвердевший воск, Марико чувствовала, как Оками улыбается.

– Мы сейчас ссоримся, как влюбленные? – рассмеялся он. – Я скучал по перепалкам с тобой, на словах и… другими способами.

Ее пальцы сжались вокруг воска, а на шее расцвело тепло.

– Перестань вести себя как дурак. – Марико стиснула зубы. – Со мной это не сработает. Хватит притворяться, что тебе все равно, когда я знаю, что это далеко от правды.

Оками ответил не сразу.

– Думаю, теперь ты знаешь все мои секреты. – Хотя в его тоне прозвучало веселье, Марико уловила в нем искру чего-то еще. Чего-то вспыхнувшего в огне.

Злости.

«Он не единственный, у кого есть повод злиться».

– Очевидно же, что я не знаю всех твоих секретов. – Марико позволила негодованию скрыть ее боль. – Или ты уже забыл, как неделями скрывал от меня свою личность? – Вспышка недавних воспоминаний заставила ее взгляд поплыть. – Даже после того как мы разделили больше, чем я делила с кем-то еще? – Она сглотнула. – Даже после того, как я отдала тебе свое сердце?

Какое-то время Оками ничего не говорил. Боль восстала в ее груди, растекаясь, как кровь в воде, но она отказывалась первой нарушить тишину. Отказывалась задать вопрос, который горел у нее на языке с той роковой ночи в лесу.

– Ты можешь спросить меня, Марико, – сказал он наконец. – От тебя я ничего не хочу скрывать. Больше нет.

Марико втянула носом воздух.

– Почему ты солгал мне о том, кто ты такой?

– Было достаточно, чтобы только Цунэоки и Ёси знали. По правде говоря, я бы предпочел, чтобы никто не знал.

– Это не ответ.

Он нахмурился.

– Я не хотел, чтобы кто-то считал себя обязанным хранить мне верность или извиняться.

– Значит, ты солгал всем из-за искаженного чувства благородства? – Она моргнула. – Позвольте мне поздравить вас, господин Ранмару, потому что теперь вы самый благородный из дураков. И скоро можете лишиться жизни.

Глаза Оками блеснули, когда он двинулся вперед.

– Моя жизнь всегда в опасности.

– Ясно, – ответила Марико, – и значит, нет нужды пытаться сохранить ее для кого-то и меньше всего для самого себя?

– Я рад, что вы наконец прозрели, госпожа Марико.

Ее брови нахмурились.

– Не смейся над моей болью.

– Мои извинения. Я бы сказал, что просто проглотил наживку, но мое глупое благородство диктует мне вести себя иначе. – Его слова были взвешенными, отказываясь дать ей какой-то смысл. Отказываясь предложить хотя бы намек на извинения. Зевнув, Оками прислонился спиной к стене, словно его одолела скука и он нуждался в отдыхе.

Он всегда так делал. С того дня на поляне, когда Марико впервые встретила его. Как только Оками приходилось давать какой-то серьезный ответ, он всегда находил способ низвести его до насмешки или безразличных слов. Словно у монеты, подброшенной в воздух, были только две стороны.

Сегодня его безразличие раздражало Марико сверх всякой меры. Оно раздражало ее даже больше, чем его привычная снисходительность. Ей удавалось сдерживать худшие из своих страхов большую часть ночи, но теперь они угрожали вернуться, царапая когтями ее сердце.

– После потери всей своей семьи я не понимаю, как ты можешь оставаться таким равнодушным. Ты притворяешься? – спросила Марико. – Или ты так долго изображал безразличие, что уже не понимаешь, чем оно отличается от настоящего равнодушия? Ты хоть знаешь, что такое подлинные чувства? – Слова подняли волну внутри ее, ее гнев вышел из-под контроля. С приглушенным криком она швырнула пустой пузырек масла камелии в железную решетку, и стекло разбилось от удара. Разлетевшиеся осколки издали своеобразную мелодию, когда зазвенели о металл, падая вниз. Песня громом пронеслась сквозь тьму, угрожая привлечь внимание любого, кто подслушивал наверху. Испуганный вздох сорвался с губ Марико. Тревога, что ее гнев на него погубит их.

Они застыли в ожидании, как статуи, пока тишина снова не поглотила пространство.

Когда Оками заговорил, его голос был мягким. Извиняющимся:

– Это было… драматично, – вздохнул он. – Но полагаю, это моя вина, – следы сарказма исчезли. – Мне нет оправданий за попытку спровоцировать тебя, особенно когда ты пришла помочь мне.

– Нет. – Марико покачала головой, правой дрожащей рукой она убрала прядь волос за ухо. – Мое поведение – только мое. Ты не виноват. Я позволила гневу взять верх, а гнев – темпераментный зверь.

– Как всегда, ты самый мудрый человек, которого я знаю, Санада Такэо, – мягко отозвался Оками.

– Ха! – Марико возобновила работу с замком. – Когда я в следующий раз увижу Ёси, я обязательно передам ему то, что ты сказал.

Оками ответил не сразу.

– А я не могу придумать, что хотел бы больше всего передать Ёси. – Странный хрип вырвался из его горла. – Хотя он, вероятно, согласился бы с тобой, особенно после всего, что произошло.

Еще один маленький кусочек воска выпал из рук Марико.

– Я до сих пор не понимаю, как ты мог позволить людям принца Райдэна заковать себя в цепи. Почему ты просто не превратился в дым и не убил их всех той ночью в лесу?

– Я мог бы это сделать, это правда. – Снова наступила тишина, и Оками еще сильнее прижался к стене, прячась в тени, почти все его лицо скрылось из глаз. – Но я не мог рисковать тем, что могло последовать за этим.

Внимание Марико по-прежнему было приковано к самодельному ключу.

– Что мы могли бы победить?

– Нет, – он сделал паузу, – что я мог потерять… все.

– Благородный дурак, – проворчала она.

– Мы делаем то, что должны. – Оками наклонился вперед. – Моя очередь задать вопрос. Что ты здесь делаешь, Марико?

Вздрогнув от вопроса, Марико чуть не выронила лакированную палочку.

– Разве это не очевидно? Я здесь, чтобы спасти тебя.

– Ты вызвалась приехать в Инако – выйти замуж за кучу дымящегося навоза, как принц Райдэн, – просто чтобы освободить меня?

Марико прикусила внутреннюю сторону щеки.

– Разве ты не хочешь, чтобы тебя освободили? – На ее лбу образовались морщины. – Разве не хочешь сражаться со своими людьми, чтобы восстановить справедливость на нашей земле?

– Справедливость на нашей земле? – Оками расхохотался. – Ты слишком много времени провела с Цунэоки.

– Довольно шуток. Сейчас они неуместны. Они ничем не помогут развеять твою злость.

– Не соглашусь. – Оками сел, морщась от движений. – И я не злюсь. Только чувствую горечь. – Он замолк в раздумье. Сделал глубокий вдох. – Я видел, как умирал Ёси, Марико.

Внезапная тишина воцарилась вокруг них, когда Марико вдруг замерла, ее руки упали на колени. Как будто что-то проникло в ее грудь и сжало сердце горячими тисками. Чувство росло, пока не достигло глаз. Вся тяжесть последних дней, казалось, спешила обрушиться на нее, как если бы плотина была прорвана и вода яростно устремилась вперед, чтобы вернуть себе утраченные позиции.

Слезы ручьями покатились по ее щекам. Слезы, которые она когда-то считала признаком слабости, но Марико поняла в этот самый момент, что это Ёси побудил ее пролить их. Поощрял ее быть верной себе, чего бы это ни стоило.

Ей потребовалось потерять все, что она знала, чтобы наконец понять это. Чувствовать боль и печаль – это вовсе не признак слабости.

Это знак любви.

Увидев, что она плачет, Оками прижал затылок к стене и стиснул кулаки, пока костяшки пальцев не побелели. Как будто так он мог схватить свою боль и крепко привязать к себе. Некоторое время он ничего не говорил, и пространство вокруг них погрузилось в тишину, будто сама Смерть приютилась рядом.

Марико сосредоточилась на звуке своего дыхания. Несмотря на тревожный свист, исходящий из ее горла, она позволила этому звуку убаюкать себя, подарить чувство спокойствия. Последний раз она слушала дыхание Оками в ту ночь, когда он пришел в ее палатку в лесу Дзюкай после того, как ее приняли как члена Черного клана. Первая девушка, вступившая в ряды их братства. Оками спал рядом с ней, его голая кожа прижималась к ее, а Марико не шевелилась, не желая его беспокоить.

Не желая, чтобы волшебство закончилось.

То был последний раз, когда она думала, что все будет хорошо. Когда надежда была восходом солнца, ярко горящим на ее горизонте.

Если бы ее семья позволила ей.

Если бы Марико могла остаться там, чтобы проложить свой собственный путь в жизни.

Если бы Оками был рядом с ней. Всегда.

Если.

Если.

Понимание вспыхнуло внутри ее, как луна, выходящая из-за туч. Должно быть, именно об этом мечтал Оками. О том же, что удерживало его от погони за своим неотъемлемым правом по рождению. Потребность в покое, в окружении тех, кому он доверяет.

В безопасности.

Когда Марико в последний раз чувствовала себя в безопасности до той ночи?

«Я не могу вспомнить».

– После того как я потерял свою мать в море, я проводил много времени с семьей Цунэоки, – заговорил Оками спокойным голосом. – Положение моего отца часто уводило его из нашей провинции, поэтому для меня было лучше оставаться среди друзей. Лучше для всех нас. Когда мы были маленькими, я часто дрался, защищая Цунэоки. Хотя он и выше меня сейчас, большую часть нашего детства он был мелким и странноватым, мало чем отличаясь от тебя. – Он улыбнулся себе под нос. – Однажды зимой, когда нам было по пять, я поскользнулся и упал, преследуя мальчика, которого Цунэоки обыграл в го[10]10
  Логическая настольная игра для двух игроков, возникшая в Древнем Китае. Цель состоит в том, чтобы окружить большую территорию, чем у соперника.


[Закрыть]. Мальчик отомстил за свой проигрыш, разукрасив лицо Цунэоки, что было очень досадно, потому что внешность Цунэоки была его единственным преимуществом. – Его улыбка стала шире, и Марико обнаружила, что улыбается вместе с ним несмотря ни на что.

Оками продолжал:

– Когда я упал, то приземлился в лужу тающего снега. Я был весь мокрый, и моей няне пришлось затащить меня в дом, чтобы я не заболел от холода. Мальчик и его друзья хохотали так, будто это была какая-то отличная шутка. Позже той же ночью Ёси обнаружил меня плачущим на улице. Это был один из последних раз, когда я плакал. Я попытался скрыть слезы – меня учили, что молодой человек, особенно сын грозного сёгуна, не должен плакать, – а он сказал: «Маленький господин, не мешай себе чувствовать. Чувствовать – значит жить по-настоящему». – Оками замолчал, погрузившись в воспоминания, и в его глазах мелькнул намек на что-то глубокое. Яркое. Настоящее.

– Это… похоже на то, что сказал бы Ёси, – ответила Марико, вытирая слезы с подбородка.

Оками рассмеялся:

– Это так раздражает, не правда ли? Он всегда был таким раздражающим.

Звук его веселья ослабил хватку вокруг ее сердца.

– Раздражающий в своем идеальном стиле Ёси. – Она прикусила щеку. – Он страдал?

– Немного. Но я был рядом с ним, пока все не закончилось.

– Наверное, было тяжело смотреть. Это был акт доброты с твоей стороны.

Он снова хохотнул, звук был натянутым.

– Нехарактерное для меня бескорыстие, верно?

Марико нахмурилась.

– У тебя много качеств, и некоторые из них весьма проблематичны. Но я думаю, ты притворяешься эгоистичным и злым, чтобы никто не ждал от тебя большего. Честно сказать, я думаю, что в душе ты невероятно добр. И верен до невозможности.

От ее слов на его лицо легла тень.

– Тогда нам действительно нужно узнать друг друга получше, – сказал Оками. – Кстати, полагаю, уместно тебя поздравить. – В его взгляде что-то блеснуло, словно лезвие кинжала, отточенного точильным камнем. – Похоже, твой жених недалек от того, чтобы безнадежно влюбиться в тебя. Отлично сыграно.

Марико потребовался вздох, чтобы увидеть правду в его словах.

– Ты ревнуешь?

Пауза.

– Только дурак не стал бы.

– Это смешно. Ревность для грубых людей. Разве ты грубиян?

– Разумеется, да. И разумеется, я буду ревновать. Этой дымящейся куче навоза не приходится спать в зарешеченной камере. И он может смотреть на луну, когда захочет, – пробормотал он.

– Жаль, что луна положила глаз на другого. – С загадочной улыбкой Марико оторвала палочкой последний кусок затвердевшего воска. Она подняла самодельный ключ к свету, чтобы в последний раз проверить его, прежде чем вставить в замок. Когда он уперся до конца, она осторожно повернула его. Внутри что-то задвигалось, металлические детали заскрипели поддаваясь.

«Это сработает».

В следующее мгновение воск развалился на кусочки в ее руках, а металл черепаховой заколки вырвался на свободу. Марико замерла на коленях, позволяя своему телу онеметь, последние следы радости угасали в ее груди, словно пламя, умирающее в темноте. Ее плечи поникли, отчаяние скрутило ее желудок.

– Это была хорошая идея, – мягко сказал Оками, – для бесполезной девчонки.

С приглушенным криком Марико сгребла осколки воска и швырнула их сквозь прутья в его голову. Она опустилась на пятки, ее тело сжалось от поражения. Они оба ждали, пока ее разочарование не начнет меркнуть. Затем лицо Оками посерьезнело. Он двинулся вперед, цепи заскребли по камню.

– Спасибо.

– За что?

– За то, что, несмотря ни на что, пыталась спасти эгоистичного вора, который лгал тебе на каждом шагу. Ты меньше всех, кого я когда-либо встречал, подходишь под описание бесполезного воина, Марико. Никогда не забывай об этом.

Волосы на ее шее встали дыбом.

«Он пытается попрощаться».

Марико не собиралась позволять ему это.

– Это далеко не конец, господин Ранмару. – Ее глаза забегали по сторонам, словно она могла найти ответ в холодной тьме. – Что мешает тебе обратиться в дым и исчезнуть? Это из-за меня? Ты так беспокоишься о моей безопасности, что и дальше позволишь им так жестоко с собой обращаться?

Оками нахмурился.

– Нет. Свет луны должен коснуться моей кожи, чтобы магия подействовала. – Он вдохнул, словно хотел подготовиться к следующим словам. – Демон, которому я служу, отделился от тьмы. Чтобы овладеть его силой, мне пришлось произнести несколько клятв, и первая звучит так, что я не могу взывать к нему, если нахожусь вне лунного света. Даже если я попытаюсь это сделать, то могу полностью потерять контроль.

– Что? – от страха голос Марико сорвался. – Какие еще клятвы ты дал демону тьмы? Зачем ты это сделал?

– Мне было всего десять лет, когда это произошло. – Выражение лица Оками помрачнело. – И ты знаешь, кто я такой, с той ночи, когда мы впервые встретились: эгоист до мозга костей. Мальчишка, который рискнул своим благополучием, чтобы получить темную силу. Тот, кто позволил своему лучшему другу забрать его личность и все связанные с этим опасности. – Он отвел глаза. – Ты не должна больше беспокоиться обо мне, Марико. Это ошибка.

Гнев вспыхнул в ее груди.

– Если ты не хотел, чтобы я беспокоилась о тебе, возможно, следовало подумать об этом раньше…

– Я не имел в виду, что ты ошиблась в своем чувстве ко мне. Я хочу сказать, что у тебя есть куда более насущные заботы. – Оками сделал еще один глубокий вдох. – Сегодня император сообщил мне, что твоя свадьба с его дерьмовым братцем состоится в ближайшие дни. – Его речь стала отрывистой, как будто он пытался совладать с яростью. И с треском провалился.

Марико моргнула, приоткрывая рот.

– Так скоро. – Она стряхнула с себя дурное предчувствие, которое начало вонзать в нее свои когти. – Я не думаю, что Райдэн согласится. – Ее тон стал решительным. – На пути сюда он провел со мной лишь несколько мгновений, и очевидно, что он терпит мое присутствие только из вежливости.

– Это не важно. Скрепление вашего союза как можно скорее – это способ проверить твою верность и одновременно сломать меня. – Оками оставался неподвижным. – Хоть я и верю, что Року еще не разгадал нашу связь, я боюсь, что он скоро поймет правду. – Он холодно хохотнул, и глухое эхо подхватило этот звук. – Наши самые потаенные истины обычно труднее всего скрыть.

Хотя это было несвоевременно и неуместно, прежняя, та самая смесь удовольствия и боли снова охватила Марико, словно на рану наложили бальзам. Он обжигал и успокаивал одновременно. Она не задумываясь прижалась лбом к холодным железным прутьям. В простом желании быть чуть ближе к нему.

Возможно, это и означало любить. Быть вместе и порознь в одно и то же мгновение.

«Будь водой».

Марико кивнула, как будто это нашептал ей дух, просочившийся сквозь каменные стены.

– Однажды ты сказал мне, что я вода, – сказала она Оками. – Я много думаю об этом, когда остаюсь наедине со своими мыслями. Вода меняется и течет вместе со своим окружением, но я поняла кое-что еще. Стоячая вода со временем мутнеет. Даже если я не уверена, каков будет исход, я должна продолжать двигаться. И ты должен продолжать двигаться, пока не сгнил изнутри. Не сдавайся.

После долгой паузы Оками ответил:

– Если ты вода, то я огонь. Огонь уничтожает все, к чему прикасается. Я не собираюсь уничтожать тех, кого люблю. Больше никогда.

– Это оправдания слабака. Ты должен тем, кого любишь, что-то гораздо больше, чем это. Я не уйду отсюда, пока ты не скажешь, что нам делать – пока мы вместе не придумаем план. – Марико наполнила свои слова всей убежденностью, на которую была способна. – Хотя ты никогда не хотел быть лидером, пришло время тебе стать кем-то большим. Стать лучше, сильнее и мудрее этого.

Оками молчал, изучая ее сквозь железную решетку своей камеры.

– Я бы никогда не осмелился указывать тебе, что делать, Марико. Я могу лишь сказать тебе только то, чего хочу.