Текст книги "Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга"

Потом вернулись слова, но дежурные. При таком потрясении, наверное, нет достаточно сильных слов, чтобы выразить ее чувства и благодарность. Наши разговоры так и остались совсем короткими, их прерывало слишком большое, слишком нестерпимое волнение.

Через четыре недели Бастьен вернулся домой. Его кардиолог сообщал нам о восстановлении его сердца. При каждом осмотре оно становилось все сильнее. И вместе с ним укреплялись шансы мальчика дожить лет до восьмидесяти, как обещают наши страховые компании тем, кто родился, как он, в наших широтах в XXI веке. Но главное – его восстановленное сердце позволит ему наслаждаться жизнью в полной мере.

Перспектива, которая была под большим вопросом, когда из его вен брызнула черная кровь.

Чернила вместо крови.

«AND THE WINNER IS…»[39]39
  И победителем становится… – Прим. авт.


[Закрыть]

 
«Ночей без гитары было меньше, чем дней без хлеба.
Мы делили все и не имели ничего.
Какими же мы были сумасшедшими, как же нам было на это наплевать,
Как же нам было хорошо».
 

«Команда Жожо», 1970.

 
«И вечером, сидя вокруг костра,
Мы мечтали о беленьком домике, напевая,
Как длинна, как далека твоя дорога, папа.
Правда, утомительно идти туда, куда ты идешь».
 

«Папина дорога», 1969. Джо Дассен, 1938 –1980

.

Мапуту, 2010

Женева, 1982

Мой мобильный телефон завибрировал: сообщение от Камиллы, как договаривались.

Было, наверное, около половины десятого. Кроме одной медсестры, которая осталась в больнице наблюдать за теми, кого прооперировали днем, мы всей бригадой пошли в ресторан на берегу моря в Мапуту, в Мозамбике. Мы знали, что в этот момент в Цюрихе, в «тысяче миль» от нас, в прямом эфире на трех каналах национального телевидения проходит церемония награждения «SwissAward»[40]40
  Швейцарская церемония награждения самых выдающихся граждан страны по итогам года. – Прим. пер.


[Закрыть]. В этих самых «awards»[41]41
  Наградах. – Прим. пер.


[Закрыть] шесть категорий, в каждой будет выбран один победитель. В конце передачи будет назван самый выдающийся человек за истекший, в данном случае 2009 год. Выбирают его зрители на протяжении всего дня, телефонным голосованием, из восемнадцати претендентов. К моему удивлению, я был номинирован в категории «общество», куда зачисляют всех подряд, в отличие от более специализированных категорий вроде «спорта» или «культуры». Камилла, сидевшая среди зрителей на трибунах «Халленштадион» в Цюрихе, обещала сообщить мне по СМС имя победителя в моей категории.

Мы все с нетерпением ждали этой новости, поскольку она могла иметь хорошие последствия для нашего фонда. А именно этот фонд «Маленькое сердце», основанный в 2006 году, позволял нам осуществлять африканский проект, и он остро нуждался в средствах.

Я передал свой телефон Стелле, которая перевоплощалась в медсестру, когда сопровождала нас в командировках, а сегодня вечером перевоплотилась в более свойственный ей образ – ведущей церемонии. Чтобы отчасти воссоздать торжественную атмосферу, она встала, открыла сообщение, приняла театральную позу и важно объявила:

– And the winner is … тададам…

Она изобразила барабанную дробь, обводя собравшихся взглядом. За столом все обратились в слух, немного волнуясь. Новая барабанная дробь:

– …тададам… победитель… это…

И она повернулась ко мне, показывая пальцем:

– Это ты!!!

Наш столик взорвался:

– Yyyeeees[42]42
  Даааа! – Прим. пер.


[Закрыть]! Отлично! Супер!

И началось – «браво», «фантастика», «гип-гип ура», поцелуи, объятия. Я представил себе, как Элен, президент нашего фонда поднимается на сцену, чтобы получить приз. А главное, я знал, что небольшой репортаж, снятый позавчера тележурналисткой здесь, в Мапуту, скоро будет показан, может быть, даже прямо сейчас. И еще я знал, что название нашего фонда прозвучит в этой передаче для широкой аудитории, и благодаря этой удачной рекламе мы получим финансовые поступления, которые нам так нужны.

На волне восторга мы заказали бутылку шампанского. Его не было. Тогда мы удовольствовались какой-то жуткой подделкой, сладкой, зато игристой. Мой телефон непрерывно вибрировал: лавина поздравлений. В связи с показом репортажа все думали, что мы в эфире, на прямой связи с Цюрихом из Мозамбика, а мы были совершенно отдельно. Так что они писали только простые слова вроде «браво», «супер», «заслужил», не уточняя за что. Им казалось, что это настолько очевидно! В потоке сообщений, в веселой атмосфере нашего скромного застолья поздравления двух старых приятелей вдруг всколыхнули прошлое: как вспышка, всплыли блаженные времена вечеринок «спагетти-кьянти», благословенные университетские годы вернулись снова.

В ту пору я жил в старом доме, где был заодно… консьержем. За жилье я платил смешную цену, но за это от меня требовалось убирать и чистить полы и лестницы, а еще два раза в неделю выносить на улицу мусорные баки. Это была единственная действительно обременительная задача, так как о ней ни в коем случае не следовало забывать.

Конечно же, у меня были соседи. По счастливой случайности, в этом обветшалом здании половину жильцов составляли студенты, не особенно обращавшие внимание на чистоту и готовые прийти на помощь в случае необходимости. У нас царил проходной двор. Раз или два в неделю мы ужинали все вместе, к нам еще присоединялись друзья, и наши трапезы регулярно перерастали в импровизированные праздники. Двери никогда не запирались на ключ, и, если у кого-то из нас не было макарон, хлеба или вина, он просто в любое время шел к соседям. Что касается меня, я всегда мог рассчитывать на их помощь в случае проблем. И часто этим пользовался. Футбольные матчи по выходным нередко затягивались сверх всякой меры – мы отмечали их независимо от результата – так что я регулярно оставался в Юра до первой тренировки на следующей неделе. Сколько раз я просил Мишеля с биологического факультета или Даниэля с архитектурного, чтобы они вытащили мусорные контейнеры из подвала дома на тротуар! Другие соседи, постарше, тихие домоседы, имели то неоценимое достоинство, что не придирались к чистоте полов, и мы жили в полной гармонии все годы моей учебы до того дня, когда…

После волны поздравлений, продлившейся добрую четверть часа, я позвонил родителям на ферму в Бонкур. В начале недели, собираясь в Африку, я просто сказал им: «Посмотрите телевизор в субботу вечером, вы удивитесь!» Сегодня, в эту самую субботу, еще и мамин день рождения. Невероятное совпадение. Впрочем, я уже воспользовался случаем и передал свои поздравления в короткой речи, а поскольку эту речь, раз я победил, только что показали по телевидению, настал идеальный момент сделать все как полагается. Такой знакомый гудок домашнего телефона, узнаваемый даже в другом полушарии, едва успел прозвучать.

– Алло?

– Чао, пап, это я. Как дела?

– А, чтоб тебя! Ну ты нам и устроил! Мы с матерью хоть и в очках, а нам уже экрана не видно. Ах, черт подери! Погоди, матери трубку дам. У нее день рождения! – объявил он со смехом, намекая на мое выступление.

Я торопил его, так как в трубке стоял треск, было едва слышно.

– Кто выиграл? Кто стал швейцарцем года?

– Еще не решили. Судя по телепрограмме, еще час все это продлится. Ага, вот и твоя мать, передаю ей трубку.

Я совсем недолго говорил с ними по телефону, такой плохой была связь. Оба были так взволнованы! В голосе мамы слышались всхлипывания. Я мог представить, какая радость их переполняла, когда они увидели, что один из их детей добился такой славы и признания в этот вечер. И это признание изливалось прямо на них.

После этой волны счастья мы постепенно вернулись к разговорам, далеким от переживаний Цюриха и Бонкура. Мы снова обсудили любимые темы: график операций, чемпионаты по футболу, книжные новинки. В конце концов мы совершенно забыли о «национальном шоу», хотя поздравления все еще продолжали сыпаться на мой телефон.

Наша экзаменационная группа из шести человек только что сдала последний устный экзамен по медицине – изнурительный марафон, нас три месяца спрашивали по всем дисциплинам. Освободившись наконец от этого груза, движимые особенным чувством полной свободы, когда с прежними заботами покончено, а новых еще не появилось, мы пошли отметить и достойно обмыть диплом, полученный такой дорогой ценой. После закрытия казино мы покинули «Дивон», и самые стойкие пошли ко мне, чтобы выпить последний стаканчик виски. Там мы вели себя так скромно, что нас призвал к порядку наряд полиции, появившийся часа в три ночи. Полицейские проявили понимание, но попросили придержать децибелы. Тогда мы решили сыграть партию в покер, что позволило снизить уровень шума до приемлемых величин, если не считать отдельных выкриков, взрывов смеха и ударов кулаком по столу.

А потом, к пяти утра, пришло время хэппенинга!

Все начал Маркус.

Вдруг, примерно через час, снова пошел поток сообщений. Я проверил телефон: все они того же содержания, что и недавние. Опять «браво!», «супер!», «заслужил!» и никаких уточнений. И опять старые друзья. Новая волна поздравлений вернула тему «SwissAward» за наш стол. И вот я повернулся к нашей медсестре Барбаре:

– Барби, а кто все-таки стал швейцарцем года?

Она покопалась в своем айфоне и внезапно с ошарашенным видом толнула меня локтем:

– Но, но… Рене, это же ты! Смотри!

И она протянула мне свой телефон, на экране которого я действительно прочел, белыми буквами на красном фоне: «Schweizer des Jahres 2009 Chirurg René Prêtre»[43]43
  Швейцарец года-2009 – хирург Рене Претр.


[Закрыть]. Доминик, тоже покопавшись в телефоне, показала мне ту же страницу, как будто хотела убедить, что это не шутка. И в ту же секунду, словно получив разряд от общего провода, мы повскакивали с мест, и нашей радости не было предела. Новые объятия, хлопки по плечам и возгласы.

Еще одна бутылка шампанского, которое по-прежнему вовсе не шампанское, пышные речи, смех, песни победы.

В тот вечер было можно все.

Маркус нашел сборник экзаменационных вопросов с вариантами ответов. Он подошел к нам с книжкой в руке и, передразнивая одного из наших экзаменаторов, сквозь смех принялся нам их зачитывать – сейчас-то эти вопросы не имели никакого значения, зато тяжким грузом легли на нас летом. Подвывая от хохота, мы в едином порыве кинулись на него, прямо как мультяшный Джо Далтон на Эверелла, чтобы его «задушить». Бутылки попадали, карты рассыпались по полу, стулья полетели в разные стороны, стол рухнул. Страницы были разорваны на куски и летали по комнате. Мы даже попытались скормить Маркусу один листок. Мы выли, вопили, хохотали, боролись. И в этой возне Франк-Ален обнаружил пакет муки (откуда он его взял и что он тут делал?) и стал горстями бросать ее нам в лицо. Паскаль и Оливье выбрались из схватки и принесли с кухни новые боеприпасы. Как конфетти на карнавале, все пошло в ход: соль, перец, сахар, кукурузный крахмал, чечевица и опять мука. Никто ничего не видел, все задыхались, кашляли, выплевывая из забитых легких муку такого тонкого помола, что она проникла внутрь до самых альвеол. Я бросился к окну, чтобы впустить в комнату чистый воздух – иначе невозможно дышать. Открывая его, я с ужасом обнаружил, что полицейская машина с визгом шин решительно затормозила прямо на тротуаре перед домом. Из нее появились двое полицейских и устремились ко входу. Идти им до четвертого этажа. Я обернулся и заорал, как жертва кораблекрушения:

– Парни, а ну заткнулись, чтоб вас! Легавые по нашу душу!

Я позвонил в Бонкур. Трубку снова взял отец и торжественно объявил:

– Вся деревня здесь! Люди видят свет у нас в окнах и приходят с шампанским.

– С настоящим?

– Конечно, а ты как думаешь?

– У нас тут какое-то мерзкое пойло, но сойдет.

– В любом случае браво! Мы не знаем, когда все это закончится, если вообще закончится до утра, но у нас большой праздник. Все тобой гордятся и очень рады, шлют тебе поздравления.

В моем голосе звучала такая паника, что немедленно воцарилась тишина. Все обескураженно переглянулись, и тут раздался звонок. Не знаю, зачем – я и так знал, что там увижу – но я все же посмотрел в глазок, словно хотел убедиться, что за дверью именно полиция. Искаженные «рыбьим глазом», двое полицейских выглядели забавно. Как обычно бывает, один высокий, другой пониже. На какой-то миг возникло впечатление, что передо мной комики Лорел и Харди, только вот лица у них были куда менее добродушные. Я открыл дверь. Облако муки и других ингредиентов, висевшее в воздухе, выплыло в коридор, прямо на полицейских, подавшихся назад. Они сердито воскликнули:

– Это что еще здесь за цирк?

Я прочистил горло, взял слегка торжественный тон и с умным видом объяснил, что мы отмечаем сдачу экзаменов по медицине.

– Шесть лет тяжкого труда! – уточнил я.

– И это в первый раз! – счел я нужным добавить.

Они взглянули за мою спину. На их лицах читался шок от вида моей квартиры. Пока они несколько секунд стояли, окаменев от изумления, я предпринял в том же духе последнюю попытку их задобрить:

– Знаете, мы всю ночь вели себя спокойно и только сейчас немного разошлись.

Тогда «маленький», на которого я не обратил внимания, откашлялся и произнес:

– Увы, месье, я уже побывал здесь на первом вызове.

Переговоры стали жестче, так как стражи порядка грозились доставить нас в полицейский участок. В конце концов они поняли, что мы для них незавидная добыча, и вынесли решение:

– Освободить помещение! И чтобы ни одного из вас здесь днем не было. Понятно?

Нам было понятно.

И мы послушно вышли.

Утро бросало на город свои первые лучи. Мы нашли бистро, которое уже открылось и позволило нам немного протрезветь с помощью черного кофе.

Это признание было невероятным.

Еще два года назад я абсолютно не был известен широкой публике. Я работал серьезно и без огласки, точно так же, как с самого начала карьеры. Мое появление в СМИ началось с публикации длинного интервью в одной из местных газет с большим тиражом. Эффект был удивительным, и просьбы сделать репортаж посыпались со всех сторон. Вместе со Стеллой, которая координировала мое расписание, мы постарались действовать без ущерба для наших целей и приоритетов и были избирательны во встречах с прессой. И каково было мое удивление, когда два года спустя я узнал, что номинирован на «SwissAward».

В то декабрьское утро я ехал в Москву, чтобы провести серию операций перед российскими хирургами. Стелла, которая разбирала мою почту, почувствовала важность этой информации. Она еще успела дозвониться мне в зал посадки в аэропорту и передать, чтобы я связался с организаторами мероприятия. Помню, что в тот момент не поверил их заявлению. Тогда я решился задать вопрос:

– Могу я узнать, как вы сделали этот выбор.

– Выдающихся личностей года отбирает академия. Мы уже некоторое время наблюдаем за вами и считаем, что вы делаете замечательное дело. И ваш характер также сыграл свою роль.

– Спасибо за добрые слова. А… когда состоится эта церемония?

– Это будет вторая суббота года, 9 января.

Даже не заглядывая в записную книжку, я знал, что эта дата у меня уже занята.

– Эх, незадача, я не смогу быть у вас в этот вечер.

Мой собеседник на другом конце провода напрягся. И недовольно сказал:

– Ну уж нет, месье Претр, вы должны там быть! На этом вечере будет много людей, а главное, передача пойдет в прямом эфире по всей стране. Она собирает самую большую зрительскую аудиторию. Вам нужно приехать.

Мне пришлось умерить его пыл.

– Послушайте, в эти выходные я буду не отдыхать с друзьями на курорте, а работать со своей бригадой в Африке. Мы едем оперировать детей с больным сердцем, а не развлекаться.

По молчанию собеседника я понял, что он взвешивает эту информацию, и добавил:

– Я охотно приеду к вам в студию для записи и объясню причину моего отсутствия. Уверен, что публика все поймет.

На этом мы закончили разговор. По возвращении из России я нашел письмо, в котором мне предлагалось выступить прямо из Африки перед их корреспонденткой в Йоханнесбурге. Та, в свою очередь, проявила интерес к нашей поездке и поинтересовалась, может ли она приехать к нам в Мапуту. Для меня такая ситуация была идеальной, ведь я не терял ни минуты рабочего времени на это интервью, потому что мне не нужно было никуда ехать.

Через два дня меня вызвали к управляющему нашим домом «для объяснения прискорбных ночных происшествий», по его собственному выражению. Мой собеседник был довольно флегматичен и, казалось, даже забавлялся комичностью ситуации, когда консьерж самолично переворачивает весь дом вверх дном. Не без некоторого юмора он напомнил мне о похожей ситуации с хозяином постоялого двора в комиксе «Астерикс у гельветов», который умирал от стыда, потому что сам его разворотил. Не переставая сдержанно улыбаться, он отметил к слову, что со мной дело не зашло так далеко.

Журналистка приехала в Мапуту в среду вечером и на следующий день снимала нашу работу. Она попросила меня сделать два комментария: первый на случай, если я выиграю в своей номинации, а второй – если буду назван «Швейцарцем года». С первым вариантом у меня не было проблем: он шел по логичной, простой и прямой основной линии. Гораздо сложнее было убедительно произнести второй, настолько маловероятной казалась мне такая победа. Затем журналистка уехала в Йоханнесбург и переслала репортаж в Цюрих.

Я увидел его только после возвращения, десять дней спустя. Представляю, какой был контраст, когда его показали на торжественном вечере, где с одной стороны – пышность и роскошь, длинные платья, смокинги и драгоценности, а с другой – простая суровая реальность моей команды, оперирующей детей – в халатах, с засученными рукавами. Зрители увидели вот этих малышей с широко распахнутыми невинными глазами, беспомощных перед несправедливостью – своим больным сердцем – которую проявила к ним Природа, и нас – решительных, отважных, в чем-то даже рыцарственных, приехавших именно что бороться с этой несправедливостью. Наверное, трудно найти что-то более контрастное. Голосование склонилось на мою сторону просто потому, что трепет, вызванный нашей работой, перевесил все. Магия сердца – драгоценного органа, символа жизни и любви – и детства подействовали в полной мере.

А награду за это получил я.

Еще через два дня я получил письмо, официально информировавшее меня, что наше сотрудничество подошло к концу. В этом не было ничего драматичного, так как моя учеба заканчивалась и мне в любом случае надо было съезжать из этого дома. Все же работа консьержем сделала свое дело: она давала мне возможность подработать и косвенно помогала оплачивать учебу. У меня было еще два источника дохода: контракт и премии за матчи футбольной команды и учебная стипендия, которую предоставлял мне кантон Юра. Так что мой бюджет был гарантирован, и я продолжал помогать родителям на ферме во время университетских каникул.

Последовавшая за этим неделя была прекрасной и легкой. Мы снова вошли в обычный операционный ритм, но усталость, которая раньше понемногу накапливалась – еще и потому, что мы не позволяли себе выходных, – совсем не чувствовалась. Как всегда, мы закончили дела накануне отъезда. В этот раз мы не стали использовать свободную половину дня перед вылетом просто для прогулки по городу. Мы провели это время с местной бригадой в гостях у кардиолога Беатрис. Она угостила нас настоящим шампанским.

Возвращение домой запомнилось мне надолго. Сначала был большой прием в Цюрихе, а потом еще один – в моей деревне. Я встретился со многими людьми, но больше всего меня тронули радостные моменты с близкими. Конечно, я имею в виду родителей, братьев и сестер, но прежде всего – моих девочек. Мой ближний круг: дочерей – Камиллу и Татьяну – и Габриэлу. Моих девочек, которых я таскал за собой по стольким городам и странам. Моих девочек, о которых я думал во время наших путешествий, что песенка Джо Дассена «Папина дорога» словно бы о них. Моих девочек, для которых моя дорога и правда была длинной и утомительной.

ВОЗВРАЩЕНИЕ С ОРБИТЫ

Jack Swigert: «Okay, Houston, we’ve had a problem here».

Houston: «This is Houston. Say again please».

Jim Lowell: «Houston, we’ve had a problem.

We’ve had a main B bus undervolt»[44]44
  Джек Суайгерт: «О’кей, Хьюстон, у нас была проблема».
  Хьюстон: «Хьюстон слушает. Повторите, пожалуйста».
  Джим Ловелл: «Хьюстон, у нас была проблема. Пониженное напряжение на основной шине В». – Прим. авт.


[Закрыть].

Миссия «Аполлон-13», разговор 14 апреля 1970 года после взрыва бака с кислородом.

Сиемреап, Камбоджа

2011

Ноябрь 2011 года. День.

Во влажном воздухе Камбоджи мы начали вторую операцию. Технически она не сложная: нужно закрыть отверстие между желудочками.

Малышке четыре месяца. Она росла с трудом, мало ела и страдала бесконечными пневмониями. Месяц назад ее дыхание стало затрудненным, сначала во время кормления, а теперь даже в состоянии покоя. Состояние девочки ухудшалось на глазах, и не было никаких сомнений, что без операционного вмешательства ее жизнь будет недолгой. Счет пошел всего лишь на недели.

Мы находились в новом высокофункциональном операционном блоке. В нем нет окон на улицу и работает кондиционер. Без внешних ориентиров невозможно определить, в какой точке земного шара мы находимся, настолько типичны обстановка, звуки и запахи. Операция шла хорошо. Открыв грудину, мы обнаружили сердце в хорошем тонусе. Сама мышца в норме, она производила впечатление живой силы, характерной для этого возраста. Только вот отверстие, «дыра» между желудочками, сводило на нет его работу: кровь обращалась в легких в три раза больше, чем в организме. Без лечения многие из таких детей не доживают даже до года, и эту участь постигла бы и нашу девочку, она уже очень ослаблена. Закрытие этой дыры исправляет ситуацию и обеспечивает нормальную продолжительность жизни.

Это как раз то, чем мы и будем сейчас заниматься.

Первая канюля введена в аорту. В этот момент операция уже начинается. Я еще раз оглядел коллег, чтобы убедиться, что каждый знает свою задачу. Все кивнули. Мы слышали регулярные сигналы, соответствующие ударам сердца, видели равномерные движения легких, которые с равными интервалами наполнял наш респиратор. Ребенок крепко спал. Все выглядело нормально.

Во всяком случае, так нам казалось.

На тот момент.

Это наша первая командировка в Камбоджу. Мы уже три дня гостили у цюрихского врача Беата Рихнера, который работал здесь более двадцати лет. Он построил в стране три детских больницы и недавно решил начать программу кардиохирургии. После проблем со здоровьем новорожденных и эпидемий врожденные пороки сердца стали основной причиной смертности, и это зло он решил искоренить.

Беата еще называют «Беаточелло», так как, помимо того, что он врач и предприниматель, он играет на «челло», виолончели. Он организует концерты на месте для туристов, приехавших посмотреть замки Ангкора, а также совершает каждый год мини-турне по Европе, чтобы собрать средства для своего фонда.

Он обратился ко мне в 2007 году, чтобы обсудить новый проект. Тогда я поехал к нему с коллегами – кардиологом и анестезиологом. Нас впечатлил бурлящий мир этой больницы, где дети появлялись отовсюду, заполняли залы ожидания, палаты, коридоры. Я укрылся в операционной, подальше от непрекращающегося визга, чтобы посмотреть, как работают хирурги. Их непринужденность и ловкость впечатляли. Они проводили целые серии операций в бешеном ритме, намного напряженнее, чем у нас. Наркоз был кратким, с помощью простых медикаментов и без респиратора. Анестезиолог на протяжении всей операции при помощи баллончика равномерно вдувал воздух, обогащенный кислородом, в легкие ребенка. Едва швы были наложены, он давал пациенту проснуться, клал его на кровать и поручал заботам родителей, которые за ним наблюдали, а сам уже давал наркоз следующему ребенку.

В этот момент к нам присоединился Беат. Блок состоял из двух операционных, расположенных друг напротив друга. Хирурги переходили из одной в другую по мере выполнения графика операций.

– Вот, Рене, здесь я хотел бы начать оперировать сердце.

– Здесь? Ты хочешь сказать – в одной из этих операционных?

– Да, конечно. В этих двух боксах мы оперируем все: грудь, живот, переломы. Мы делаем от двадцати до тридцати операций в день.

– Хорошо, Беат, но сердце – это совсем другое дело. Это гораздо сложнее! Нужна довольно сложная аппаратура, и потом, операционная должна быть абсолютно стерильной. Нельзя лезть в сердце после операции аппендицита. Если клапан будет инфицирован, у твоего пациента никаких шансов. Во всем мире кардиологические операционные отделяют от общей хирургии. Нет, тебе нужна специально оборудованная и отдельная от этих двух операционная.

Я продолжал:

– А где отделение интенсивной терапии?

– В твоем понимании у нас его нет.

– Вот как? А что вы делаете, если ребенок долго остается под наркозом?

– Его помещают вот сюда, немного в сторону, и его родители по очереди вентилируют его легкие, как это делает анестезиолог во время операции.

– А если наркоз длится всю ночь?

– У нас такого не бывает. Мы очень быстро будим детей после операции, гораздо быстрее, чем в Цюрихе.

И Беат добавил как будто в сторону:

– В крайнем случае родители будут сменять друг друга всю ночь.

Я посмотрел на Кристофа, который, как и я, был несколько озадачен. Он тоже плохо представлял себе подобный сценарий. Определенно, им тут удавалось творить чудеса очень малыми средствами. Я снова обернулся к Беату:

– Беат, но ведь даже самые простые операции на сердце – это очень серьезные вмешательства. Нередко бывает, что после них ребенок должен спать сутки или двое подряд. Для этого нужен респиратор и приборы для наблюдения. Нужна сигнализация, которая тут же предупредит нас, если что-то пойдет не так. Нельзя сдавать пациентов родителям среди ночи, чтобы те качали кислород! Представь себе, кто-то из них задремает. Всего на десять минут. И пффюиить!!! Мозгу твоего пациента кранты. Нет, это слишком рискованно, если хочешь оперировать сердце, нужно больше оборудования.

Мы вышли из операционного блока и продолжили осмотр.

– А кровь? У тебя есть банк крови?

– Да, есть, вполне достаточный. Вообще, я даю рекламу, чтобы туристы, которые слушают мои концерты, приходили еще и сдавать кровь. И это работает. На следующий день у нас очередь добровольцев! Для нас это большая удача, так как здесь нам нужно много крови для переливаний из-за всех наших геморрагических лихорадок.

Мы с Кристофом обошли больницу, оценили работу сотрудников, изучили имеющееся оборудование и перед отъездом снова подошли к Беату. Я знал, что он будет разочарован и расстроен, он и так не строил больших иллюзий по поводу моего заключения, учитывая все мои предостережения.

– Беат, я настаиваю. Эта хирургия бескомпромиссна, это высший пилотаж. Нельзя попросту освободить кухонный стол, уложить на него пациента и оперировать его сердце. Нужен квалифицированный персонал, надежное оборудование и инфраструктура.

Беат молчал. Он стойко сносил мои удары.

– Персонал у тебя есть. Твои люди хорошо образованы, профессиональны и энергичны. Их можно быстро научить кардиохирургии. Это большой плюс. Он действительно в твою пользу, так как это самая сложная задача. С материалом и инфраструктурой со временем все получится, при наличии средств.

Он слушал меня, по-прежнему не протестуя, хотя я безжалостно душил его самую прекрасную мечту. Не желая заканчивать на слишком пессимистичной ноте, я все же рискнул поднять ему настроение:

– Если ты согласен, то, когда вернемся, мы разработаем план создания такой структуры и составим список оборудования, которое тебе понадобится. И подсчитаем финансы на его покупку.

На лице у него появилась робкая улыбка. Он снова обретал надежду и обдумывал возможное будущее своего проекта.

Мы воспользовались последним вечером, чтобы осмотреть это прекрасное место. Бесстрашные моторикши доставили нас на берег озера Тонлесап. Виды там были потрясающие. Я был поражен архитектурой жилых домов, их удивительной приспособленности к меняющимся геологическим условиям. На суше они крепко цеплялись за землю, затем, когда озеро становилось ближе, они приобретали смешанную структуру: одна половина оставалась на земле, другая, на сваях, оказывалась над водой – пока дома не становились полностью озерными. И не было еще никакой туристической инфраструктуры. После недолгого ожидания – и пары речей в исполнении нашего шофера – аборигены посадили нас в пирогу, оснащенную дизельным мотором. Берега озера поражали своей пышной зеленью, домами-амфибиями в полной гармонии с местностью. Наш лодочник подвез нас к одному из этих плавучих домов. Это была крокодилья ферма! Рептилии были самых разных размеров, некоторые достигали почти трех метров. Заграждения были условные, некоторые люки были приоткрыты.

– You’re not afraid[45]45
  Вы не боитесь? – Прим. пер.


[Закрыть]? Не страшно?

Работники фермы, мускулистые парни, улыбались нам, отрицательно мотая головой. Они передвигались без особых предосторожностей и, видимо, чтобы продемонстрировать нам свою храбрость, даже наводили порядок в питомнике с помощью обыкновенных деревянных дубинок.

Мы продолжили прогулку по озеру. Оно стало таким широким, что мы видели лишь узкую полоску берега вдалеке. После визита к крокодилам мы не рисковали опускать руки в воду, хотя и находились далеко от берега, где обычно свирепствуют эти рептилии. Все было спокойно. Я был погружен в свои мысли, как вдруг неизвестно откуда появилась пирога и причалила к нам. Мальчик лет семи – восьми изображал носовую фигуру. Его отец, на корме, управлял лодкой. Пока он обменивался парой слов с нашим капитаном, мальчишка перепрыгнул к нам в лодку и стал предлагать напитки. Мы взяли по пиву. Едва мы успели расплатиться, как отец с сыном уже исчезли, почти так же загадочно, как и появились.

– Который сейчас час?

– Два часа дня.

– Ровно?

– Да, практически. Если совсем точно, четырнадцать часов и четыре минуты.

– Эй, парни, в Цюрихе сейчас утренний доклад! Честно говоря, здесь лучше, не правда ли?

Мы чокнулись банками.

– Ну, за них.

– За них!.. И за нас тоже.

Должен признаться, что, вернувшись домой, я не очень-то верил в эту затею, настолько недостижимой казалась эта вершина. Все же для очистки совести я пригласил архитектора, специалиста по проектированию больниц, и мы разработали план постройки, которая объединяла три сегмента кардиологической помощи, а именно: кабинет катетеризации, операционный блок и помещение для отделения реанимации. Я отослал документ Беату и перестал о нем думать.

Через год я встретил Беата в Цюрихе на вечере, который устраивал для в его честь наш швейцарский Национальный цирк Кни. Он с гордостью сообщил мне:

– Я купил участок земли позади больницы. Он был недорогой. Мы сможем построить на нем кардиохирургическое отделение.

– Прекрасно, Беат. Во всяком случае, мы готовы участ-вовать.

И еще три года спустя, на том же самом мероприятии, он радостно объявил в антракте:

– У нас почти все готово. Скоро Оливер приедет делать катетеризации полостей сердца, и, если все пойдет нормально, мы сможем начать оперировать.

Я подавился сэндвичем. Я знал, что проект зарождается, но и подумать не мог, что он так продвинулся. Это напомнило мне ту пирогу, которая внезапно появилась из ниоткуда. На следующей неделе наш оперирующий кардиолог Оливер подтвердил, что вскоре собирается в Ангкор.

По возвращении он доложил:

– Рене, ты бы очень удивился. Там все есть. Место, оборудование, ну и, конечно, пациенты. Я провел несколько катетеризаций и даже делал операции по закрытию артериального протока. Условия работы – прекрасные.

Тогда же Беат позвонил мне. Он был счастлив, окрылен успехом Оливера.

– Ну что, когда приедешь?

Я представил, как он улыбается при этих словах на другом конце земного шара.

– Терпение, Беат, терпение. Я не такой силач, как ты. Я должен собрать бригаду. У тебя хорошие врачи, но у них нет большого опыта в этой области. Конечно, они будут участвовать, но со своей стороны я должен обеспечить всю цепочку.

– Нет проблем. Ждем.

Начать оперировать в Камбодже – это вызов, еще более рискованная авантюра, чем в Мозамбике. Там система уже работала, когда мы приехали. К тому же в первую командировку мы поехали с теми, кто уже привык к местности, что и обеспечило нам успех. Я всегда был против мнения, что в бедных странах достаточно оперировать с помощью обрывков бечевки или деревяшек, под предлогом того, что дети рано или поздно все равно обречены, так что достаточно спасти хоть нескольких, чтобы можно было говорить об успехах. Я считаю, что условия работы должны быть достойными, тогда и результаты будут отличными. Естественно, нужны большие инвестиции, но философия безупречности быстро приносит плоды. А еще она свидетельствует о нашем уважении к этим людям, когда мы лечим их с той же серьезностью и вниманием, что и в Европе.

Камбоджийский проект, где еще земля с кирки не осыпалась, нес в себе массу неизвестных. Больше всего беспокоила мысль, что какую-то деталь могли забыть или не учесть, она потянет за собой остальное, и все может рухнуть. Кардиохирургия и ее интенсивная терапия так сложны, что перечень самого необходимого кажется бесконечным.

Я, конечно, привлек к новой затее нашего анестезиолога Доминик, закаленную в боях. Чтобы избежать возможных промахов, мы решили, еще дома в Цюрихе, проанализировать в мельчайших деталях кардиологическую операцию. С исчерпывающим перечнем, куда были вписаны каждый жест, каждый медикамент, каждый анализ и каждый прибор, я отправился в Камбоджу, чтобы проверить, соответствует ли ему обстановка. Это была короткая поездка, всего лишь на выходные.

Был конец сентября, и проливные дожди затопили регион. Бангкок, где мы должны были совершить посадку, грозился закрыть аэропорт. У Беата тоже все было залито водой. Она доходила до колена. К счастью, его больница стояла на небольшой возвышенности и не пострадала. Сам он стоял на крыльце, ожидая меня.

– Чао, Беат. У вас все хорошо? Столько воды…

– Неплохо. Но мне пришлось перебраться в гостиницу, потому что дом затопило. По крайней мере, первый этаж.

– Я всего на два дня. Хотел бы посмотреть твое кардиологическое оборудование.

– Пойдем, покажу.

Мы перешли через улицу позади больничного комплекса и вошли в явно новую пристройку. Это было кардиологическое отделение. Я был рад обнаружить идеально продуманную систему, в которой уже сейчас можно было работать. Тот самый бойкий хирург Ладен, которого я заметил еще во время первого визита, был в отделении и обрадовался встрече. Беат объяснял мне:

– Вот тут интенсивная терапия. Как видишь, все аппараты здесь!

И правда. Впрочем, некоторые были даже еще не распакованы.

– Ты позволишь мне включить их? Кто знает, вдруг какой-нибудь не заработает.

– Конечно, делай что хочешь.

Беат вернулся к своим делам. Мы с Ладеном расставили аппараты, соединили их друг с другом – как если бы начали настоящую реанимацию – и включили в сеть. Все заработали. Затем мы отправились в операционный блок. Там тоже включили мониторы, запустили аппарат искусственного кровообращения, проверили электроскальпель.

День заканчивался. От усталости у меня все сильнее слипались глаза.

– Ладен, ты можешь завтра организовать мне встречу с вашим анестезиологом? Мы должны еще проверить медикаменты. Сейчас я отправляюсь спать, с ног валюсь.

– С удовольствием.

На следующий день мы встретились у входа в отделение скорой помощи.

– Где бы сесть, чтобы составить список? У вас есть кафетерий?

Наивность моего вопроса вызвала у коллег легкую усмешку.

– Есть, но он очень маленький, и там особо нечего заказывать.

– Сойдет.

Кафетерий действительно был крошечным. Туда вела винтовая лестница. Его расположение над больничным комплексом, словно гнездо впередсмотрящего на мачте, делало это место особенно симпатичным. Там было всего четыре маленьких столика. Чай, кофе, несколько сортов газировки. Я взял кофе, который оказался очень сладким.

– Поехали.

Я развернул длинный список, и мы стали отмечать имеющиеся медикаменты. Почти все были в наличии. Я отметил те немногие, которых не было, и их местные эквиваленты.

Закончив проверку, я уехал.

Вместе с Доминик мы подвели итоги:

– Слушай, выглядит хорошо. Можно обойтись без тех лекарств, которых нет, у них есть другие, не хуже. И, кстати, план операций у них работает без перебоев. Это косвенно доказывает, что там должно быть все, что нам нужно.

Итак, везде зажегся зеленый свет. Мне казалось, что я проконтролировал все до мельчайших деталей. Мы со спокойной душой заказали билеты на самолет и через полтора месяца прибыли на место. Вдесятером мы приехали в Сиемреап в субботу вечером. По доброй африканской традиции мы осмотрели нескольких детей сразу же после приезда, чтобы на следующее утро начать оперировать.

В этот самый момент Барбара подала мне вторую канюлю, ту, которая будет отводить кровь из тела. Вокруг нас знакомые звуки. Попискивание монитора, потрескивание электрокоагулятора, размеренное дыхание респиратора. Я протянул руку.