Текст книги "Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга"

ЧЕМ ДЕНЬ ОБЯЗАН НОЧИ

«Люди Севильи,

Спите мирно,

Все тихо,

Два часа сейчас».

«Песня ночного сторожа» «Андалузия», оперетта в двух действиях, 1947. Франсис Лопес, 1916 –1995, Луис Мариано, 1914 –1970.

Женева, Нью-Йорк, Лондон,

Париж, Цюрих, Лозанна,

1982–2015

Луна едва освещала город. Расплывчатые очертания облаков приглушали и просеивали ее свет, рисуя странные арабески на крышах домов. В едва освещенном полумраке спали дома. Покой, тишина, безмолвие. Иногда спокойствие нарушал шум мотора где-то вдалеке. Кошка, увидев меня, поспешила спрятаться под туями в саду. Легкий бриз гладил меня по лицу. Последние остатки сна, которые не давали глазам открыться, теперь исчезли.

Я резко замедлил шаг, вдохнул полной грудью свежий воздух, поднял голову и посмотрел на звезды. Я нашел несколько знакомых созвездий: Цефея, Кассиопею, Большую Медведицу, а от нее и Полярную звезду. Прекрасный момент в самой глубине и прохладе ночи. Я чувствовал такую легкость, как будто парил над землей. Как будто я был единственным, кто не спал под гигантским небосводом, моими сообщниками были ночь, луна, облака и ветер. Я чувствовал себя неотъемлемой частицей этого огромного мира.

Ночь занимает важное место в нашей профессиональной жизни, в особенности во время учебы. У меня накопилось много бессонных ночей, хотя на самом деле они были эпизодическими, с обрывками отдыха. Прежде, когда я только начал работать, ночи были полностью бессонными, длинными и тревожными, каждый вызов немного пугал. Представьте себе, что плавательные движения, которые вы, пока учились, прилежно осваивали на суше, вдруг пришлось применить в холодном, а иногда и бурном течении. И в результате – сколько суеты и проглоченной воды!

Самыми изнурительными для меня были бессонные ночи на работе в Нью-Йорке. Я часто подолгу сидел возле некоторых пациентов, контролируя малейшие изменения их состояния, чтобы меня не застали врасплох, так как крутые виражи кардиохирургии могли быть очень резкими. Там я поневоле усвоил кое-какие принципы, помогающие беречь силы. Основное правило гласило, что нужно обязательно использовать для сна любой момент, отвоеванный у врага – усталости. Польза от него, даже ценой трудного пробуждения, была столь очевидной, что к этому быстро привыкали. Другим правилом было не стоять, если можно сидеть, не сидеть, если можно лечь, и не бодрствовать, если можно поспать.

Затем плавание было освоено. Движения стали точными и сильными, они позволили продвигаться быстрее, спать немного больше и спокойнее. Это было время, когда вызовы уже не так страшили, когда их даже ожидали, потому что они позволяли проводить самостоятельно сложнейшие операции и расширять наш радиус действия.

Полчаса назад меня разбудил телефонный звонок.

– У него был приступ удушья. Еще раз. Было трудно стабилизировать его состояние. Сейчас ему лучше, но нам все тяжелее давать ему кислород.

– Переводите его в операционный блок. Вызовите анестезиологов. Мы будем его оперировать уже этой ночью.

Я еще немного понежился под одеялом, так как знал, что подготовка к операции займет время. Синяя болезнь. Опять она. Она может вызывать мышечные спазмы в сердце, от которых еще больше сжимается и без того узкий проход к легким. Цвет крови еще больше темнеет. Такие «припадки», как мы их называем, часто следуют друг за другом, пока один из них не погасит пламя.

Эта операция была запланирована на послезавтрашнее утро. Но состояние ребенка стало слишком нестабильным. Ждать нельзя.

В Нью-Йорке жертвы «городской войны» не поступали к нам рано утром, когда все уже выспались, выбрились, только что приняли душ. Нет, их доставляли поздно вечером и в течение всей ночи. Боссы уже отдыхали дома, но даже если кто-то и оставался на месте, они предоставляли нам широкое пространство для маневров. Каждый получал свое: мы оперировали, а они отдыхали.

Именно из-за репутации успешного хирурга, которую я приобрел во время ночных операций, известный хирург Эжен Гросси из нью-йоркского университета предложил мне присоединиться к команде кардиохирургов в больнице «Бельвю». И с ним я сделал свои первые операции. Когда я увидел, как сердце, которое мы вместе прооперировали, оживает и набирает силу, то испытал такое потрясение, что перестал замечать другие органы. Печень, почки, кишечник, которые меня раньше тоже интересовали, потеряли яркость, цвет и очертания.

Так магическая призма ночи косвенно оказалась в основе моего превращения в кардиохирурга.

Я решительно зашагал дальше. Меня несло приятное чувство значимости. Ночь создает драматические декорации. Подобно тому, как она открывает нашему взору звезды на небосводе, она придает блеск нашим трагедиям и подвигам, нашим заслугам и доблести. И нашим воспоминаниям тоже.

Простой математический анализ пройденного мной пути показывает, что ремеслу я учился в основном днем: я гораздо больше оперировал под светлым небосводом, чем в полумраке. Но ночь обладает более высоким коэффициентом важности, она предоставляет больше свободы и выявляет наши реальные способности в более сложной обстановке.

Умение приходит вместе с постоянной практикой. Конечно, мы часто делали свою работу в состоянии сильной усталости. Но мы были молодыми, сильными и невероятно выносливыми. Бессонные ночи не влияли на заботу о пациентах – это стало рефлексом. Но разработка стратегии – синтез знаний, опыта и рефлексов – становилась гораздо уязвимее для решений утомленного мозга. И все же его реакции были быстрыми, вероятно, рабочее состояние поддерживалось адреналином, который попадал в нашу кровь во время стрессовых ситуаций. Сон властвовал над нами. Но не брал верх! Я наблюдал во время операций опасные пошатывания ассистентов, готовых упасть, если бы не встряска, возвращающая их к действительности.

Много лет спустя, с возрастом я ощутил, как исчезает живость ума после бессонной ночи. Я с удивлением обнаружил, что иду на компромиссы, которых раньше никогда бы не потерпел. С единственной целью: быстрее закончить операцию, чтобы поскорее обрести покой. Именно в результате такого опыта я решил перенести на следующий день запланированную операцию из-за того, что ночь была очень неспокойной. И вот я пришел к пациенту, операция которого назначена на утро, и начался почти неизменный диалог:

– Мне жаль, но мы сегодня не будем делать вам операцию.

– Как же так, доктор! Я провел беспокойную ночь, очень волновался. Но сейчас я готов. Психологически я так долго на нее настраивался.

– Я охотно вам верю, но сейчас не готов я. У нас была бурная ночь в операционной. Честно говоря, я бы лучше перенес вашу операцию на завтра.

При этих словах они все смотрят на меня немного растерянно, а потом, вдруг проявляя понимание, меняют гнев на милость:

– Ну конечно, доктор, тогда никаких проблем! Можно даже отложить ее на послезавтра, если вам так нужно.

Я уже предчувствовал этот разговор через несколько часов, когда к этому ребенку вернутся краски жизни.

Между двух облаков снова показалась луна. Надо же, сейчас полнолуние! Я видел в этом знак, который вызвал у меня улыбку: «А может быть, сегодня еще и пятница, тринадцатое?» И в памяти всплыло: «Кто согласен дежурить в пятницу тринадцатого числа в ночь полнолуния?» Мне стало еще веселее, ведь ответ был так очевиден: «Конечно мы! Мы же обожаем эти «ночи длинных ножей»!» В ту пору мы были готовы подраться за то, чтобы дежурить все ночи в пятницу 13-го и все ночи в полнолуние. Вот до чего мы хотели деятельности.

Вот до чего мы хотели изменить ход вещей.

Вот до чего мы хотели жить полной жизнью.

Сейчас, после стольких лет работы то здесь, то там, я вернулся во франкоговорящую Швейцарию: в 2012 году университет Лозанны назначил меня заведующим кардио– хирургией. Это отделение насчитывает много практикующих хирургов, специализирующихся в основном на патологиях взрослых. Болезни сердца имеют свойство больше всего свирепствовать или в начале, или в конце жизни, так что хирурги работают либо с очень юными, либо с весьма пожилыми сердцами. Поскольку я продолжал отдавать предпочтение детям, мы образовали дополнительную бригаду.

Немного позднее для меня открылись двери детской кардиохирургии и в Женеве. Я вернулся в операционный блок начала моей карьеры. Все там было похожим и непохожим одновременно. Помещения, инструменты, привычки… даже некоторые лица. Приятная ностальгия, и вдруг в первый раз появилось чувство, что я дошел до конца пути и начинаю замыкать круг.

Слоистое облако проплыло, закрывая ореол луны. Я приостановился и взглянул на нее. Казалось, она хотела спрятаться за облаком, стать незаметной. Наверное, чтобы извиниться и убедить меня – она не виновата в том, что у меня такая короткая ночь. Я понял ее послание и подмигнул ей. Мне захотелось сказать ей, что она может показаться без всяких опасений, что я полюбил эти ночи сражений, побед и поражений. И если именно она дала их мне – я ей благодарен.

Мой взгляд вернулся к спящему городу, казавшемуся почти беззаботным. Подобно ночному сторожу, который делает обход, я почувствовал, что на меня возложена миссия хранителя этой гармонии и тишины. Я взглянул на часы, снова ускорил шаг, улыбнулся и запел:

«Люди города, спите спокойно.

Все тихо, час ночи сейчас».

Эпилог. НА ЗЕМЛЕ

 
Внизу луга осыпаны золотой пылью,
а над лесами парит разогретый пепел.
Все вокруг, соревнуясь друг с другом,
хочет стать еще прекрасней, чем раньше.
Все: вода, горы, небо, то, что течет,
и то, что неколебимо, и то, что ни то
ни другое, – все сущее спаяно вместе,
перетекает друг в друга и делится с миром.
 

Шарль Фердинан Рамю, 1878 –1947. «Красота на земле».

Юра

2016

Порывы ветра и струи дождя, бьющие в окна нашей фермы, заглушали музыкальный центр. Я подошел к застекленной двери кухни, которая выходила в фруктовый сад, – это та самая дверь, которую отец распахивал, бросая вызов грозе, – и мечтательно оглядел разгул стихии.

Теперь, когда жизнь моя начинает близиться к закату, я иногда замедляю бег, чтобы полюбоваться тем, что меня окружает, понаблюдать за Природой и подивиться ее тайнам. И еще гениальности Человека, приоткрывшего некоторые из них.

Наивысшая загадка – это тайна Вселенной и жизни в ней. Головокружительная и непостижимая. Нужно уменьшить в нашем телескопе масштаб по экспоненте, от космических до земных размеров, чтобы вернуться от бесконечной величины и постичь наконец чудеса, доступные нашему пониманию. А среди них много тех, что создают магию нашей науки. Высшую магию. Например, искусство заставить уснуть живого человека, открыть его тело, не причиняя боли, изменить его внутренние органы, чтобы они работали по-другому, и снова заставить его проснуться;

или совершить такое вмешательство в условиях чистоты и стерильности, не вызывая резкого упадка сил в затронутых органах, не занося инфекции и не вызывая смертельных отторжений;

или поддерживать кровообращение с помощью аппарата, не нарушая состава крови, не нанося серьезных повреждений организму, так, чтобы чувствительный мозг не пострадал;

или остановить сердце на час, два, а иногда даже и три, для долгого пути, чтобы затем снова заставить его работать и придать новую силу угасающему организму;

или открыть это самое сердце, впустить воздух туда, куда он никогда не должен был попасть, лепить в его полостях и сосудах, с помощью простых ниток и кусочков безжизненной ткани, то, что больше никогда не нарушится, а затем вот так просто закрыть разрез, и все будет работать лучше, чем прежде;

или заменить изношенное сердце на другое, здоровое и крепкое, которое будет работать с той же силой долго и надежно.

За всеми этими чудесами стоят величайшие гении.

Сначала был Уильям Гарвей, открывший кровообращение, затем Джон Гиббон, Джон Кирклин и Ричард Де Уолл, которые разработали аппарат искусственного кровообращения. Они построили нашу «Санта Марию» – корабль, который привез нас к неизвестному континенту. Новой земле изобилия.

Затем – Норман Шумуэй, Ричард Лоуэр и Кристиан Барнард, покорившие самую мистическую вершину: пересадку сердца, одно из самых замечательных человеческих достижений всех времен.

Затем те, кто создал протезы сердечного клапана, кто разработал технику их восстановления, кто исследовал коронарные артерии, чтобы их шунтировать, кто разработал водители ритма и дефибрилляторы, чтобы стабилизировать беспорядочно бьющиеся сердца.

И еще те, кто создал электроскальпель, который разрезает и прижигает, кто изготовил тонкую нервущуюся нить, специальные иглы, сложные инструменты, кто производит увеличивающие очки, без которых наши медвежьи лапы не могли бы работать как пальцы ювелира.

Это те, кто выделил гепарин – незаменимый антикоагулянт для предотвращения образования сгустков крови в аппарате искусственного кровообращения, кто открыл препараты для анестезии, антибиотики, дезинфицирующие средства, лекарства, повышающие давление для реанимации.

И еще многие другие.

Без них мы до сих пор жили бы во времени легенд, где лишь удача управляла бы нашими жалкими успехами, да и тем еще потребовалась бы помощь легенды – она всегда прекраснее действительности – чтобы мы смогли облачиться в цвета победы.

Без них мы не смогли бы выхаживать детей, ставших жертвами прихоти Природы, появляющихся на свет с наполовину сформировавшимся или слишком большим сердцем. Таким большим, что его силы теряются где-то в нем самом, таким большим, что оно входит в резонанс с огромной любовью их родителей.

Без них мы не смогли бы помогать людям с больным сердцем, этим необыкновенным, неутомимым мотором, который в конце концов все же устает после долгих лет исправной службы, после стольких ежедневных марафонов, ничего не требуя, не ропща и не отдыхая.

А еще без них я не был бы околдован чарами этого прекрасного ремесла. Оно сочетает в себе столько составляющих, от технологий до эмоций, часто граничит со сверхъестественным в моменты, когда дыхание жизни возвращается, в эти ослепительные моменты.

Наконец, без них я не получал бы этих волнующих писем с такими сияющими улыбками на фотографиях, что они вызывают улыбку у всех вокруг;

я не знал бы Лары, Бастьена и Юлии, которые сегодня радуются жизни, не знал бы Робина, Титуана и Люси, чьи нежные крылья были смяты, напомнив мне пределы наших возможностей – в том числе и моих собственных;

я не открыл бы для себя такую щедрую и одновременно суровую Природу, которая так повлияла на мою юность, которая до сих пор благоволит нам, но в гневе может дать встряску нашему разуму, если самомнение начинает зашкаливать, а еще —

я бы не смотрел сейчас вдаль и мне не было бы так хорошо.

Порывы ветра на улице стали утихать, и я снова услышал на фоне музыку, доносящуюся из динамиков. Старый добрый Луи Армстронг. Я уловил слово «wonderful»[54]54
  Чудесный. – Прим. пер.


[Закрыть]. Все так же хлестал дождь со снегом. Небо было низким. Неспокойным и серым.

А мой горизонт чист. Спокоен и безмятежен.

На Земле прекрасно.

Ферма, Бонкур, Юра.

Зима 2016.

Благодарности

Кого мне поблагодарить в первую очередь? Из тех, кто дал мне возможность стать кардиохирургом, тех, кто доверил мне исправить их сердце, и тех, кто меня сопровождал – терпел даже – на протяжении моего длинного пути?

Моя первая благодарность – всем людям, операционным бригадам, пациентам, которые вдохнули жизнь в эту книгу, а также тем, кого здесь, возможно, нет, но я просто встречал их на извилистых путях своей профессии.

Мои «профессиональные» благодарности обращены к наставникам, которые меня заметили, помогали мне, давали советы, но особенно к тем, кто обучал ремеслу – так, как это делали тогда, в период моего ученичества. Моя четверка тузов: Адриен Ронер, Фрэнк Спенсер, Марко Турина и Паскаль Вуэ. Я благодарю Kinderspital (Детскую больницу) в Цюрихе и Университетский больничный центр «Водуа» в Лозанне за то, что они не только создали мне прекрасные условия для работы, но и поддерживали меня и помогали в моих гуманитарных проектах.

Особые слова благодарности за эту книгу – Анне, Изабель, Керстин, Саре, моей сестре Доминик и Дени. Они принесли в ее главы гармонию и сделали их лучше.

Наконец, моя самая глубокая благодарность – тем, кому посвящается эта книга.