Текст книги "Секретарь"

10

А вот и я. Кристина Бутчер, правая рука Мины Эплтон. Мое имя впервые попало в прессу. Прикладываю к странице линейку, обвожу статью тонким карандашом, затем вырезаю точно по линиям. Мина тоже здесь. На снимке мы только вдвоем: я стою за ее правым плечом. Этого хватит на целых две страницы моего альбома: одна для снимка, вторая – для трехсот слов, написанных обо мне.

Их опубликовали в журнале «Леди» на самом пике популярности телепередачи Мины. Статья была посвящена интервью с личными помощниками влиятельных лиц и озаглавлена «Привратники». Она и сейчас поднимает мне настроение. Это был мой звездный час. Когда ко мне обратились из журнала, я согласовала вопрос с Миной, и она помогла мне с выбором нескольких фраз, которые, по ее мнению, представляли меня в наилучшем свете.

«Моя работа – следить, чтобы в жизни миссис Эплтон все шло как по маслу. Видите ли, граница между ее частной жизнью и работой весьма размыта, и это значит, что день на день не приходится. Только что я утрясала повестку дня к совещанию директоров «Эплтона», а уже в следующую минуту мне предстоит забирать одежду Мины из химчистки или проводить собеседование с новой няней для детей. Свою роль я вижу как комплексную». Именно так Мина описывала мою работу на первом собеседовании.

Послушать тебя, так ты как будто горничная, черт бы ее побрал, высказался мой муж. Майк считал, что меня не ценят по достоинству. Может быть. Но на самом деле забота о личной стороне жизни Мины составляла важную часть моих обязанностей. Это была сложная головоломка, и лишь мне удавалось раскладывать ее детали по местам. Моя правая рука, Сара, похоже, навсегда засела в декрете – к тому времени у нее было уже двое детей, – а Люси при всей ее старательности способностями не блистала.

«Должно быть, трудно справляться с такой ответственной работой? У вас же, если не ошибаюсь, есть дочь, – продолжала бойкая дамочка из «Леди», просмотрев свои записи. – Как вы добиваетесь сбалансированности вашей жизни и работы, Кристина?»

Не твое собачье дело.

«Легко», – с бодрой улыбкой ответила я. Моя частная жизнь не подлежала обсуждению.

Вообще-то, я никогда не понимала смысла выражения «сбалансированность жизни и работы». По мне, работа и жизнь – это не что-то обособленное, что можно взвесить, положив на разные чаши весов. Признаюсь честно: это было жонглирование, удерживание в воздухе всех мячей, и порой оказывалось, что у меня руки-крюки. Но своей профессиональной репутацией я горжусь. За все годы моей службы у Мины я отсутствовала на рабочем месте всего полтора дня: даже отпуска и праздники моя семья проводила в то же время, что и семья Мины.

Анжелике нелегко приходилось с мамой, чей рабочий день был ненормирован, и я изо всех сил старалась загладить свою вину перед ней. Если Майка не было дома, мы с ней усаживались в обнимку на диване и вместе смотрели телевизор. Когда показывали передачу «Мина у себя дома», Анжелике нравилось, как я рассказываю о том, что осталось за кадром: как у Мины подгорела первая партия свекольных брауни, как она опалила волосы кулинарной горелкой, готовя крем– брюле.

По выходным Анжелика ходила за мной как привязанная. Субботние дни она проводила на табурете у кухонного стола, наблюдая, как я заготавливаю еду на неделю вперед. А воскресенья я целиком и полностью посвящала ей. И тогда мы вместе пекли разные лакомства – печенье, кексы, что-нибудь в этом роде, – и мне казалось, что витающие в доме ароматы утешают нас обеих.

– А эти для кого? – однажды спросила меня Анжелика, с подозрением глядя на печенье, которое я заворачивала в плотную коричневую бумагу.

Подняв голову, я увидела, что она испугана.

– Иди сюда, солнышко. – Я притянула ее к себе на колени. К тому времени ей уже исполнилось девять, но она по-прежнему ластилась ко мне, как в четыре года. Я поцеловала ее в макушку. – Это подарок для Лотти, дочки Мины. Она уехала учиться в закрытую школу. Ты же знаешь, что такое закрытая школа?

Анжелика кивнула.

– Я тут подумала: пожалуй, надо бы и мальчикам послать. Им не так повезло, как тебе, ты ведь живешь дома, с мамой и папой. А печенье их порадует, правильно?

Она снова кивнула, и я показала ей, как красиво завязать на свертках бантики из рафии – в точности как делала при мне Мина много лет назад.

Дела отнимали у Мины все больше времени, ей было трудно уделять детям внимание, в котором они нуждались, и я помогала ей чем могла. Мне вовсе не составляло труда в свои выходные приготовить немножко домашних лакомств, а потом занести их на почту вместе с запиской.

К тому времени я научилась виртуозно подделывать почерк Мины.

Пока я писала письма, которые собиралась приложить к посылкам, Анжелика обнимала меня за талию, прижимаясь щекой к моей груди, и только теперь я задаюсь вопросом: неужели она боялась, что я и себя отправлю посылкой в подарок чужим детям?

11

Мне понадобилось некоторое время, чтобы освоиться здесь, но теперь я чувствую себя как дома. «Лавры» расположены в уединенном уголке, и я провожу много времени с чашкой чая в руке, глядя в окно своей комнаты. Просто сижу и смотрю. Кресло я повернула так, что в окно открывается такой же вид, что и птицам, сидящим на ветках.

Моя давняя мечта – когда-нибудь поселиться на побережье. Иногда по ночам, когда я закрываю глаза, шорох ветра в листве напоминает мне шум прибоя. Порой мне даже удается поверить, что море рядом, но деревья растут так близко к дому, что при сильном ветре стучат ветками в окно, словно кто-то просится впустить его, и тогда я возвращаюсь к действительности.

Сегодня головная боль вгрызается мне в висок, поэтому я возвращаюсь в постель, под одеяло. Закрываю глаза и вслушиваюсь в шорох листьев снаружи, надеясь, что их волшебство подействует. И смягчит бурю у меня в голове. Пробую представить себе, как парю в воздухе, а ветки передают меня одна другой, поддерживают, не дают упасть. Я высоко в воздухе, легкая, как перышко, и спустя некоторое время мне удается открыть глаза. Внизу, подо мной, прошлое, и оказывается, смотреть на него отсюда не так мучительно.

Меня обвиняли в том, что я принесла свою семью на алтарь Мины Эплтон, а я много лет это отрицала.

– Пожалуйста, Крис, скажи ей, что не сможешь поехать.

Было одно из декабрьских воскресений, конец дня, за окном уже стемнело. Я собирала вещи для поездки в Нью-Йорк, а Майк стоял у меня над душой. Мне предстояло лететь тем же вечером, восьмичасовым рейсом.

– Ты же говорила, что на этот раз поедет кто-то другой. Так зачем менять планы? Да еще в последнюю минуту?

Вопрос был резонный – его зададут мне вновь через много лет, спустя столько времени после того события, что он застанет меня врасплох. В первый раз он был сформулирован иначе, но смысл остался тем же.

Я сама стремилась сопровождать Мину в зарубежных поездках. Мы путешествовали первым классом, останавливались в лучших отелях, и я, не скрою, наслаждалась этими благами. Все время разговора я продолжала укладывать одежду в чемодан, поэтому Майк осторожно задержал мои руки в своих и повернул меня к себе.

– Прошу тебя, милая, – он не сердился, а недоумевал, – просто позвони ей прямо сейчас и скажи, что не сможешь поехать. Не надо перед ней пасовать.

– Речь не о том, кто перед кем пасует, Майк. – Но дело было именно в этом. – Ведь в любом случае Люси, как выяснилось, поехать не может. А Сара все еще в отпуске. И потом, это же всего на четыре дня. – Мой голос звучал деловито, ничем не выдавая моих душевных мук. – В выходные вернусь.

Он отпустил мои руки, я отвернулась, но чувствовала на себе его пристальный взгляд, пока застегивала молнию на чемодане. И потом, когда открыла ящик тумбочки у кровати и вынула свой паспорт.

– Кристина, я не знаю, что еще тебе сказать. Но разве не семья должна быть для тебя на первом месте? – Голос Майка звучал совсем убито, но не ему, а мне было суждено до конца своих дней жалеть о решении отправиться в эту поездку.

– Майк, всего четыре дня.

Я солгала ему. Потому что не хотела, чтобы он увидел, насколько я бесхребетна. На самом деле вместо меня преспокойно могла поехать Люси. Ей предстояло бы сопровождать Мину в первый раз, поэтому я долго готовила свою помощницу, убеждалась, что она понимает, в чем состоят ее обязанности. Люси ликовала. И была благодарна мне за то, что я предложила поездку ей. В пятницу перед уходом с работы я заглянула к Мине, чтобы пожелать ей счастливого пути и убедиться, что ее все устраивает. Но, едва шагнув через порог, я поняла: нет, не все.

Она стояла ко мне спиной, не желая даже замечать мое присутствие. Пока я еще раз пробежалась по ее графику, который, честно говоря, был непростым и очень плотным – целый ряд совещаний, обедов и ужинов, – она барабанила пальцами по подоконнику.

– Мне очень жаль, что я не могу поехать с вами, но я уверена, Люси справится, – уже не в первый раз пообещала я.

– Вы ясно дали понять, каковы ваши приоритеты, Кристина, и я не стану делать вид, что не разочарована. Учитывая, насколько напряженной будет для меня эта поездка, я надеялась, что вы передумаете. Впрочем, вы же говорите, что Люси как-нибудь да справится. – Она взглянула на часы. – Боже, уже так поздно? Странно, что вы еще здесь. Разве вам не пора бежать домой, к своей семье?

Издевка в ее голосе больно уколола меня.

Я вернулась к себе, собираясь надеть пальто и уйти домой, но, спохватившись, обнаружила, что в задумчивости сижу за своим столом. Раньше я никогда не подводила Мину, ни разу не дала ей повода выразить разочарование во мне. Хочу думать, что я колебалась, но не уверена, что у меня были хоть какие-то сомнения, когда я взялась за телефон и позвонила в авиакомпанию, чтобы переоформить билет на себя.

В воскресенье вечером, когда Мина увидела меня ждущей в аэропорту, в ее глазах отразилось… нет, не восхищение, но уважение особого рода, какого я прежде не замечала.

– Так вы передумали? Прекрасно. Ценю ваш профессионализм, Кристина. В этой поездке мне не помешает ваше хладнокровие.

Мое хладнокровие. То, что Мина считала достоинством, а мой муж – недостатком.

– Не делай этого, Кристина, прошу тебя, – заговорил он, когда я открыла входную дверь, и ему, наверное, казалось, что мне было все равно. Но нет. На самом деле нет. – Знаешь, еще можно передумать, – добавил он, когда засигналило такси.

Одно из моих величайших сожалений – о том, что я не послушала Майка. Не передумала.

В той поездке мне не спалось, и я помню, как в последнюю ночь в Нью-Йорке смотрела в окно своего номера в отеле, стоя за шторами и прижавшись лбом к стеклу. Здания были празднично освещены. Я восхищалась выставленной напоказ смелостью этого города. Дело было в 2003-м, всего через два года после теракта, показавшего, насколько уязвим Нью-Йорк, но там, где я стояла в тот момент, в это верилось с трудом. Несмотря на четыре часа утра, по улицам внизу сновала россыпь машин, и красные задние фары образовывали переплетающиеся зигзаги. Я смотрела на них, герметично запечатанная за двойным стеклопакетом окна, наглухо завинченного, чтобы постояльцы не прыгали сверху на Парк-авеню. В то время мне такое даже в голову бы не пришло.

Я вернулась в постель и закрыла глаза – не для того, чтобы уснуть, а чтобы мысленно пройтись по маршруту следующего дня. Иногда это помогало мне расслабиться. Тренировка приводила мои мысли в порядок. Мне удалось вызвать в воображении четкую картину расписания Мины на следующий день, время встреч и имена всех, с кем она встречалась – издателей, заинтересованных в покупке прав на американскую версию ее кулинарной книги. А также имена их секретарей, адреса и номера прямых телефонов и коммутаторов. И номер мобильника того водителя, который повсюду возил нас. Она никогда не подводила, моя идеальная фотографическая память. Она и теперь входит в набор моих навыков и компетенций. Номера, имена – мне свойственно перебирать их с поразительной легкостью.

График был плотным, и я понимала, что почти весь следующий день буду висеть на телефоне: делать предварительные звонки, выяснять, не задержат ли нас, перетасовывать встречи, заполнять образующиеся «окна», которые я мысленно видела. В результате Мине казалось, что времени у нее хоть отбавляй, и она, разумеется, привыкла скользить с одной встречи на другую без малейших признаков стресса.

На следующий день начался снегопад, я встревожилась, что обратный рейс перенесут, и я проведу в поездке дольше обещанных четырех дней. До самого взлета я никак не могла расслабиться, в то время как Мина, надев на глаза маску, поерзала в своем кресле рядом со мной и в считаные минуты уснула. Я попыталась было посмотреть фильм в надежде, что он усыпит и меня, но ничего не вышло, сосредоточиться на сюжете мне тоже не удалось, поэтому я стала смотреть на самолетик, который на экране передо мной дюйм за дюймом продвигался по маршруту, проложенному через Атлантику к дому.

Наверное, я должна была предвидеть, к чему все идет. Весной следующего года Майк объявил мне, что уходит. Я мыла посуду после ужина. Он сказал, что встречается с другой, влюблен в нее и не хочет меня обманывать. Правда… Я ощущала ее, как холодную воду, которая натекла в мои резиновые перчатки.

– Прошу тебя, Кристина, сядь. Или хоть посмотри на меня.

Мне не хотелось.

– Ты ни разу не спросила меня, где я был, почему меня так часто нет дома по вечерам. С кем я. Ты так поглощена своей работой, что я понятия не имею, замечала ли ты вообще мое отсутствие.

– Конечно, замечала. Просто я устаю, вот и все. Когда я наконец добираюсь до дома, у меня уже нет сил.

– А она того стоит? Твоя работа? Да, дом у нас теперь просторнее, чем раньше, Анжелика учится в частной школе, но все это мне ни к чему, и я не уверен, что это нужно Энжи. Лучше бы у нее была ты. Тебя же никогда нет дома, и даже когда ты здесь, на самом деле ты отсутствуешь. Наш дом – это место, куда тебя ненадолго заносит и откуда выносит по дороге с работы и на работу.

Я отвернулась и, помню, очень удивилась, когда он обнял меня. Подержав меня в объятиях минуту, он ушел наверх, уложил вещи и ушел. Десять вечера, воскресенье, 18 апреля 2004 года. Время смерти моего брака.

Головная боль утихла, я открываю глаза. По тому, как заполнили комнату тени, можно определить, что день уже клонится к вечеру: наверное, уже около четырех. Смотреть на часы я перестала после переезда сюда – пожалуй, это лишь слабое подобие бунта, но я нахожу в нем удовольствие. Я даже заклеила скотчем часы на экране своего ноутбука. Не то чтобы я хочу остановить время – просто отказываюсь быть у него в рабстве. Пусть себе утекает так быстро или тащится так медленно, как ему захочется, – меня это вполне устраивает.

12

Я оглядываюсь назад и не перестаю поражаться тому, как с течением времени самые безобидные факты принимают вид коварного умысла. Как циничный, скептический взгляд способен искажать происходящее, превращать его в то, что требует объяснений, обоснований и оправданий.

Выходные, на которые пришелся офисный переезд, помнятся мне как приятное событие, а не то, что следовало придирчиво выбирать и тщательно препарировать.

– Будет весело, – пообещала я Анжелике в поезде по дороге в Лондон. В ту субботу я внесла ее в список помощников. – Тебе ведь хочется посмотреть, где я работаю, правда, милая? Дэйв тоже приедет помогать и привезет своего сына. Заработаешь немного денег на мелкие расходы. На обед закажем пиццу и съедим ее в конференц-зале.

Она пожала плечами и отвернулась. Я надеялась, что ей, двенадцатилетней, как и мне, не терпится увидеть новые офисные помещения, которые Мина обустроила на верхнем этаже, – но нет, нисколько. Анжелика рано вступила в подростковый возраст, и сопровождавшее его безразличие ко мне в дальнейшем только усиливалось.

Во времена лорда Эплтона комнаты верхнего этажа были обшиты панелями темного дерева и увешаны тяжелыми деревенскими пейзажами, написанными маслом, но Мина посдирала их все с безжалостностью вторгшейся на чужую территорию иностранной державы. Как будто в старом, пахнущем затхлостью доме открыли ставни, распахнули настежь окна и двери и наконец впустили внутрь свежий воздух. Казалось, все это предвещает новую эпоху прозрачности.

Я оставила Анжелику распаковывать и расставлять туфли, которые Мина держала в офисе, – запасные варианты, для замены в последнюю минуту, – а сама ушла раскладывать свои вещи в соседнем кабинете. Там я уселась за свой письменный стол, оглядела чистое, хорошо освещенное пространство и ощутила трепет удовольствия. Моя комната. Я воспринимала ее как свое святилище. Распаковывая и расставляя вещи в новом кабинете, я испытала больше радости, чем от переезда в наш новый дом.

– Куда это поставить, Кристина?

В дверях, держа коробку, стоял сын Дэйва. Я улыбнулась, подошла и заглянула в нее, откинув клапан. Внутри лежали бумаги и папки из стола, которые Мина попросила меня разобрать. Реликвии отцовских времен, назвала она их.

– Это для архива, Фредди. А пока оставь коробку здесь. – Я отчетливо представляю себе эту коробку, задвинутую в угол моего кабинета, и прямо слышу раздающееся из нее зловещее тиканье. Но в то время я не обратила на нее никакого внимания. – Может, сходишь проверить, привез твой папа пиццу или нет?

Я зашла за Анжеликой и застала ее сидящей за столом, на который она взгромоздила ноги в туфлях Мины. Крутанувшись в кресле, дочь уставилась на меня. Потом поднесла к губам ручку, которую держала, как сигарету, и выпустила воображаемую струю дыма.

– Вы не сходите за моим обедом, Кристина? Принесите его сюда, на мой стол. И поживее. Умираю с голоду, – заявила она.

Я засмеялась, хоть и не считала ее выходку забавной.

– Ну и кого ты изображаешь? Мину? Так она не курит. Пойдем. Пиццу уже привезли.

Анжелика сбросила туфли, забралась в кресло с ногами, свернулась клубком и принялась накручивать на палец прядь волос. Перевоплощение получилось довольно удачным.

– Почему ты не у нее на свадьбе? – спросила она.

Оказывается, она знала, что в тот день Мина выходила замуж.

– Я на работе. Между прочим, я тут работаю, если ты еще не заметила. А теперь хватит, пойдем поедим. – Продолжая улыбаться, я подхватила с пола туфли Мины и понесла их в шкаф. – Ты здесь прекрасно справилась, Энджи. – Я обвела взглядом полки, надеясь ее отвлечь.

– Ты ведь купила новое платье?

Я присела на корточки, чтобы убрать туфли и заодно, повернувшись к Анжелике спиной, скрыть беспокойство.

– И шляпку. Теперь ты их вернешь?

– С какой стати ты рылась в моем шкафу?

– Я видела пакеты из магазинов, но в твоем шкафу новые вещи так и не появились, вот я и решила, что ты все их вернешь.

Я поднялась и пожала плечами, не зная, что сказать. Она заметила, как мне неловко.

– Прости, мама. – Анжелика вскочила с кресла, подошла и обняла меня. – Я не хотела тебя обидеть.

Я расстроилась, что не смогла скрыть, как это меня задело. Ей всего двенадцать, не хватало еще, чтобы она мне сочувствовала, но, несмотря на нежный возраст, она прекрасно разобралась в неявном подтексте и размытых границах моих отношений с Миной.

– Ничего, солнышко. Здесь с тобой мне нравится больше, чем на свадьбе.

Однако Анжелика была права: по такому случаю я действительно купила себе новый наряд. «Мне нужно что-нибудь особенное, я иду на свадьбу к Мине Эплтон», – сказала я продавщице, и выяснилось, что она большая поклонница Мины. «Обожаю передачу «Мина у себя дома», – отозвалась она. – Гордон Рамзи[2]2
  Гордон Рамзи – знаменитый британский шеф-повар, чьи рестораны удостоены 16 звезд Мишлен.


[Закрыть] ни в какое сравнение с ней не идет. А вас тоже по телевизору показывают?» – «Вообще-то, нет, – ответила я, – но мы с Миной много лет проработали вместе». Естественно, она захотела разузнать все, что можно, об Энди Уэбстере, женихе Мины, актере. Он сыграл главную роль в одной телевизионной мыльной опере и в то время был довольно известен. «Вы, наверное, близко знакомы с ними, если они пригласили вас на свадьбу». Пожав плечами, я улыбнулась. Сейчас при воспоминании об этом меня коробит.

Порой я задумывалась, почему Мина решила выйти за Энди Уэбстера. Он же был хлюпиком, не чета ей. Мне всегда казалось, что он с приветом. Через два месяца после начала их отношений она зашла ко мне в кабинет, прикрыла дверь и присела на угол моего стола. Сначала вертела в руках скрепки для бумаг с магнитной подставки на моем столе, пересыпала их из ладони в ладонь, потом собрала из них цепочку. Страсть как хотела поболтать.

– Как прошел ваш вечер?

Я зарезервировала для нее и Энди столик в «Ла Каприс».

– В ресторан мы так и не попали. Мы пришли туда, но как только Энди увидел снаружи фотографов, он схватил меня за руку и утащил прочь. И мы укатили на машине к побережью Эссекса, где он вырос. Там, на пляже, и перекусили – рыбой с картошкой и бутылкой вина. – Она улыбнулась.

– Оригинально. Было весело?

– Да, конечно. – Она поболтала ногами, как школьница, распрямила скрепку и стала чистить ею ногти. – Понимаете, он ласковый. Добрый. Очень-очень милый. Но я не знаю, можно ли мне выйти за него.

– Он сделал предложение? – удивилась я.

– Да. А какого мнения о нем вы, Кристина? – В то время я была едва знакома с Энди Уэбстером, но она вглядывалась в мое лицо так, будто на нем был написан ответ. – Он вам не нравится, я же вижу…

– Мина, я его почти не знаю. – Я улыбнулась. – Вы в него влюблены?

– Не знаю. В том-то и дело. – Она и вправду не знала, как быть. – Когда я выходила замуж в первый раз, я была так молода. И тогда думала, что влюблена. – Она пожала плечами, словно так и не разобралась в своих чувствах.

– Рядом с Энди вы кажетесь счастливой.

– Да, но… – Она потупилась. – Прошлой ночью у нас был секс. В первый раз. Честно говоря, не очень… – Она прикусила щеку изнутри. – Не ужас, но… Ну, знаете, разочарование.

Я кивнула. Еще как знала.

– Не хочу совершить ошибку. И как подумаю про еще один развод… – Она подергала себя за волосы. – Скажите, Кристина, как мне быть?

– Ну что ж… – Я задумалась. – Вы говорите, он ласковый, добрый и милый. Возможно, вот и ваш ответ.

Думаю, в итоге на ее решение повлияли его известность и репутация. Энди, как неограненный алмаз, оттенял ее более рафинированный образ: учеба в Швейцарии, отец в палате лордов. Во всяком случае, она наверняка сочла его выгодным активом. Он был полезен ей – на этом и остановимся.

Помню, как он бочком пробрался в мой кабинет незадолго до свадьбы и плюхнулся на диван. Он заехал за Миной, чтобы везти ее ужинать, но она задерживалась на совещании.

– Налить вам чаю, Энди?

– Лучше джина с тоником, Крисси.

– Извините, нет ни того ни другого. Может быть, виски? В кабинете Мины есть бутылка. Принести?

– Не выношу это пойло. Не беспокойтесь. Уверен, она уже скоро. – Он устроился поудобнее, разулся, задрал на подлокотник ноги и развернул газету. – Кстати, я в восторге от того дома в Примроуз-Хилл. – Мина поставила передо мной задачу подыскать им новый дом. – По-моему, Мина тоже, правда же? Она вам что-нибудь говорила на этот счет?

Да, говорила, вот только дом в Примроуз-Хилл отвергла, даже не взглянув на него.

– Нет, ничего не говорила. Кажется, там очень маленький сад? – отозвалась я, продолжая просматривать почту. – А ей хочется, чтобы вокруг дома было посвободнее.

Как будто я не знала, в чем дело. В земле. Ей хотелось земли, и побольше. Загородную резиденцию в пределах сорока минут езды от Лондона.

– Приличный там сад. По-моему, этот дом – то, что надо.

Я сделала ошибку: оторвалась от экрана и встретилась с ним глазами. Он не сводил с меня щенячьего взгляда.

– Вы поговорите с ней? Постарайтесь убедить ее, Крисси, ладно?

– Сделаю, что смогу, Энди.

Ему незачем было знать, что выбор уже сделан. Я подыскала идеальный дом, один из шести, которые осмотрела для Мины. В тридцати пяти минутах езды от Лондона, на обширном участке с рыбным прудом и полями для верховых прогулок. Мина пришла от него в восторг, но взяла с меня слово держать сделку в тайне. Энди должен был узнать о ней только после того, как она состоится.

Разумеется, когда он все узнал, ему пришлось смириться, как мирился он со всеми требованиями, которые в течение долгих лет предъявляла к нему Мина. И надо отдать ему должное: для обладателя столь ограниченных актерских способностей он изображал преданного мужа весьма убедительно. Ради Мины он каждый день являлся в суд, сидел в зале для публики вместе с ее тремя детьми. Олицетворение дружной семьи. Нет, не мне винить его в том, что он справился со своей ролью.