Текст книги "Под небом Индии"

Глава 13

Мэри

Драгоценное. 1936 год

Мэри снилась Индия. Городок, где она играла и свободно бродила с красивой властной девочкой и улыбчивым мальчиком с запыленным щекастым лицом. Снилась айя с музыкально звенящими браслетами на руках, напевавшая ей колыбельные на языке, который Мэри выучила раньше, чем английский. После обеда Мэри дремала рядом с айей на расстеленной на веранде циновке и, казалось, видела вместе с ней фантастические сны. Пахнущий фруктами ветер заставлял танцевать краешек сари, которым айя накрывала свое лицо. Помощница поварихи, фальшиво напевавшая бхаджаны[8]8
  Религиозные песнопения в индуизме.


[Закрыть]. Вкус приготовленного поварихой рисового пудинга. Мама с влажными миндалевидными глазами… Когда она смотрела на Мэри, ее лицо смягчалось. Мама произносила имя дочери так, словно оно было чем-то драгоценным. Отец, в глазах которого появлялись искорки каждый раз, когда он улыбался Мэри, позволяя ей примерять его шляпы. От него пахло лаймом и табаком, и, сидя у него на коленях, Мэри чувствовала, что ее любят. Влажная жара. Свежий розовый вкус арбуза. Стекающий по подбородку сок манго. Свет солнца.

Мэри с дрожью проснулась. Солнце выглядывало из-за дождевых облаков. Пробудившись ото сна в Англии, девушка чувствовала на губах вкус Индии, вкус своего давно забытого прошлого, вкус отвергнутого детства…

– С тобой действительно все в порядке, Мэри? – щебетали кузины.

«Вы все знали! – хотелось крикнуть ей. – Вы сговорились скрывать от меня прошлое!»

Хотя, по правде говоря, их не в чем было винить. Они лишь поступали так, как, по их разумению, было лучше для нее. Однако Мэри все равно испытывала боль. Раньше она думала, что знает, где ее место в этом мире. Однако теперь была уже не уверена в этом.

Кто я?

Кроткая, застенчивая английская девушка, которая ищет утешения в правилах и с нетерпением ждет дебюта при королевском дворе, после чего сможет выйти замуж и управлять собственным домом? Если это так, то я подвожу своих родителей, которые хотели, чтобы я добилась большего.

«Вот почему я, осиротев, закрылась от этих воспоминаний», – поняла Мэри. Чтобы избежать необходимости смотреть в глаза собственной двойственности. Дилемме, встававшей перед ней, когда она думала о девочке, которой ее хотели видеть родители, и о той, кем она была на самом деле.

Глядя в окно на аккуратные газоны, тщательно подстриженные живые изгороди, оранжерею со сверкающей куполообразной крышей из стекла и вспоминая пыльные дороги, превращаемые в жидкое месиво муссонами, Мэри, несмотря на то что дом был огромным, внезапно ощутила приступ клаустрофобии. Ей вспомнилось, как она, подняв лицо к небу, танцевала под дождем, чувствуя запах грязи и созревающих фруктов, теплый землистый аромат счастья.

– Мэри?

Привкус навоза, пыли и собственных волос, сбивавшихся ей на лицо. Это воспоминание было таким живым… Мэри видела себя сидящей в запряженной быками двуколке. Рога быков так не соответствовали их добрым глазам. Сита уговорила одного из горожан прокатить ее вместе с Мэри и Амином. Сидя на куче соломы, все трое чувствовали себя по-королевски. От соломы на теле у Мэри потом появилась сыпь, и айе пришлось смазывать ее кожу лосьоном.

Мэри видела, как мама шьет погожим вечером, сидя в кресле. Ей то и дело приходилось отмахиваться от назойливых комаров, залетавших в дом, несмотря на пучки душистых трав, с помощью которых слуги пытались их отпугнуть. Видела папу, читающего ей книгу, пока она пила горячее какао, сидя у него на колене. Мэри ощущала восхитительный вкус шоколада и удовлетворенности, которую она испытывала, когда папин голос рокотал возле ее уха. С дерева со стуком упал кокос, и гнездившиеся в ветвях птицы возмущенно закричали. На мгновение папа замолчал, чтобы сделать глоток виски. Закат был янтарным, мир был полон радости, а вечерний воздух напоен ароматом остывающей пыли, спелых фруктов и жареных специй. Пар, исходивший от ванны, которую грели для Мэри, поднимался ввысь, делая небо похожим на радужный торт поварихи – зефирно-розовым, желейно-оранжевым, светло-вишневым и ярко-красным.

Однажды, после особенно жаркого летнего дня, папа заявил, что в доме слишком душно. Слуги вынесли их с мамой кровать в сад и поставили среди манго, тамариндов, лаймов и гуайяв. Мама, папа и Мэри втроем забрались в постель и укрылись москитной сеткой. Вверху мерцали звезды. Той ночью случилась пыльная буря, и они проснулись оттого, что своенравный ветер засыпал их песком, забивавшимся в рот. Все трое ринулись внутрь. Слуги поспешили за ними, неся постельные принадлежности. Песок жалил глаза.

– Мэри? – Айрис обвила ее тело руками.

Мэри открыла рот, однако не произнесла ни звука.

Она отвернулась, не в силах скрыть слезы. Кузины выглядели обиженными. Отведя Мэри к креслу, они принесли ей горячего сладкого чая и принялись суетиться вокруг нее. Кузины были добры к Мэри, однако теперь, когда ее воспоминания вернулись, она хотела лишь одного – чтобы все стало таким, как прежде. Хотела, чтобы ее обнимали не их пахнущие розовой водой и сочувствием руки, а руки мамы и айи. Хотела слышать ласковый голос папы, который всегда становился мягче, когда папа разговаривал с ней. Хотела держать своих друзей – Ситу и Амина – за потные ладони и планировать новое приключение. Хотела после стольких лет жизни в Англии вернуться туда, где была счастлива. Та жизнь ей нравилась. Возможно, Мэри даже любила ее. Ей хотелось вернуться домой.

Домой. Мысль об этом заставила девушку вздрогнуть.

Когда-то ее домом была Индия. Однако несколько лет назад домом для Мэри стало имение родственников, отвергших когда-то ее отца – за то, что он не принимал царивших в нем порядков. Здесь жили ее кузины, тетя и дядя. Ее семья.

Так почему теперь, вновь почувствовав печаль, которую она похоронила вместе с вернувшимися воспоминаниями, Мэри думала об Индии? Она чувствовала тоску по чему-то, что давно закончилось, по образу жизни, которого лишилась в тот жаркий день у водонапорной башни, наверху которой жалобно мычала корова; животное было сбито с толку, так же как и сама Мэри, узнавшая о том, что ее родителей больше нет…

Глава 14

Сита

Невидимая нить. 1927 год

Сита родилась во время бури, которая вырвала с корнем деревья и убила несколько человек. Стихия подняла гигантскую волну, которая обрушилась на берег, забрав еще несколько жизней, разрушив дома и погубив скот.

– Это была самая сильная буря на нашей памяти, – говорила мать, важно кивая головой.

Ее многочисленные служанки – махавшая опахалом, приносившая паан[9]9
  Традиционная южноазиатская жвачка из семян арековой пальмы с известью, завернутая в листья бетеля; оказывает стимулирующий эффект за счет содержащегося в семенах алкалоида.


[Закрыть], массировавшая ноги (которые у матери, похоже, постоянно болели, даже несмотря на то, что она мало ходила) – тоже закивали так, словно были марионетками, которыми мать Ситы управляла с помощью невидимых нитей.

Положив ноги на пуфик, мать всегда сидела на одном и том же месте, в стоявшем в столовой удобном кресле, откуда можно было видеть кухню. С этого трона она отдавала распоряжения окружающим – слугам и детям. Мать постоянно хмурилась (исключая те случаи, когда она смотрела на мужа), вечно была чем-то недовольна, и в большинстве случаев объектом этого недовольства была ее дочь.

Прямо как сейчас.

Глядя на фиолетовое как баклажан лицо матери, Сита страстно желала оказаться в поезде, который умчался в клубах дыма, стуча колесами и ревя паровым котлом, сразу же после того, как она вышла из вагона. Казалось, он был рад от нее избавиться.

С кухни доносился запах обеда – жареного теста и чечевицы. А еще – чего-то сладкого и молочного. Желудок Ситы – опустевший после того, как ее стошнило на ноги гувернантке, – громко заурчал. А еще девочке хотелось помыться, ведь она перепачкалась в поезде с ног до головы и теперь от нее пахло дымом, углем, джутовыми мешками и навозом. Однако сначала ей предстояло ощутить на себе гнев матери.

Сита слышала, что мать сердито сопит, готовясь обрушить на нее речь, которая заставит ее дочь осознать тяжесть своего преступления; разум девочки витал где-то далеко, позволяя ей отвлечься от предательства брата и охватившего ее чувства безнадежности, из-за которого у нее подкашивались ноги и она готова была разрыдаться. Тело Ситы содрогалось, зубы стучали.

«Когда ты родилась…» – говорила айя.

«Да, я знаю, – перебила ее Сита. – Разразилась буря».

«Нехорошо быть такой нетерпеливой. Позволь мне закончить», – ласково увещевала ее айя, намазывая волосы девочки маслом и заплетая их в косу в тени баньяновых деревьев.

В сонном послеполуденном мареве Сита щурилась на солнце, с трудом веря в то, что такая буря вообще возможна.

«Ветер выл, вторя крикам твоей матери, и на дом упал тамаринд».

«Что?»

Сита обернулась к айе и получила легкий удар гребешком по виску. Именно тогда девочка впервые услышала об упавшем на дом дереве.

«Я ведь просила тебя, чтобы ты сидела спокойно, когда я расчесываю твои волосы?»

«Но айя, это важно! Почему никто раньше мне об этом не говорил? Ведь это связано с моим рождением».

«Ты хочешь дослушать до конца?»

«Да!»

«Тогда сиди тихо. – Увидев, что Сита замерла, внимая ее словам, айя ласково улыбнулась. – Твоя ма была в безопасности: она находилась в другом конце дома. Было разрушено крыло, в котором жили слуги».

«Ох!»

Айя опустилась рядом с Ситой на мягкую подстилку из ароматных листьев.

«К счастью, никто не пострадал; все слуги были рядом с твоей матерью. Раздался чудовищный треск и оглушительный грохот. В этот самый миг родилась ты, фиолетовая и кричащая. Родители праздновали твое рождение, но горевали из-за ущерба, нанесенного дому».

«Так вот почему ма говорит, что я приношу неприятности с самого рождения!» – воскликнула Сита.

Айя громко фыркнула, спугнув сидевших на ветках ворон.

«Во время церемонии твоего наречения жрец объявил, что каждое удачное событие в твоей жизни будет иметь свою цену».

«Теперь я понимаю, почему баба́[10]10
  Папа (хинди).


[Закрыть] постоянно жалуется на то, что я так дорого ему обхожусь, вдобавок к тому, что он откладывает мне на приданое».

Айя прижала девочку к себе.

«Не обращай на него внимания. – Ее голос был мягким и успокаивающим, как расгулла и сироп. – Он шутит».

«Не шутит. Он всегда злится, когда смотрит на меня. И теперь я понимаю почему».

Вошел Кишан.

«Сави приготовила педы[11]11
  Традиционный индийский десерт из ферментированного молока и сахара.


[Закрыть]. Если не поторопишься, я съем все сам. – Взяв Ситу за руку, он потащил ее за собой. – От тебя одни неприятности, и мне приходится с этим мириться», – передразнивал Кишан мать, имитируя даже театральные стоны, которыми та неизменно сопровождала свои жалобы в присутствии отца.

Сита звонко расхохоталась, рискуя подавиться чудесными педами Сави, молочно-сахарный вкус которых разливался у нее во рту.

Теперь она стояла перед матерью в ожидании наказания; девочка чувствовала опустошение из-за того, что брат ее отверг. Он смотрел на нее так, словно она была помехой, обузой, – этот взгляд был очень похож на взгляд отца, когда тот вообще на нее смотрел. После того как Мэри уплыла в Англию, Сита думала, что хотя бы брат остался на ее стороне… Однако теперь понимала, что ей больше не на кого рассчитывать.

– Ты из хорошей семьи; мы – родственники короля, – сумела наконец подобрать слова охваченная гневом мать. – Ты не можешь – не будешь – и дальше вести себя подобным образом. – Она вздохнула. – Устроив сцену на публике, ты уменьшила свои шансы удачно выйти замуж…

«Ну и чудесно», – подумала Сита.

– Мы не можем позволить, чтобы это продолжалось. Мы должны выдать тебя замуж, прежде чем ты оттолкнешь от себя всех женихов в этой стране. Твой отец уже начал наводить справки. Мы очень надеялись, что к тебе проявит интерес кто-нибудь из более благородных домов. Однако, учитывая сложившиеся обстоятельства, нам придется довольствоваться малым.

– Ч-что ты имеешь в виду?

– Ты выйдешь за жениха, чей гороскоп совпадает с твоим. Надеюсь, это произойдет в ближайшие несколько недель. А до тех пор ты будешь продолжать заниматься музыкой, пением и танцами, хоть мне и хочется все это прекратить. Учителя будут приходить сюда по утрам, однако твоя гувернантка будет повсюду тебя сопровождать, следить за тобой. Одна ты больше никуда не пойдешь.

Гувернантка безрадостно улыбнулась Сите – лишь для того, чтобы продемонстрировать согласие со словами хозяйки. Девочка проигнорировала ее, силясь осознать сказанное матерью.

Сита с раннего детства знала, что именно такая судьба уготована ей родителями, однако никак не могла в это поверить; и хотя последние несколько недель мать все время упоминала о том, что они ищут Сите жениха, девочка надеялась, что это неправда, что родители используют брак лишь в качестве угрозы. Они же не могут отдать ее чужому мужчине без ее согласия, не так ли?

Но Сита ошибалась; правда отдавала зеленой рвотой, вкус которой девочка до сих пор чувствовала во рту.

Ее выдадут замуж в ближайшие несколько недель…

Сита думала, что ничего нет хуже, чем сидеть дома, не надеясь обрести свободу. Как оказалось, есть.

По крайней мере, дом родителей был тюрьмой, которую она знала. У нее под кроватью лежали истрепанные, зачитанные до дыр книги, в том числе подаренный Мэри словарь и «Ветер в ивах»[12]12
  Сказочная повесть шотландского писателя Кеннета Грэма, изданная в 1908 г.


[Закрыть].

Сита чувствовала себя так, словно ее вот-вот опять вывернет наизнанку, хотя внутри у нее уже не осталось ничего, кроме ощущения собственной беспомощности и растущей грызущей ее ярости. Девочка кусала язык, пока не почувствовала вкус крови. Она ненавидела своих родителей, свою гувернантку, свою жизнь. Сита изо всех сил боролась со слезами отчаяния. Она не заплачет.

Сглотнув противный, полный злости комок, девочка впервые в жизни обратилась к матери с мольбой:

– Прошу тебя, ма! Я не хочу выходить замуж.

Голос матери смягчился, стал почти ласковым.

– Это для твоего же блага, дитя. Нельзя быть такой своенравной. Своенравность навлечет на тебя беду.

– Каким образом замужество может принести мне благо? – с досадой спросила Сита.

– Тебе нужна защита мужчины, Сита…

– Мне не нужен мужчина, для того чтобы защититься, – резко сказала девочка.

Это заявление заставило гувернантку поднять бровь.

– Ты живешь дома, в тепличных условиях. Ты не представляешь, насколько жесток этот мир.

От злости на глазах у Ситы выступили жгучие слезы.

– Я живу дома, в тепличных условиях, не потому, что хочу этого, а потому, что вы силой удерживаете меня здесь. Я хочу познать мир, каким бы жестоким он ни был. Хочу увидеть то, что упустила.

– Именно поэтому мы и намерены выдать тебя замуж – чтобы ты была в безопасности.

От мягкости в голосе матери не осталось и следа.

– Каким образом замужество этому поспособствует? – спросила Сита с мольбой в голосе.

Почему мать не видит, что она несчастна? Матери ведь должны чувствовать, когда их детям больно, разве нет?

Впрочем, родители никогда не обращали на Ситу внимания – кроме тех случаев, когда она привлекала его, совершив что-то, что они считали проказами. Дочь была для них обузой. Впрочем, в глубине души Сита надеялась, что родители докажут ей, что она ошибается, – начнут заботиться о ней и прислушиваться к ее словам, вместо того чтобы их игнорировать или возмущаться из-за ее поступков.

Но теперь она знала: у правды едкий вкус. Сита чувствовала жар в груди. Ее надежды и мечты имели значение лишь тогда, когда совпадали с тем, чего хотели ее родители. В их глазах она была не человеком, а лишь обязательством, которое надлежало исполнить.

– Однажды ты меня поблагодаришь, – сказала мать, отворачиваясь к двери в кухню. – Принесите мне чая и что-нибудь поесть, – властно добавила она, обращаясь к замершим в ожидании слугам, и они ринулись исполнять ее поручение.

Разговор матери с Ситой был закончен.

Сита помнила, как еще маленькой сидела у матери на коленях и смеялась вместе с ней. Девочка была не уверена, настоящее ли это воспоминание или же ее воображение просто играет с ней в игры, но иногда, глубокой ночью, когда Сита не могла уснуть, досадуя на то, как складывалась ее жизнь – если это вообще можно было назвать жизнью, – когда горючие слезы, которые она сдерживала днем, лились на подушку, она вспоминала об этом, и ей становилось легче.

Сидя на коленях матери, таких просторных и удобных, Сита ощущала аромат жасмина и крыжовникового масла, которым мать смазывала волосы. Прикосновение матери дарило тепло и чувство безопасности; на ее лице играла снисходительная улыбка.

«Это воспоминание не может быть правдой. Когда мать в последний раз тебе улыбалась, не говоря уже о проявлении снисходительности?» – говорил Сите здравый смысл. Однако девочке все равно хотелось слышать тихий утешающий голос матери, и она вновь и вновь возвращалась к этому воспоминанию, пусть даже оно было всего лишь фантазией…

«Ты – моя принцесса», – ласково шептала мать ей на ухо.

«Я не хочу быть принцессой. Я хочу быть… королевой».

Мать заразительно рассмеялась своим грудным смехом.

Ма не смеется…

Тихо!

Успокоившись, ма сказала:

«Ты станешь тем, кем захочешь, моя умненькая малышка».

«Обещаешь?»

«Обещаю».

Пытаясь заснуть, Сита вопреки всему, что происходило в ее жизни, вновь вернулась к этому воспоминанию-фантазии, представляя, что мать держит ее на руках. И любит ее безо всяких условий. Любит, несмотря на то что Сита – не та дочь, о которой она мечтала, не кроткая, послушная и лишенная собственного мнения девочка.

Это было единственное счастливое воспоминание Ситы – если оно вообще было правдивым.

Все остальные воспоминания были о гневных спорах и ссорах. Тонкие губы отца, смотревшего сквозь нее, его ворчание о ее приданом, о том, что ему пришлось отремонтировать помещение для слуг, о сумме, которую ему пришлось выплатить при ее рождении, о деньгах, которые он тратил до сих пор.

«Ты был бы рад, если бы я исчезла!» – хотелось крикнуть Сите бессчетное количество раз.

Однако она боялась, что отец ответит:

«Да, я хочу избавиться от такой обузы, как ты».

«Ох, Сита, зачем? Зачем ты заставила их туда поехать? Если бы не ты, они сейчас были бы живы…» – рыдала ее лучшая подруга.

«Сита, ты уже не ребенок, и скоро ты выйдешь замуж. Ты не можешь продолжать вести себя подобным образом», – говорил отвернувшийся от нее брат.

«Твой характер доведет тебя до беды, если его не обуздать», – вторила ему мать.

«Появившись на свет, ты принесла несчастье, и я до сих пор за это расплачиваюсь», – напоминал отец.

«Я убегу из дома, прежде чем родители выдадут меня замуж. На этот раз у меня все получится, – поклялась себе Сита, несмотря на то что ей хотелось лечь где-нибудь в уголке и заплакать навзрыд. – Я стану хозяйкой своей судьбы. И она будет счастливой. Я всем докажу, что они были неправы».

Глава 15

Мэри

Узорчатый фарфор. 1936 год

– В Индии вы знали моих родителей… – сказала Мэри.

Майор Дигби поглядел на нее поверх чашки.

– И в самом деле. Ричард был чудесным парнем.

Закрыв глаза, Мэри попыталась вызвать в памяти образы родителей. Однако, несмотря на то что с каждым днем к ней возвращались воспоминания, она не могла мысленно воспроизвести звук их голосов, а черты их лиц были размытыми.

По ее требованию тетушка вернула в библиотеку книги своего брата; Мэри водила пальцами по записям, сделанным рукой отца, по его небрежным примечаниям на полях, надеясь, что благодаря этому его образ станет ярче. Она злилась на себя за то, что прежде гнала прочь воспоминания о родителях, понимая, впрочем, что тогда, ошеломленная, убитая горем, начиная новую жизнь с незнакомыми людьми в тысячах миль от дома, она не могла иначе…

– Вы и в самом деле как две капли воды похожи на мать, – произнес майор Дигби.

«Он знал моих родителей такими, какими не знала их я. И может представить их, чего не могу я». Глаза Мэри внезапно наполнились слезами, и она заморгала, опустив взгляд на лежавшие на тарелке сэндвичи с огурцом без корочки и на чай в узорчатой фарфоровой чашке.

Повисла неловкая пауза, и дядя пришел Мэри на помощь.

– Подумываешь о том, чтобы вернуться в Индию, а, старина? – спросил он у майора.

– И в самом деле. Я, видишь ли, долго работал с монахинями. У них есть школы для осиротевших детей военнослужащих и тому подобное. – Дигби ласково улыбнулся Мэри. – Должно быть, это просто ужасно – потерять родителей в столь юном возрасте. Но вам тогда и в самом деле повезло. Нашлись люди, которые о вас позаботились. Другие не настолько удачливы.

Мэри смотрела на него, открыв рот, пока Роуз не толкнула ее ногой под столом.

Майор Дигби сказал правду, и она стала для Мэри откровением. С тех самых пор, когда к ней начали возвращаться воспоминания, девушка злилась и была расстроена, виня тетю, дядю, кузин и себя.

Ей и в голову не приходило посмотреть на случившееся со стороны.

Оглядевшись, Мэри подумала, что ей действительно очень повезло. Она сидела в оранжерее, за длинным столом, на котором сверкали отполированные столовые приборы. Слуги разносили торты, пирожные с кремом, джемовые тарталетки…

Мои родители хотели, чтобы я была больше похожа на Ситу. Чтобы брала от жизни все. Хотели, чтобы я чего-то добилась. Чтобы изменила мир.

Майор Дигби принялся за торт, а мысли Мэри, витавшие в облаках с того самого момента, когда к ней вернулись детские воспоминания, стали кристально ясными, и внезапно она четко поняла, что ей нужно делать.