Текст книги "Серафина. Серебряная кровь"

А потом наступил день, когда Нэн купила целую связку ячменных веточек – тонких, хрустящих хлебных палочек, которые Абдо просто обожал. Конечно, Абдо выхватил из ее рук сразу три штуки. Двое из наших солдат, которые подъехали к Нэн, чтобы угоститься, нерешительно застыли на месте, внезапно передумав. Наконец один из них сложил пальцы в знаке святого Огдо – так незаметно, как только мог. Но Абдо все равно увидел и замер. Он провел в Горедде достаточно много времени, чтобы знать, что это за жест.

Нэн тоже заметила знак и пришла в ярость. Уронив оставшиеся ячменные веточки, она соскочила с лошади и стянула на землю своего товарища по Восьмерке, а затем набросилась на него с кулаками. Капитану пришлось их разнимать.

Нэн отделалась рассеченной губой, а вот ее противник вышел из битвы с подбитым глазом. Капитан отругал обоих и пообещал наказание. Я слишком плохо знала нинийский, чтобы понять, какое именно, но Жоскан, услышав его слова, побледнел. Нэн вела себя так, будто ей все равно. Она подошла к нам, погладила лошадь Абдо и хрипло проговорила:

– Не плинимай близко к зердцу, муш.

В переводе с нинийского «муш» означало «мушка» – так Нэн обычно обращалась к Абдо. Тот посмотрел на нее широкими глазами и кивнул.

Ну а я приняла это близко к сердцу.

Теперь мне было некомфортно рядом с ними. Это беспокоило меня по вечерам, когда я играла на флейте. Жоскан заметил перемену, но если и догадался о ее причине, то не подал виду.

– Ты посланник Горедда, а не цирковой медведь, – сказал он мне однажды. – Ты можешь и отказать.

Но я не отказывала. Флейта была единственным известным мне средством, благодаря которому люди могли увидеть во мне человека, а не чудовище.

Примерно через неделю на горизонте замаячили восточные горы. Сначала я приняла их за облака, но, когда мы подъехали ближе, смогла различить заснеженные пики и лес, который темным пятном разливался у их подножия. Легендарная Пинабра.

Еще через два дня мы прибыли в Меши. Город стоял у самой кромки леса, возле реки, которая отделяла долины от сосен, а возделанные западные земли – от восточных лесопилок и рудников. Зубчатые башни Палашо Меши возвышались над самым центром города. Местный баронет был одним из самых значительных лордов Ниниса и занимался добычей двух необходимых для пирии ингредиентов: серы и сосновой смолы. Этой ночью нам предстояло воспользоваться его гостеприимством.

Тем не менее, когда мы въехали в городские ворота, еще не было и полудня. Так рано являться в палашо было нельзя.

– Давайте съездим в храм Святой Фионнуалы и спросим священника о девушке, которая рисовала фреску, – предложила я Жоскану.

Быстро переговорив с капитаном, Жоскан повел нас по солнечным улицам к реке – логично, что храм, посвященный Повелительнице Вод, построили именно там. Солдаты Восьмерки весело спорили о том, куда нужно идти – вниз или вверх по реке, когда Нэн вдруг что-то воскликнула и указала направление жестом. Храм стоял на севере, вверх по течению.

Подойдя поближе, я смогла рассмотреть фасад. Я никогда не видела ничего подобного: это была настоящая какофония витых колонн, изогнутых листочков, вырезанных из камня, статуй святых в углублениях стен, позолоченных ракушек и ниспадающих мраморных лент. От изобилия украшений терялась их красота – по крайней мере, по гореддийским меркам.

«Эта церковь шевелит бровями, – произнес Абдо, обведя взглядом изогнутые карнизы. – А еще здесь есть рыба».

«Святая Фионнуала дарует дождь, – отозвалась я. – Поэтому фасад храма такой текучий».

Внутри храма украшения точно так же струились по стенам, но с этим было легче мириться благодаря полутьме: пламя свечей отражалось от позолоченных поверхностей – потолка, колонн и статуй. Мы зашли втроем – Жоскан, Абдо и я, – чтобы не пугать священника. Звук наших шагов по мраморному полу эхом раздавался по сводчатому залу.

Мои глаза привыкли к полутьме, и я увидела над алтарем фреску, освещенную рассеянным солнечным светом. Жоскан прерывисто вздохнул и прошептал: «Санти Мерди!» Святая Фионнуала смотрела на нас ясными глазами, полными сочувствия. Ее полное великодушия лицо казалось одновременно неземным и совершенно реальным. Светло-зеленые волосы струились по ее плечам и потоком ниспадали к стопам. Ее одеяния были мерцающим потоком, который орошал благодатную землю. Казалось, еще чуть-чуть, и она заговорит. Мы замерли на месте, словно ожидали услышать ее слова.

– Беневенедо дэс Селешти, амини! – раздался голос справа, заставив нас подпрыгнуть. Из тени вышел высокий, сутулый священник. У него была седая борода и белая одежда, но свет как-то странно падал на них, окрашивая в другие цвета. Его накидку украшала вышивка золотистых волн святой Фионнуалы.

Жоскан благочестиво поцеловал ему руку – в этом нинийские обычаи не отличались от гореддийских. Я последовала его примеру. Абдо не стал утруждать себя исполнением обряда, зато наклонился, чтобы изучить содержимое глиняного блюда, которое священник держал в узловатых пальцах.

– Да, обязательно попробуйте, – сказал Жоскан, улыбаясь в ответ на вопросительный взгляд Абдо, и мальчик тут же взял с блюда нечто, напоминающее печенье в форме улиточного панциря, политое сиропом. – Ракушки Санти Фионани, – пояснил Жоскан. – Настоящий деликатес Пинабры.

Абдо откусил печенье, и его глаза едва не вылезли из орбит. Проглотив первый кусочек, он обхватил ракушку губами и вгрызся в нее еще раз. «Мадамина Фина, попробуйте, – сказал он. – Не задавайте вопросов. Ешьте». Он схватил с блюда еще один липкий рулетик и сунул его мне в руки. Священник засиял от радости и сказал что-то по-нинийски. Жоскан кивнул, наблюдая, как я надкусываю печенье.

Оно оказалось несладким. У него был горький, яростный, легко узнаваемый сосновый вкус.

Я не осмелилась его выплюнуть. Абдо уже не сдерживал свой беззвучный смех. Жоскан, улыбаясь, обменялся со священником парой слов.

– Я сказал ему, что вы из Горедда, – произнес Жоскан. – А он ответил, что в Горедде нет хорошей кухни.

– Здесь считаются хорошей кухней булки с сосной? – Я попыталась языком отскрести смолу от зубов.

– Привыкайте к этому вкусу. В Пинабре он повсюду, – ответил Жоскан и широко мне улыбнулся.

– Спросите его насчет художницы, – проворчала я, жестом указав на картину.

Жоскан тихонько переговорил со священником. Остаток моего соснового печенья каким-то образом оказался под алтарем: я уверена, что он порадовал церковных мышек. Я сжала липкие руки за спиной и пригляделась к фреске. В нижнем уголке художница оставила подпись: Од Фредрика дэс Уурне.

Я подождала, пока разговор затихнет, а потом указала на подпись Жоскану.

– «Од» – это титул, используемый на архипелагах. Переводится как «великая», – объяснил Жоскан. – Видимо, она очень скромна. Как вы и говорили, ей дали новую работу – нарисовать Санти Йобирти. Она сейчас в Вайу. Это в самой чаще леса, так что вам еще долго придется жевать смолу.

Вместо ответа я закатила глаза. Потом почтительно поклонилась священнику и поцеловала ему руку, что, видимо, тут же приблизило меня к Небу. Жоскан положил что-то в коробку для пожертвований.

Снаружи сияло полуденное солнце, и его свет отражался от поверхности реки и отштукатуренных стен. У двери была лишь одна ступенька, но мы все споткнулись на ней, включая Абдо.

«А Вайу очень далеко отсюда?» – спросил Абдо.

«Жоскан сказал, что в самой чаще леса. Поэтому, видимо, да, – ответила я. – А что?»

Абдо прикрыл глаза от солнца, а другой рукой показал на восточный берег реки. «Потому что я вижу сияние итьясаари вон там. Вовсе это не далеко».

6

В погоне за внезапно появившимся огнем сознания мы пересекли широкую, но мелкую реку по каменной дамбе. Абдо скакал впереди. Солдаты Восьмерки держались за ним, взволнованно переговариваясь.

– Они поражены его умением видеть сознание полудраконов, – перевел Жоскан. – Им кажется, что это упростит нам задачу.

Это должно было упростить и мою задачу тоже. Я изо всех сил старалась подавить раздражение, но все равно не могла перестать гадать, кто это. Не художница. Могли ли мы случайно столкнуться с отшельницей Мерцающей Тенью?

Поселение на другой стороне реки больше напоминало деревню, чем город. Здесь было не так много домов, как в западной части Меши. Улицы были немощеными и неухоженными.

– На этой стороне живут шахтеры, – объяснил Жоскан, указав на вереницу мужчин, которые брели по направлению к городу. Они были с головы до ног покрыты желтоватой серой пылью.

Мы ехали мимо шахтерских таверн и продуктовых лавок. Мимо нас пробегали стаи полудиких собак, за которыми гонялись совершенно дикие дети.

Абдо повел нас мимо деревни, свернул с дороги и стал подниматься по песчаной тропинке, уходившей в лес. Между высокими соснами и низкими кустарниками не было деревьев средней высоты, поэтому я могла посмотреть далеко вперед – там не было ничего, кроме бесконечной колоннады идеально ровных красновато-коричневых стволов. Между узловатыми корнями виднелась желтая почва.

Абдо придержал свою лошадь и растерянно осмотрелся, потом вынул ноги из стремени и вскочил на седло, чтобы расширить обзор. Его лошадь нерешительно сдвинулась с места, но Абдо удержал равновесие.

«Что-то случилось?» – спросила я.

«Нет, – ответил он, почесав голову между пучками волос и всматриваясь в восточную часть дороги, за которой виднелся небольшой холм. – У нее просто какой-то странный свет. Я потянулся к ней – хотел сказать, что мы идем, – и он сжался настолько, что стал почти незаметным. Как будто цветок, который сворачивает листочки, стоит к нему прикоснуться». Для наглядности он сложил пальцы наподобие бутона, но я все равно никогда не слышала о таком растении.

«Она сейчас за этим холмом? Сошла с дороги?» – спросила я.

«Да, но… – он побарабанил пальцем по губам. – Думаю, нам стоит дать ей немного времени, чтобы ее огонь снова распустился. Может, сначала перекусим?»

Я передала новости Жоскану и капитану Мою. Идея устроить перевал всех обрадовала. Солдаты достали из сумок наши нехитрые съестные запасы – хлеб из палашо, где мы останавливались накануне, сыр и яблоки, – а затем устроились на поляне. Некоторые из них прислонились к покрытым смолой стволам сосен. Казалось, что они вот-вот уснут.

Видимо, я сильно проголодалась, потому что не сразу заметила исчезновение Абдо. Сначала я подумала, что он отошел «поговорить с птичками» – по словам Жоскана, нинийцы использовали этот эвфемизм, говоря о необходимости справить нужду, – но тут Нэн начала жаловаться, что куда-то пропала целая буханка хлеба. Тогда я мысленно потянулась к нему: «Абдо? Ты где?»

«Последний километр я пройду один, – ответил он. – Мне кажется, она страшно робкая. Солдаты напугают ее, а она – их. Я не хочу, чтобы они обидели ее паучков».

«Паучков?» – переспросила я, озираясь по сторонам в надежде увидеть его. Разговаривая с ним в своей голове, я, к сожалению, понятия не имела, где он находится.

Жоскан наблюдал за мной.

– У вас все хорошо? – спросил он.

Наверное, на моем лице проступила недовольная гримаса.

– Абдо пошел вперед один. – Я пересказала ему наш разговор и объяснила, кого именно мы отыскали – странную, бледную отшельницу, которую в саду моего сознания окружала стайка бабочек.

– Нам не нужна Восьмерка, – сказал Жоскан, оборачиваясь на наших вооруженных солдат, некоторые из которых уже успели героически задремать. – Но я думаю, не стоит отпускать Абдо одного.

Я согласилась. Жоскан сообщил о нашем намерении капитану, который тут же нахмурился и заставил его взять с собой кинжал. Я стала взбираться на холм, Жоскан последовал за мной. Добравшись до вершины, я увидела между булыжниками едва различимую тропу, которая вилась вниз. Абдо нигде не было видно, но я подумала, что он вряд ли стал бы брести по высокой траве. Мы пошли по тропинке. Она становилась все круче, и вскоре мы оказались в небольшом ущелье, на дне которого журчала река. Здесь сосны росли ближе друг к другу, а камни казались более замшелыми. Дорожка шла вниз по течению, и вскоре наши ноги стали утопать в желтоватой глине. Мы кое-как пробирались вперед, поскальзываясь на каждом шагу, но все же умудряясь не упасть в грязь или в реку. Наконец мы дошли до огромного поваленного дерева, покрытого грибами и мхом.

Похоже, это был единственный мост, так что мы перешли на другую сторону. Здесь тропинка снова сворачивала в лес.

Пройдя еще около пятидесяти метров, мы оказались на поляне. Солнечные лучи освещали покосившуюся хижину, сделанную из коры и папоротников. Абдо осторожно двигался по направлению к ней, несмело ступая вперед и уклоняясь от чего-то невидимого мне. Я вспомнила, что он говорил о пауках, и мне стало казаться, что он действительно пробирается сквозь паутину, но я не могла разглядеть в солнечном свете ни одной шелковой нити.

Абдо оглянулся на нас через плечо и раздраженно воскликнул: «Остановитесь сейчас же».

Что-то в его голосе заставило меня тут же замереть, а вот Жоскан его услышать не мог. Я попыталась схватить герольда за руку, когда он проходил мимо, но промахнулась.

– Жоскан! – прошипела я.

Он обернулся и бросил на меня вопросительный взгляд.

Раздался треск веток, и Жоскан провалился под землю.

Я испугалась и бросилась к тому месту, где он только что стоял. Снова хрустнули ветки, и Абдо вскрикнул: «Пригнитесь!»

Я бросилась на землю, и в ту же секунду над моей головой пролетел топор и воткнулся в ствол ближайшего дерева.

– Что происходит? – закричала я.

«Здесь повсюду нити ее света. Он словно гигантская паутина, – проговорил Абдо. – Это ловушки. Нужно идти очень осторожно. – Он помахал рукой, в которой держал пропавшую буханку. – Я рассказал ей про хлеб, и она очень заинтересовалась. По крайней мере, мне так кажется. Она посылает мне мысленные образы, но не говорит ни слова».

Юноша снова стал осторожно продвигаться вперед. Я прокралась к папоротникам, росшим у края ямы, в которую провалился Жоскан, и заглянула внутрь. Он стоял посреди гнезда из сломанных веточек. Увидев меня, он помахал мне рукой.

– Пострадала одна лишь моя репутация, – проговорил герольд, подергав бороду. – Услышав меня, некоторые знакомцы сказали бы, что в таком случае я обошелся без потерь.

Я рассказала ему про паутину.

– Я даже не уверена, безопасно ли здесь дышать.

«Ой», – проговорил Абдо. Я подняла взгляд – как раз вовремя, чтобы увидеть, как несколько небольших бревен катятся ему под ноги и сбивают его на землю. Он сделал кувырок, чтобы смягчить падение, но при этом, видимо, задел еще одну невидимую ниточку. Три холмика опавших сосновых иголок начали расти, и вскоре каждый из них стал размером с обеденный стол. Самый ближний ко мне дернулся и сбросил иголки, обнажив мохнатое тельце размером с человеческую голову на восьми длинных, тонких лапках.

Наверное, я закричала от страха, потому что из ямы послышался встревоженный голос Жоскана:

– Что там такое?

– П-пауки, – выдавила я. Жоскан встал на цыпочки и протянул мне кинжал Моя. Я присела и взяла его, не зная, как он может мне пригодиться. Как дотянуться до пауков – или до Абдо, – не задев других ниточек?

Абдо, в свою очередь, не сводил с пауков восторженного взгляда и широко улыбался. «Ох, мадамина Фина, как бы я хотел, чтобы вы это увидели!»

«Мне хватает того, что я и так вижу», – пробормотала я. Пауки, пошатываясь, поползли к нему.

«Это механизмы», – сказал Абдо.

– Что? Такие же, как у Ларса? – спросила я, не веря своим ушам. Глядя на аппараты Ларса, я понимала их устройство. Они не были похожи на живых существ.

«Не совсем. Она каким-то образом связала их со светом своей души. Они двигаются не только благодаря пружинам и шестеренкам, но и при помощи ее сознания. – Он восхищенно покачал головой. – Это ее сад, Фина. Только его населяют не люди, а вещи. Она может прикасаться к предметам силой мысли».

Абдо поднялся на ноги и, шагнув к ближайшему пауку, протянул к нему руку, словно тот был ласковым песиком.

– Не надо! – вскрикнула я, в мгновение ока вскочив на ноги. Я сделала всего один шаг, и тут же раздался зловещий щелчок. Я бросилась назад. Из того места, где я стояла всего мгновение назад, вырвалась струя огня.

«Не шевелитесь!» – сердито крикнул Абдо. Он гладил паука. Тот на него не нападал.

За его спиной бесшумно распахнулась заросшая лишайником дверь, и из нее вышла бледная, миниатюрная женщина.

Я угадала с прозвищем. Мерцающая Тень приблизилась к Абдо так плавно, словно летела по воздуху. Она казалась очень худой и какой-то неземной, будто ей удалось найти способ стать прозрачной. Она выглядела довольно молодо, но ее длинные волосы были седыми и настолько тонкими, что развевались вокруг ее головы от малейшего дуновения ветерка. Ее кожу испещряли шелушащиеся пятнышки – отдельные драконьи чешуйки, которые издали напоминали оспины. Платье Мерцающей Тени было грязным и замшелым.

В ее фиалковых глазах светилось любопытство. Она подошла к Абдо еще на один шаг, вытянув вперед руку – точно так же, как он приближался к пауку.

Он обернулся, и они на секунду молча застыли друг перед другом, объятые прозрачным солнечным светом. Абдо протянул ей хлеб, и она взяла его. По лицу женщины проскользнула тень улыбки. Она подала ему вторую руку, и они вместе вошли в ее незатейливое жилище. «Мне понадобится некоторое время, – произнес Абдо где-то через четверть часа. – У нее начинает болеть голова, когда я много говорю. Свет ее души одновременно мощный и хрупкий, словно паутина».

Пока мы ждали Абдо, я вызволила Жоскана (хотя позднее, сообщая о случившемся капитану Мою, он настаивал, что помощь ему не требовалась, и я просто подала ему руку). Прошел час, потом еще один. Я мерила шагами край поляны, где паутины вроде бы не было. Жоскан сходил к нашей охране, чтобы ввести их в курс дела, а потом вернулся обратно.

Наконец Абдо сказал: «Она хочет пойти с нами – ей любопытно. Но вместе с тем она очень робкая. Она не привыкла к обществу людей. Я не хочу ее торопить. Мне нужно остаться здесь на ночь».

Я начала возражать, но он меня перебил: «Здесь я в безопасности. Да и в любом случае вы не можете зайти сюда, чтобы защитить меня или вытащить наружу. Возвращайтесь в Меши и идите в палашо. Обещаю, утром я буду ждать вас тут».

Эта идея мне не понравилась. Солдатам – когда мы вернулись и поделились с ними новостями – она понравилась еще меньше. После длительной дискуссии, мы оставили на краю полянки (там, докуда не дотягивалось охранное поле Мерцающей Тени) отряд из четырех человек под предводительством Нэн и отправились обратно в город к баронету Меши, согласно изначальному плану. Я вызывала Абдо так часто, что он начал на меня сердиться, и была так рассеянна, что не услышала вопрос баронета о состоянии здоровья нашей старой королевы. Жоскан с присущим ему красноречием загладил неловкость, пихнув меня ногой под столом.

На следующее утро меня разбудил голос Абдо: «Сможете принести с собой еще хлеба? Бланш его очень любит, но так и не научилась печь его сама».

Значит, у нее все-таки было имя. Но этой новости было недостаточно, чтобы я перестала злиться на Абдо за то, что он разбудил меня ни свет ни заря.

Тем утром мы принесли ей хлеб, и следующим – тоже. Баронет Меши провел для нас экскурсию по месторождениям серы. Я всю дорогу то и дело вздрагивала от нетерпения. Наконец, на третье утро, Абдо сообщил, что Бланш готова отправиться в путь, если мы найдем ей средство передвижения. Она боялась лошадей.

Лошадей и людей. Я прикусила язык, едва удержавшись от того, чтобы предложить отправить ее в Сегош на спине одного из гигантских пауков.

Жоскан встретился со знакомыми ему глашатаями в каком-то трактире к западу от Меши. Через час он вернулся в палашо с почтовой каретой и пожилым герольдом по имени Фолла, который был готов сопроводить Бланш к даме Окре. Видимо, на моем лице отразилось недоверие, потому что старичок взял мои руки своими дрожащими пальцами и проговорил на ломаном гореддийском:

– Я заботиться о ней как о родная внучка. Неделя пути. Быстрая карета. Она в Сегоше, невредимая. Я обещать.

Мы отправились вслед за каретой верхом на лошадях и встретили отряд под предводительством Нэн и Абдо в том самом месте, где несколько дней назад юноша отправился на поиски замшелой хижины. Я озиралась, пытаясь найти взглядом отшельницу, пока Абдо не подошел к одной из сосен и не указал наверх. Мерцающая Тень сидела на ветке, очень высоко (я никогда не подумала бы, что она может туда забраться) и пристально смотрела на нас.

«Не беспокойтесь, она спустится, – пообещал Абдо. – Она хотела сначала на всех посмотреть».

Как по мне, спускаться она не собиралась – одной рукой женщина крепко ухватилась за ствол, а другую прижала ко рту. Абдо посмотрел на нее и, улыбнувшись, протянул ей руку. Стоило ей увидеть юношу, ее лицо расслабилось, и она судорожно закивала. Потом сделала глубокий вдох, как будто собираясь с силами, и слезла с дерева проворно, словно белка.

Через худенькое плечо Бланш была перекинута заляпанная кожаная сумка на тонком ремешке.

«Мадамина, вы бы видели, какие механизмы она здесь бросает, – сказал Абдо, не сводя с нее восхищенного взгляда. – Она взяла с собой только одного паучка. Положила его в сумку».

Всего лишь одного паучка. Дама Окра будет просто счастлива.

Увидев карету, Бланш замерла на месте. Но тут Абдо взял ее за руку, и они вместе обошли экипаж кругом, изучая колеса и пружины. Когда она испугалась лошадей и захныкала, Абдо терпеливо показал ей, что животные надежно привязаны и не смогут добраться до нее, а потом погладил одну из лошадей по шершавому носу. Бланш отказалась подходить ближе, но щурилась уже не так подозрительно.

«Она должна связать карету со своим сознанием, – объяснил мне Абдо. – Она прикасается к вещам светом своей души и делает их частью себя. Вот бы вы увидели, как светится сейчас вся карета. Я уверен, она смогла бы заставить ее поехать и без лошадей».

Старик Фолла высунул голову из окна кареты. Бланш удивленно вскрикнула и сжала руку Абдо. Юноша преувеличенно улыбнулся, словно показывая ей, как лучше реагировать на появление Фоллы. Она кивнула, серьезно глядя на старика своими фиолетовыми глазами, а затем выдавила смешок:

– Ха. Ха.

Бланш подошла ко мне и, не глядя в глаза, присела в реверансе, словно знатная дама.

– Спасибо, – произнесла она по-гореддийски, четко выговаривая каждый звук.

«За что она меня благодарит?» – озадаченно спросила я у Абдо.

«Она жила здесь в одиночестве целых тридцать лет, – ответил Абдо, гладя руку Бланш. – Чешуя проступила на ее коже, когда она была еще ребенком, и муж ее матери – сам лорд Меши – выгнал ее из дома».

Бланш в последний раз бросила печальный взгляд на холм, а потом наклонилась и поцеловала Абдо в лоб. Абдо помог ей усесться в карету, не сводя с нее глаз ни на секунду.

«Как жаль, что я не могу поехать с ней», – беспокойно произнес Абдо, провожая карету взглядом.

«Ты нужен мне здесь», – сказала я.

Призрачное лицо Бланш показалось в заднем окне кареты. Абдо помахал ей рукой. «Она говорит на пяти языках. Бланш спрятала эти знания глубоко в своем сознании, потому что ей было не с кем общаться. Когда-то ее любили и обучали всему на свете, а потом выбросили, словно мусор».

Карета исчезла за поворотом, и у меня защемило сердце. Если на долю моих собратьев не выпадала милость всех святых, все они разделяли похожую судьбу, даже в Нинисе. Чудесно, что мы смогли помочь Бланш, именно на такие результаты я и надеялась.

Абдо взял меня за руку, переплетя свои пальцы с моими, и ободряюще улыбнулся: «Пойдемте, мадамина. Нам с вами еще нужно найти художницу».

Тем вечером я впервые связалась с дамой Окрой с помощью тника, чтобы сообщить ей о приезде Бланш.

– Поздравляю, – протянула дама Окра. – Не думала, что у тебя получится отыскать еще хоть кого-нибудь. Мы с Недуаром даже поспорили. Но он победит, только если ты найдешь обеих.

– Надеюсь, вы поладили, – сказала я.

Она фыркнула:

– По крайней мере, я вернула себе ложки. Теперь, когда он живет под моей крышей, я могу красть обратно сворованные им вещи, стоит ему куда-нибудь уйти. Он не продает мое серебро, просто тащит все подряд и прячет в своей комнате.

Я озадаченно потерла лоб, но решила не вдаваться в расспросы. Главное, она нашла способ примириться с ним: этого было достаточно.

А мы с моими спутниками отправились в глубь Пинабры и через четыре дня добрались до Вайу, деревеньки лесорубов, расположенной в песчаной низине. Храм Святого Йобертуса, возведенный на святом источнике, оказался самой высокой постройкой в этой местности. Фреска на сосновом потолке часовни была выполнена в фиолетовых и зеленых тонах и изображала, как Йобертус излечивает больных и помогает нуждающимся. Его полные сострадания глаза поразительно напоминали глаза Недуара.

Она успела окончить работу и отправилась в другое место.

К нам неслышно подошел священник и заговорил с Жосканом. Я расслышала только имя графа Пезавольта. Священник запустил руку в свою фиолетовую сутану и вручил Жоскану обрывок старого пергамента.

– Я все думал, когда принесет плоды мое сообщение о награде, – проговорил Жоскан, подойдя ко мне, – но такого не ожидал. Послушайте только: «До меня дошел слух, что за информацию о моем местонахождении положена награда. Я в монастыре Монтесанти. Приносите деньги или не приходите вообще». – Жоскан постучал пергаментом по руке. – Звучит немного недружелюбно.

– Вам знаком этот монастырь? – спросила я.

– Да, – ответил он, поджав губы. – Он хорошо известен, но сам я в нем ни разу не бывал. Забраться на утес, где он стоит, задача не из легких. Монахи спускают лестницу не для всех.

Я была очень рада, что мы точно узнали, куда нам предстояло держать путь, и вообще чувствовала себя довольно уверенно после успеха с Недуаром и Бланш, несмотря на тон записки Од Фредрики. Следующие три дня прошли быстро. Мы поднимались по заросшим соснами холмам, пока не оказались у подножия иссеченной ветром скалы.

– Вот и дошли, – сказал Жоскан и поднял взгляд вверх, прикрыв глаза рукой. – Монастырь возвели на этой скале, вырезав его из горной породы. Вход находится вон там.

Я разглядела нечто, напоминающее вход в пещеру, который был украшен колоннадой. Он располагался примерно на полпути к вершине утеса.

«О боги, – произнес Абдо, снова став ногами на седло. – Я ее вижу. Как же яростно горит ее свет!»

С выступа, на котором располагался вход, свисали две веревки. Мой дернул за одну из них, и где-то наверху зазвонил колокольчик. Ко второй были привязаны дощечка и кусок мела. Жоскан взял табличку и написал на ней по-нинийски: «Мы пришли к Од Фредрике». Из монастыря показались двое бледных мужчин, – видимо, они услышали колокольчик. Они взглянули на нас с высоты, а потом стали поднимать дощечку, ударяя ее о выступавшие из скалы камни, стебли винограда и шишковатые корни.

Через несколько минут они спустили дощечку обратно. «Подняться может только один».

– Идти нужно мне, – сказала я. Жоскан нахмурился, капитан Мой что-то пробормотал и тревожно переступил с ноги на ногу. – Это же просто монахи, – добавила я, сложив руки на груди. – Они меня не обидят.

– Это Орден святого Абастера, образованный в Самсаме, – проговорил Мой. – Их порядки строже, чем в наших монастырях. Здесь вряд ли обрадуются женщине, причем… – Он жестом указал на мое запястье. Чешую скрывал длинный рукав дублета, но я все-таки смущенно потерла руку.

Разумеется, он был прав. Я сама могла процитировать подходящие строки из писания. К тому же именно святой Абастер придумал ловушку, убивающую драконов, которую мы пытались воссоздать. Я не питала никаких иллюзий насчет того, как эти монахи относятся к моему народу.

– Вы только держитесь скромно и будьте осторожны, – посоветовал Жоскан. – В Самсаме люди не так терпимы, как мы, нинийцы.

«Вы, нинийцы, терпимы только на словах», – произнес Абдо, эхом отражая мои собственные мысли.

Над нашими головами раздался такой звук, будто что-то перевалилось через край утеса и летит вниз. Мы инстинктивно отпрянули назад, но это была веревочная лестница. Когда она развернулась до конца, нижняя перекладина все равно не доставала до земли. Жоскан передал мне бумагу, выданную графом Пезавольта, – обещанную художнице награду. Я положила ее в дублет и начала карабкаться вверх. Лестница раскачивалась и терлась о камни, отчего хвататься за перекладины становилось сложнее. К тому времени как я добралась до конца лестницы, костяшки моих пальцев были стерты до крови. Двое монахов в коричневых рясах схватили меня под локти и поставили на землю.

Вход походил на неглубокую пещеру с плоским дном. По всей ее ширине на равном расстоянии друг от друга располагались четыре декоративные колонны. Головы монахов были побриты, если не считать маленьких квадратиков волос на затылках. Отпустив меня, мужчины недовольно вытерли обтянутые перчатками руки о свои рясы, словно я могла их чем-то заразить, а потом повели меня к дальней стене пещеры. Я последовала за ними без слов. Мы прошли через дубовую дверь, закрывавшуюся на железные засовы, и направились по освещенному факелами коридору в самое сердце скалы. Арочные двери по обеим сторонам были закрыты, стояла неестественная тишина. Возможно, Орден святого Абастера приносил обет молчания.

В конце коридора обнаружилась каменная лестница, спиралью уходившая во мрак. Один из монахов снял со стены факел, вручил его мне и указал наверх. Очевидно, здесь они собирались со мной расстаться. Я на секунду помедлила, а потом стала взбираться по крутым ступеням.

Я поднялась на высоту не менее шести этажей. У меня уже начало перехватывать дыхание и закружилась голова, когда в конце лестницы наконец показалась тяжелая дверь. Я слегка толкнула ее, но она не сдвинулась с места. Тогда я навалилась на нее всем своим весом, и дверь, застонав, открылась. Я стояла на пороге просторной и до рези в глазах светлой комнаты. Поморгав и прищурившись, я различила высокие застекленные окна, выложенный плиткой пол, кованый канделябр и строительные леса. Я оказалась в отдельной восьмиугольной часовне на самой вершине скалы.

Я опустила факел в настенное крепление у двери и огляделась в поисках Од Фредрики. На строительных лесах стояла женщина, которая рисовала кусочком угля по голой штукатурке. Она уже успела набросать овал высотой в свой рост, похожий на луковицу нос с раздутыми ноздрями, изогнутый рот и уши с длинными мочками. Теперь я наблюдала, как она дорисовывает пару жестоких, ледяных глаз.

О, эти глаза. Я не сомневалась, что буду видеть их в дурных снах. Казалось, они пронзают меня насквозь и видят мою неполноценность.