Текст книги "Великое расширение"

Глава
8

На следующий день, вернувшись из школы, А Боонь и Сыок Мэй увидели возле дома Ли небольшую толпу. Собравшиеся были им знакомы: Суи По, А Тун, Гим Хуат, Сор Хун и еще много кто. А Боонь разглядел и Пак Хассана, старейшего рыбака из соседнего кампонга, которого А Боонь считал мудрым и уважаемым, как баньян. Пак Хассан привел с собой двух сыновей. По мере того как А Боонь шел к дому, рыбаки многозначительно переглядывались, но молчали. А Боонь приближался, а в сердце ему вползал страх.

– Боонь, привет. – Дядя отделился от толпы и выступил ему навстречу.

А Боонь бросился вперед, вцепился в Дядю, прижался к нему, уткнулся в его майку.

– Здравствуйте, дядюшка Лэ Он, – поприветствовала его Сыок Мэй.

Дядя кивнул ей.

– Поздоровайся с дядюшками и тетушками, – сказал он Бооню.

Обращаясь по очереди к каждому, А Боонь принялся перечислять: здравствуйте, тетушка Суи По, здравствуйте, дядюшка А Тун, здравствуйте, дядюшка Гим Хуат, здравствуйте, Пак Хассан, – все это тихим, преисполненным уважения голосом. Они смотрели на него с опаской, будто ожидая, что он того и гляди взлетит в воздух или обратится в пламя. Поприветствовав всех, он смущенно уставился себе на ноги. А Боонь представлял, как превратится в шарик и дождется, когда все уйдут.

Чья-то липкая теплая рука коснулась его руки. Страх исчез. Он поднял взгляд. Рядом стояла Сыок Мэй, уверенная, собранная, целиком и полностью такая, какая есть. Она перехватила его взгляд, будто говоря, что никуда не уйдет, и А Бооню сделалось вдруг тепло, словно в живот ему нежно положили горячий уголек. Мальчик повернулся к Дяде.

– Где Па? – спросил он.

– Скоро придет, – ответил Дядя.

Значит, вот кого они дожидаются. У А Бооня имелись и другие вопросы, однако гнетущая тишина не позволяла их задать. Сыок Мэй тоже молчала. Она слегка опустила голову, и густые волосы упали на лицо. Из-за прядей поблескивали глаза – она оглядывала толпу с любопытством животного, лишь недавно оказавшегося среди людей. Если верить ощущениям, простояли они так немало. Время от времени кто-то замечал, как жарко сегодня, или равнодушно принимался строить догадки о том, когда же прольется дождь. Почти весь кампонг у них дома – это как-то непривычно, такое случалось разве что на лунный Новый год, когда соседи, нарядившись в новую одежду и положив в маленькие авоськи апельсины, навещали друг дружку. Такое сходство придавало толпе странный, жутковато-праздничный вид.

Наконец А Боонь увидел отца – тот появился из-за дома, держа нос лодки. Корму поддерживал Хиа. Они направлялись к берегу. Рыбаки оживились и двинулись следом.

– Пойдем. – Дядя подтолкнул А Бооня в плечо.

А Боонь потянул за собой Сыок Мэй. Время для рыбалки неподходящее – полдень, тени совсем коротенькие, от духоты трудно дышать, но собравшиеся шли к берегу по тропинке между деревьями. Миновав мангровые заросли, которые в лучах слепящего солнца казались голыми, они спустились на сухой горячий песок. Словно удивительная похоронная процессия, в которой лодка, которую несли Па и Хиа, представляла собой гроб, а остальные играли роль скорбящих.

Когда они спустились на берег, А Боонь увидел еще три лодки. Рядом ждали рыбаки из соседних кампонгов, китайских и малайских. А Боонь видел их на рынке и на гонках колеков[21]21
  Тип традиционной рыбацкой лодки в Малайзии и Сингапуре.


[Закрыть]. Они кивнули Па, Хиа и Дяде, однако внимание их было приковано к А Бооню, оно облаком окутывало пространство вокруг мальчика и повисало у него над головой.

А Боонь понял, зачем все это. В груди закололо – от чувства собственной значимости или от страха, он точно не знал. Выпустив руку Сыок Мэй, он бросился к Па и Хиа и ухватился за борт лодки. Гладкое теплое дерево на ощупь напоминало человеческую кожу, успокаивало своей твердостью. А Боонь помог спустить лодку на воду. Он вспомнил времена, когда волны, разбиваясь о голые икры, заставляли его выскакивать на берег. Кто был тот мальчик? А этот, сейчас, – он кто?

Наконец Па повернулся к А Бооню.

– Мы пойдем к островам, – сказал он, – ладно?

При упоминании островов толпа оживилась. А Боонь кивнул. Он понимал, что молчание последних месяцев нарушено. Высматривая недоверие или издевку, он всматривался в лица мужчин, но заметил лишь волнение, что-то вроде благоговейного страха.

Мужчины уже расселись по лодкам, когда вперед выступила Сор Хун. Хоть ей и исполнилось почти шестьдесят, она выглядела совсем не такой изможденной, как большинство вечно усталых, обожженных солнцем женщин кампонга. Под кожей не выпирали кости, в волосах не было проплешин. Судя по виду этой дородной женщины, жизнь ее протекала беззаботно, хотя на самом деле это было не так. А Боонь смотрел на ее полные, словно налитые руки и успокаивался. Сор Хун протянула руку к Па.

– Я с вами, – заявила она, – хочу посмотреть.

Мужчины загомонили громче, переглядывались, посматривали на Гим Хуата, ее мужа с бельмом на глазу, который стоял тут же, опершись на трость. Его дни как рыбака были сочтены. Все ждали, когда он скажет жене, что никуда та не пойдет. Однако Гим Хуат кивнул.

– Сор Хун увидит все вместо меня, – сказал он, обращаясь к Па.

Голос его звучал предостерегающе, а взгляд будто бы говорил: не отказывай мне. После долгого молчания Па кивнул. Мужчины заворчали, но возражать никто не стал. Сор Хун подвернула штанины самфу и вошла в воду, где Па помог ей забраться в лодку.

– А Би, и ты тоже садись, – сказала Сор Хун. – Это ты нам обо всем рассказала.

Ма вспыхнула и, глядя на Па, покачала головой. Значит, это Ма рассказала всем в кампонге. А Боонь посмотрел на мать с неведомым ему прежде любопытством. Она выглядела так же, как обычно, а лицо ее складывалось из непостижимого, нежного рисунка линий. А Боонь ни разу не видел, чтобы она противилась отцу и поступала наперекор его воле.

– Погодите! – подбежала к ним Сыок Мэй. – Я тоже хочу!

Маленькие кулачки сжались, будто готовые к бою. А Боонь подумал вдруг, что Сыок Мэй часто сжимает кулаки, хотя на его памяти она не вступала в драку. Интересно, она во сне тоже их сжимает? Она стояла на берегу, храбрая и сильная, будто одинокое дерево посреди песка. И снова кожу у А Бооня на руках защекотало, словно замахали крылышками тысячи крошечных насекомых.

Па вздохнул и устало потер лоб. Отказывать осиротевшей девочке никому не хотелось. К Сыок Мэй все относились со снисходительной добротой.

А Боонь знал, что именно ответить. Она его подруга, и это он должен сказать, что с ними ей нельзя. В повисшей тишине он увидел присосавшегося к коленке комара. А Боонь шлепнул ладонью по коленке, и по руке расползлось крохотное пятнышко крови.

– Сыок Мэй… – начал Па.

Но девочка смотрела не на Па, а на А Бооня. “Пожалуйста, – читалось в ее глазах, – ты обещал”. И ведь она права. Все по справедливости.

Или А Боонь лишь убеждал себя в этом. Правда всегда проще.

– Возьмем ее с собой, – выпалил он.

Его щеки горели. Он знал, что не должен ничего хотеть, и все-таки захотел. Ма учила его, что жизнь не для желаний. Но что делать, если деваться некуда? Ему хотелось, чтобы Сыок Мэй была рядом, куда бы он ни отправился. Он ощущал на себе взгляды собравшихся, чувствовал, как они заглядывают ему прямо в нежное, томящееся сердце. Зато Сыок Мэй просияла, и этого было достаточно.

– Заткнись! – вскинулся Хиа. Но в кои-то веки его грубость не имела значения. А Боонь даже не обратил на него внимания.

– Пускай она со мной сядет. Пожалуйста, Па? Можно ей с нами?

Брови Па удивленно поползли вверх. А Боонь еще ничего у него не просил. Просить, подольщаться, требовать – по этой части у них Хиа. И Па кивнул – возможно, от удивления.

– Ладно, – ответил он, – спереди сядет, рядом с тобой.

Разбрызгивая воду, Сыок Мэй побежала к лодке. Рыбаки неодобрительно качали головами, а Гим Хуат от возмущения стукнул тростью о землю. Однако возражать он не мог, ведь это с его благословения в лодку села женщина.

Сыок Мэй вскарабкалась в лодку. Освобождая ей место, А Боонь сдвинулся подальше. Однако в маленькой лодке им пришлось прижаться друг к дружке так тесно, что у А Бооня онемели ноги. Впрочем, когда Сыок Мэй шепотом поблагодарила его, в голосе ее было столько радости, что А Боонь забыл обо всем на свете.

Тишину разорвал рев лодочных моторов – одного, второго, третьего. Рев отдавался дрожанием в затылке, и А Боонь задумался, чувствует ли Сыок Мэй то же самое. Их лодка шла первой, остальные две следовали за ней.

А Боонь прикрыл глаза и оказался в темной пустоте. Рев двигателя слабел, а качка – вверх-вниз, вверх-вниз – превратилась в нечто вроде сердцебиения. Эта пустота когда-то пугала его, и тот ужас и привел его к островам. Сейчас на смену страху пришло одиночество, в которое мальчик, если нужно было, окунался, за которое хватался, точно за скользкую веревку. И он нырнул в одиночество. Для этого требовалась сосредоточенность – она заглушала стук мотора, отодвигала куда-то Па, делала лодку призрачной и несуществующей. Он забыл о цели их вылазки, о выжидающих лицах соседей, даже о прижавшейся к нему сбоку Сыок Мэй. Открыв глаза, он махнул рукой, и отец повернул лодку туда, куда показал А Боонь. Через несколько минут А Боонь показал новый курс, махнув рукой чуть в сторону. Па опять повернул.

– Куда мы плывем? – спросила Сыок Мэй.

А Боонь вздрогнул. Он вспомнил про лодки позади. В первой у руля сидел А Тун, во второй – А Ки. В одной разместилось четверо человек, в следующей пятеро. И все они валились друг на дружку, когда лодка делала резкий поворот. Одиннадцать лиц. А еще Хиа, Па, Сор Хун и Сыок Мэй. Итого пятнадцать. И все они ожидающе смотрели на А Бооня. В горле у него набухал комок.

Он развернулся лицом к морю, прищурился и сосредоточился. Но чувствовал лишь пустоту. Острова исчезли. Он медленно цепенел от ужаса, силился представить белые утесы, плоские, в ложбинах, луга. Но ничего.

А Боонь старался довольно долго – закрыв глаза, сдерживая скапливающиеся под веками слезы. Он уже представлял презрение Хиа, недовольство Сыок Мэй, как все пятнадцать смотрят на его тощую спину. Их недоверие, подобное полуденному солнцу, обжигало шею. Ему казалось, будто Сыок Мэй укоризненно толкает его в бок, и он корил себя за то, что уговорил Па взять ее с собой. Мальчик представлял, как они возвращаются ни с чем на берег, слышал, как они, ухмыляясь, рассказывают всем, что все это выдумки.

И тут лодка повернула. Вот и все, промелькнуло в голове у А Бооня, Па не выдержал. Они возвращаются обратно. А Боонь приготовился к взбучке, к позору. На Сыок Мэй он не смотрел.

Однако Па не развернул лодку. Они лишь поменяли курс. Что Па придумал? Через пять минут лодка снова повернула. Еще пять минут ходу – и еще один плавный поворот. А Боонь тайком взглянул на Па, но тот, казалось, был полностью поглощен морем.

А Боонь в растерянности смотрел на Па. Лица людей в лодках изменились. Сыок Мэй восхищенно выпрямилась, Сор Хун и А Тун издали возгласы удивления. Невероятно. Он обернулся и посмотрел туда, куда направлялась лодка. Вот он – извилистый берег, окутанный темной зеленью, высокие белые утесы, острые и величественные в лучах солнца. Этот остров они обнаружили первым и назвали его Бату, потому что утесы здесь напоминали знаменитые известняковые пещеры на севере. Отец и сын успели дать имя каждому из островов.

Па кивнул А Бооню, словно говоря: видишь, что произошло? А Боонь видел. Сегодня на остров их привел не он, а Па. Даже если кто-то еще и заметил, они вряд ли поняли важность этого. Они не знают, что острова – зыбкие миражи, которые появляются и исчезают, когда ты того хочешь. Да и откуда им знать? Ведь вот он, остров, сухой и прочный, как их собственные тела. Им же неизвестно, что до сегодняшнего дня найти их было под силу только А Бооню.

А Боонь перегнулся через борт и опустил в море разгоряченные ладони. Сыок Мэй рассмеялась, смех ее был чистым и переливчатым, как новые стеклянные шарики. Солнце окрасило ее щеки розовым.

– Какая красота! – сказала она. – Вот бы мы тут жили.

А Боонь представил, как они с Сыок Мэй живут здесь, строят дом на деревьях, жарят на костре выуженную из моря рыбу. Его потянуло вылезти из лодки, вытянуть затекшие ноги в этой загадочной живительной воде, несмотря на всех ее возможных обитателей – желеобразных и с плавниками. Он жаждал ощутить, как ямки под коленями заливает прохладная вода.

За спиной послышался всплеск. Похоже, одержимый тем же желанием А Тун выбрался из лодки. Его майка надулась в воде, отчего грудь сделалась похожей на женскую, и мужчины засмеялись. А Тун поплыл к острову.

– Тун, ты куда? – крикнул Па.

А Тун не ответил и лишь махнул рукой, приглашая присоединиться.

Взрослые переглянулись. Сор Хун заявила, что ноги ее там не будет. Кто знает, что за мерзости прячутся за этими деревьями?

Лицо Па оставалось непроницаемым. О чем он думает? Они с А Боонем никогда не говорили о духах или волшебстве. Их ежедневные вылазки превратились в обыденность: каждый день они спускали на воду лодку, А Боонь указывал курс, Па управлял лодкой. Они ставили сети, а потом вытаскивали их и возвращались домой с тем, что от щедрот своих давали им острова. Только и всего. В лодке они либо молчали, либо говорили о чем-то еще – о школе, о Ма, о жаре. И никогда – о том, где они побывали и что делали.

Было видно, как А Тун бредет в воде к короткому сияющему берегу. Его фигура будто нарушала спокойствие тех мест, которыми А Боонь любовался много месяцев подряд. Сам он так до конца и не поверил, что это настоящая, прочная суша. И тем не менее лодка А Туна причалила к острову, мужчины повыскакивали из нее и, как мальчишки, разбежались по берегу.

Несмотря на все это, Па улыбался. Будто король на троне, он сидел у руля и с довольным видом обозревал свое королевство. На мужчин на берегу он смотрел с тем же снисхождением, которое появлялось в его глазах, когда А Боонь с Хиа высматривали в болоте илистых прыгунов.

Лодка А Ки рванулась следом за лодкой А Туна.

– Давай, А Хуат! – позвал он Па.

Па подвел лодку к острову, и они вылезли – Хиа, потом Па, А Боонь и Сыок Мэй. Сор Хун, опасавшаяся “всякой мерзости”, сказала, что присмотрит за лодками. Вчетвером они прошли по берегу и последовали за остальными в джунгли у подножия утесов.

Глава
9

Остаток дня прошел в похожем на сон походе. Мужчины шагали молча, некоторые поодиночке, некоторые парами. Хиа шел рядом с отцом, А Боонь и Сыок Мэй двигались за ними.

На острове оглушительно стрекотали насекомые. Казурианы с толстыми стволами роняли на землю мелкие шишки. Путат лауд сбрасывал с плотных веток пушистые розовые бутоны. Тропинок здесь не было. Раскидистые листья папоротников щекотали икры, колючие аканты царапали ноги. А Боонь несколько раз протягивал Сыок Мэй руку и помогал перелезть через камень или упавшее дерево, замирая, когда она прижималась к нему. Порой ему казалось, будто он дома, будто они с Хиа исследуют неизвестную часть побережья, разве что тишина здесь была плотнее. Из человеческих голосов – только их собственные, и никакого гула автобусов или грузовиков. Хор насекомых здесь звучал тише, да и птичье пение тоже.

– Смотри, – сказала Сыок Мэй.

С лукавой улыбкой она взглянула на А Бооня и протянула сжатую в кулак руку.

Именно этот момент останется в памяти А Бооня, когда все закончится.

Не погоня, не этот день или последующие недели, не тяжелое многолетнее путешествие, которое проделает его сердце, формируясь, разбиваясь и вновь обретая форму. В его памяти останется лишь этот образ: Сыок Мэй, пока еще не революционерка, пока еще ей не грозят ни смерть, ни тюрьма, она не направляет полных решимости рабочих и таящихся шпионов, пока еще она обычный ребенок, как и сам он, она – посреди девственного леса на загадочном острове и протягивает ему сжатую в кулак руку. Сыок Мэй предлагает ему что-то. Там, в ее разжатой ладони, – семечко каучукового дерева. Маленькое, круглое, многообещающее, словно небольшое яйцо.

Мужчины ушли слегка вперед, пробивая тропинку среди густых зарослей. Справа А Боонь заметил крупный валун, рыжеватый и гладкий, как спина большой свиньи.

Ухмыльнувшись, он взял у Сыок Мэй семечко и двинулся к валуну, не обращая внимания ни на папоротники под ногами, ни на царапины на руках. Он слышал, как Сыок Мэй топает за ним, слышал ее тихий мелодичный смех. Они продирались сквозь лес, наступали резиновыми подошвами сандалий на усыпанную листьями землю, распугивали птиц и блестящих жуков. А Боонь подумал, что надо бы поостеречься змей, но все равно бежал. Мальчик почти добрался до валуна. Вот он – большой, рыжий, осязаемый. А Боонь вытянул руку с семечком, готовый потереть его о камень…

Сильный удар в спину повалил его на землю. А Боонь уткнулся лицом в траву. Сыок Мэй уселась ему на спину, прижала к земле руки.

– Пусти! – потребовал он.

Сказал он это неискренне. Падая, он чувствовал, будто его сердце тоже летит вниз, вырвавшись из грудной клетки, где обитало всю жизнь, вывалившись через подвальный люк в какое-то намного более опасное место. В ушах бешено пульсировала кровь, так что удары отдавались даже в кончиках пальцев. Теплые пальцы Сыок Мэй цепко держали его руки. Она оседлала его, словно мула, сдавив икрами поясницу. Он сильнее ее, он это знал, но был не в силах сбросить ее.

Она засмеялась, и ее смех словно покинул ее тело и проник в него. Его тело будто бы тоже засмеялось. Сыок Мэй наклонилась вперед и отняла у него семечко.

– Будешь знать, как у меня отнимать, – сказала она.

Он нервно хихикнул. Сыок Мэй слезла с него и помогла подняться на ноги. Потом А Боонь смотрел, как она трет семечко о камень. Он заметил, что она тоже старается не смотреть на него, и его сердце, похоже, вернулось на свое привычное место. По щекам Сыок Мэй разлился румянец, она с наигранной сосредоточенностью смотрела на семечко и на камень.

Наконец Сыок Мэй прекратила тереть семечко о валун, быстро повернулась к А Бооню, насупилась сердито.

– Обещай, что мы навсегда друзья, – потребовала она.

Ему показалось, что она требует ответа более веского, чем обычное “да”, что она ждет от него некоего великого поступка, вроде тех, что совершают романтические герои в любимых Ма радионовеллах, – например, обхватит ее руками или, даже хуже, попытается поцеловать ее.

Вместо этого он забрал у нее семечко, а потом сплел свои пальцы с ее, так что их ладони прижимались друг к дружке крепко, точно створки раковины. Руки она не отняла.

– Обещаю, – сказал он.

– И ты никогда не уедешь, – добавила она.

– Зачем мне уезжать?

Сыок Мэй помолчала.

– Ладно, неважно, – сказал она, – можешь не обещать.

– Обещаю, – быстро сказал А Боонь, – я тебя никогда не брошу.

– Посмотрим, – сказала она.

– Не брошу, – повторил он. – Если я тебе нужен, то я никуда не денусь.

– Ладно, – тихо проговорила она.

Дав это обещание, они умолкли. А Боонь думал лишь о ее маленькой потной ладони в его руке, о сладком запахе ее дыхания. Что теперь скажешь? Они оба словно оцепенели. Он подумал, что теперь они принадлежат острову, что они привязаны к нему, как большой рыжий валун у них за спиной.

А затем раздался крик:

– А Боонь! – Голос Па развеял чары.

– Пошли найдем их, – сказала Сыок Мэй.

Она потянула его за руку, и все закончилось. Они двинулись вперед, к взрослым.

Путешествие продолжалось. Остров был совсем небольшой, чтобы обойти его, потребовалось меньше сорока минут. Маленький пляж, к которому они причалили, был здесь один, в остальных местах волны разбивались о высокие скалы. Мужчины пришли к выводу, что в верхней части пляжа неплохо бы поставить дом, потому что мангровые заросли тут не густые, а земля сухая и ровная. Здесь же, образуя прекрасное укрытие, росла огромная казуриана. Старость тянула ее ветви к земле. Рыбаки шутили, что сбегут от жен и поселятся на этом острове. Кормиться будут выловленной у берега рыбой, а из деревьев этого девственного леса выстроят дома. На этих словах А Боонь хитро взглянул на Сыок Мэй.

Па весь день был немногословным, но таким счастливым А Боонь его прежде не видел. На пляже он поднял кусок мореной древесины и помахивал им, пока они пробирались через заросли. Время от времени он показывал этой деревяшкой на кокосовое дерево с плодами или на прячущегося под зеленым пологом жука-носорога, но в основном просто держал деревяшку в руке и помахивал ею, назад-вперед, назад-вперед.

Когда вся их компания вернулась наконец на пляж, им тут же неистово замахала Сор Хун. Она так все время и просидела в лодке.

– Смотрите! Смотрите! – закричала она, показывая на море.

Они пригляделись. Лодку раскачивало из стороны в сторону, и они поняли, что ритм ее движений, неровный, рваный, не совпадает с мягкими, набегающими на берег волнами. Море возле лодки переливалось серебром, и А Боонь вспомнил, как однажды грозовой ночью молния ударила в воду. Но сейчас был погожий день, а в небе разлилась такая синь, что глаза резало. Подойдя ближе, они поняли, что блестящая поверхность состоит из мелких, сверкающих на солнце частиц.

Рыба. Столько рыбы А Боонь с Па еще ни разу не видали. Рыбины бились о лодку, толкались на отмелях, будто просили, чтобы их выловили. Их было так много, что лодку мотало из стороны в сторону, словно ярмарочную карусель. Расплывшаяся в улыбке Сор Хун сидела в лодке. Мужчины бросились в воду, к лодкам, с трудом пробираясь по кишащей рыбой воде.

– Боонь, давай быстрей, ты где там застрял? – крикнул Па.

Море буквально бурлило, переливалось сверкающей чешуей. Скованный старым страхом А Боонь замер на берегу. За последние месяцы они с Па вытащили немало сетей с рыбой, однако ничего подобного видеть им не приходилось. Рыба всегда появлялась тихо и внезапно, просто в определенный момент канаты, которыми сети крепятся к лодке, вдруг натягивались. К этому А Боонь привык и принимал как данность. Он думал, что полностью преодолел страх перед океаном.

Увиденное сейчас поколебало его уверенность. Оно напоминало сцену из его детских ночных кошмаров, самых жутких, в которых море оживало и наводнялось невидимыми тварями, грозящими утащить его в неведомые глубины.

– Идем, Боонь, – сказала Сыок Мэй.

Она вошла в воду. Рыба терлась о лодыжки, но девочке, как и остальным, было, похоже, все равно. Ее лицо сияло от радости, связь между ними слабела, и А Боонь снова остался наедине со своим страхом.

– Что, Лещ, испугался, да? – завопил из лодки Хиа.

Старое прозвище, о котором все на несколько месяцев забыли, привело А Бооня в ярость. Он вошел в воду. Под его ступней забилась вдавленная в песок рыбина. А Боонь стиснул зубы и сильнее вдавил рыбью плоть в песок. Внутри всколыхнулась тошнота. Тонкие плавники щекотали голую кожу. Но А Боонь не остановился – шаг за шагом он продвигался к лодке. Поверх шума моря он словно слышал жару – громкий, пронзительный звон.

И вот все позади. Мокрый и бледный, он влез в лодку и плюхнулся рядом с Сыок Мэй.

– Боонь? Ты как? Все хорошо? – спросила девочка.

А Боонь слабо кивнул. Наверху без конца и края во все стороны раскинулось небо. На плечи А Бооню опустились прохладные ладони Па. Капли воды катились по лбу и разъедали глаза. Мало-помалу мир снова обретал очертания.

– Это просто жара, – сказал Па, – и день долгий.

А Боонь не возражал. Все убедились, что с ним все в порядке, и тут же забыли про него, занятые полными сетями. А Боонь сидел на носу, уткнувшись в колени и закрывшись от света. Сбоку к нему прижималась Сыок Мэй. Она крепко сжала его руку, но радость от ее прикосновений исчезла. Девочка стала свидетельницей его унижения, и этого А Боонь никак не мог выкинуть из головы.

Издалека доносились голоса рыбаков. Кто-то запел придуманную им самим песню – возможно, это был А Тун, движимый тем же восторгом, который выгнал его из лодки на остров. Остальные шутили и смеялись. А Боонь чувствовал, как Хиа перемещается по лодке, слышал, как Па тихо отдает брату указания. Все пребывали в приподнятом настроении – все, кроме А Бооня. Он чувствовал, как они смеются над ним. Объект всеобщих издевок, сын рыбака, который боится моря.

Снова крики и свист. Моторы взревели, и лодки рванули с места. Рыбы много – пора домой. А Боонь посмотрел поверх рук. Море стихло, теперь только лодки, разрезая ровные волны, тревожили его поверхность.

Наконец они добрались до родного острова. Провожавшие их так же стояли у берега, в тени деревьев. Они бросились навстречу лодкам, и А Боонь с обидой представил, как его снова начнут высмеивать, ведь при виде рыбы он едва не потерял сознание.

Ма ждала их на мокром песке, приготовив тачки и прищурившись от послеполуденного солнца.

При виде пойманной рыбы собравшиеся заахали. “Да как же это? – снова и снова спрашивали они. – Как же это?”

Рыбаки загалдели:

– Там высоченные деревья, выше, чем тут…

– Одна сеть у нас даже порвалась…

– А утесы!

– А Туну на голову жук-носорог сел, хорошо хоть, не нагадил…

– А когда А Тун спрыгнул в воду, у меня чуть сердце не разорвалось! – Это воскликнула Сор Хун, и женщины расхохотались.

– Но откуда же вся эта рыба взялась? – спросила одна из тетушек.

Мужчины в лодке замолчали.

– Трудно сказать, – ответила Сор Хун, – но наш А Боонь…

А Боонь посмотрел на горизонт и собрался с духом. “Но наш А Боонь, – подумал он, – несколько месяцев ходил к этим островам, а в воду зайти боится. Наш А Боонь хлопнулся в обморок, прямо как девчонка, вы б только видели!”

– Это он нас туда привел. Они с А Хуатом – вы бы их только видели. Уж не знаю, как они понимают, в какую сторону двигаться, но как-то понимают. Прямо чудо какое-то, – закончила Сор Хун.

Рыбаки закивали.

– Откуда вы знаете, где этот остров? – спросил кто-то.

А Боонь взглянул на Па, и тот жестом разрешил ему ответить.

– Я… я не знаю. Я это чувствую, – проговорил он, вспыхнув. Никогда еще столько взрослых не слушали его с таким вниманием.

– И рыба там всегда есть? Возле острова?

– Возле островов. Там он не один. Мы пока шесть нашли, – пробормотал А Боонь.

Перешептыванья стали громче.

Наконец кто-то из мужчин спросил:

– Значит, чтобы найти острова, надо каждый раз брать тебя с собой?

В голосе звучало презрение, будто его хотели надуть. Он явно считал зазорным задавать вопрос ребенку.

– Боонь может показать нам, как их найти, – сказал Па. – Мне он показал.

Остальные рыбаки одобрительно забормотали, и Боонь покраснел еще сильнее. Сейчас молчал даже Хиа, и когда А Боонь обернулся к нему, брат медленно, едва заметно кивнул. Ма тоже смотрела на А Бооня так, словно видела сына впервые. Тогда, чтобы не обмануться в наслаждении, которое испытывал, А Боонь встал и собрался было вылезти из лодки, но пока он стоял, все продолжали смотреть на него, словно на некое таинственное существо. А Боонь замер. Вот бы раскинуть руки и подпрыгнуть – и тогда этот прыжок отразится в глазах всех этих людей. Но ему не хватило смелости, и он стоял в лодке, которую ласково покачивали волны, а за спиной у него, скосив безудержные оранжевые лучи, затухало солнце. Настал миг умиротворения. Спустя годы воспоминания об этом спокойствии неразделимо сплетутся с памятью о бьющейся под ногой рыбе, и потому радость А Бооня всегда будет омрачена зыбким ужасом, который сонно булькает под безмятежной поверхностью.

Впрочем, сейчас солнце садилось, море было спокойным, а вокруг собрались люди. Родные любили А Бооня, и все остальные жители кампонга тоже.