Текст книги "Мавританская Испания. Эпоха правления халифов. VI–XI века"

– Тем хуже для тебя! Твое происхождение отделяет тебя от Бога и его пророка.

Отметим, что химьяриты были младшей ветвью сабеев, живших в юго-западной части Аравии. Рабиа и мудар были легендарными потомками Аднана, через которого северные арабы вели свое происхождение от Исмаила. Также утверждают, что, заметив плужный лемех в доме жителя Медины, Мухаммед заявил хозяину:

– Когда такая вещь появляется в доме, вместе с ней входит позор.

Тем не менее, отчаявшись привлечь на свою сторону торговцев и кочевников своей расы, Мухаммед был вынужден позабыть о своих предрассудках и принять помощь всех, кто ее предлагал. Поэтому он с радостью завязал дружеские отношения с арабами Медины, для которых преследования, которым он подвергся в Мекке, стали лучшей рекомендацией. «Великая клятва Акабы» навсегда объединила судьбы жителей Медины и Мухаммеда. Тогда семьдесят паломников из Ясриба (Медины) у подножия холма Акаба дали клятву защищать новую веру мечом. Разорвав узы, которые арабы почитали больше, чем любые другие, он покинул свое племя, обосновался в Медине с учениками-мекканами, которые с тех пор стали называться «беженцами» – мухаджирунами, натравил на своих соплеменников мединских поэтов, известных язвительным умом, и развязал священную войну. Вдохновленные жаждой деятельности, презирающие смерть, поскольку были уверены, что попадут прямо в рай, если примут смерть от идолопоклонников, аус и хазрадж стали называть себя ансарами (помощниками, в другом варианте – защитниками) и демонстрировали чудеса отваги. Борьба между ними и язычниками Мекки продолжалась восемь лет. За это время ужас, который повсюду сеяли воины-мусульмане, заставил многие племена принять новую веру, но лишь отдельные люди сделали это искренне. Наконец завоевание Мекки укрепило авторитет Мухаммеда. Настал день, когда жители Медины поклялись, что заставят надменных торговцев дорого заплатить за свое презрительное отношение. «Сегодня день убийств, – заявил глава племени хазрадж, – день, когда никто не избежит своей участи!» Но надежды жителей Медины были разбиты. Мухаммед лишил их главу командования и приказал военачальникам соблюдать величайшую умеренность. Меккане стали молчаливыми свидетелями разрушения идолов в их храме, который являлся, по сути, пантеоном, содержавшим триста шестьдесят статуй божеств, которым поклонялось множество племен. Судя по всему, на каждый день года приходилось по божеству. В действительности о доисламском идолопоклонничестве известно немного. Есть свидетельства поклонения небесным телам, наряду с обычным фетишизмом. С болью и яростью в сердцах они признали Мухаммеда посланцем Бога, в душе поклявшись когда-нибудь отомстить и мединским грубиянам, и евреям, которым хватило дерзости их покорить.

После завоевания Мекки оставшиеся языческие племена вскоре осознали бесполезность дальнейшего сопротивления, и угроза войны на уничтожение заставила их принять ислам, который проповедовали им военачальники Мухаммеда, держа в одной руке Коран, в другой – меч.

Удивительный пример обращения связан с племенем такиф, которое кочевало вокруг Таифа и ранее отвергло проповеди Мухаммеда, забросав его камнями. Депутация этого племени объявила, что оно готово принять ислам, при условии что ему будет позволено сохранить своего идола, Аллат, в течение трех лет и его не будут заставлять молиться. Отметим, что Аллат – одна из трех лунных богинь – трех дочерей Аллаха. «Три года идолопоклонничества, – ответил Мухаммед, – это слишком много. И какая может быть религия без молитвы?» После этого делегаты снизили требования, и наконец после долгих споров договаривающиеся стороны согласовали следующие условия: такиф не будут платить десятину, их не будут заставлять принимать участие в священной войне. Также они не станут падать ниц в молитве, оставят Аллат на год, по истечении которого никто не заставит их уничтожать идола своими руками. Но Мухаммед все еще чувствовал некоторые сомнения; он опасался общественного мнения.

– Не позволяй этому соображению мешать тебе, – сказали делегаты, – если арабы спросят, почему ты заключил такой договор, достаточно сказать им, что сделал это по приказу Бога.

Этот аргумент убедил пророка, и официальное соглашение звучало следующим образом:

– Именем милостивого и милосердного Бога! Настоящим согласовано между Мухаммедом, посланником Бога, и племенем такиф следующее: последнее не будет обязано платить десятину и принимать участие в священной войне, а также… – Стыд и раскаяние заставили пророка замолчать.

– А также падать ниц в молитвах, – подсказал один из делегатов. Поскольку Мухаммед продолжал молчать, делегат обратился к писцу: – Запиши это. Так было договорено.

Писец взглянул на пророка, ожидая его приказа. Но тут свирепый Омар, ставший молчаливым свидетелем сцены, столь болезненной для чести пророка, вскочил, выхватил меч и закричал:

– Ты осквернил сердце пророка! Да испепелит тебя Бог! Отметим, что свирепый Омар впоследствии стал вторым халифом. Его обращению, судя по всему, в немалой степени способствовала его сестра Фатима, жена прозелита. Порывистый, жестокий и обладающий огромной физической силой, Омар очень скоро стал одним из главных приверженцев халифа. «Я, Абу Бакр и Омар», – часто повторял Мухаммед, утверждавший, что даже сатана избегает встречи с последним. Бертон писал: «Говорят, что он один раз в жизни смеялся и один раз плакал. Смех у него вызвало воспоминание о том, как он ел богов из теста – идолов племени ханифа. Слезы же у него вызвало воспоминание о том, как он заживо похоронил свою маленькую дочь, а она, пока рыли могилу, отряхивала пыль с его волос и бороды».

– Наши слова обращены не к тебе, – спокойно ответствовал делегат, – мы вели беседу с Мухаммедом.

Пророк долго хранил молчание, после чего объявил:

– Нет, я не стану заключать такое соглашение. Вы должны или принять ислам без каких-либо условий и соблюдать все его требования, или готовьтесь к войне.

– Но разреши нам хотя бы сохранить Аллат на полгода! – взмолились разочарованные делегаты. – Хоть на месяц!

Но пророк остался непреклонным и не разрешил оставить идола ни на час.

Поэтому делегаты вернулись в свой клан в сопровождении мусульманских солдат, которые уничтожили фигурки Аллат, под стоны и плач женщин. Это более чем странное обращение на деле оказалось самым продолжительным. Когда позднее Аравия в целом отказалась от ислама, такифиты сохранили ему верность. На основании этого можно судить об искренности других обращений.

Отступничество началось еще до смерти Мухаммеда. Несколько провинций не дождались этого события. Слухов об ухудшении здоровья Мухаммеда оказалось достаточно, чтобы восстания вспыхнули в Неджде, Йемаме (Ямаме) и Йемене. В каждой из этих провинций имелся собственный пророк – Тулайха, Мусайлима и аль-Асвад соответственно, подражатели и соперники Мухаммеда. Тот узнал на смертном одре, что в Йемене есть лидер повстанцев, аль-Асвад, также известный как зульхимар, человек с покрывалом. Это вождь, обладающий большим богатством и незаурядным красноречием. Ему удалось изгнать мусульманских чиновников и захватить Наджран, Сану, а потом и всю провинцию. Однако когда Мухаммед испустил последний вздох (в 632 году), обширное здание на самом деле уже качалось. Смерть пророка послужила сигналом для масштабного, практически всеобщего восстания. Повстанцы везде одерживали верх; каждый день в Медину приезжали мусульманские чиновники, мухаджируны и ансары, изгнанные из своих регионов мятежниками. Окрестные племена готовились осадить Медину.

Но халиф Абу Бакр (отец супруги Мухаммеда Аиши; обычная форма – бикр, но бакр, что означает «молодой верблюд», – метафора, применяемая к юношам; ненавидевшие его персы называли Абу Бакра Пир-и-Кафтар – «старая гиена»), достойный преемник Мухаммеда, исполненный уверенности в судьбе ислама, ни минуты не колебался, находясь в гуще этих событий. Он был без армии. Верный заветам Мухаммеда, он отправил ее в Сирию, несмотря на протесты мусульман, которые, предвидя угрожающие опасности, уговаривали его отложить экспедицию. «Я не стану отменять приказ, данный пророком, – заявил он. – Пусть Медине угрожает вторжение диких зверей, эти войска должны сделать то, что желал Мухаммед». Согласись он на компромисс, халиф путем определенных уступок мог купить нейтралитет или даже союз многих племен Неджда, поскольку их представители сообщили, что, если их освободят от уплаты десятины, они будут продолжать возносить ортодоксальные молитвы. Главные мусульмане придерживались мнения, что этих представителей не следует отталкивать. Один Абу Бакр считал идею компромисса недостойной святого дела, которое они защищали. «Закон ислама, – говорил он, – един и неделим, и между его заповедями нельзя допускать разницы». Омар прямо заявлял, что в одном Абу Бакре было больше веры, чем во всех остальных, вместе взятых. Это замечание было справедливо. Именно в этом заключались величие и сила первого халифа. Согласно утверждению самого Мухаммеда, все его ученики демонстрировали колебания, прежде чем признать его миссию, за исключением Абу Бакра. Не будучи исключительной личностью, Абу Бакр был лучше всего приспособлен для того, чтобы овладеть ситуацией: он имел то, что ранее дало победу самому Мухаммеду и чего не было у их врагов – прочную веру.

Нападения повстанцев не были согласованными; они уже начали ссориться между собой и периодически убивали друг друга. Абу Бакр, вооруживший всех, кто был способен держать оружие, воспользовался благоприятной возможностью, чтобы сокрушить соседние кланы. Позднее, когда верные племена Хиджаза, западного плато, на котором располагаются Мекка и Медина, собрали контингенты людей и коней и основные силы армии вернулись с севера, принеся с собой немалую добычу, он предпринял смелое наступление, разделив свою армию на много отрядов. Эти отряды, сначала весьма немногочисленные, быстро разрастались. Их пополняли арабы, которых страх или надежда на грабежи привлекал под мусульманские знамена.

В Неджде Халид (Меч Аллаха, сын аль-Валида; его свирепость неоднократно порицалась пророком; до обращения он в немалой степени способствовал поражению Мухаммеда у горы Оход), кровожадный и безрассудно смелый, напал на орды Тулайхи. Причем Тулайха, о котором раньше говорили, что он один стоит тысячи человек, на этот раз, позабыв о своем долге воина и старательно исполняя роль пророка, завернувшись в плащ, ожидал вдохновляющих идей с небес, оставаясь на некотором расстоянии от поля боя. Довольно долго ожидание оставалось тщетным, но, когда его люди дрогнули, вдохновение наконец явилось. «Следуйте за мной, если можете!» – крикнул он своим товарищам и, вскочив на коня, исчез на самой высокой скорости. В тот день победители не брали пленных. «Уничтожайте отступников без жалости, мечом, огнем, самыми страшными пытками». Такие инструкции дал Абу Бакр Халиду.

Халид выступил против Мусайлима, пророка Йемама, который уже нанес поражение двум мусульманским армиям. Причем слава о победах и невероятной жестокости следовала впереди Халида. Сражение было ужасным. Сначала повстанцы оказались сильнее, проникли в лагерь и добрались до шатра Халида. Но военачальник сумел отбросить их на равнину, разделявшую два лагеря. После нескольких часов упорного сопротивления повстанцы понесли большие потери и были окружены со всех сторон. Они отступили в большой сад, окруженный толстой стеной, имевшей массивные ворота. Опьяненные кровью, мусульмане устремились за ними. Проявив беспримерную храбрость, два человека перебрались через стену и спрыгнули внутрь, чтобы открыть ворота. Один из них, весь израненный, вскоре пал, второй, которому повезло больше, нашел ключ и перебросил его через стену своим товарищам. Ворота распахнулись, и нападающие хлынули в сад. Началась ужасная бойня на арене, с которой невозможно было вырваться. В этом «саду смерти» повстанцы, которых насчитывалось около десяти тысяч, были убиты все до последнего воина.

Пока жестокий Халид таким образом подавлял восстание в центральной части Аравии, проливая реки крови, другие командиры занимались тем же самым в южных провинциях. В Бахрейне на лагерь бакритов было совершено внезапное нападение, в процессе которого многие были убиты. Те немногие, кому удалось бежать, направились к морскому побережью, чтобы найти убежище на острове Дарин, расположенном в Персидском заливе. Но мусульмане догнали их и убили, поскольку, согласно легенде, море чудесным образом высохло. Такие же массовые убийства происходили в Омане, Махре, в Йемене и Хадрамауте. Здесь остатки сил аль-Асвада, тщетно умолявшие мусульманского командира о милости, были убиты. Командир гарнизона крепости сумел получить, в обмен на капитуляцию, обещание амнистии только для десяти человек – все остальные были обезглавлены. В другом районе целый караванный путь стал зараженным из-за разложения множества трупов повстанцев.

Если арабы, глядя на эти реки крови, и не убедились в истинности религии Мухаммеда, они, безусловно, не могли не признать, что ислам – неодолимая и даже в какой-то степени сверхъестественная сила. Истребленные огнем и мечом, охваченные ужасом и удивлением, они предпочли стать мусульманами, по крайней мере внешне, и халиф, не дав им оправиться от смятения, бросил их в бой против Римской империи и Персии. По его убеждению, эти две нации уже созрели для завоевания, потому что их много лет раздирали внутренние противоречия, разлагало рабство и разъедали все пороки, свойственные упадку. Безграничное богатство и обширные владения компенсировали арабам вынужденное подчинение закону пророка из Мекки. Отступничество было неизвестно, оно стало немыслимым, поскольку влекло за собой смерть, – в этом вопросе закон Мухаммеда был безжалостен. Но истинное благочестие и религиозное рвение тоже встречались нечасто. С помощью самых ужасных и жестоких средств было осуществлено внешнее обращение бедуинов. И это было много. На самом деле это было все, чего можно было ожидать от этого несчастного народа, ставшего свидетелем гибели своих отцов, братьев и детей от меча жестокого Халида или других палачей, его конкурентов.

В течение долгого времени бедуины, нейтрализуя пассивным сопротивлением попытки рьяных мусульман вести их за собой, не изучили основы веры и не имели ни малейшего желания их изучать. Во время халифата Омара I один старый араб договорился с молодым человеком, что он будет каждую вторую ночь отдавать ему свою жену, а тот взамен брался заботиться об отаре старика. Об этом стало известно халифу. Тот призвал к себе обоих и спросил, известно ли им, что ислам запрещает подобные сделки. Те ответили, что им ничего не известно о подобном законе. Другой человек женился на двух сестрах.

– Разве это возможно, – спросил халиф, – чтобы ты не знал о запрете подобных действий религией?

Человек ответил, что ему ничего об этом не известно и, более того, он не видит ничего плохого в своих действиях. Тогда халиф объяснил, что закон в этом вопросе совершенно ясен, и человеку придется отказаться от одной из сестер, иначе он лишится головы. Некоторое время мужчина не мог поверить, что халиф говорит серьезно. Уяснив, что с ним никто не шутит, он в сердцах заявил:

– Тогда это плохая религия, если запрещает такие вещи, и я ничего не получил, приняв ее.

Религиозное невежество бедолаги было настолько полным, что он даже не подозревал: произнеся такие слова, он мог поплатиться головой за богохульство или даже за отступничество. Веком позже ни одно арабское племя из тех, что обосновались в Египте, не знало, что запрещено и что разрешено пророком. Они с удовольствием вспоминали доброе старое время, войны и героев прошлого, но о религии не упоминали. Такая же ситуация в эту эпоху была у арабов, живших на севере Африки. Эти достойные люди пили вино, даже не подозревая, что это запрещено Мухаммедом. Они были потрясены, получив соответствующие разъяснения от миссионеров, посланных халифом Омаром II. Были мусульмане, которые знали о Коране лишь одно – слова «Во имя Бога, милостивого и милосердного», с которых начинается каждая сура Корана, с единственным исключением. Возможно, хотя никоим образом не очевидно, что в целом к вере была бы большая тяга, если бы средства, применяемые для обращения в нее, не были такими жестокими. Всегда было в высшей степени тяжело преодолеть безразличие бедуинов в вопросах религии. В наше время ваххабиты, мрачная и пуританская секта, которая стремится уничтожить богатство и избыточные ритуалы, с течением времени запятнавшие ислам, секта, сделавшая своим девизом слова «Коран и ничего кроме Корана», не сумела пробудить бедуинов от безразличия к религии. Кстати, секта существует в Индии и других местах и нередко признается виновной в изменнической деятельности. Они редко прибегали к силе и нашли приверженцев из числа оседлых арабов, но не бедуинов, сохранивших исконный арабский характер, без каких-либо примесей. Хотя они симпатизировали политическим взглядам новаторов и племена, находившиеся под непосредственным контролем ваххабитов, должны были соблюдать религиозные обязанности с большей строгостью, и некоторые из них, ради собственных интересов, стали проявлять видимость религиозного рвения и даже фанатизма, все же бедуины не стали по-настоящему религиозными. Как только власть ваххабитов была уничтожена Мухаммедом Али, бедуины, не теряя времени, отказались от религиозного церемониала, который им смертельно надоел. «Сегодня, – писал сэр Р.Ф. Бертон, – в пустыне можно встретить только остатки религии, или ее нет вообще; никто не затрудняет себя соблюдением законов Корана».

Таким образом, арабы, хотя и приняли революцию как свершившийся факт, с которым ничего нельзя поделать, не простили тех, кто ее принес, и не подчинились иерархической власти, ставшей ее результатом. Их сопротивление, в конце концов, приняло другую форму: конфликт, касающийся принципов, стал личной борьбой.

В определенном смысле знатные семейства – мы применяем этот термин к тем, кто в течение нескольких поколений поставлял вождей племенам, – ничего не потеряли от революции. Это правда, что Мухаммед колебался, не имея четкого мнения относительно знати. Он то проповедовал абсолютное равенство, то признавал правящий класс. Он заявлял: «Нет больше языческого высокомерия! Нет больше гордости рождения! Все люди – дети Адама, а Адам сотворен из праха. Перед Богом тот из вас имеет более достоинства, кто из вас богобоязливее» (Коран, сура 49: 13). И снова: «Все люди равны, как зубья у гребня; только телесная сила делает некоторых выше других». Но он также утверждал: «Пусть, кто были знатными при язычестве, останутся знатными при исламизме, если они почитают Истинную Мудрость» – иными словами, если они становятся мусульманами. Мухаммед на самом деле временами желал ликвидировать арабскую аристократию; но или не мог, или не осмеливался претворить свое желание в жизнь. Поэтому знать продолжала существовать; она сохранила свои привилегии и давала племенам вождей. Ведь Мухаммед не ставил перед собой невыполнимую задачу объединить арабов в нацию и сохранил племенную организацию, объявив, что она имеет божественное происхождение («Люди, мы сотворили вас… составили из вас племена…» – Коран, сура 49: 13). Каждое из этих мелких сообществ продолжало жить только для себя, занималось собственными делами и не интересовалось проблемами, непосредственно его не затрагивающими. В войне они организовывали разные отряды, каждый со своим знаменем, которое нес шейх или воин, им назначенный. В более поздние времена вожди всегда несли знамена мусульманских армий, и слова «знаменосец» и «вождь» стали синонимами. В городах у каждого племени был собственный квартал, свой караван-сарай и даже свое кладбище. Строго говоря, право назначать вождя принадлежало халифу, но следует понимать разницу между теоретическим правом и его практическим применением. Изначально халиф мог возложить власть вождя на одного из членов племени, поскольку арабы подчинялись чужакам с большой неохотой или не подчинялись вообще. Мухаммед и Абу Бакр, соответственно, почти всегда следовали этой практике и передавали власть людям, чье личное влияние было уже признано. При Омаре арабы потребовали, чтобы вождями назначались только члены племени, и больше никто. Однако, как правило, племена сами выбирали шейхов, а халифы довольствовались подтверждением их выбора. Этот обычай соблюдал лидер ваххабитов в XIX веке. Таким образом, старая знать сохранила свои позиции, но был создан более влиятельный класс. Мухаммед и два его непосредственных преемника предоставляли самые важные должности – командующих армиями и правителей провинций – ветеранам мусульманства, мухаджирунам и ансарам. По сути, выбора у них не было. Только эти люди были искренними исламистами, а значит, только им можно было доверить руководство – и мирское, и духовное. Какое доверие могло быть к вождям племен, которые никогда не были рьяными приверженцами традиционного ислама, а иногда и откровенными атеистами? Как сказал Оейна, вождь фезара: «Если бы существовал Бог, я бы поклялся его именем, что не верю в него».

Таким образом, предпочтение, отдаваемое мухаджирунам и ансарам, было естественным и в достаточной степени законным. Тем не менее гордость шейхов была уязвлена. Ведь горожане, земледельцы и прочие ничтожества были поставлены выше их. Члены племени, которые всегда отождествляли честь вождей со своей собственной, тоже негодовали. Они с нетерпением ожидали благоприятной возможности, чтобы силой оружия поддержать претензии своих лидеров и покончить с фанатиками, убивавшими их соплеменников. Аналогичные чувства зависти и непримиримой ненависти испытывала аристократия Мекки, во главе которой стояли Омейяды. Горделивые и надменные, они с плохо скрываемой ненавистью наблюдали, как только подлинных мусульман созывают на совет к халифу. Правда, Абу Бакр имел намерение допустить их к участию в дискуссиях, но Омар выступил категорически против, и его мнение стало решающим. Мы увидим, что арабская аристократия сначала пыталась вернуть влияние, не прибегая к насилию. Но было легко предвидеть, что, если ей это не удастся, она легко найдет союзников, готовых выступить вместе с ней против ансаров и мухаджирунов, среди шейхов бедуинских племен.