Текст книги "Мавританская Испания. Эпоха правления халифов. VI–XI века"

Глава 3
Подъем Омейядов

Халиф Омар, смертельно раненный кинжалом христианского ремесленника, некого Фируза, по прозвищу Абу Лула, на смертном одре назвал шестерых сподвижников пророка Мухаммеда, которые должны были избрать его преемника. Среди них самыми заметными были Али, Осман (Усман), Зубайи и Тальха. Также выборщиками стали Саад ибн Абу Ваккас и Абд ар-Рахман. Последний снял свою кандидатуру. Когда Омар испустил последний вздох, шесть выборщиков уединились на два дня, но не пришли ни к какому результату. Каждый из них старался подчеркнуть собственные выдающиеся качества и умалить качества своих коллег. На третий день было решено, что выбор халифа будет доверен одному из выборщиков, который снимет свою кандидатуру. К большому разочарованию остальных, халифом был назван Осман (Усман) – из Омейядов (644 г.).

Выбор едва ли основывался на выдающихся качествах личности Османа. Да, он был богат и щедр, делал материальные пожертвования от имени Мухаммеда и его сподвижников. Но если к этому добавить, что он был усерден в молитве, соблюдал посты и являлся воплощением добронравия и застенчивости, список его достоинств окажется исчерпанным. Его разум, никогда не бывший могучим, был ослаблен приближением старости – он уже достиг семидесяти лет. А его робость была настолько велика, что, когда он впервые поднялся на минбар, храбрость покинула его вместе с даром речи. «Первая попытка – очень трудная вещь», – с тяжелым вздохом пробормотал он и спустился с кафедры. К несчастью для самого себя, этот добродушный старик был очень привязан к своей семье, которая принадлежала к той аристократии Мекки, которая в течение двадцати лет оскорбляла, преследовала Мухаммеда и всячески противодействовала ему. Халиф во всем ей подчинялся. Его генеалогическое древо выглядело следующим образом:

Дядя халифа Хакам и, в еще большей степени, Мерван, сын последнего, вскоре стали фактическими правителями, оставив Осману лишь титул халифа и ответственность за все принимаемые ими меры, о которых его, как правило, не информировали. Приверженность традиционному исламу этих двоих, в первую очередь отца, никоим образом не была вне подозрений. Хакам был обращен только после дня взятия Мекки и впоследствии, после того как он выдал некоторые секреты, доверенные ему Мухаммедом, пророк наложил на него проклятие и отправил в ссылку. Абу Бакр и Осман подтвердили это решение. Осман, с другой стороны, вернул грешника обратно и даровал ему сто тысяч серебряных монет, а также земли, которые не являлись его собственностью, а принадлежали государству. Более того, халиф назначил Мервана своим секретарем и визирем, отдал ему в жены одну из своих дочерей и приумножил его богатства добычей из Африки. Стремясь воспользоваться возможностью, другие Омейяды, способные и честолюбивые молодые люди, к тому же сыновья самых непримиримых врагов Мухаммеда, добились самых выгодных постов, и все это к большой радости толпы, которая была только рада сменить старых ревностных поборников веры, суровых и строгих, на общительную и умную знать. Правда, это не могло не вызвать недовольства преданных мусульман, которые испытывали глубочайшее отвращение к новым провинциальным губернаторам. Кто мог не содрогнуться при воспоминании о том, что Абу Суфьян, отец того самого Муавии, которого Осман назначил правителем Сирии, командовал армией, победившей Мухаммеда у горы Оход, и той, что осадила его в Медине? Будучи лидером меккан, он не уступал, пока не увидел, что его дело проиграно и что десять тысяч мусульман готовы сокрушить его вместе со сторонниками. Но даже после этого, когда его призвал к себе Мухаммед и потребовал, чтобы он признал в нем посланника Бога, он ответил: «Простите мою откровенность, но я все еще сомневаюсь». Только когда его заверили, что если он не признает пророка, то лишится головы, Абу Суфьян стал мусульманином. Но его память оказалась короткой, и он очень скоро забыл о своем обращении.

Кто не помнит Хинд, мать Муавии, жестокую женщину, которая делала ожерелья и браслеты из ушей и носов мусульман, убитых при Оходе? Она разорвала тело Хамзы, дяди пророка, и, вырвав из него печень, впилась в нее зубами. Вероятно, это был элемент колдовства. Доктор Фрэзер в «Золотой ветви» утверждает, что некоторые племена Северо-Восточной Африки ели печень врага, который отличился храбростью, поскольку верили, что именно в ней эта храбрость находится. В общем, сын таких родителей, отпрыск «пожирательницы печени», вряд ли мог быть истинным мусульманином.

С правителем Египта, сводным братом Османа, которого звали Абдуллах ибн Сад ибн Абу Сарх, дело обстояло еще хуже. Его храбрость сомнению не подвергалась. Он нанес поражение греческому правителю Нумидии и одержал блестящую победу над греческим флотом, намного более многочисленным, чем его собственный. Но он был писцом Мухаммеда и, когда пророк диктовал ему откровения, менял слова и искажал смысл. Когда его богохульство было замечено, он сбежал и вернулся к поклонению идолам. Считается, что сура 6: 93 направлена против него. «Есть ли кто нечестивее того, кто выдумывает ложь, ссылаясь на Бога, или говорит: мне было откровение, тогда как не было ему никакого откровения».

В день взятия Мекки Мухаммед приказал, чтобы его убили – после того как он был обнаружен прячущимся за занавесами Каабы. Отступник отдался на милость Османа, который повел его к пророку и попросил о снисходительности. Мухаммед некоторое время молчал и в конце концов пробормотал: «Я прощаю его». Но когда Осман удалился вместе со своим протеже, пророк бросил гневный взгляд на своих стражников и воскликнул: «Почему вы меня не поняли? Я так долго молчал, чтобы кто-то из вас мог броситься вперед и убить его!» И этот человек стал правителем одной из прекраснейших провинций империи.

Валид, сводный брат Османа, был назначен правителем Куфы. Саад был смещен. Валид подавил восстание в Азербайджане, когда эта провинция попыталась вернуть независимость. Его войска совместно с войсками Муавии захватили Кипр, и его разумное правление восхвалялось по всей провинции. Тем не менее отец Валида, Окба, в свое время плюнул в лицо пророка, а в другой раз едва не задушил его. Позднее, став пленником Мухаммеда и выслушав смертный приговор, Окба в отчаянии закричал: «Кто позаботится о моих детях, когда меня не будет?» Пророк ответил, что это сделает адский огонь. Валид, которого после этого стали звать «дитя ада», всячески старался оправдать прогноз. Однажды после кутежа, который благодаря изобилию вина и чарам красавиц продлился до рассвета, Валид услышал, что муэдзин призывает с минарета верующих к молитве. Все еще находясь под воздействием винных паров, одетый в одну только тунику, отправился в мечеть, где прочитал молитву, которая длилась три или четыре минуты, причем запинался намного реже, чем можно было ожидать от человека в его состоянии. После этого он повернулся к собравшимся и, вероятно желая доказать, что совершенно трезв, громко спросил:

– Прочитать еще раз?

Но благочестивый мусульманин из первого ряда молящихся с негодованием ответил:

– Ради Аллаха, не надо. Мне не вынести еще одну молитву от такого человека, как ты. Ни за что бы не поверил, что из Медины нам прислали такого правителя!

Затем он стал выкапывать булыжники во дворе мечети. К нему присоединились другие верующие, и Валид, чтобы его не забросали камнями, был вынужден со всей поспешностью бежать. Он вернулся во дворец, качаясь и выкрикивая стихи языческого поэта:

– Вы найдете меня там, где много вина и песен. Мое сердце не камень, оно умеет веселиться!

Известный поэт аль-Хутайя – Джарваль ибн Аус – счел это приключение источником вдохновения. «В Судный день, – написал он, – аль-Хутайя подтвердит, что Валид на заслуживает обрушившейся на него ругани. В чем его вина, когда все было прочитано? Когда молитва закончилась, он всего лишь спросил, не хотят ли люди услышать ее еще раз. Он был весел из-за вина и, возможно, не ведал, что говорит. Хорошо, что тебя кто-то остановил, Валид, иначе ты, наверное, продолжал бы молиться до конца света». Следует отметить, что аль-Хутайя, хотя и являлся поэтом высокого уровня, был отступником, который то принимал ислам, то отказывался от него. Кроме того, в Куфе было несколько человек, возможно находившихся на жалованье у святых людей Медины, которые никоим образом не поддерживали правителя. Двое из них отправились в столицу и высказали свои претензии. Сначала Осман отказался согласиться с ними, но вмешался Али, и, к большому сожалению арабов Куфы, Валид лишился поста. Но ортодоксальная партия упрекала престарелого халифа не только за выбор правителей. Его осуждали за плохое обращение со многими сподвижниками пророка, возрождение языческих обычаев, упраздненных Мухаммедом. Также его обвиняли в том, что он замыслил поселиться в Мекке, и самым непростительным проступком была подготовка новой редакции Корана далеко не самыми прилежными его исследователями. Даже с тем, кого Мухаммед назвал самым лучшим чтецом Корана, никто не удосужился посоветоваться. Делом занялись единомышленники самого халифа. Оно было поручено Зейду ибн Сабиту (бывшему писцу пророка) и трем курашитам. Хуже того, новая версия Корана было объявлена единственно аутентичной, и все более ранние экземпляры халиф приказал сжечь. Решив больше не терпеть такое положение, бывшие соперники Османа, Али, Зубайр и Тальха, благодаря присвоению фондов, предназначенных для бедных, разбогатели и стали разбрасывать золото направо и налево, чтобы вызвать мятежи. Им сопутствовал успех лишь частично: спорадические бунты имели место, но основная масса людей сохранила преданность халифу. Наконец, положившись на темперамент мединцев, заговорщики ввели в столицу несколько сотен темнолицых бедуинов гигантского телосложения, которые всегда были готовы убить за плату. Эти так называемые мстители за попранную религию сначала издевались над халифом в мечети, потом осадили его во дворце, который защищали только пятьсот человек, в основном рабов, под командованием Мервана. Существовала надежда, что Осман отречется по доброй воле, но она не оправдалась. Веря, что никто не осмелится посягнуть на его жизнь, или рассчитывая на помощь Муавии, халиф проявил твердость. Поэтому возникла необходимость в экстренных мерах. После осады, продлившейся несколько недель, головорезы ворвались во дворец, убили почтенного восьмидесятилетнего старца, читавшего Коран (он читал суру, содержавшую слова: «Тех, которые, когда им сии люди сказали: неприятели уже ополчились против нас, бойтесь их, только увеличили свою веру и говорили: Бог наше довольство, он надежный защитник»), и, в довершение всего, разграбили государственную казну. Мерван и другие Омейяды успели скрыться (656 г.). Мединцы или «защитники», они же ансары – это название перешло от сподвижников пророка к их потомкам, – держались в стороне, а дом, из которого убийцы вошли во дворец, принадлежал Бени Хазм, семье «защитников», которая позже привлекла внимание своей ненавистью к Омейядам. Этот неуместный нейтралитет, слишком напоминающий соучастие, стал предметом сурового упрека поэта Хассана ибн Сабита, бывшего придворного поэта Мухаммеда, а теперь преданного сторонника Османа. Он имел основания опасаться, что Омейяды будут мстить его соплеменникам за смерть родственника. «Когда почтенный старец, – писал он, – смотрел смерти в лицо, защитники не пошевелили пальцем, чтобы его спасти. Увы, вскоре в ваших стенах зазвучат крики: Бог велик, месть! Месть за Османа!»

Али, сын Абу Талиба и муж Фатимы, дочери пророка, поставленный на халифат «защитниками», уволил всех правителей Османа и заменил их мусульманами старой школы, по большей части тоже «защитниками». Ортодоксальная партия одержала верх. Она принялась восстанавливать повсеместно свою власть, подавлять племенную знать и Омейядов – обращенных вчерашнего дня, которые стремились стать понтификами и наставниками завтрашнего дня. Только их триумф оказался непродолжительным. Разногласия начались даже на самом высоком уровне. Каждый из триумвиров, нанимая убийц Османа, считал, что халифат в его руках. Разочарованные Тальха и Зубайр, вынужденные под угрозой оружия принести клятву верности своему более удачливому сопернику, покинули Медину и присоединились к честолюбивой и коварной Аише. Вдова пророка раньше пыталась устроить заговор против Османа, но теперь призвала население отмстить за него и выступить против Али, которого она ненавидела всем сердцем – ведь он ранил ее гордость, опорочив ее еще при жизни супруга.

Никто не мог предвидеть исход борьбы, которую начала Аиша. Силы единомышленников все еще были невелики. Али мог рассчитывать только на убийц Османа и «защитников». Соперников могла рассудить нация в целом, но она оставалась нейтральной. Убийство хорошего старого человека вызвало негодование во всех провинциях раскинувшейся на большой территории империи, и, если бы пособничество Зубайра и Тальхи было менее известно, они, возможно, могли бы завоевать симпатию масс, как противники Али. Но об их участии в преступлении было известно всем. «Должны ли мы показать тебе, – говорили арабы Тальхе в мечети Басры, – письмо, в котором ты призываешь нас восстать против Османа?» А Зубайру напоминали, как он принуждал население Куфы бунтовать. Едва ли можно было найти человека, который поднял бы меч за одного из этих лицемеров, которых одинаково презирали.

Тем временем было признано желательным, насколько возможно, сохранить организацию, созданную Османом, а также правителей, которых он назначил. Соответственно, когда чиновник, которому Али поручил управление в Куфе, прибыл к месту назначения, его встретили арабы, заявившие, что требуют наказания убийц Османа, что они намерены сохранить своего прежнего правителя, а ему лучше немедленно вернуться, если, конечно, он не хочет лишиться головы. «Защитник», назначенный управлять Сирией, был остановлен на границе отрядом всадников. Их командир поинтересовался, зачем он приехал. Тот надменно ответил, что будет их эмиром. Ему сообщили, что если его послал любой другой человек, кроме Османа, то для него будет лучше повернуть обратно. «Защитник» спросил, знают ли эти люди, что произошло в Медине. «Мы знаем это очень хорошо и именно поэтому советуем тебе убраться туда, откуда ты пришел». «Защитник» оказался благоразумным и последовал совету.

Наконец Али удалось найти подходящих друзей и полезных слуг среди арабов Куфы. Их он привлек на свою сторону не без трудностей, обещав поселиться в этом городе и, таким образом, сделать его столицей империи. С их помощью он одержал верх в так называемой «верблюжьей битве», имевшей место недалеко от Басры в 656 году. Она получила название из-за верблюда Аиши, возле которого был пункт сбора. После этого сражения Али избавился от конкурентов. Тальха был смертельно ранен в бою, а Зубайр убит во время бегства. Аиша попросила о милосердии и получила его. Победу обеспечили защитники, которые составили большую часть кавалерии.

С тех пор Али стал хозяином Аравии, Ирака и Египта, в том смысле, что его власть открыто не оспаривалась в провинциях. Тем не менее к его правлению относились холодно, а нередко и с отвращением. Арабы Ирака, сотрудничество которых имело большое значение, неизменно находили повод не появляться на поле боя по его приказу. По собственному выражению Али, зимой для них было слишком холодно, а летом – слишком жарко.

Одна только Сирия упорно отказывалась признать Али. Муавия не мог покориться, даже если бы захотел, не запятнав свою честь. Разве мог Муавия оставить безнаказанным убийство родственника? Разве мог он покориться человеку, среди военачальников которого были убийцы? Более того, даже если бы он не слышал зова крови, его подстегивало честолюбие. При желании Муавия, вероятно, смог бы спасти Османа, выступив ему на помощь. Но это не принесло бы никакой выгоды самому Муавии, который при жизни Османа оставался бы тем же, кем был, – правителем Сирии, и не более того. Он признавал, что с тех пор, как пророк сказал ему: «Если ты получишь независимость, прояви себя с лучшей стороны», его единственной вожделенной целью был халифат.

А теперь обстоятельства благоприятствовали ему; он надеялся получить все и был готов пойти на риск. Его амбиции вот-вот реализуются! Он отбросит все колебания, все сомнения. Его дело правое. Он может положиться на арабов Сирии, которые принадлежали ему телом и душой. Культурный, дружелюбный, щедрый человек, хорошо понимающий людей, милосердный или жестокий – по обстоятельствам, Муавия знал, как добиться уважения и преданности своими личными качествами. Дополнительную связь между ним и его людьми образовала общность взглядов, чувств и интересов. Для сирийцев ислам был невостребованной, невнятной и чрезвычайно запутанной формулой, которой они даже не пытались придать смысл. Обязанности и церемонии, предписанные этой религией, были для них скучны. Они испытывали закоренелую ненависть к знатным выскочкам, которые не имели никакого права управлять ими, за исключением того, что были сподвижниками пророка и глубоко сожалели о вождях племен. Они были готовы без лишних слов идти на оба святых города, разграбить и сжечь их и убить жителей. Сын Абу Суфьяна и Хинд разделял их желания, их опасения, обиды и надежды. Таковы были причины симпатии, существовавшей между принцем и его подданными, и они проявились впоследствии, когда Муавия после долгого и славного правления испустил последний вздох и ему были отданы последние почести. Эмир, которому Муавия доверил управление до того, как наследник трона Язид прибыл в Дамаск, велел, чтобы гроб несли родственники славного покойника. Но в день погребения сирийцы обратились к эмиру с просьбой позволить им принять участие в церемониях. Они сказали, что при жизни халифа участвовали во всех его начинаниях, делили с ним радости и горести. Получив разрешение, они так энергично стремились вперед, чтобы коснуться кончиками пальцев носилок, на которых лежали останки любимого принца, что покров оказался разорванным в клочья.

С самого начала Али было ясно, что сирийцы считали дело Муавии своим. Ему рассказали, что каждый день сотни тысяч человек приходят к мечети и горюют перед запятнанной кровью рубашкой Османа, обещая отомстить за него. Прошло уже шесть месяцев после убийства, и Али, победитель в «верблюжьей битве», последний раз предложил Муавии покориться. Тогда Муавия продемонстрировал собравшимся в мечети арабам окровавленную одежду и несколько пальцев преданной жены Османа Наилы, которая пыталась его спасти, и попросил совета. Его почтительно выслушали, после чего один из собравшихся, выступавший от имени остальных, сказал: «Принц, это ты должен советовать и приказывать, а мы – подчиняться и исполнять». После этого было объявлено, что все мужчины, способные держать оружие, должны немедленно встать под знамена своего клана, и тот, кто окажется отсутствующим по истечении трех дней, будет казнен. В назначенное время явились все до единого человека. Энтузиазм был искренним и всеобщим. Людям предстояло бороться за общее дело. Одна только Сирия дала Муавии больше солдат, чем все остальные провинции, вместе взятые, дали солдат Али. Последнему оставалось только с большим сожалением сравнивать горячую преданность сирийцев с безразличием его арабов Ирака. «Я бы с удовольствием обменял десяток вас на одного солдата Муавии, – сказал он. – Судя по всему, сына «пожирательницы печени» ждет триумф».

Представлялось вероятным, что решающее сражение произойдет на равнинах Сиффина, у правого берега Евфрата, к западу от Никефориума, в месте слияния рек Евфрат и Белик. Однако после того как противоборствующие армии сблизились, еще несколько недель прошло в неэффективных переговорах и горячих, но ничего не решивших стычках местного значения. Обе стороны избегали генерального сражения. Но наконец, когда все попытки примирения оказались безуспешными, началась битва. Ветераны – сподвижники Мухаммеда – сражались с фанатичной яростью тех дней, когда они заставили бедуинов выбирать между исламом и смертью. В их глазах арабы Сирии были, по сути, язычниками. «Моя клятва! Моя клятва! – восклицал Аммар, бывший правитель Куфы, один из убийц Османа, – ему уже перевалило за девяносто. – Нет ничего более достойного в глазах Бога, чем вступить в бой с неверными. Если я погибну от ударов их копий, я стану мучеником за истинную веру. Следуйте за мной, сподвижники пророка. Ворота рая открыты для нас. Гурии ждут нашего прихода». Бросившись в самую гущу сражения, он дрался как лев, пока наконец, израненный, не пал мертвым. Арабы Ирака, осознав, что на карту поставлена их честь, сражались храбрее, чем можно было ожидать, и в какой-то момент кавалерия Али так энергично устремилась в атаку, что сирийцы дрогнули. Опасаясь, что сражение проиграно, Муавия уже поставил ногу в стремя, чтобы спасаться, но тут к нему пришел Амр, сын аль-Аса.

– А вот и ты! – воскликнул принц. – Ты всегда хвастался, что умеешь преодолевать трудности. Быть может, тебе известен способ предотвратить несчастье, которое нам угрожает? Ты же помнишь, я обещал тебе управление Египтом, если мы одержим верх. Посоветуй, что делать. – Амр, поддерживавший связь с армией Али, посоветовал Муавии приказать всем солдатам, у которых есть копия Корана, привязать свитки к остриям своих копий, а после этого объявить, что спор решит сама священная книга.

– Я беру на себя всю ответственность за этот совет. Он надежен.

На самом деле Амр, предвидя поражение, предварительно договорился об этом театральном ударе с несколькими вражескими лидерами, среди которых был Ашас, величайший предатель своего времени. У Ашаса (который, еще будучи язычником, храбро присвоил себе титул царя) не было причин хорошо относиться к исламу и его творцу. Когда он отрекся от ислама при Абу Бакре, он видел, как весь гарнизон его крепости был обезглавлен мусульманами. Муавия последовал совету Амра и приказал, чтобы солдаты привязали свитки Корана к остриям копий. Только немногие из восьмидесяти тысяч человек имели в своем распоряжении священную книгу. Едва нашлось пять сотен экземпляров. Но и этого хватило. Ашас и его друзья собрались вокруг халифа и сказали:

– Мы покоряемся решению священной книги и просим перемирия.

– Это хитрость! – воскликнул Али, дрожа от ярости. – Грязный трюк. Эти сирийцы не знают, что такое Коран: все их действия нарушают его наставления.

Ему возразили, что борьба идет за священную книгу и нельзя отказаться от ее решения.

– Нет, мы воюем, чтобы заставить этих людей подчиниться божественным законам. Они восстали против Всевышнего; они отвергли священную книгу. Вы думаете, что Муавии, Амру и остальным есть дело до религии или Корана? Я знаю их лучше, чем вы. Я знал их еще детьми, знал их мужчинами и отцами своих детей. Они всегда были пособниками беззакония. – На это он получил ответ, что тем не менее противник обратился к божественной книге, а халиф Али – к мечу.

Али, осознав, что его бросают, объявил:

– Ах так? Убирайтесь! Присоединяйтесь к тем, кто организовал союз против пророка. Уходите и объединяйтесь с людьми, которые кричат: «Бог и его пророк», но все это ложь и обман.

Тогда от него потребовали, чтобы он отозвал Аштара, который командовал кавалерией с поля, иначе его постигнет судьба Османа.

Понимая, что они, не задумываясь, претворят в жизнь угрозу, Али покорился. Он отправил соответствующий приказ победоносному военачальнику аль-Аштару, преследовавшему отступающего противника. Аштар отказался подчиниться. Он заявил, что не может повернуть обратно, когда победа уже практически в его руках. И тогда один из посланников, араб из Ирака, сказал: «Что стоит твоя победа, если Али будет убит?» С тяжелым сердцем храбрый Аштар приказал отступать. В тот день бывший царь Кинды познал сладость мести: это он организовал поражение благочестивых мусульман, которые лишили его царства и убили его соплеменников. Али послал его к Муавии, чтобы уточнить, как он предлагает решить спор с помощью Корана. Муавия ответил, что он и Али должны выбрать посредника. А уже потом два посредника решат, в соответствии с Кораном, у кого из нас двоих больше прав на халифат. Сам он выбрал Амра, сына аль-Аса.

Получив ответ, Али решил выбрать Абдуллу, сына Аббаса. Но это посчитали недопустимым: такой близкий родственник не может быть беспристрастным. Далее Али предложил своего храброго военачальника Аштара. Люди возразили, считая, что именно Аштар разжег костер войны, и предатель Ашас сказал, что посредником должен стать Абу Муса – другого люди не признают.

– Но этот человек затаил на меня злобу! – вскричал Али. – Я лишил его поста правителя в Куфе, и с тех пор он меня обманывает. Это он помешал арабам Ирака участвовать в бою. Ему нельзя доверять.

Но другого посредника люди отказались признавать, и снова начались угрозы. В конце концов Али был вынужден дать свое согласие. Двенадцать тысяч солдат потребовали, чтобы он отказался от этого соглашения, и, получив отказ, покинули поле боя. Среди них был, как минимум, один предатель – Ашас, но в основном это были благочестивые чтецы Корана, честные люди, преданные своей религии – традиционному исламу. Но то, что они считали традиционным исламом, не было таковым в понимании Али и мединской знати. В течение долгого времени, возмущенные порочностью и лицемерием сподвижников пророка, которые использовали религию для продвижения своих земных честолюбивых идей, эти «нонконформисты» решили при первой возможности отделиться от официальной церкви. Они называли себя хариджитами, что значит: «тот, кто покидает дом среди неверующих во имя Бога». Они все до единого были республиканцами и демократами, как в религии, так и в политике, строгими моралистами, ставившими безбожие в один ряд со смертными грехами. У них можно найти общие черты с английскими приверженцами Кромвеля.

Некоторые хронисты утверждают, что посредника, выбранного Али, перехитрил его коллега; другие уверены, что он предал своего хозяина. В любом случае война вспыхнула снова. Али терпел одно поражение за другим, покрывая себя позором. Победоносный противник лишил его последовательно Египта и Аравии. Хозяин Медины, сирийский военачальник, взойдя на трон, воскликнул: «Аус и хазрадж! Что стало с почтенным старым человеком, который здесь жил? Клянусь небом, если бы я не опасался гнева Муавии, моего хозяина, то не пощадил бы ни одного из вас. А так поклянитесь в верности Муавии, и вы будете прощены!» Большинство защитников отсутствовали – были в армии Али – но клятва прозвучала от остальных.

Вскоре после этого Али пал жертвой мести юной девушки из хариджитов, отца и брата которой он приказал обезглавить и которая, в качестве платы за свое согласие на брак с кузеном, потребовала от него голову халифа (661 г.).

Хасан, сын Али, получивший прозвище Разводящийся, унаследовал претензии отца на халифат. Он не был прирожденным лидером. Ленивый и чувственный, он предпочитал легкую роскошную жизнь без осложнений славе, могуществу и заботам трона. Поэтому фактическим главой партии стал Кайс, сын Сааада, «защитник»-ансар, человек гигантского роста и атлетического телосложения, находившийся в отличной физической форме, отличившийся храбростью в двадцати сражениях. Его набожность была достойна подражания. Что бы ни происходило, он всегда выполнял свои религиозные обязанности. Как-то раз во время молитвы он увидел большую змею, свернувшуюся на том самом месте, которого он должен был коснуться лбом. Слишком ответственный, чтобы прервать молитву, он опустил голову на пол рядом со змеей. Та обвилась вокруг его шеи, не причинив ему зла. Только закончив молитву, от схватил рептилию и отбросил ее прочь. Этот благочестивый мусульманин ненавидел Муавию потому, что считал его врагом своих соплеменников вообще и своей семьи в частности, а также неверным. Кайс ни за что бы не признал, что Муавия тоже мусульманин. Взаимная ненависть эти двух людей достигла такой глубины, что, когда Кайс был правителем Египта – при Али, они обменивались письмами лишь для того, чтобы оскорблять друг друга. Один начинал свое письмо словами «еврей, сын еврея», а другой отвечал на это: «Язычник, сын язычника! Ты принял ислам неохотно, по принуждению, зато отрекся от него по доброй воле. Твоя вера, если она у тебя есть, принадлежит вчерашнему дню, но твое лицемерие вечно». С самого начала мирные цели Хасана не признавались. «Протяни руку, – обращался к нему Кайс. – Я поклянусь тебе в верности, если ты сначала поклянешься подчиняться Божественной книге, а также законам, установленным пророком, и обращать меч против наших врагов». «Я клянусь, – отвечал ему Хасан, – покориться небесам и подчиниться Божественной книге и законам пророка; но ты должен, в свою очередь, покориться мне, воевать с теми, кому я объявляю войну, и вкладывать меч в ножны, когда я заключаю мир». Кайс дал клятву, но слова халифа оказали вредное воздействие. Люди считали, что он не тот человек, который нужен, и никогда не станет воевать. Для «защитников»-ансаров все будет потеряно, если Муавия одержит верх. Их опасения довольно быстро оправдались. В течение нескольких месяцев Хасан, хотя в его распоряжении были отнюдь не малые силы, бездействовал при Мадаине, что на Тигре (его называли двойным городом, поскольку он находился на месте более древнего Ктесифона и Селевкии). Вероятно, велись переговоры с Муавией. Наконец, Хасан направил Кайса к сирийской границе, но со слишком малыми силами, и бравый ансар был разгромлен более крупными силами противника. Беженцы, в большом смятении добравшиеся до Мадаина, выразили недовольство Хасаном, который, если и не предал их открыто, дал повод себя заподозрить. После этого Хасан, отказавшись от всех претензий на халифат, заключил мир с Муавией. Последний гарантировал ему отличную пенсию и амнистию для всех его последователей.

У Кайса, однако, все еще оставалось под командованием пять тысяч воинов: все они после смерти Али в знак траура побрили головы. С этой небольшой армией он намеревался продолжать войну. Правда, он не был уверен, что воины разделяют его пылкий энтузиазм, и потому обратился к ним со следующими словами: «Если таково ваше желание, мы будем продолжать сражаться и умрем все до последнего человека, но не сдадимся. Но если вы хотите просить о мире, да будет так. Делайте выбор». Солдаты выбрали мир.

Кайс в сопровождении своих самых близких соплеменников явился к Муавии, чтобы молить о прощении для себя и своих людей. Он напомнил ему слова пророка, который, уже находясь на смертном одре, поручил «защитников» другим мусульманам, сказав: «Почет и хвала тем, кто давал убежище пророку и твердо закрепил фундамент его дела».