Текст книги "Лорна Дун"

Глава 20
Лорна начинает свой рассказ

Мне трудно рассказать обо всем, о чем хотелось бы, потому что раньше я никогда не думала, что кто-то захочет выслушать мою историю. Я не знаю, где у нее начало, где середина, и что надо сказать о сегодняшнем дне. Мне трудно вспомнить, как я относилась к различным событиям в детстве, и как изменились мои взгляды сейчас. Теперь я стала намного старше и умнее. А когда раньше я просила окружавших меня людей объяснить мне некоторые вещи, кое-то из них открыто смеялся мне в лицо, а некоторые даже сердились на меня за излишнее любопытство.

В нашем роду существовало только два человека, которые охотно выслушивали меня и сами что-то рассказывали. Один из них – мой дед, а второй – мудрец, которого мы называем Советник. Мой дедушка, сэр Энзор Дун, человек весьма сурового и жестокого характера (кроме как в отношениях со мной, разумеется). Кажется, он прекрасно понимает, где лежит грань между добром и злом, просто не задумывается над этим. Советник же, напротив, очень жизнерадостный и веселый джентльмен, но ко мне он относился как к ребенку, переводя все в игру, если только не видел, что от ответа на мой вопрос ему не уйти.

Среди женщин не могу назвать ни одной, с кем можно было бы побеседовать, с тех пор как умерла тетушка Сабина, которая, кстати, и занималась моим воспитанием и обучением. Это была образованная женщина, благородная во всех своих поступках и страдающая от того, что ее окружало насилие и невежество. Тщетно она пыталась обучать наших юношей быть справедливыми и честными, как и подобает людям подобного происхождения. Из-за этого ее даже прозвали «Тетушка Честь». Она любила повторять, что я для нее – единственное утешение, но для меня тетя была на самом деле как тихая гавань и отрада, и когда она умерла, я горевала больше, чем когда потеряла родную мать.

Я не помню своего отца, хотя знаю, что он был старшим сыном сэра Энзора и при этом самым храбрым и самым умным. Поэтому меня считают наследницей в этом королевстве насилия, а когда проводятся турниры, то меня величают принцессой или даже королевой.

Здесь живет много людей, и все они счастливы. Возможно, я тоже была бы счастлива. У нас чудесная долина, закрытая зимой от холода, а летом от зноя, бури и метели к нам не залетают. Правда, мы не можем скрыться от дождей, но и в этом есть своя прелесть. Трава зеленеет, вода весело журчит, а какое разнообразие цветов! Тут скучать не приходится, даже если просто остаешься на поляне одна, настолько красива у нас природа.

Рано поутру, как только солнце начинало освещать долину, я убегала к цветам и жила как равная среди них. Но когда наступал вечер и день клонился к закату, маленькое облачко одиночества и печали словно окутывало мое сердце. Я многого не понимала, и ни небо, ни бескрайний звездный простор не давали мне ответа.

А мне хотелось узнать многое: кто я такая, зачем я нужна на этой земле и когда настанет мое время, чтобы я смогла воссоединиться со звездами? Я вижу, вы несколько удивлены. Действительно, почему это все так волновало маленькую девочку? Я и сама не понимала, почему, но те же самые проблемы мучали меня долгие годы, я и сейчас не могу найти ответа на свои вопросы.

А вокруг меня люди жили совсем в другом мире. Это был мир насилия и грабежей, грубых развлечений и боли, безжалостных шуток и бесполезных смертей. Странно, как я смогла не огрубеть среди таких людей, не растратила душевное тепло и сохранила чистоту души. Не было у меня ни учителя, ни наставника, указывающего верный путь. Я молода, но живу как будто под проклятием, которое длится уже долгие годы.

Тут Лорна замолчала и начала горько плакать, словно сожалея о напрасно прожитых годах. Я не знал, как реагировать на все это, но старался выглядеть как можно более жизнерадостно, чтобы не расстраивать ее еще больше. А потом, позабыв про все хорошие манеры, я подошел и аккуратно вытер ей слезы.

– Господин Рид, – продолжала девушка. – Мне и стыдно, и горестно рассказывать вам о своих детских мечтах и переживаниях. Но у вас есть мать, которая вас любит, сестры, которые вас обожают и свой тихий спокойный дом. Вам никогда не понять, что такое полное одиночество. Трудно объяснить, что испытываешь, когда знаешь, что обратиться за советом и помощью тебе не к кому, разве только к небесам, но и Господь Бог не всегда слышит наши молитвы, и тогда наступает полная безысходность, и душу заполняет отчаяние.

Правда, это случалось со мной не так уж часто, тем более, мне совестно созна-ваться в этом сейчас, ведь вы мой гость, и я обязана развлекать вас и рассказывать что-то веселое и занятное. Иногда я сердилась на своих сородичей, и тогда они начали скрывать от меня свои победы и больше помалкивать в моем присутствии. Смешно, как взрослые люди боялись маленькой девочки и говорили между собой намеками. Тетушке Сабине они, наоборот, докладывали о своих зверствах в подробностях, специально, чтобы позлить ее, однако никто бы не решился проделать это со мной. Было и забавно, и противно смотреть, как они предлагали мне в подарок кольца, цепочки и драгоценности, недавно принадлежащие их жертвам.

Я вспоминаю детство потому, что пытаюсь выяснить, что же именно повлияло на мое мировоззрение, и ничего не понимаю. Может быть, мне просто удалось сохранить чистоту в себе? Советник говорит, что все мы в принципе должны оставаться детьми в глубине души, и если это именно так, то это прекрасно.

Я рано лишилась родителей, и поэтому дом перестал для меня существовать. Помню, что мать учила меня вести домашнее хозяйство и отец любил, чтобы мы все по вечерам собирались у очага, но это было слишком давно. С тех пор я ничего не приобрела. Для меня оставались только путешествия по долине и общение с природой, да еще размытые, забытые образы ушедших людей. Иногда, когда я не предаюсь воспоминаниям и не думаю о родителях, внезапно мне начинает казаться, что кто-то в небесах подает мне знак, как высшее знамение. Это может быть или шум ветра, или далекая музыка, или песня птицы, или даже солнечный или лунный свет, и тогда со всей ясностью я ощущаю сладостную боль.

Но часто, когда я просыпаюсь по ночам и прислушиваюсь к тишине, или брожу в одиночестве перед рассветом, или просто стою около ручья и смотрю в воду, неясный образ начинает вырисовываться перед моим мысленным взором. Я припоминаю что-то из прошлого, и тогда этот образ тает и распадается. Я становлюсь похожа на ребенка, который упустил птичку из клетки и тщетно пытается вернуть ее назад. Нет, птица больше не соблазнится золотыми прутьями, она останется на дереве, распевая победную песенку, а клетка будет пустовать.

Иногда я задумываюсь над иронией судьбы. Почему должна была свершиться такая несправедливость, что именно меня, любящую мир и спокойствие, прочат в наследницы этих безумных владений и повелительницы негодяев и разбойников? Трудно поверить, что они станут слушаться меня. Во всяком случае, Советник уже метит мне в помощники, а его сын предлагает руку и сердце. Его называют самым честным вором, но о какой чести можно в таком случае говорить?

И хотя мы даже здесь не можем рассчитывать на полную безопасность, все же мне удалось добиться хоть каких-то уступок и привилегий в связи с моим исключительным положением. Вся территория, там, где долина сужается, считается моей собственностью, и ходить по этой земле имеет право только охрана. Так что кроме часовых здесь никого не бывает. Исключение составляет, разумеется, мой дед, Советник и Карвер.

По выражению вашего лица, господин Рид, я могу сделать лишь один вывод: имя Карвера Дуна вам известно. Он считается самым сильным и храбрым среди наших людей, как и подобает сыну Советника. Но он не похож на своего отца характером – Карвер слишком жесток и горяч и никогда не прислушивается к голосу разума. Советник, мой дядя, пытался научить его сочетать все достоинства с красноречием и мудростью, но ничего из этого не получилось.

Наверное, вам уже надоело слушать мой рассказ, и я готова признать, что он не слишком интересен. Все дело в том, что жизнь моя течет однообразно, в ней не происходит ничего необычного, и один день похож на другой как две капли воды. Среди воинов нет такого, чьего возвращения я бы ждала с тревогой и нетерпением. Да и что тревожиться за них? Ведь они теперь стали грозой всей округи. Среди стариков нет такого, кому я могла бы излить душу и довериться (я не говорю, конечно, о дедушке, потому что он для меня совсем особенный человек), и среди женщин у меня нет подруг. Правда, я нашла общий язык со своей служанкой, которую мне удалось спасти от голодной смерти.

Это симпатичная девушка из Корнуолла, невысокая, но очень толстая, про таких говорят «что в высоту что в ширину». Ее отец работал на шахте в Корнуолле (по крайней мере, она сама так утверждает) и стоил двоих работников из Девоншира, а если брать Сомерсет, то и всех четверых. Он был мастером на все руки, но случилось так, что он вынужден был оставить свою дочь на голодную смерть. Она сама толком не могла мне ничего объяснить, ссылась на то, что здесь кроется страшная тайна, но что придет время, тайна раскроется, и тогда мы все поймем, что отец ее ни в чем не виноват. Звали его Саймон Карфакс, и со временем он стал начальником шахты на оловянных приисках в Корнуолле. Гвенни, моя служанка, прекрасно помнит, как это все произошло. Ее мать умерла, отец сильно горевал, но не прошло и недели, как к нему пришли какие-то люди и предложили ему работу. Они ссылались на то, что все мы смертны, что каждый может потерять жену, и, чтобы не расклеиться вовсе, надо немедленно заняться чем-то рискованным. Отец несколько дней не ходил на работу и подыскал себе новое место, но планы товарищей изменили его судьбу. Итак, он стал их предводителем. Эти люди, выставив охрану, занимались чем-то тайным на болотах Экзмура. Отец оставил дочери сыр, хлеб и свою шляпу, которую велел беречь. И с тех пор она больше о нем не слыхала.

Гвенни ждала его три дня, не выпуская из рук драгоценную шляпу. За это время она съела сыр и хлеб и, не придумав ничего лучше, брошенная и обиженная на весь мир, просто пошла куда глаза глядят. Так она прошагала несколько миль, а потом, обессилев, легла возле валуна на дороге и стала ждать смерти.

В тот самый день я возвращалась от тетушки Сабины. Это были ее последние дни, а желание умирающего для нас закон. Тетушка не хотела умирать в долине Дунов, поскольку считала, что даже ангелы побрезгуют спуститься туда, и ей было разрешено дожить остаток дней в одиноком домике в соседней долине. Дуны свято чтут последние желания своих родственников, так что, если перед смертью кто-то захочет исповедаться, мы даже приводим сюда священников. Возвращаясь назад домой в мрачном настроении и не желая никого видеть, я вдруг заметила на обочине маленькую бездомную девчонку. Она лежала, как труп, раскинув руки, но еще дышала, вернее, жевала. Я подошла поближе и увидела, что девушка грызет какой-то черный корень, а у ног ее валялась скорлупа от яйца мелкой болотной птички.

Я попыталась поднять ее, но девушка оказалась слишком тяжелой. Тогда я положила ей в рот кусочек пирога. Девушка тут же проглотила его, и я начала кормить ее по кусочкам. Бедняжка ни от чего не отказывалась, тем более, что я выбрала самые роскошные яства, чтобы хоть как-то уговорить поесть тетушку Сабину. Когда еда кончилась, Гвенни продолжала смотреть на меня такими голодными глазами, словно собиралась съесть и корзину, откуда я доставала для нее лакомства.

Несчастная Гвенни приняла меня за ангела, хотя я совсем на них не похожа, как вы сами могли в этом убедиться, господин Рид. Она пошла вслед за мною, ожидая в любой момент, что я расправлю крылья, и мы полетим с ней вместе прямо к вратам рая. Я привела ее домой, если, конечно, можно назвать это домом, и Гвенни сама решила стать моей единственной служанкой и подругой, забыв, правда, спросить, нужно ли это мне самой. В первый же день она побила двоих или троих девушек, с которыми я иногда выходила на прогулку, да так сильно, что с тех пор они не осмеливались появляться ни у моего дома, ни у дедушкиного. Гвенни не страшится ни одного из наших воинов. Единственный человек, к которому она относится с почтением и уважением – это наш Советник. Что касается воровства, грабежей и шумных пирушек, свидетелями коих она становится, Гвенни сразу же заявила, что это их личное дело и ее никоим образом не касается.

Таким образом, она покорила всех мужчин сразу, и ей было разрешено ходить куда заблагорассудится, без дополнительных вопросов и лишних проверок. Она толстая и не слишком красивая, поэтому никто и не пытается за ней ухаживать, а если кто и пробовал, то получал отпор по той простой причине, что Гвенни считает мужчинами только корнуольцев. Иногда по ночам она путешествует по болотам и руслам рек, чтобы дать отцу еще один шанс отыскать ее, а потом возвращается мрачная и разбитая, но все равно верит в то, что рано или поздно отец объявится.

Гвенни подает хороший пример терпения, и я стараюсь в этом походить на нее, хотя пока что у меня ничего не получается. Иногда мне кажется, что я не смогу смириться со своей участью, что настал предел и надо бежать из этой проклятой долины. И меня даже не страшат трудности, которые ожидают молодую девушку вдали от дома. Если бы не дед, которого я очень люблю, я давно бы сбежала отсюда. Но я не могу даже допустить мысли о том, что он будет умирать без меня, без заботливых и любящих рук и сердца. К тому же может возникнуть спор о наследстве, и это тоже сильно расстроило бы деда.

Трудно поверить, что на земле еще существуют такие места, где главным в жизни людей остается мир и любовь, домашний очаг и дружба с соседями, и все это считается нормой. Эти люди уходят на работу с восходом, а вечером целые и невредимые возвращаются домой к детям. И даже ночью они спокойно засыпают, ничего не опасаясь, а когда завывает ветер, они не шарахаются в страхе, для них он слышится не как угроза, а как колыбельная.

Я слышала об этом и читала в книгах, но никогда не видела ничего подобного в жизни и, видимо, никогда уже не увижу, поскольку мне суждено жить здесь. Один раз, правда, мне предложили бежать отсюда, чтобы жить в солнечном мире среди добрых людей. Но тогда мне показалось сомнительным такое предложение, и я не доверилась даже собственному родственнику. Закончилось это весьма печально, так, что мне даже рассказывать страшно. В один миг меня словно вышвырнули из мира детской наивности, цветов и деревьев в мир жестокости и беспощадности, темноты и страха. Даже не просите меня вспоминать это, господин Рид, я хочу, чтобы сон ваш оставался крепким.

Но я, Джон Рид, разумеется, уговорил Лорну продолжать. Я был тогда еще слишком молод, и мне нравились истории, будоражащие кровь. Лорна вздохнула, с минуту помолчала, а потом продолжила свой рассказ.

Глава 21
Второй рассказ Лорны

С той поры не прошло и года, но мне кажется, что минуло уже лет десять, так много изменили во мне события, о которых я хочу вам поведать. Тогда я любила бесцельно бродить по долине, ничего не пугаясь, а лишь мысленно строя себе чудовищ из камней или темных елей, играла с цветами, обдувая себя пушистыми одуванчиками. Ничто не тревожило мой покой, и я наслаждалась безмятежностью, как любой другой ребенок.

Я еще не сознавала, что живу среди зла, что мои родственники приносят боль и горе в чужие дома. По приказу деда никто не должен был рассказывать мне об этом, и я видела перед собой только галантных кавалеров и храбрых наездников. И все они казались мне добрыми и благородными. Это было неудивительно, поскольку на своей территории Дуны никого не грабят и ведут себя тихо, а ссоры происходят только во время карточной игры. И хотя сэр Энзор уже стар и слаб, никто бы не осмелился его ослушаться. Даже самые отчаянные головорезы притихают и становятся смирными, если им предстоит встреча с этим седовласым старцем. Нет, он не груб с ними, он никогда не ругает и не упрекает их, наоборот, на лице его появляется странная улыбка, которой они все боятся. А когда дед начинает пристально смотреть на своих сородичей, у тех даже язык отнимается от страха. Имея такую надежную охрану, я никогда не волновалась о своем благополучии и спала спокойно, ничего не опасаясь.

Но в тот вечер, о котором я хочу рассказать, случилось непоправимое. Как сейчас помню, это произошло в середине июля, пятнадцатого числа. Я заигралась в долине после заката, поскольку помнила старинную примету: если в этот день пойдет дождь, то он будет идти потом еще сорок дней подряд. Я сплетала затейливый венок из цветов жимолости и побегов вереска, чтобы порадовать деда – он любил смотреть на меня за ужином в самых причудливых головных уборах, которые я изобретала сама. Надев на голову свою изысканную диадему, чтобы не смять ее по дороге, я взяла в руки шляпку и пошла по тропинке в сторону дома. Я торопилась, потому что боялась опоздать к ужину и не хотела сердить дедушку. Самое неприятное заключалось в том, что дед никогда не показывал своего гнева, но плохое настроение его передавалось и мне, и всем окружающим.

Поэтому я выбрала короткий путь и, вместо того чтобы идти через луг, срезала угол и помчалась лесом. Вы там еще не бывали, господин Рид, насколько мне известно, но с горного хребта это местечко кажется большим серым пятном. Молодые люди не любят этот лес, потому что о нем ходят страшные легенды, а старики не забредают туда, поскольку в этой чащобе почти не слышны выстрелы.

Солнце клонилось к горизонту, и надо было поторапливаться. Длинные тени от деревьев ложились на поляны, а в траве я заметила слабое мерцание, будто какой-то таинственный свет шел прямо из земли. В этом месте почва покрыта старой листвой и гниющими ветвями, которые и начинают светиться в темноте. Я немного испугалась и готова была рвануться вперед, услышав шорох в кустах, хотя прекрасно понимала, что никого страшнее мыши или кролика я здесь встретить не могу.

Но за поворотом, там, где протекает ручей, из-за деревьев неожиданно вышел мужчина и сразу же остановил меня, схватив за руку. Я хотела закричать, но голос куда-то пропал, и единственным звуком теперь оставалось биение моего собственного сердца.

– Кузина Лорна, – заговорил незнакомец, – милая моя кузина! Ваш голос, несомненно, самый прекрасный из всех, что мне доводилось слышать. Но я умоляю вас, молчите, если не желаете смерти своего кузена и верного опекуна, Алана Брэндира.

– Вы – мой опекун? – удивилась я, чуть не рассмеявшись от такого заявления. Меня всегда веселили внезапные откровения.

– Да, мэм, имею честь быть назначенным именно вашим опекуном, – ответил юноша и поклонился, – если, конечно, я не спутал вас с кем-то другим и вы действительно являетесь Лорной Дун.

– Нет, вы не ошиблись. Я и есть Лорна Дун.

Он смерил меня взглядом и хотел уже что-то сказать, но я вырвала руку и, отступив назад, вскинула голову и повторила:

– Мое имя Лорна Дун, сэр.

– Тогда я ваш покорный слуга, Алан Брэндир из Лох Оув, лорд Алан Брэндир, сын достопочтенного пэра Шотландии. Теперь вы доверяете мне?

– Как я могу вам доверять? – изумленно воскликнула я – Да вы еще совсем молодой, не старше меня самой!

– Старше на целых три года, – обиделся Алан. – Вы, моя кузина, еще совсем ребенок, вам только шестнадцать, а мне уже почти девятнадцать.

Услышав это, я еще раз внимательнее всмотрелась в своего собеседника, поскольку такой возраст показался мне почтенным, однако сомнения мои не рассеивались, хотя одет он был, как и подобает взрослому мужчине. Мы прошли к ручью, где свет падал на воду и я могла разглядеть Алана получше.

– Я вам нравлюсь, кузина? – спросил он через некоторое время, ничуть не смущаясь моим пристальным взглядом. – Как вам нравится ваш опекун и родственник? Иными словами, могу ли я рассчитывать на взаимное восхищение?

– Честно говоря, я и сама не знаю, но мне кажется, что вы добрый юноша и никому не желаете зла. А вам можно доверить меч?

Я хорошо знала силу и мощь наших воинов, поэтому хрупкий и изнеженный Алан показался мне куклой по сравнению с ними. Правда, в темном лесу он напугал меня, но теперь, при свете заходящего солнца, я поняла, что страшиться было нечего. Он был чуть выше меня, хотя изображал из себя бесстрашного воина. На нем был накинут зеленый с красной оторочкой плащ, из-под полы виднелся довольно тонкий меч.

Я смотрела на него без восторга, и он это сразу заметил.

– Я надеюсь, что не слишком запугал вас вот этим, – он выхватил меч из ножен и ударил клинком по камням. – Могу вас заверить, что мне приходилось сражаться, и не раз, причем многие мастера фехтования признавали мое превосходство. И если кто-нибудь в этой долине посмеет приблизиться к вам, чтобы похитить ваш венок, а кстати, это не он вас украшает, а вы его (тут он заговорил о какой-то ерунде, и я потеряла нить его мыслей), я искромсаю негодяя на мелкие кусочки, даже если он умеет летать.

– Тише! – остановила я поток красноречия Алана, – а то вам самому придется улетать отсюда, что вряд ли удастся, если вас обнаружат.

Бедный юноша в порыве хвастовства передо мной совсем забыл, где он находит-ся, с кем разговаривает, и как хорошо мы видны оба на берегу ручья. Я прекрасно понимала, что этот молодой человек действительно происходит из знатного рода (невзирая на бахвальство), и тем не менее для Дунов с их силой и умением владеть мечом несчастный Алан представлялся в виде подушечки, в которую втыкают булавки.

– Я умоляю вас не сердиться, – уже тише заговорил мой собеседник. – Мне пришлось проделать огромный путь, чтобы увидеть вас. Я прекрасно понимаю, что нахожусь среди тех, кто скорее всадит нож в спину гостя, чем подаст ему кусок хлеба. Однако я чувствую себя спокойно, потому что в беге мне нет равных, а что такое ваши холмы по сравнению с горами Шотландии? Я видел набеги разбойников, которые будут на голову выше Дунов. Помню, однажды, когда я был еще совсем несмышленышем…

– Уважаемый опекун, – прервала я Алана, – у меня нет времени выслушивать ваши занятные истории. Если вы никуда не торопитесь, то должна вас огорчить – я спешу домой. Скажите мне точно, каким образом нас связывают родственные узы, почему вы назначили себя моим опекуном и с какой целью прибыли в наши места.

– По порядку, кузина, сейчас я все изложу по порядку. Во-первых, я сын вашего дяди, мой отец – никто иной как брат вашей матери или, по крайней мере, бабушки. В этом я не могу ошибиться. Мой отец, будучи одним из почтеннейших лордов в совете короля Карла Второго, приказал мне изучать закон. Правда, не для того, чтобы это стало моей профессией, слава Богу, а по той простой причине, что сам был не слишком сведущ в вопросах юриспруденции. Я надеюсь, вы простите меня, юная госпожа Лорна, но я не привык рассказывать о серьезных вещах без табака. Позвольте мне закурить.

Он прислонился к стволу ивы и из золоченой коробочки вынул маленькую коричневую палочку, вложил ее в губы и кремнем высек огонь. Кончик палочки затлел красным огоньком, а потом стали появляться клубы голубоватого дыма, пахнущие какими-то пряностями. Я не видела раньше ничего подобного, привыкшая наблюдать только за тем, как наши воины раскуривают трубки. Это было так неожиданно, что я расхохоталась, однако, тут же зажала рот рукой, вспомнив, что шуметь нельзя.

– Не беспокойтесь за меня, кузина, – произнес Алан, – таким образом я успокаиваюсь. А что касается огонька, то его можно принять за светлячка, а вас – за цветок, сверкающий в ночи. Но вернемся к моему рассказу. Как вы уже поняли, закону я обучался недолго, хотя показывал способности к этой науке. Меня больше привлекали путешествия и приключения, поэтому все, что я вынес из юриспруденции – это как надо жить, обходя всяческие законы. Но так как я обязан был проводить в академии по меньшей мере два часа в день, я стал изучать, так сказать, самую динамичную часть этой науки, а именно, как устраиваются западни и ловушки, как ставится засада и так далее. Кроме того, я изучал гербы и понял, что в каждом роду можно найти белое пятно, если внимательнее посмотреть на щиты и проследить, как они меняются хотя бы в течение четырех поколений. Тогда я обратился к нашему родовому гербу и нашел то, что искал. Ведь даже у нас, у лордов Лох Оув, есть родственники вне закона. Правда, если все они такие симпатичные, как вы, кузина, я согласен иметь их как можно больше.

– Сэр, – ответила я, удивленная такой речью, – надеюсь, вы не стыдитесь, что являетесь родственником сэра Энзора Дуна и, соответственно, всей нашей семьи?

– Если так, то я воспринимаю это как честь и теперь спокоен за наш родовой герб. Ведь только благородство может возникнуть в семействе предводителя. Одна только торговля портит нашу кровь, а разбой очищает ее. То, что теперь называют грабежом, раньше считалось рыцарством. Мы можем начать все заново и соперничать с французами, если только докажем, что половина из рода Дунов принадлежит нам.

– Мне не нравится, что вы так говорите о Дунах, – встрепенулась я, – как будто считаете их низшими по происхождению. Но оставим это. Скажите на милость, почему вы называете себя моим опекуном?

– С удовольствием, госпожа Лорна. По законам Шотландии вы являлись подо-печной моего отца, а, следовательно, и моей, поскольку отец мой оглох, и я унаследовал от него это право. Теперь я могу увести вас отсюда, чтобы охранять до конца моих дней. Мне кажется, что здешние места не стоят вашего присутствия. Теперь вы доверяете мне?

– Но, милый кузен Алан, вам не кажется, что благородной девушке не пристало сбегать из дома с молодым человеком, даже с опекуном? Но если вы сейчас пойдете со мной к дедушке и изложите ему свою историю, он, наверное, найдет правильный выход и примет мудрое решение.

– Благодарю вас за предложение, госпожа Лорна. Вы вознамерились проводить гуся прямо в логово к лисице! Я прошу вас следовать за мной, милое дитя. Я обещаю, что доставлю вас целой и невредимой в Лондон. Согласно закону нашего королевства, я беру над вами опеку и охраняю также все ваше имущество.

– Но сэр, вы же сами говорили, что не смыслите ничего в законах.

– Прекрасно сказано, кузина! Я вижу, ваш ум быстр и остер. Думаю, что через некоторое время вы станете самой прекрасной дамой при дворе Его Величества. Моя мать и ваша тетушка должна непременно обучить вас еще очень многому. И хотя мать не знает о вас буквально ничего, я уверен, она отнесется к вам благосклонно. Пойдемте же со мной, вас ждет блистательное будущее, поверьте, это гораздо интереснее, чем плести венки из маргариток в какой-то глуши.

Я отвернулась и задумалась. Несмотря на его веселый нрав и легкомысленное поведение, я уже не сомневалась в честности Алана. Прикрываясь беззаботностью, на самом деле он тревожился за меня. Я и не думала убегать с ним, но когда он упомянул о своей матери как о моей тете, я сразу же вспомнила о тетушке Сабине и о ее словах, что мне здесь не место. К тому же, я и раньше считала, что прозябать в долине Дун мог бы кто угодно, но только не такая девушка, как я.

В это мгновение вдалеке вспыхнула молния, но без грома, и в контуре темных облаков мне привиделся старик, сидящий в кресле и грозно поднявший вверх руку, словно предупреждая меня о чем-то.

Я сразу же вспомнила о дедушке. Снова вспыхнула молния, и я поняла, что пора уходить. Приближалась гроза, а я ничего так не боюсь на свете, как грома. Он гремит, как разбуженный лев, а потом все вокруг начинает грохотать, словно небеса сердятся на нас, и мне становится страшно, и сердце мое трепещет, как водяная лилия в ручье во время непогоды. Я прислушалась, и до меня донеслись отдаленные раскаты грома. Я заторопилась, но юноша, казалось, и не обращал внимания на приближающуюся бурю, а продолжал курить, как ни в чем не бывало.

– Я вижу, скоро начнется гроза, – неторопливо сообщил он, – Вот уж никогда не думал, что на холмиках Экзмура может разразиться такое ненастье.

– Я не могу пойти с вами, лорд Алан Брэндир, – твердо заявила я, немного рассердившись на него за эти слова. – Вы недостаточно серьезны и слишком молоды, чтобы быть моим охранником и опекуном. Тетушка Сабина была бы против этого, и я не могу оставить своего дедушку без его полного на то согласия. Теперь я прошу вас по возможности скорее оставить это место. Кстати, как вам удалось сюда проникнуть?

– Дорогая кузина, вы пожалеете о своем решении, но будет уже поздно. Если бы со мной была моя мать, она, несомненно, смогла бы вас переубедить. Теперь она вас не увидит, и мне придется возвращаться одному. А пробрался я сюда по скалам, дорогая кузина, и таким же путем пойду назад. Прощайте, Лорна. Я горжусь тем, что являюсь вашим опекуном. Поспешите домой, но только подарите мне один цветок из вашего чудесного венка в знак того, что вы не сердитесь. – Он поцеловал свою ладонь и протянул ее мне. Тогда я вынула цветок из гирлянды и вложила ему в руку. – Но я прощаюсь не навсегда, кузина. Надеюсь, вы передумаете к тому времени, когда я приду сюда еще раз.

– Ничего у тебя из этого не выйдет! – прогремел совсем рядом мужской голос, и из темноты вынырнул Карвер Дун. Алан растерялся, не ожидая такого поворота событий, но очень скоро понял, что ему придется драться за свою жизнь, и выхватил меч. Но поражение его было неизбежно. Это больше напоминало схватку паука и мухи. Так младенец, похороненный заживо, будет тщетно пытаться поднять могильную плиту, чтобы выбраться на свежий воздух. Дун схватил обеими руками худощавое тело юноши и, подняв его высоко над головой, швырнул на землю.

Тогда я была молодой, но с тех пор постарела на десять лет, хотя не прошло еще и года с того страшного вечера. Если бы зло пришло со стороны, я могла бы сражаться с убийцей, но я живу среди этого зла, и ничья смерть меня больше не удивляет. Я свыклась с неизбежностью.

Однако в ту ночь я была глубоко потрясена. Я помню, как снова сверкнула далекая молния, помню взгляд Алана, полный отчаяния, сердце мое бешено колотилось, я ничего не могла понять. Я свалилась под деревом и неизвестно, сколько пролежала там, не соображая, что происходит вокруг и где я нахожусь.

Постепенно я пришла в чувство и неподалеку услышала лязг металла, а потом звук падающего дерева. Во всяком случае, так мне показалось. Ни криков, ни стонов, ни мольбы о пощаде. То, что происходило там, знали только Алан Брэндир и Карвер Дун.

На этом Лорна Дун замолчала. Она не могла больше сдерживаться и разрыдалась. Сквозь слезы уже шепотом она добавила, что через несколько дней видела, как Карвер Дун курил точно такую же коричневую палочку, которая была у кузена Алана. Я не стал задавать никаких вопросов, хотя мне было интересно узнать, рассказала ли Лорна о той встрече своему дедушке или Советнику. Но она была в таком состоянии, что я понял: лучше сейчас ее не тревожить воспоминаниями. Вместо этого я подошел к ней поближе и решил утешить ее. Я осторожно взял ее за талию и прижал к себе. Она уткнулась лицом мне в грудь, как маленький ребенок, продолжая всхлипывать, а я нежно гладил ее по плечам и спине, желая, чтобы ее горе перенеслось на меня и тогда, может быть, ей станет чуть легче.