Текст книги "Огарок во тьме. Моя жизнь в науке"

Галапагосы

Архипелаг Огасавара[42]42
  Бонин, или Огасавара, – группа островов, расположенных между Марианскими островами и Японией. Регион активной вулканической деятельности.


[Закрыть] называют Галапагосами Востока: для меня часть их привлекательности заключалась в том, как я был влюблен в сами Галапагосские острова. Для дарвинистов вроде меня это место паломничества. Поэтому, пожалуй, неудивительно, что Виктория Гетти, встретившись с Лаллой на торжественном ужине в Виндзорском замке, была потрясена, узнав, что я никогда там не был, – потрясена настолько, что тут же пообещала исправить это: организовать поездку на острова и пригласить нас с собой.

Этот разговор завязался на приеме, который давал принц Майкл Кентский. В программу вечера входило выступление русского оркестра, исполнившего симфоническое сочинение Гордона Гетти, младшего брата покойного мужа Виктории, сэра Пола Гетти. Принц Майкл – выдающийся русофил: меня впечатлило, как он обратился к оркестру с приветственной речью на русском языке. Он и принцесса Майкл – друзья Чарльза Симони, мецената, учредившего мою должность в Оксфорде; Чарльз и пригласил нас на тот прием. Ужин запомнился мне не только беседой Лаллы с Викторией Гетти, но и тем, что сидел я рядом со Сьюзен Хатчисон, бывшей телеведущей из Сиэтла и генеральным директором благотворительного фонда Чарльза. Она казалась мне очаровательной собеседницей – пока не выяснилось, что она – бесстыдно пламенная сторонница Джорджа Буша – младшего: это было жестокой проверкой моих джентльменских манер. До драки дело не дошло, и к концу трапезы мы поцеловались и помирились. Тем временем Виктория спрашивала Лаллу, как ей Галапагосы, – а Лалла отвечала, что ни она, ни я никогда там не бывали. И тут же Виктория пообещала, что устроит путешествие и позовет нас с собой. На следующий же день она позвонила Лалле и сообщила, что собирается зафрахтовать судно под названием “Бигль” (тоже парусное, но в остальном на оригинал не похожее) и назначить даты поездки. Мы были вне себя от радости.

Затем случилась неловкость, а вернее, embarras de rich esses[43]43
  Чрезмерное богатство выбора (франц.).


[Закрыть]. Совершенно независимым образом ко мне обратился американский кораблестроительный магнат Ричард Фейн. Один из его кораблей, Celebrity Xpedition, курсировал между Галапагосскими островами, и он нанял его, чтобы отпраздновать годовщину свадьбы с женой, Колетт, в обществе девяноста друзей и родственников. Не пожелаю ли я взойти на борт в качестве приглашенного лектора, чтобы одарить гостей докладом об эволюции в том самом месте, где Дарвина впервые посетило вдохновение, о котором он написал незабываемые слова: “Можно действительно представить себе, что вследствие первоначальной малочисленности птиц на этом архипелаге был взят один вид и видоизменен в различных целях”[44]44
  Цит. по: Ч. Дарвин. Путешествие натуралиста вокруг света на корабле “Бигль”.
  М.: Государственное издательство географической литературы, 1954.


[Закрыть]. Лалла тоже была приглашена. Пригласили и Джулиет, когда я сказал мистеру Фейну, что не смогу поехать, потому что пропущу ее день рождения. Предложение было слишком соблазнительным и щедрым, чтобы отказаться.

Но что сказать Виктории? Она запланировала поездку на “Бигле”, выяснив, что я никогда не бывал на Галапагосах. Но теперь, если бы мы приняли приглашение Ричарда Фейна, наше участие в путешествии на “Бигле” основывалось бы на ложных предпосылках: я бы отправлялся туда не в первый, а во второй раз. Мы решили, что нужно сознаваться. Лалла позвонила Виктории и выложила правду. Ответ был исполнен щедрости. Виктория попросту сказала: “Тем лучше – сможете нам обо всем рассказывать”. В следующую нашу встречу она проявила ту же щедрость – дело было на одном из крикетных матчей, что она устраивала в память о традиции, основанной покойным мужем. Этот американец-англофил – который в итоге стал британским подданным – так увлекался крикетом, что на склоне холма в своем поместье в Букингемшире устроил первоклассное крикетное поле, куда приезжали профессиональные команды разных графств помериться силами с другими приглашенными – среди последних была и команда имени Гетти. После его смерти в 2003 году Виктория продолжила традицию, и каждое лето нас приглашали на один из матчей Гетти под сияющим солнцем, где над головами кружили красные коршуны Гетти. Я так их называю потому, что эти великолепные птицы были возвращены в эту область Англии именно благодаря Полу Гетти, а вообще почти на всех Британских островах их довели до вымирания егеря[45]45
  Коршунов систематически уничтожали в Англии как вредителей с XVI по XIX век. – Прим. ред.


[Закрыть]. В программу матчей всегда входил роскошный обед в шатре для гостей, и нам была оказана честь сидеть за столом с Викторией, где она представила нас Руперту и Кандиде Лайсетт-Грин, с которыми нам предстояло вместе отправиться в путь на “Бигле”. Я тут же сблизился с Кандидой, будучи преданным поклонником (и это еще слабо сказано) ее отца – подлинно английского поэта Джона Бетжемена.

Оба путешествия по Галапагосам прошли чудесно, но совершенно по-разному. Celebrity Xpedition вмещает девяносто пассажиров, и у нас получилась полноценная поездка на роскошном круизном лайнере, но без чудовищных казино и “развлечений”, перетягивающих внимание пассажиров внутрь плавучего отеля и отвлекающих от происходящего за бортом. А “Бигль” вез всего девятерых гостей Виктории, мы обедали все вместе за большим круглым столом, и с нами была эквадорианка Валентина – жизнерадостный и сведущий проводник.

Оба судна следовали стандартной схеме посещения Галапагосского архипелага, останавливаясь то у одного острова, то у другого и перевозя пассажиров на берег в надувных шлюпках “Зодиак”. Крепкие моряки помогали нам выбраться из лодчонок и сажали обратно – причем не подавая нам руку, а применяя “галапагосский захват” за предплечье. На Celebrity Xpedition было около дюжины “зодиаков”, на каждой – по блестяще осведомленному эквадорскому натуралисту: они присматривали за нами на прогулках по островам, не давая отклоняться от проторенных дорожек. Они бегло говорили по-английски, хоть и с сильным акцентом, – за одним памятным исключением: двойник Че Гевары с щегольской бородой ошеломил нас безупречным, со всеми положенными интонациями, профессорским оксфордским английским. Оказалось, он учился у миссионеров[46]46
  Причудливо схожий случай произошел с моими друзьями Стивеном и Элисон Кобб.
  Они путешествовали по Западной Уганде, следуя призванию Стива – охране дикой природы, и остановили свой “лендровер” в маленькой деревушке, где, как водится в Африке, их немедленно окружили улыбающиеся дети. “Как вы поживаете?” – вежливо осведомились Коббы. “Грех роптать”, – ответил им хор голосов с отчетливым йоркширским акцентом: похоже, дети, переняли его у приезжего миссионера. – Прим. автора.


[Закрыть].

Главное, всепобеждающее впечатление, которое произвели на меня Галапагосские острова, – это невероятно ручные животные и, словно по-марсиански, странная растительность. В мире есть места, где увидеть большинство представителей местной фауны хотя бы одним глазком, издалека, будет большой удачей. А вот на Галапагосах туристам приходится объяснять, что трогать животных запрещено, ведь оказаться с природой нос к носу проще простого. Даже ходить нужно аккуратно, чтобы не наступить на морских игуан, греющихся на солнце, или на гнездящихся олуш и альбатросов.

Благодаря своим скромным размерам “Бигль” мог вставать на якорь и у островов поменьше – например, у необитаемого Дафна-Майор, где Питер и Розмари Грант проводили свои легендарные многолетние исследования эволюции средних земляных вьюрков. Высадка на Дафну-Майор оказалась рискованной, и я задумался, как Грантам и их коллегам и студентам удавалось выгружать свои запасы: на этот заброшенный островок нужно было везти с собой все, даже воду. За единственным “зодиаком” “Бигля” всегда присматривала Валентина, происходившая из семьи Круз: казалось, что эта семья населяет весь архипелаг. Почти на каждом острове, как мы шутили между собой, нас встречал еще один ее брат. Еще один брат был капитаном “Бигля”. По-английски он говорил немного хуже Валентины, но, кажется, лучше, чем хотел показать. А в один захватывающий момент я понял его благодаря латыни: “Mold mold! – воскликнул он от штурвала. – Mold mold!” Одна из самых удивительных рыб, луна-рыба, Mold mold, зависла у поверхности, словно гигантский вертикально подвешенный диск, прекрасно видимый с палубы. Капитан Круз остановил “Бигль”, Валентина и все мы в спешке похватали маски, трубки и ласты и бросились в море. Луна-рыба вскоре уплыла, но было так чудесно увидеть ее вблизи, пока она не скрылась в дебри диковинного мира, нам не принадлежащего.

На Celebrity Xpedition было много замечательных людей, в том числе сами Фейны и их родственники, одаренные множеством талантов, – но их было так много, что мы ни с кем не познакомились действительно близко. Путешествие на “Бигле” с Викторией и ее друзьями казалось более камерным. От остальных отличалась Кандида: там, куда другие взяли бы фотоаппарат, она несла блокнот и усаживалась на камне посреди снующих крабов, записывая свои размышления, наблюдения и впечатления. Меня очаровала эта привычка; к сожалению, я сам ее не перенял.

Воспоминания несут оттенок горечи: я пишу эти строки, а Кандида только что умерла от рака. Каждое лето они с Рупертом устраивали “Большой международный крокетный матч” (название полно иронии) в своем прекрасном и до невозможности английском саду близ Аффингтонской церкви XIII века с шестигранной башней, под взором Белой лошади[47]47
  На холме в Аффингтоне красуется гигантская стилизованная фигура лошади, созданная примерно 2500–3000 лет назад. Четкий силуэт получился в результате снятия верхнего слоя почвы с меловых пород, из которых состоит холм.


[Закрыть], будто прискакавшей по меловым холмам прямо из бронзового века. На турнире 2014 года, всего несколько недель тому назад, Кандида, зная, что это ее последний раз, была образцом отважного радушия и гостеприимства. Покойся с миром, шутливая служительница Англии, той Англии, которую еще узнал бы даже сам Чарльз Дарвин – в том числе благодаря твоему отцу. Покойся с миром, загадочный и милый товарищ по плаванию и исследованию блаженных островов дарвиновской юности.

Кто нашел издателя, тот нашел благо[48]48
  Кто нашел добрую жену, тот нашел благо и получил благодать от Господа (Притч. 18:22).


[Закрыть]

Мои издатели сослужили мне хорошую службу: почти за сорок лет не переставала издаваться на английском языке ни одна из моих двенадцати книг. Поэтому слегка удивляет, что издателей я сменил немало: в Великобритании это “Оксфорд юниверсити пресс”, “УХ. Фримен”, “Лонгмен”, “Пенгвин”, “Вайденфельд”, “Рэндом хаус”; американских издательств наберется на такой же список. Подобному распутству и неверности нет простого объяснения. Но началось все по прямо противоположной причине: из преданности, преданности одному редактору – Майклу Роджерсу, который менял место работы с головокружительной частотой.

Первые книги

В книге “Неутолимая любознательность” я рассказывал о первой встрече с Майклом и его тщательно замаскированном рвении издать “Эгоистичный ген”: “МНЕ НУЖНА ЭТА КНИГА”, – проревел он в телефонную трубку, прочитав первоначальный вариант. Этот эпизод теперь существует и в его изложении – в его мемуарах об издательской карьере, опубликованных под названием “Книгоиздание и продвижение науки: от эгоистичных генов до пальца Галилея”[49]49
  Аллюзия на книгу Питера Эткинза Galileo's finger, в русском переводе: “Десять великих идей науки. Как устроен наш мир”.


[Закрыть]. Майкл также цитирует там речь, которую я произнес в 2006 году в Лондоне на обеде, организованном Хеленой Кронин в сотрудничестве с “Оксфорд юниверсити пресс” в честь тридцатилетия “Эгоистичного гена” (см. стр. 213). Я приведу ее целиком: она объясняет, почему я больше был предан Майклу, чем “ОЮП”.

Вскоре после выхода “Эгоистичного гена” я читал пленарный доклад на крупной международной конференции в Германии. Книжный магазин при конференции заказал несколько экземпляров “Эгоистичного гена”, но их раскупили за первые минуты моего доклада. Управляющая магазином без промедления набрала оксфордский номер “ОЮП” и стала умолять их самолетом отправить дополнительный срочный заказ в Германию. В те времена “ОЮП” была совсем другой организацией – к сожалению, вынужден сказать, что от магазина вежливо, но холодно отмахнулись: нужно оформить письменный бланк заказа, и, в зависимости от остатков на складе, книги, возможно, будут отправлены в течение нескольких недель. Управляющая в отчаянии обратилась ко мне и спросила, не знаю ли я кого-нибудь в “ОЮП”, кто бы действовал оперативнее, а важничал поменьше?.. Я позвонил в Оксфорд Майклу и обо всем рассказал. До сих пор помню, как Майкл со стуком ударил по столу кулаком, и его слова, буквально так: “Вы обратились по адресу! Предоставьте это мне!” И действительно, задолго до окончания конференции из Оксфорда прибыла большая коробка книг.

Это, конечно, было английское издание “Эгоистичного гена”. Das egoistische Gen вышел несколько позже. Вскоре после этого я получил письмо от немецкого читателя, в котором говорилось, что перевод так хорош, будто автор и переводчик – родственные души. Конечно, я посмотрел имя переводчика: Карин де Соуза Феррейра – запомнить было легко, потому что звучало на удивление не по-германски. Чуть позже я встретился со знаменитым приматологом Хансом Куммером в его родном

Цюрихском университете. За ужином я начал рассказывать ему историю с немецким переводчиком. Дойти я успел только до “родственных душ”, ни разу не упомянув имя, когда он вдруг прервал меня, направил на меня палец, изображая пистолет, и спросил: “Карин де Соуза Феррейра?” После двух таких независимых отзывов, когда дело дошло до немецкого издания “Слепого часовщика”, я очень попросил, чтобы с ним работал тот же переводчик, – и, к моей радости, моя немецкая родственная душа с португальским именем, которая к тому времени отошла от дел, вернулась к работе, чтобы превратить книгу в Der blinde Uhrmacher.

Но мне не всегда так везло с переводами. Одно из испанских изданий (не буду говорить, какой книги) было настолько неудачным, что трое испаноговорящих читателей независимо друг от друга обратились ко мне со словами, что его нужно изъять из продажи. Английские идиомы там были переведены дословно – как в том анекдоте, будто в переводе какого-то английского романа на датский фраза Не gave her a ring (имелось в виду “Он позвонил ей”) превратилась в “Он подарил ей кольцо”. История с датским, может быть, и выдумка, а вот в моем испанском случае фразу With a vengeance (букв, “с отмщением”, но это выражение означает “изо всех сил”) перевели как соп ипа venganza, что, как меня уверили, читается в буквальном смысле и не несет никакого идиоматического смысла. Это лишь один пример из множества. И лишь одна из (опять же, многих) причин, по которым так сложен компьютерный перевод. Переводчику нужен не просто словарь, но таблица соответствия идиоматических фраз вроде with a vengeance, и даже таблица шаблонных выражений вроде at the end of the day (что значит “в конечном счете”, “в сухом остатке”). Все-таки язык завораживает, не правда ли? Рад сказать, что испанские издатели взяли на себя всю ответственность и заказали новый перевод, который уже опубликован.

Задумываясь о том, как опасно полагаться на компьютеры в выполнении человеческих задач, я вспоминаю забавную историю, которую рассказала мне подруга, Фелисити Брайант, которую считают единственным литературным агентом в Оксфорде. Одна из ее клиенток написала роман, героя которого звали Давидом. В последний момент, когда книга уже была отредактирована и подготовлена к печати, автор передумала и решила, что герой больше похож на Кевина, чем на Давида. Так что она запустила на компьютере поиск, который заменял каждое “Давид” на “Кевин”. Все шло хорошо, пока действие романа не переместилось в одну художественную галерею во Флоренции…

Еще одна короткая история о переводах. Я был на конференции по эволюции в Японии и слушал синхронный перевод в наушниках. Докладчик говорил об эволюции древних гоминин, австралопитеках, Homo erectus, первых Homo sapiens и тому подобных вещах. Но что звучало в наушниках? “Древняя эволюция японцев”. “История ископаемых японцев”. “Эволюционная история япо… ЛЮДЕЙ”.

В 1979 году Майкл Роджерс перешел в издательство “У. X. Фримен”, и через пару лет, когда была готова к публикации моя вторая книга, “Расширенный фенотип”, я отправился с ней к Майклу. Как я уже отмечал, мир книгоиздания зыбок, и когда Майкл снова сменил работу – на этот раз перейдя в “Лонгмен”, – в 1986 году я последовал за ним со “Слепым часовщиком”. Теперь расскажу пару историй о “Слепом часовщике”. В начале книги я привожу беседу за ужином с “одним прославленным философом, хорошо известным своими атеистическими взглядами”. Я сказал, что не представляю себе, каково было быть атеистом до 1859 года, то есть до публикации “Происхождения видов” Дарвина. Философ возразил мне, цитируя Юма, что организованная сложность живого не требует какого-то отдельного объяснения. Я был огорошен и посвятил заметную часть книги опровержениям его точки зрения, не называя его имени. Не знаю, почему я решил не раскрывать его личности. На самом деле то был сэр Альфред “Фредди” Айер, профессор логики имени Уайкхема и член совета Нового колледжа, человек великого ума, внушавший мне восхищение. Спустя много лет после выхода книги “Слепой часовщик” он сообщил мне, что только что прочел ее. Он принес (совершенно излишние) извинения за то, что не прочел ее раньше, и сказал, что был счастлив послужить вдохновением для нее – так что он, по крайней мере, себя узнал. Я спросил, верно ли я передал наш разговор, и он ответил: “Совершенно верно”.

Вторую историю о “Слепом часовщике” я расскажу просто потому, что она довольно забавна. Для начала немного вводной информации. Многие скептики, не желающие признавать теорию эволюции, озадачены совершенством маскировки животных. Они нехотя признают, что глаза птиц видят достаточно остро, что камуфляж должен достигать высот совершенства, таких как сходство палочников с палками – вплоть до почек и следов листьев. Или, например, сходство некоторых гусениц с птичьим пометом. Но скептики говорят: как вы можете верить в отбор по совершенству мимикрии под палку или птичий помет, но при этом верить, что тот же самый отбор привел предков этих насекомых к первым робким неуклюжим шагам в сторону сходства? По поводу сходства с птичьим пометом я цитировал Стивена Джея Гулда: “Какое может быть преимущество в том, чтобы на 5 % напоминать какашку?” Мой ответ на этот вопрос слегка отличался от Гулдовского. Добыча может предстать одним и тем же глазам при разной видимости: при ярком или тусклом освещении, боковому зрению или анфас, вдалеке или вблизи. Чтобы спасти жизнь гусеницы, которую хищник видит издалека или в сумерках, может быть, достаточно и малейшего сходства с птичьим пометом. Но гусенице, которую рассматривают вблизи, при ярком дневном свете, чтобы спастись, потребуется уже убедительное сходство. Плохая видимость переходит в хорошую плавно и непрерывно – так же плавно действует и давление отбора для каждого уровня улучшения мимикрии, от приблизительного до совершенного. Та же “плавность” проявляется во всех сложных приспособлениях: глазах, крыльях и прочих, о которых так банально пишет креационистская литература, – и этот аргумент имеет огромное значение для всей теории эволюции.

Но это все была подводка к истории. Имя Стивена Гулда несколько раз упоминается в книге “Слепой часовщик”, а значит, присутствует и в предметно-именном указателе. Книжный указатель, составленный в гнездовом порядке, а не просто по алфавиту, – отличное место, чтобы припрятать шутку. Ее заметят немногие, но те, кто увидят, заговорщически ухмыльнутся вместе с составителем. В официальном историческом труде “Новый колледж Оксфорда, 1379–1979” под редакцией моих покойных коллег Джона Бакстона и Пенри Уильямса указатель составлял еще один коллега, историк Средних веков Эрик Кристиансен (чьи собственные мемуары о жизни в Новом колледже не будут опубликованы – и, по общему мнению, не должны быть опубликованы – до смерти его самого и всех его жертв). Эрик протащил в указатель истории колледжа несколько отменных характерных шуточек. Например, среди подзаголовков раздела “Члены совета колледжа” мы находим “удовольствия ч. с. к.”, “пьянство ч. с. к.”, “увольнения ч. с. к.”, “казни ч. с. к.”, “фракции среди ч. с. к.”, “забвение ч. с. к.”, “происхождение ч. с. к.” и, мое любимое, “филистерство ч. с. к.”. Если обратиться к страницам, указанным под “филистерством”, вы не встретите самого этого слова, лишь описание трех строительных проектов, которые явно претили вкусу Эрика – два относились к XIX веку, а третий, особенно злостный, к XX веку.

И вот, как я уже говорил, я вставил в указатель “Слепого часовщика” шуточку для Стива Гулда. Она вышла, как полагается, на страницах британского издания. Но американские издатели, увидев ее, пришли в ужас. Им это показалось редкостным дурновкусием, а может статься (хотя я не решился спросить), они отдавали себе отчет, что Стивен Гулд – один из самых прибыльных для них писателей. Выход американского издания задерживался, пока шутку не убрали. Затем, по чистой случайности и недосмотру, для следующих британских изданий в “Лонгмен” и версии “Пенгвин” в мягкой обложке взяли микропленку с цензурированной версией указателя. Однако Майкл Роджерс хотел, чтобы в британских изданиях шутка осталась. Ее утрата, насколько я знаю, может придать первому британскому изданию коллекционную ценность – что-то в духе марок с непробитой перфорацией, которые так высоко котируются в среде филателистов. Приведу спорный фрагмент указателя в обоих вариантах (см. ниже). Найдите отличие (точнее, отличия – американского издателя дополнительно оскорбили еще несколько мелких шуточек).

Тем временем издательство “Оксфорд юниверсити пресс” купило у “У. Х. Фримен” права на публикацию книги “Расширенный фенотип” в мягкой обложке, и с тех пор эту книгу печатают именно они. Так что, хоть я и переходил к другим издателям, но хорошие отношения с “ОЮП” сохранил. Когда они обратились ко мне в 1989 году с предложением сделать новое издание “Эгоистичного гена”, казалось вполне оправданным включить в него дополнительную главу с кратким содержанием “Расширенного фенотипа”.

Гулд, С. Дж.,

пятипроцентный глаз, 81 (цитируется в 41)

пятипроцентное сходство с какашкой, 82 (цитируется в 41)

упоминается, 275, 291

прерывистое равновесие, 229–52 (36)

обнаружение faux pas, 244 (36)

обнаружение недостатков, 91 (34)

опровержение синтетической теории, 251 (35)

Гулд, С. Дж.,

пятипроцентный глаз, 81 (цитируется в 41)

о насекомых, мимикрирующих под помет, 82 (цитируется в 41)

упоминается, 275, 291

прерывистое равновесие, 229–52 (36)

о градуализме Дарвина, 244 (36)

“Большой палец панды”, 91 (34)

опровержение синтетической теории, 251 (35)

Редактором на новый “Эгоистичный ген” “ОЮП” назначило Хилари Макглинн, и мы с ней отлично поработали, но больше всего на работу над этим проектом повлияла моя подруга Хелена Кронин. Она помогала мне, а я – ей с ее собственной прекрасной книгой, “Муравей и павлин” (The Ant and the Peacock). Все, кого это касалось, сразу сошлись во мнении, что исходный текст “Эгоистичного гена” должен остаться без изменений, со всеми недостатками. Издатели считали, что изначальное издание стало культовым и нужно его сохранить. Артур Кейн, цитируя рецензию на книгу А. Дж. Айера “Язык, истина и логика”, назвал “Эгоистичный ген” “книгой молодого человека”. Дополнения, сомнения и украшения уходили в обширный раздел примечаний. И я предложил добавить две главы: одна называлась “Хорошие парни финишируют первыми” на тему моей одноименной телепрограммы “Горизонт” на Би-би-си (см. стр. 222), а другая называлась “Длинная рука гена”, и в ней излагалась сжатая версия “Расширенного фенотипа”. Эти дополнения увеличили размер нового издания “Эгоистичного гена” 1989 года почти в полтора раза по сравнению с первым изданием 1976 года.