Текст книги "Наш дикий зов. Как общение с животными может спасти их и изменить нашу жизнь"

В своей классической книге «Генезис игры животных» биопсихолог Гордон Бургхардт пишет: «Даже выдающиеся ученые разводили руками и считали игру скорее загадкой, чем конкретным феноменом, который можно понять с помощью научного анализа». Другие же утверждают, что игры на самом деле не существует. По мнению Бургхардта: «Игра – это реальность, которой не занимались достаточно эффективно ни наука, ни общество. И все же она может лежать в основе того, кто мы есть и как мы стали такими, какие мы есть». Она также лежит в основе критического антропоморфизма Бургхардта, который использует не только достижения науки, но и воображение. «По моему опыту, целеустремленные герпетологи счастливы только тогда, когда у них есть возможность или причина вернуться на поле и лично собрать хотя бы часть образцов, – пишет он. – Грязь, вода, песок, жара, холод, жажда, клещи, пиявки, осы, укусы, царапины и вонючие фекалии – все это часть драгоценного опыта… Я надеюсь, что любой биолог, работающий в поле, понимает, что я имею в виду».

Можно с уверенностью сказать, что игра – это форма обучения, и что обучение может быть игровым. Зачем еще людям смотреть на птиц или путешествовать по Галапагосским островам?

Свен Линдблад – самый практичный человек на земле (или на море). Будучи основателем «экспедиций Линдблада», он управляет вместе с National Geographic флотом кораблей, которые организовывают поездки на Галапагосы, в Антарктиду и другие экзотические места. Его отцу приписывают изобретение экотуризма, а Свен – один из мировых лидеров этого бизнеса. Он стремится сохранить природу, и я знаю, что он добрый и игривый человек. Несколько лет назад он пригласил в галапагосскую экспедицию группу, занимавшуюся вопросами единения людей с природой. Мы познакомились, когда корабль плыл между островами. Однажды наша группа шла по тропинкам к берегу, стараясь не наступать на лапы голубоногим олушам, игуанам и лавовым ящерицам, которые шныряли по своим делам, почти не замечая нас.

Пока Свен рассказывал об открытиях Дарвина на этих изолированных островах, по склону большой остроконечной скалы пробежала лавовая ящерица. На вершине ящерица замерла и уставилась на нас. Лавовые ящерицы, названные так из-за происхождения скал, на которых они часто сидят, похожи на миниатюрных игуан. У этой была ярко-красная голова и горло. Она казалась достаточно дружелюбной. Я сказал натуралисту, который шел с нами, что лавовый ящер больше всего понравился мне на Галапагосах из-за того, что он кажется очень игривым.

– А знаешь, – сказал он, – лавовые ящерицы – каннибалы.

Я удивился и спросил, какое возможное эволюционное преимущество может быть в поедании родственника.

– Ну, не то чтобы они делали это постоянно. Иногда они просто говорят: «Почему бы и нет?»[20]20
  На самом деле у каннибализма есть несколько преимуществ. Одним из них в долгосрочной перспективе может быть генетическая устойчивость к некоторым заболеваниям. Однако животному, «приглашенному на обед», достаются только побочные эффекты.


[Закрыть]

Пока мы шли по тропинке среди животных, Свен рассказывал мне о своем детстве и юности в Африке и о существах, которые там его воспитывали. «Слоны научили меня всему, что я должен был знать о бизнесе, – сказал он. – Они дали мне настоящее образование и были лучшими наставниками, которых я только мог получить». В 1970-х годах, будучи уже молодым человеком, он провел полтора года в Восточной Африке, изучая слонов. Сегодня он говорит, что стремится быть похожим на слона. Иногда он говорит себе: «Думай как слон».

Слоны, как и люди, долго играют, уже став взрослыми. Самцы играют палками, камнями и костями, они приглашают друг друга поиграть. Для них игра – это способ проверить надежность потенциальных друзей. Самки слонов используют игру как стратегию, чтобы сохранить свои лидерские роли в семьях и выжить. Свен заметил, что старые слоны лучше распознают надвигающиеся стихийные бедствия и грядущую засуху. Стада слонов, возглавляемые слонихой, как правило, дольше сопротивляются стихийным бедствиям. Вероятно, это связано с тем, в частности, что слонихи-матриархи хранят огромное количество социальных знаний. Они помнят слона, которого встречали десятилетиями раньше, а также пути к воде, обнаруженные во время предыдущих засух.

«Управление у слонов вполне рационально, – сказал Свен. – Я никогда не видел, чтобы один слон плохо обращался с другим слоном. Я видел, как они сражаются, но у них нет намерения обязательно убить. Я видел, как мать-слониха выгнала своего сына-подростка из семьи, потому что она знала, что должна сделать это. И я видел реакцию других молодых слонов на это действие – и тогда, когда она снова начала пускать своего сына в гости. Есть целый список уроков, которые я выучил у них и стараюсь им подражать. Мне никогда не удается добиться идеала, но этот опыт сформировал мою жизнь, мое отношение к общению с другими людьми. А также к ведению бизнеса, – добавил он. – Я хотел бы развить в себе способность во всем быть таким же стратегически мудрым и сострадательным, как они».

Затем он рассказал мне историю о встрече с другим животным в Африке, которое спасло ему жизнь. Он сидел на камне и вдруг почувствовал что-то своей босой ногой – на нее заползла зеленая мамба, одна из самых ядовитых змей в мире. «Одно неверное движение, и я был бы мертв. Но потом я услышал Третий голос, который мне сказал:

– Будь спокоен, просто присутствуй в мире. Стань камнем, на котором, как она думает, она лежит».

Какое-то время Свен и голос «спорили», как он выразился, и выжидали момент, когда взмах ноги отправит змею в полет. Слышал ли он голос рассудительного слона? Была ли это слуховая галлюцинация? Или это говорил здравый смысл?

Он не стал притворяться, что знает ответ. «Но с тех пор всякий раз, когда мне грозит опасность или я испытываю сильный стресс, я вспоминаю ту историю со змеей и слышу голос».

Слышал ли он его в последнее время? Он рассмеялся: «О да».

Этот тихий голос звучит постоянно и везде, это неизменная Песнь Жизни, общающейся сама с собой. Он существует в наших митохондриях, в нашем внутреннем ухе, в нашем внутреннем «я».

Возможно, вы впервые услышали этот шепот, когда были маленьким ребенком и зарывались лицом в шерсть на шее собаки; или когда вам было 12 лет и вы повстречали самца лося на высоком хребте; или, может быть, в середине жизни, когда вы сидели на скамейке в парке и наблюдали за сойкой, в свою очередь наблюдавшей за вами; или в последние дни жизни, испугавшись тени совы, которая, как вы уже знали, приближалась к вам. Вы можете научиться сами шептать, увеличивать громкость и петь в огромной семье животных.

Баннер со своим другом, 1957 г., Миссури

Часть 3. Как мы стали теми, кто мы есть: чудо-собаки и кошки-оборотни, терапевтические ящерицы и домашние животные-роботы

«Если бы мы сумели представить себе, что пространство взаимодействий между всеми живыми существами так же заряжено возможностями, как и космическое пространство, это побудило бы нас обратить внимание на плодородные глубины развития совместно с земной живностью. И на что может быть похоже это наше внимание?»

Байо Акомолафе, «Дикие дебри за нашими заборами»

«Ни одно животное не будет запрыгивать на мебель в столовой, если у него нет абсолютной уверенности в том, что оно может постоять за себя».

Фрэн Лебовиц, «Руководство для домашних животных»

Глава 10. Больше, чем человек

На протяжении тысячелетий люди жили рядом со своим скотом. Издревле в Европе, Африке и Азии в наших домах с соломенными крышами мы устилали полы сеном и спали вместе со своими животными – с их блохами и мухами – так, словно от них зависела наша жизнь (а так оно и было). Мы защищали этих животных от львов или медведей, которые бродили вокруг в темноте.

Дэвид Вестерн – старший специалист по охране природы в Обществе охраны дикой природы Уганды, основатель и председатель Африканского центра охраны природы в Кении. Он также был одним из первых защитников природы, настаивавших на том, что усилия по сохранению окружающей среды должны затрагивать коренные народы. В данном случае – племя масаи, обитающее в Национальном парке Амбосели на юге Кении, где Вестерн проводил полевые исследования. У масаев нет слова для обозначения природы. Подобно людям многих традиционных сообществ, они рассматривают человека как существо, неотделимое от других животных, поскольку его выживание зависит от них, что подтверждается практически каждый день. У них неразделимы преклонение перед природой и утилитаризм.

«Масаи любят своих коров, – говорит мне Вестерн. – Они татуируют их, поют о них песни. Они так высоко ценят свой скот, что считают, будто все другие животные произошли от него. Но масаи все равно едят свой скот».

Разумеется, подобный взгляд на животных не ограничивается традиционными сообществами. Таня Молони выросла на молочной ферме в Буркане (Boorcan) (boor – хам, дикарь, грубиян, скотина) в двух с половиной часах езды к юго-западу от Мельбурна. Шутники иногда меняли вывеску деревни на «Биркан» («Beercan») (beer – пиво). Ее семья также поддерживала утилитарные и иногда нежные отношения со своими домашними животными, да и с дикими тоже. «У всего есть своя цель и работа», – сказала она мне через несколько лет после нашей встречи в Австралии.

В то время Таня уже была одним из лидеров австралийского движения за единение семьи с природой. Собак в семье любили, но это были рабочие собаки. В основном их не пускали в дом, так как «они были склонны постоянно поедать мертвечину или кататься в коровьем дерьме». Работа кошек заключалась в том, чтобы ловить мышей и крыс. «Вот именно. Я никогда не чувствовала глубокой связи с нашими кошками». Несмотря на это, она любит животных, хотя в ее описании детства на ферме вы найдете больше противоречий, чем могли бы услышать от городского любителя животных:

«Телки выросли и стали дойными коровами, а бычки уехали в перевозке вместе с мясником. Такова жизнь. И смерть, я полагаю.

Когда корова умирала, отец всегда звал Джека-живодера, чтобы тот приехал и увез ее в уже тяжело нагруженном грузовике с раздутыми дохлыми коровами.

Я помню, как однажды я пыталась объяснить подруге, как мы искусственно осеменяли коров. Она была в шоке. Мы, дети, хихикали до упаду, когда коровы спаривались, как мы это называли, залезая “на закорки”. Затем мы видели чудо рождения детенышей и иногда помогали коровам в родах. После этого мы надевали резиновые сапоги и, скользя по последу, пели Surfin USA (“Серфинг по США”, песня группы Beach Boys. – прим. ред.). Это было забавно, пока ты не падала прямо в послед.

У нас жили свиньи. Их, в конце концов, растили для еды. И овец тоже. Однако нам всегда нравилось играть с ягнятами, кормить их из старых стеклянных бутылок из-под “Кока-Колы” с прикрепленной соской и хихикать над их безумно быстро крутящимися хвостами. И все это до тех пор, пока для бедного ягненка не наставал неизбежный момент стать бараньими отбивными.

Один или два раза у нас были утки. И я помню, что однажды, когда они откладывали яйца, мама “немного” (очень много!) перепутала температуру в домашнем инкубаторе, и они стали “вареными утятами”. Она годами мучилась чувством вины. У меня было две рыбки, но мама по ошибке налила в их аквариум прозрачную жидкость, которую приняла за воду. К сожалению, это была не вода, и Мэверик и Гус (это был этап моего увлечения Томом Крузом и его Top Gun) закончили свое существование. И последнее, но не менее важное: у нас было много домашних кроликов. Их век был краток. Но мы любили их, пока они были живы».

Нелегко прокладывать себе путь через моральный лабиринт нашего сложного отношения к другим животным и нашей многослойной жизни. Есть или не есть мясо, разводить или покупать дизайнерски модифицированных домашних животных, кормить или нет диких животных, ловить и выпускать рыбу, любить собаку-робота, преследовать змей – лабиринт огромен и извилист, проходы в нем постоянно меняются, некоторые из них зарастают, а затем снова очищаются. Хотя для некоторых людей путь в нем ясен, как день, большинство из нас движется почти вслепую. «Этот вопрос – как непокоренный пик: что на самом деле означает “быть частью природы в XXI веке”? – спрашивает герпетолог Гарри Грин. – Мы будем зрителями, разрушителями или соучастниками?»

В 2012 году экопсихолог Патриция Хасбах начала каталогизировать взаимодействие человека с природой по «спектру дикости», который она и ее коллеги описали как «континуум дикого, домашнего и извращенного». Сегодня Хасбах признает, что «извращение», возможно, было плохим выбором слова. Если вы называете чьи-то действия извращенными, разговор прекращается, вместо него разгорается спор или даже ссора. Поэтому в качестве альтернативы она предлагает использовать ярлык «искаженный» для описания линии, которую мы пересекаем, «когда переходим от того, что мы считаем естественным, к чисто технологическому или когда наша часть взаимодействия вредит другой форме жизни». А как насчет того, что мы едим другую жизнь? Она отвечает: «Вопрос должен звучать так: как мы приобретаем пищу, которую едим?» Все животные должны есть, чтобы выжить. В данном примере охота была бы диким проявлением подобного паттерна взаимодействия. Выращивание сельскохозяйственных животных для еды было бы примером домашнего паттерна; а убийство животного, выращенного на ферме, на заводской бойне, было бы искаженным паттерном».

Чтобы еще больше проиллюстрировать созданный ею спектр, она указывает на паттерн взаимодействия «узнавать и быть узнанным», упомянутый в главе 7. «Диким» проявлением этого паттерна может быть встреча с медведем или львом в дикой природе, вызывающая чувство благоговения, первобытного страха и глубокого смирения. «Домашним» проявлением такого паттерна может быть взаимодействие с нашим домашним питомцем. Например, когда мы приходим домой в конце дня и встречаем собаку, которая узнает нас так же, как мы ее узнаем, тем самым вызывая чувство радости. «Искаженный» паттерн – это то, что мы все видели в местном зоопарке. Можно видеть, как человек бросает кусок еды или камешек в животное, сидящее в клетке, или стучит по стеклу ограждения, несмотря на таблички с просьбой не делать этого. Скорее всего, человек, демонстрирующий подобное поведение, пытается привлечь внимание животного в вольере – «увидеть и быть увиденным».

Что касается спектра «дикости», позвольте мне предложить дополнительную или особую категорию: совместное становление. Под этим я подразумеваю уважение к необходимости дикости, признавая при этом размытые границы, которые всегда существовали между диким и домашним, человеческим и не-человеческим. Мы изменяем другие формы жизни, и они тоже изменяют нас. Природа беспорядочна, ничто генетическое не остается высеченным в камне (за исключением ископаемых), и граница между дикими, домашними и извращенными существами постоянно смещается. Совместное становление – это то, что происходит вокруг нас прямо сейчас. Оно может происходить в течение всей жизни или только на этой неделе. Например, когда мы хорошо заботимся о собаке, она хорошо заботится о нас: она защищает нас, а наше взаимодействие с ней понижает у нас кровяное давление и улучшает наше психическое здоровье. В этом смысле мы становимся друг другом. Когда мы пытаемся перехитрить енота, он учится способам перехитрить нас. По крайней мере, благодаря этому процессу один из двух видов становится умнее[21]21
  Речь идет о коммуникации и совместном становлении! Недавние исследования показали, что при помощи процесса, называемого «перекрестными искажениями» (Cross-talk), растения выделяют крошечные молекулы (микро-РНК), проходящие через желудочно-кишечный тракт животного, которое их съедает, проникают прямо в кровоток, накапливаются в тканях животного и начинают регулировать экспрессию генов животного, которое их съело, тем самым изменяя его сущность и сущность его потомства. В случае, рассмотренном в ходе исследования, этот процесс определял, станет ли пчела рабочей особью или маткой. Кэган Чжу, Минхуэй Лю, Чжэн Фу, Чжэнь Чжоу и др., «Растительные микро-РНК в пище личинок регулируют развитие породы медоносных пчел», PLOS Genetics 13, 2017, no. 8, doi.org/10.1371/journal.pgen.1006946. «Передача микро-РНК от одного вида к другому может быть обычным механизмом, призванным облегчить межвидовую коммуникацию», – считают исследователи из Нанкинского университета. «Перекрестные искажения» – это термин для обозначения того, как одна молекула может изменить другую. Почему растения решили так поступать с животными, которые их едят, – а возможно, в том числе и с людьми, – до сих пор полностью не изучено. Нанкинская университетская школа наук о живой природе, Cross-Kingdom Regulation of Honeybee Caste Development by Dietary Plant MiRNAs, ScienceDaily, August 31, 2017, www.sciencedaily.com/releases/2017/08/170831140545.htm.


[Закрыть].

Другие ученые также использовали термин «совместное становление», и одно из наиболее интересных применений можно найти в совместной работе коренных жителей северо-восточной части австралийской земли Арнем и исследовательской группы из университетов Маккуори и Ньюкасла. Вместе они бросают вызов «западным, дуалистическим представлениям о природе и культуре, которые не допускают других способов концептуализации мира или вмешательства не-людей». Напротив, они говорят о совместном становлении как о способе движения к более человеческим, семейным отношениям с миром, в котором исчезает разделение между людьми и другими животными, и даже между людьми и растениями с камнями, временем и пространством. Ясно, что это нестандартный подход к биологии или сохранению видов, но в будущем он вполне может стать широко распространенным и повсеместно принятым не только как идея, но и как образ жизни.

Каждый день мы совместно развиваемся вместе с животными живущими в наших домах или рядом с ними, образуя более разветвленную семью. Как и в любой большой семье, в ней бывают споры, ссоры, даже разводы, «священные коровы», «белые вороны», «паршивые овцы» и любовь.

Чтобы стать добрым и полезным, требуется время. Сара Сент-Антуан – редактор книжной серии «Истории тех мест, где мы живем», посвященной региональной флоре и фауне, и автор романа «Три лета с птицами» (Three Bird Summer), предназначенного для молодежи и посвященного общению двенадцатилетних детей с миром природы. Когда я спросил ее, были ли у нее или ее детей какие-либо изменения в жизни, связанные с другими животными, она сначала была озадачена. Обдумав этот вопрос в течение нескольких дней, она предположила, что для многих из нас один какой-то момент не может изменить всю жизнь, а накопление таких небольших, но очень личных, даже интимных встреч в течение более длительного периода времени может преобразить ее. Даже одна-единственная встреча с диким животным может изменить траекторию нашей жизни, а животное, состоящее с нами в длительных отношениях, проделывает этот путь вместе с нами. По крайней мере, некоторое время.

Это урок, который Таня Молони стремится передать следующему поколению. Прожив в Мельбурне двадцать лет, она со своим партнером Майклом и их общей семьей из пяти детей вернулась на ферму около Нурата (Noorat) с населением 162 человека. Отель Noorat находится всего в семи минутах езды от родовой фермы Буркан. Она основала организацию под названием Nurture in Nature, которая работает по всей Австралии, стараясь воссоединить детей с природой.

Молони учит своих собственных детей «развивать те же знания», которые она получила в детстве на ферме, не скрывающие и не игнорирующие проблемы, противоречия и моральные трения в отношениях с животными – или с другими людьми.

«Дети начинают понимать круговорот жизни и смерти и всего, что происходит между этими крайними точками, точно так же, как я, когда росла на ферме. Некоторое время назад мы ходили в загон, чтобы забрать мертвого теленка. Тейлор, которой тогда было три года, спросила: “Он спит?” Я объяснила: “Нет, извини, дорогая, он умер. Он ушел на небеса”. Нэш, которому тогда было четыре года, успокоил младшую сестренку, добавив: “Все в порядке, может быть, дедушка позаботится о нем на небесах”. О, теперь у нас есть домашний кролик (домашний, а не приблудившийся дикий), и образование детей будет выведено на совершенно новый уровень, когда мы заведем нашей девочке-кролику по имени Бан-Бан (Bun – булочка) бойфренда. Кролик, который жил у нас до Бан-Бан, к сожалению, ушел в мир иной – его загрызли соседские собаки. А недавно найденный Тейлором дикий крольчонок, который прожил около сорока трех минут и умер у меня на ладони, был похоронен с почестями. Тейлор украсила его тельце разноцветными лентами. На церемонии погребения я спросила ее, не хочет ли она сказать что-нибудь о кролике. Она ответила: “Он умер”.»

Как я уже говорил – жизнь, и смерть, и все, что между ними.

Глава 11. Люди, которые любят животных

Моя мать называла себя любительницей животных. Профессиональная художница, она любила всех животных – или большинство из них. Ее восьмилетний сын хотел учился на герпетолога, а у нее была серьезная фобия – она боялась змей.

Однажды днем почтальон принес коробку размером с обувную, с почтовым штемпелем Силвер-Спрингс, штат Флорида. Внутри что-то шевелилось. Я приподнял уголок крышки. Внутри свернулась большая индиговая змея – вид, в настоящее время находящийся под угрозой исчезновения. Даже просто иметь эту змею сегодня, не говоря уже о продаже ее по почте, было бы преступлением, и это правильно. Но тогда времена были другие. В те дни журнал Boys’ Life размещал на последних страницах рекламу о продаже всевозможных диких животных – их можно было купить по почте.

Мне хотелось иметь енота. Мои родители предложили компромисс. Возможно, они знали, что после первого года жизни енот обычно превращается из милой зверюшки в нечто весьма агрессивное. Несмотря на мамину змеиную фобию, они выбрали второй вариант.

Змея была около пяти футов длиной, и она мне нравилась. Она стала стильным аксессуаром – я обматывал ее как ковбойскую бандану или вешал на шею, а затем проходил через гостиную, где мама с гостьями играли в бридж. Казалось, я тоже нравлюсь змее. Но тут возникла проблема. В почтовом ящике змея терлась носом о проволочную сетку, что привело к сильному грибковому поражению. Временно отбросив свою фобию, моя мать пришла на помощь змее и мне. Это было героическое деяние.

В течение нескольких недель я каждый день вытаскивал змею из террариума, садился на край кровати, держа ее на коленях, и открывал ей рот пальцами. Она никогда меня не кусала. Осторожно приближаясь и располагая свое тело дальше, чем это анатомически возможно, моя мать протягивала руку к змее и пинцетом вынимала кусочки пораженной грибком ткани у нее изо рта. Затем она разбрызгивала содержимое капсулы с пенициллином ей на зубы. Я помню, что отец тоже помогал, но обычно бои на передовой вела мать.

Учитывая, что это была грибковая, а не бактериальная инфекция, пенициллин не подействовал, и змея умерла. Мое сердце было разбито.

Я ожил, когда соседка отдала мне на воспитание голубенка. Я оставил Пити (конечно!) на открытом воздухе в открытом скворечнике, который построил отец. Когда я ехал на велосипеде по улице, то иногда слышал свистящий звук, и Пити садился мне на плечо, наклоняясь навстречу ветру. Пити также любил влетать в дом, проскальзывать через гостиную, поворачивать направо к столовой, влетать в кухню и пикировать в раковину, пока мама мыла посуду. Она называла это – «психанул». «Пити нравится мыльная пена» – говорила она. Голубиной фобии у нее не было.

Мы больше не слышим слов «любитель животных». По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление. В наш циничный век некоторые люди даже смущаются, когда их так называют. Но не все, далеко не все. Мой дядя с его десятью кошками; женщина, несущая украшенную драгоценными камнями собачку в расшитом самоцветами мешке; трубочист с питоном; фермерская девочка, которая слишком рано узнает, что жизнь теленка, которого она любит, однажды закончится; непоседа, которая бросает муху только для того, чтобы посмотреть, как за ней вынырнет форель; ребенок, который рассказывает своему хомяку страшную тайну, – все это люди, которые любят животных. Как и моя мать.