Текст книги "Пробужденные фурии"

Глава тринадцатая

Ночь упала на Драву обрывками заснеженного мрака, легла, как истлевшее одеяло, на сгрудившиеся баббл-тенты базы и высокие угловатые руины самого города. С ветром пришел и ушел фронт микрометели, неся с собой толстые плюхи снега, что замазывали лицо и лезли за шиворот, а потом уносились, истончаясь почти до пустоты, и снова возвращались танцевать в воронках света, идущего от ламп Ангьера. Видимость колебалась, то падала до пятидесяти метров, то расчищалась, то опять падала. Погода, чтобы носа не казать из дома.

Присев в тени забытого грузового контейнера в конце верфи, я на миг задумался, что поделывает второй Ковач, в Нечистой. Как и у меня, у него стандартная для уроженца Ньюпеста нелюбовь к холоду, как и я, он…

Ты этого не знаешь, ты не знаешь, кто он…

Ага, конечно.

Слушай, где, по-твоему, якудза надыбают лишнюю копию личности бывшего чрезвычайного посланника? И на хрена им рисковать? Под всем напускным закосом под предков со Старой Земли они всего лишь бандиты. И они не могут…

Ага, конечно.

С этим зудом живем мы все – цена современности. А что, если? Что, если в какой-то безымянный момент жизни тебя скопировали. Что, если ты хранишься в брюхе какого-нибудь компьютера, где обитаешь в бог знает какой параллельной виртуальной реальности или просто спишь, ожидая, когда тебя выпустят в реальный мир.

Или уже выпустили, и теперь ты где-то там. Живешь. Это видишь в эксперии, об этом слышишь в городских легендах о друзьях друзей – которые по какой-нибудь случайной компьютерной ошибке встретили сами себя в виртуальности или – реже – в реальности. Или страшилки про заговоры в духе Лазло об армейских множественных облачениях. Слышишь и экзистенциальные мурашки бегут по коже. И однажды тебе рассказывают такую правдоподобную историю, что можно и поверить.

Однажды я встретил и убил человека с двумя оболочками.

Однажды я встретил самого себя, и кончилось это плохо.

Я не торопился повторять.

И мне без того хватало поводов для беспокойства.

В пятидесяти метрах дальше по доку среди метели темнел «Рассвет Дайкоку». Он был больше «Пушек для Гевары» – судя по виду, бывший торговый ховер, расконсервированный и переделанный под нужды деКома. Судно излучало старомодную помпезность. Свет уютно горел в иллюминаторах и скапливался в холодные белые и красные созвездия на надстройке. Недавно на трапах плыли целеустремленные ручейки силуэтов отбывающих деКомовцев и горел свет у пирсов погрузки, но теперь люки были закрыты, а ховерлодер стоял, одинокий, на ветрах ночи Нового Хока.

Силуэты в заглушающих звук белых завихрениях справа от меня. Я коснулся рукоятки «Теббита» и подкрутил зрение.

Во главе был Лазло, шел с пружинистостью походки водомерки и дикой ухмылкой на замерзшем лице. За ним – Оиси и Сильви. На лице женщины оставило след действие лекарств, в поведении же второй командной головы сквозили собранность и контроль. Они пересекли открытую площадь у пристани и проскользнули в укрытие контейнера. Лазло растирал лицо обеими руками и стряхивал тающий снег с расставленных пальцев. Раненую руку он поместил в боевую сервошину и, кажется, не чувствовал боли. Я уловил в его дыхании алкоголь.

– Нормально?

Он кивнул.

– Всем заинтересованным сторонам – и парочке незаинтересованных – теперь известно, что Курумая посадил нас под домашний арест. Яд все еще там, громко ноет любому, кто согласен слушать.

– Оиси? Готов?

Командная голова ответил угрюмым взглядом.

– Если ты готов. Как я сказал, у вас будет не больше пяти минут. Иначе останутся следы.

– Пяти минут за глаза хватит, – нетерпеливо сказал Лазло.

Все посмотрели на Сильви. Под пристальным вниманием она сумела выдавить тусклую улыбку.

– Нормально, – вторила она. – Все сканируется. Давайте.

Лицо Оиси резко опустело из-за ухода в сеть. Он чуть кивнул самому себе.

– Их навигационные системы в режиме ожидания. Запуск двигателей и тест системы – через двести двадцать секунд. К этому времени лучше уже быть в воде.

Сильви изобразила отсутствующий профессиональный интерес и подавила кашель.

– Безопасность?

– Включена. Но стелс-костюмы должны запутать сканы. А когда вы будете на уровне воды, я выдам вас за парочку рипвингов, которые ждут легкий улов в турбулентности кильватера. Как только начнется цикл теста системы, лезьте в отсек. На внутренних сканерах я вас скрою, а навигационка подумает, что потеряла рипвингов в волнах. То же самое, когда будешь выходить, Лазло. Так что оставайся в воде, пока судно не отплывет в устье подальше.

– Просто отлично.

– Выбил нам каюту? – спросил я. Уголок рта Оиси дрогнул.

– Конечно. Для друзей-беглецов не жалко никакой роскоши. Низ по правому борту практически пустой, S-37 в вашем распоряжении. Только толкните дверь.

– Пора, – прошипел Лазло. – По одному.

Он выскользнул из-за укрытия контейнера тем же уверенным легким шагом водомерки, который я уже видел в Нечистой, на миг оказался на обозрении, а затем гибко метнулся с края верфи и снова скрылся. Я искоса взглянул на Сильви и кивнул.

Она пошла, не так ловко, как Лазло, но с эхом той же грации. В этот раз мне показалось, что я слышал слабый всплеск. Я отсчитал пять секунд и последовал за ней, через объятое метелью открытое пространство, присел, чтобы схватиться за верхнюю ступеньку смотровой лестницы, и быстро пополз вниз, к химической вони устья. Погрузившись по пояс, я отпустил лестницу и откинулся спиной в воду.

Даже несмотря на стелс-костюм и одежду поверх него, шок от погружения ошеломил. Мороз прорезался, вгрызся в пах и грудь и выдавил воздух из легких через стиснутые зубы. Клетки гекконовой хватки в ладонях отреагировали и напрягли свои сухожилия. Я вдохнул и поискал в воде остальных.

– Сюда.

Лазло помахал от гофрированной секции причала, где они с Сильви цеплялись за проржавевший амортизирующий генератор. Я скользнул к ним через воду и дал генно-модифицированным ладоням приклеиться прямо к вечному бетону. Лазло рвано вдохнул и проговорил через стучащие зубы:

– Д-д-давайте к к-к-корме и плывите между причалом и корпусом. Увидите пусковые люки. Т-т-только не п-п-пейте воду, а.

Мы обменялись натужными улыбками и оттолкнулись.

Это было непросто – плыть, несмотря на рефлексы тела, которому только и хотелось свернуться в холоде калачиком и дрожать. Не прошли мы и полпути, как Сильви стала отставать, и нам пришлось за ней вернуться. Ее дыхание вырывалось с трудом, зубы скрипели, а глаза начали закатываться.

– Б-б-больше не мог-г-гу, – пробормотала она, когда я перевернулся в воде на спину, а Лазло помог ей взвалиться ко мне на грудь. – Т-т-только не г-г-говори, что м-мы молодцы, мы ид-д-диоты к-к-какие-то.

– Нормально, – умудрился я разжать челюсти. – Держись. Лаз, вперед.

Он судорожно кивнул и погреб. Я двинулся за ним, с трудом удерживая ношу на груди.

– Неужели не было другого пути? – простонала она едва ли громче шепота.

Каким-то образом мне удалось доставить нас обоих к возвышающейся корме «Рассвета Дайкоку», где ждал Лазло. Мы заплыли в щель между корпусом ховера и причалом, и я пришлепнул руку к вечнобетонной стене, чтобы удержаться на месте.

– М-м-меньше м-м-минуты, – сказал Лазло, видимо, ориентируясь на ретинальный дисплей. – Б-б-будем надеяться, Оиси уже п-п-подключился.

Ховерлодер пробудился. Сперва глубокий гул – система антиграва переключилась с плавучести на движение, – затем пронзительный визг воздухозаборников и прум-прум вдоль корпуса – наполнялись юбки. Я почувствовал тягу воды, закружившейся вокруг судна. Из-под кормы взорвались брызги и окатили меня. Лазло улыбнулся с выпученными глазами и показал пальцем.

– Вон, – перекричал он шум двигателя.

Я проследил за его рукой и увидел батарею из трех круглых отверстий, у которых раздвигались лепестковые люки. Внутри загорелось ремонтное освещение, к краю первого прохода по юбке ховера вела навесная ремонтная лестница.

Тембр двигателей стал глубже, утвердился.

Лазло поднялся первым по ступеням лестницы на скошенный верхний край подушки. Прижавшись к корпусу, он махнул мне. Я пихнул Сильви к лестнице, проорал ей на ухо лезть и с облегчением увидел, что она еще в состоянии это сделать. Как только она добралась, ее подхватил Лазло, и после неловкого маневрирования они оба исчезли в шахте. Я поднялся по лестнице так быстро, как только позволяли онемевшие руки, и нырнул в люк, в тишину.

В паре метров над собой я увидел Сильви и Лазло, расставивших конечности, чтобы держаться за выступы на внутренней стороне пусковой трубы. Я вспомнил небрежную похвальбу водомерки при нашей первой встрече: «Семь метров ползком по полированному стальному дымоходу. Не хрен делать». С радостью отметил, что, как и почти вся болтовня Лазло, это оказалось преувеличением. Труба была далеко не гладкой – в металл встроили множество опор. Я на пробу взялся за ступеньку над головой и обнаружил, что могу подтянуться по уклону без особого труда. Выше. Я нашел гладкие выступы на металле, где ноги могли принять часть моего веса. Миг я отдыхал у слабо дрожащей поверхности трубы, потом вспомнил про пятиминутное ограничение Оиси и снова пополз.

Наверху я обнаружил промокших Сильви и Лазло на карнизе в палец толщиной под открытым люком, заполненным провисающим оранжевым синт-брезентом. Водомерка устало взглянул на меня.

– Ну вот, – он потыкал в податливое покрытие над головой. – Это нижний плот. Выпадает первым. Протиснитесь за него, найдете смотровой люк, который ведет на технический этаж между уровнями. Откроете ближайший ремонтный выход в полу – попадете куда-нибудь в коридор. Сильви, лучше ты первая.

Мы отодвинули синт-брезентовый плот от одного края, и в трубу хлынул теплый спертый воздух. Я невольно рассмеялся от удовольствия. Лазло кисло кивнул.

– Ага, кайфуй. А некоторым тут опять придется устраивать заплыв.

Сильви пролезла, и я уже хотел последовать за ней, когда водомерка дернул меня за руку. Я обернулся. Он замялся.

– Лаз? Давай быстрей, времени нет.

– Ты, – он строго поднял палец. – Я тебе доверяю, Микки. Присмотри за ней. Береги, пока мы вас не найдем. Пока она не вернется онлайн.

– Ладно.

– Я тебе доверяю, – повторил он.

Затем отвернулся, убрал пальцы с края люка и быстро скользнул по изгибу пускового отсека. Когда он скрылся из виду, вверх поднялся слабый стук.

Я смотрел ему вслед, кажется, слишком долго, затем обернулся и раздраженно прорвался через синт-брезентовый барьер между собой и новообретенной ответственностью.

На меня накатило воспоминание.

В баббл-тенте.

– Ты. Помоги мне. Помоги мне!

Ее глаза пронзают меня. Мышцы ее лица напряглись от отчаяния, рот слегка полуоткрыт. Когда я вижу это, внутри меня закипает глубокое и незваное возбуждение. Она откидывает спальник и придвигается ко мне, хватает, и в слабом свете от приглушенной иллюминиевой лампы под ее рукой я вижу опавшие набок груди. Я не впервые вижу ее такой – Сачки не страдают от застенчивости, и после месяца лагерной жизни в тесноте похода через Нечистую я бы мог нарисовать их голыми по памяти, – но в лице и позе Сильви вдруг чувствуется что-то глубоко сексуальное.

– Ущипни меня, – от хриплого голоса, который принадлежал не ей, у меня дыбом встают волосы на затылке. – Скажи, что ты, сука, настоящий.

– Сильви, ты не…

Ее ладонь поднимается – от моей руки к лицу.

– Кажется, я тебя знаю, – говорит она недоуменно. – Элита Черной бригады, точно. Батальон Тецу. Одиссей? Огава?

Ее японский – архаичный, устаревший на столетия. Я поборол призрак дрожи и отвечаю на амеранглийском.

– Сильви, послушай…

– Тебя зовут Силиви? – ее лицо искажает сомнение. Она тоже меняет языки. – Я не помню, я, я что-то, я не могу…

– Сильви.

– Да, Силиви.

– Нет, – я едва шевелю онемевшими губами. – Это тебя зовут Сильви.

– Нет, – теперь внезапная паника. – Мое имя. Мое имя. Меня звали, меня звали, меня…

Она осекается и бросает взгляд в сторону, отрываясь от моего. Она пытается вылезти из спальника. Ее локоть едет по скользкой подкладке, и она наваливается на меня. Я поднимаю руки, и в них вдруг оказывается ее теплое, мускулистое тело. Кулак, который я сжал, когда она заговорила, невольно открывается, и стеки памяти просыпаются на пол. Ладони лежат на твердой плоти. По моей шее мазнули ее волосы, и я чувствую ее запах – теплый и женственный пот, накативший из открытого спальника. В моем животе снова что-то переворачивается, и она наверняка тоже это чувствует, потому что издает в мою шею глубокий стон. Ниже, в мешке, ее ноги нетерпеливо ворочаются и раздвигаются перед моей рукой, скользнувшей по ее бедру и между ними. Еще не осознавая, что я делаю, я уже глажу ее щелку, и она влажная на ощупь.

– Да, – вырывается из нее. – Да, вот так. Туда.

В этот раз, когда она сводит ноги, ко мне прижимается все тело, а потом бедра раздвигаются настолько, насколько позволяет спальник. Пальцы входят в нее, она шипит сквозь зубы, отрывается от моей шеи и вперяется в меня взглядом так, словно я пронзил ее ножом. Пальцы впиваются в мое плечо и предплечье. Я провожу в ней длинные, медленные овалы, и чувствую, как ее бедра бьются нетерпеливо из-за моей неторопливости. Ее дыхание становится учащенным.

– Ты настоящий, – шепчет она. – О, ты настоящий. И теперь ее руки ползают по мне, пальцы путаются с застежками куртки, гладят быстро набухающий пах, хватаются за лицо и подбородок. Она как будто теряется, что делать с тем, что трогает, и постепенно я осознаю, пока она необратимо скатывается в расщелину оргазма, что так она подтверждает слова, что быстрее и быстрее срываются с губ: ты настоящий, ты настоящий, ты настоящий, сука, да, ты настоящий, ох, ты настоящий, да, гондон, да, да, ты настоящий ты, сука, настоящий…

Ее голос застревает в горле вмеcте с дыханием, и она чуть не сгибается пополам от силы оргазма. Она оплетает меня, словно длинные смертельные ленты белаводорослей у рифа Хираты, бедра сжимают мою руку, всем телом охватывает мою грудь и плечо. Откуда-то я знаю, что через мое плечо она таращится на тени в дальнем углу баббл-тента.

– Меня зовут Надя Макита, – говорит она тихо.

И опять – словно электричество до мозга костей. Как тогда, когда она схватила меня за руку, – шок. Ее имя. В голове дребезжит одно и то же. Это невозможно, это не…

Я снимаю ее с плеча, отдаляю – и движение высвобождает новую волну феромонов. Наши лица всего в паре сантиметров друг от друга.

– Микки, – бормочу я. – Судьба.

Она бросается вперед как хищная птица, и губы запечатывают мои, обрывая слова. Ее язык горячий и лихорадочный, а руки снова возятся с моей одеждой – на этот раз с решительной уверенностью. Я вылезаю из куртки, расстегиваю тяжелые синт-брезентовые штаны, и ее рука тут же зарывается в них. После недель в Нечистой, когда почти нет времени уединиться и подрочить, в теле, которое столетиями лежало на льду, я едва не кончаю сразу же, как ее рука смыкается на моем члене. Она это чувствует и улыбается в поцелуе, губы отлипают от моих, слабый скрип зубов и шуршание смешка глубоко в ее горле. Она встает в спальном мешке на колени, одной рукой опираясь на мое плечо, пока вторая работает между моих ног. Пальцы, длинные, тонкие, горячие и клейкие от пота, свернулись в тренированную хватку и нежно двигаются вверх и вниз. Я стягиваю штаны к коленям и откидываюсь, чтобы дать ей место. Большой палец поднимается и опускается вдоль члена, как метроном. В стоне я опустошаю легкие до дна, и она тут же замедляется почти до остановки. Прижимает свободную руку к моей груди, толкает меня на пол, а ее хватка на моем стояке сжимается чуть ли не до боли. Свернувшиеся мускулы в животе не дают лечь на лопатки под ее весом и приглушают пульсирующее желание кончить.

– Хочешь в меня? – серьезно спрашивает она.

Я качаю головой.

– Как скажешь, Сильви. Как…

С силой дергает за член.

– Я не Сильви.

– Надя. Как скажешь, – я хватаю ее за изгиб ягодицы, длинное твердое бедро, и тащу на себя. Она снимает руку с моей груди, опускает и раздвигает себя, медленно насаживаясь на мой член. При соприкосновении наши вздохи сливаются. Я пытаюсь отыскать в себе хоть какой-то контроль посланника, кладу руки на ее бедра и помогаю опускаться и подниматься. Но это ненадолго. Она тянется руками к моей голове и поднимает ее к набухшей груди, прижимает лицом и ведет к соску. Я сосу его, а второй рукой беру вторую грудь, пока она приподнимается на коленях и ведет нас обоих к оргазму, от которого в глазах темнеет, когда происходит взрыв.

Мы падаем друг на друга в темном баббл-тенте, скользкие от пота и содрогающиеся. Обогреватель бросает на наши спутанные конечности и прижавшиеся тела красноватое свечение, и во мраке слышится что-то тихое – то ли плач женщины, то ли просто ветер на улице, который пытается пробраться внутрь.

Я не хочу смотреть ей в лицо, чтобы знать наверняка.

* * *

В кишках ровно гудящего «Рассвета Дайкоку» мы вылезли из технического этажа в коридор и, капая на пол, добрались до S-37. Как и было обещано, дверь при нажатии раскрылась. Внутри в неожиданно роскошном пространстве вспыхнул свет. Я подсознательно готовился к чему-то в духе спартанской двухместной каюты, как на «Пушках для Гевары», но Оиси постарался на славу. Каюта – настоящий комфорт-класс, со спальным пространством с подстройкой, где можно надуть и две отдельные кровати, и одну широкую. Мебель была не новой, но в воздухе чувствовался слабый запах консервационных антибактериальных средств, от чего все казалось девственно чистым.

– В-в-весьма, – простучал я зубами, запирая дверь. – Неплохо, Оиси. О-д-добряю.

Ванная комната сама была почти размером с каюту на одного, с душевой кабинкой и мощным стационарным феном. Мы разделись догола и сбросили мокрую одежду, затем по очереди смыли холод с костей сперва под беспощадным кипятком, потом в мягко обволакивающей буре теплого воздуха. Это заняло немало времени, но на лице Сильви не было ни намека на приглашение, когда она вошла в душевую, и потому я остался снаружи, растирая стынущую кожу. В какой-то момент, наблюдая, как по ее груди и животу сбегает вода, стекая между ног и подергивая намокшие лобковые волосы, я почувствовал возбуждение. Тут же быстро взял куртку из стелс-костюма и неуклюже уселся, прикрыв ею эрекцию. Женщина в душе заметила движение и с любопытством посмотрела на меня, но ничего не сказала. И с чего бы. В последний раз, когда я видел Надю Макиту, она засыпала после секса в баббл-тенте на равнинах Нового Хока. С уверенной улыбочкой на губах, одна рука – на моем бедре. Когда я освободился из-под нее, она только повернулась в спальном мешке и что-то пробормотала под нос.

С тех пор она не возвращалась.

А ты тем временем оделся и прибрался, пока остальные не вернулись, словно преступник, подчищающий следы.

Встретил подозрительный взгляд Орра с уверенной ложью чрезвычайных посланников.

Ускользнул с Лазло в собственный баббл, чтобы лежать без сна до рассвета, не в силах поверить в то, что ты видел, слышал и делал.

Наконец Сильви вышла из душевой после фена, совершенно сухая. Я с трудом отвел взгляд от вдруг сексуализированного ландшафта ее тела и поменялся с ней местами. Она промолчала, только легонько стукнула меня по плечу неплотно сжатым кулаком и нахмурилась. Затем исчезла в каюте за дверью.

Я пробыл в душе не меньше часа, поворачиваясь так и этак в едва ли не ошпаривающей воде, рассеянно мастурбируя и стараясь не задумываться о том, что собирался делать, когда мы доберемся до Текитомуры. Вокруг вибрировал «Рассвет Дайкоку», направляясь на юг. Выйдя из душа, я сбросил нашу мокрую одежду в кабинку и поставил фен на полную, затем вернулся в каюту. Сильви уже дрыхла под одеялом в спальном пространстве, которое включила на одну кровать.

Я долго стоял и смотрел, как она спит. Ее рот был открыт, волосы вокруг лица – в хаотическом беспорядке. Черный центральный кабель перекрутился и фаллически лежал на щеке. Этих образов мне еще не хватало. Я пригладил его вместе с остальными волосами, очистил лицо. Она что-то пробормотала во сне и поднесла к губам тот же неплотно сжатый кулак, которым шутливо ударила меня. Я постоял и посмотрел еще.

Это не она.

Я знаю, что не она. Это невоз…

Что, так же невозможно, как еще один Такеси Ковач, выслеживающий тебя? Когда ты разучился удивляться, Так?

Я стоял и смотрел.

И в конце концов раздраженно пожал плечами, и залез на спальное пространство рядом, и попытался уснуть.

Получилось не сразу.