Текст книги "Проснуться живым"

– Но я не сомневаюсь, что ему конец. Возможно, он уже исходит кровью. Конечно, если бы ему хватило ума ввести себе К-1 или что-нибудь еще для восстановления протромбина, он мог бы справиться. Но откуда у него могло быть для этого время, если перед ним выстроились десять голых девок...

– Дейв, я же просил тебя не...

– Я сказал тебе, заткнись! Меня не заботит, даже если Скотт выпил из них всю кровь и сожрал их печенки. Возможно, он уже мертв...

– Не совсем, Дейв. Но все равно благодарю за комплименты.

Дейв знал, что это произнес не Эд, а Эд – что это сказал не Дейв, поэтому оба резко обернулись к двери, и Эд вскочил на ноги. Дейв сидел за письменным столом, положив на него ноги, а Эд поднялся со стула слева от меня, протянув вперед правую руку с растопыренными пальцами.

Не знаю, выглядел ли Дейв скверно и до моего появления или же он побледнел при виде меня, но мне он показался не только смертельно бледным, но и утратившим способность говорить и двигаться. Другое дело Эд – вскочив со стула, он тут же рявкнул:

– Сукин сын!..

– Спокойно, Эд. Не надо...

Я так и не успел сказать ему, что у него нет шансов. В руке у меня был пистолет, и, как только он двинулся вперед, я приставил дуло к его широкой груди. Эд открыл рот, оскалив зубы. Из-за пояса у него торчала рукоятка пистолета, и он опустил на нее растопыренную пятерню, крича:

– Ты сказал мне, что они совсем голые, сукин сын! Даже...

Я выстрелил в него один раз. Обычно в человека, хватающегося за пистолет 45-го калибра, приходится всаживать от двух до полудюжины пуль. Но я убрал палец со спускового крючка, нажав на него лишь один раз. Этого оказалось достаточно.

Эд взмахнул руками, и его пистолет полетел в воздух. Падая, он зацепил стул и распростерся на нем. Я подошел к нему, положил ему руку на плечо и начал переворачивать на спину. Он поднял голову, посмотрел мне в глаза и докончил мысль, застрявшую в его незамысловатом уме:

– Даже без трусиков...

Вслед за этим он обмяк и испустил дух, ударившись головой о пол.

Я приложил палец к его шее, пытаясь нащупать пульс и не спуская глаз с Дейва. Пульса не было. Я выпрямился, прицелился в живот Дейву и шагнул к нему:

– Сколько же трупов вы оставили за собой, Кэссиди? Андре Стрэнг, коренастый громила в том доме вместе с ним, дружок Эда, а теперь сам Эд. Убиты четыре человека. Бруно, Дру и Реджина Уинсом были на волоске от смерти. Не говоря уже о мелочах и о той дряни, которую вы в меня всадили. Самое время вас прикончить.

– Нет! – Дейв отпрянул, прикрываясь обеими руками и не сводя расширенных глаз с дула моего пистолета. – Не стреляйте!

– Почему?

– Скотт, я не причиню вам никаких неприятностей. Я понял, что все кончено, как только увидел вас в дверях. Ради Бога, Скотт, вы ведь не можете убить человека...

Я слегка расслабился и опустил пятки на пол – до этого момента я не осознавал, что стою на цыпочках.

– Ладно, Дейв, уговорили, – сказал я. – Не заставляйте меня передумать.

Он медленно кивнул – лицо его было белым, как брюхо палтуса.

– Я как раз думал, – продолжал я. – Если бы один из «леммингов»... кстати, вы слышали о происшедшем в церкви по телевизору? – Дейв покачал головой. – По радио? – Он кивнул. – Так вот, если бы один из этих психов укусил меня, я бы либо умер от бешенства, либо истек кровью, а вы бы вышли сухим из воды, не так ли?

Кэссиди провел по губам сухим языком и молча пожал плечами. Ему нечего было ответить. Но я не сомневался, что в присутствии полицейских он быстро станет разговорчивым.

На письменном столе стоял телефон. Я снял трубку и набрал номер, не пользуясь рукой, держащей оружие. Связавшись с полицейским управлением, я попросил Сэмсона из отдела убийств и несколько раз глубоко вздохнул, ожидая, пока он подойдет.

Услышав его голос, я быстро сказал:

– Сэм, это Шелл. Пожалуйста, заткнись на несколько...

Я произнес это недостаточно быстро. Он не услышал слова «заткнись» и вряд ли услышал даже «пожалуйста». Мне не раз доставалось от капитана Сэмсона, но за эти тридцать секунд он превзошел сам себя, обрушивая уникальные по силе громы и молнии на мою голову.

После того как Сэм пообещал лично добиться моего ареста и суда за великое множество правонарушений, включая нападение на полицейского, нарушение общественного порядка и перевозку обнаженных девиц в открытом автомобиле в черте города, и перешел к саркастическим комментариям насчет моих непростительных оскорблений церкви Второго пришествия, Лемминга и «леммингов», протестантов, католиков, иудеев, сайентологов и Махариши-Махеш-Йоги, я потерял терпение.

Несколько раз я безуспешно пытался прервать его. Наконец я поднес кольт 45-го калибра к микрофону трубки и пустил пулю в потолок.

– Это что, выстрел? Шелл, с тобой все в порядке? Его голос стал более человечным. Временами Сэм жутко меня доставал, но я знал, что ему бы здорово не понравилось, если бы меня убили.

– Боюсь, что нет, Сэм, – ответил я. – Пока я пытался вставить слово, стодвенадцатилетний мафиози проник сюда и прикончил меня. Никогда не думал, что погибну от руки самого старого бандита в мире.

Сэм завелся снова. Но на сей раз он сам прекратил разглагольствовать и после краткой, но многозначительной паузы осведомился:

– Ну?

– Я в офисе компании Кэссиди и Куинса в западном Лос-Анджелесе с Дейвом Кэссиди. Он нанял трех головорезов – Монаха, Билли Хикела и Эда Леффлера, которых уже нет в живых, – чтобы они похитили Бруно, и вообще спланировал всю забаву. Дейв снабдил своих людей жидкостью, разжижающей кровь, которую они ввели Андре Стрэнгу, прежде чем убить его. Я звоню тебе, чтобы ты прислал копов забрать у меня этого ублюдка. Только не посылай полицейского, которого я нокаутировал.

Последовал новый взрыв, но очень краткий.

– Другая причина моего звонка, старина, – продолжал я, – то, что Кэссиди влил мне пару часов назад ту же самую пакость, и хотя я не люблю жаловаться, но она причиняет мне разные неприятности. Если бы ты мог прислать заодно «скорую помощь»...

– Тебе сделали ту же инъекцию, что и Стрэнгу?

– Да. Очевидно, ослабленного действия, но я думаю, что протекаю в паре мест. Возможно, мне понадобится... Одну минуту. – Я отодвинул трубку от уха и посмотрел на Дейва. – Что мне понадобится, приятель?

Он снова провел сухим языком по губам и ответил:

– Витамин К-1. А также мефитон или другой препарат, восстанавливающий протромбин. – Дейв буквально исходил желанием помочь.

Сэм, очевидно, тоже. Вероятно, он разобрал слова Дейва, так как когда я снова поднес трубку к уху, то услышал его крик, несомненно адресованный подчиненным в соседней комнате, точнее последние слова.

– Код три. Быстро!

Код три означал езду с сиреной и красной лампой. Это придало мне уверенности.

– Шелл?

– Я здесь.

Кэссиди слегка наклонился вперед, опираясь ладонями на стол. Очевидно, он просто принял более удобное положение, так как некоторое время оставался абсолютно неподвижен. Поэтому я продолжил:

– Если услышишь еще один выстрел, значит, я почувствовал, что теряю сознание, и пристрелил Дейва Кэссиди, дабы он не убежал, когда я свалюсь в обморок.

Мне казалось, что Кэссиди не в состоянии побледнеть еще больше, однако он умудрился это проделать.

– Как ты себя чувствуешь? – осведомился Сэмсон. – Прекрати свои шуточки и говори прямо.

– Я все еще стою на ногах. Но, возможно, немного кровоточу где-то внутри...

Я оборвал фразу, так как снова почувствовал острую боль в правой стороне живота, прихватывающую меня каждую пару минут. На другом конце провода воцарилась мертвая тишина – очевидно, Сэм прикрыл микрофон своей лапой. Потом он заговорил опять:

– Ты в административном здании компании?

– Да.

– Кто там еще?

– Кэссиди и Эд Леффлер. Леффлер – единственный мертвец. Пока. Между прочим, Кэссиди пытался организовать убийство Реджины Уинсом – девушки, которую прошлой ночью царапнуло пулей возле церкви. Он также забрал трупы Стрэнга и Монаха из дома на Пятьдесят восьмой улице в Уайлтоне. – Я сделал паузу. – Это все, Сэм. Я намерен сосредоточиться на моем пленнике. Сообщи о Кэссиди Эммануэлю Бруно, ладно?

– , Хорошо. Держись, я немедленно высылаю врача.

– А не мог бы ты... – Боль стиснула меня снова, но я закончил фразу:

– Заменить его медсестрой помоложе?

Сэм с таким грохотом опустил трубку на рычаг, что у меня едва не лопнула барабанная перепонка.

Когда я положил трубку, Дейв посмотрел на меня и спокойно спросил:

– Вы знали, что я забрал эти трупы?

– Это могли сделать только вы. Когда я подумал об этом – и о вас, – некоторые вещи, которым я не уделял достаточного внимания, предстали в ином свете.

– Например?

– Я устал, Дейв. Вы в самом деле хотите это знать?

– Да. Вероятно, я сделал... Да, я хотел бы это знать.

– Ну, прежде всего, когда вы прошлой ночью, забрав вашу машину, спускались по Хевнли-Лейн, то повернули направо, к Уайлтону, прежде чем вернуться к моему «кадиллаку».

– Выходит, вы это заметили?

– Конечно заметил. Но это ничего для меня не означало, пока я не заехал к вам. Мне только сегодня стало ясно, что это соответствовало вашему желанию поскорее убраться из дома, где лежали трупы. Причина была не в том, что ваши с доком машины были припаркованы на церковной стоянке, а в том, что в начале двенадцатого ваши громилы должны были застрелить Реджину Уинсом возле церкви, и вы не хотели, чтобы мы с Бруно болтались рядом, когда это произойдет.

Я поднял стул, опрокинутый Эдом Леффлером при падении, и сел на него лицом к Кэссиди. Боль в ногах стала постоянной.

– Ну, вы подъехали к моему «кадиллаку» на Филберт-стрит, – продолжал я, – мы поболтали несколько секунд, а потом док и я уехали. Я не обратил внимания, куда вы повернули и последовали ли вы за нами, но, разумеется, вы этого не сделали. К тому времени вы уже знали, что я звонил в полицию, поэтому поехали прямиком в Уайлтон к дому на Пятьдесят восьмой улице. Очевидно, впоследствии вы связались с вашими двумя громилами, но убрать трупы Монаха и Стрэнга могли только вы сами. Ваши парни этого не делали – они были заняты, по меньшей мере, до одиннадцати шестнадцати, когда стреляли в девушку. У вас было минут пять-шесть, чтобы добраться туда и проделать всю работу, так что вы, должно быть, очень торопились.

– Торопился, но, по-видимому, недостаточно... В итоге я сделал несколько ошибок.

– В том числе одну большую.

– Какую?

Я смотрел на еще недавно кипящего энергией, а теперь съежившегося и казавшегося таким же усталым, как я, Дейва Кэссиди и думал о том, чего он добился: ареста, суда, приговора, потери надежного и прибыльного бизнеса, долгих, быть может, бесконечных лет за высокими стенами и крепкими решетками вместе с другими неудачниками.

– Вы пытались получить многое, не отдавая ничего, – ответил я.

* * *

Сэмсон нажал на все кнопки. Вместо машины «Скорой помощи» за мной прилетел полицейский вертолет, с шумом приземлившийся футах в двадцати от задней двери дома, где находились мы с Дейвом.

Детективы из отдела убийств позаботились о Дейве, а врач – симпатичный, опытный и доброжелательный доктор медицины и, между прочим, лояльный член АМА – позаботился обо мне.

Доктор печально посмотрел на меня, качая головой, и на момент я подумал, не из похоронного ли он бюро. Но потом он приготовился делать мне укол пониже спины, а так как к тому времени я надел штаны Эда Леффлера, то был вынужден снять и их – по крайней мере, спустить, – как будто я был обречен ходить без брюк. Доктор всадил мне полный шприц какой-то зловещего вида жидкости, однако через полчаса, вместо того чтобы умереть от одобренного ПЛА снадобья, я почувствовал себя лучше. Боли значительно уменьшились. Возможно, это означало, что я собираюсь выжить.

Очевидно, лекарство подействовало и на мои мыслительные процессы, потому что я начал испытывать теплые чувства не только к доброму доктору, но к официальной медицине и даже к АМА.

Глава 26

Капитан Фил Сэмсон потер могучую челюсть, покачал головой и снова произнес (мы уже полчаса беседовали в его кабинете):

– Не знаю. Я начинаю понимать, почему тебе пришлось нанести увечье полицейскому, хотя судья может усомниться в разумности этого акта. Я даже признаю, что если бы тебя задержали, то ты был бы вынужден провести за решеткой по меньшей мере неделю, и может быть, я лично обработал бы тебя дубинкой. И мне понятно, что, с твоей точки зрения, ты должен был стараться избежать тюрьмы любой ценой. Но объясни, какого дьявола ты отправился в эту церковь и... Теперь, Шелл, я не могу отрицать, что эти десять девушек могли серьезно пострадать и даже... У меня побольше опыта с обезумевшими толпами, чем у тебя. Но ты же не мог знать заранее...

– У меня было предчувствие, Сэм.

– В высшей степени научный подход. Дай мне закончить. – Сэм вынул из ящика стола одну из своих черных сигар, воткнул ее в широкий рот и сердито посмотрел на меня. – Я пытаюсь понять, пытаюсь быть справедливым. Если бы тебе было нечего делать в погожий день и ты решил посетить церковь и приветствовать демонстрантов, то я могу понять это. Но что заставило тебя, напичканного дрянью Кэссиди, с разжижающейся кровью, с разыскивающими тебя полицией Лос-Анджелеса, ФБР и Королевской канадской конной полицией, думать, что при таких обстоятельствах только ты способен помочь этим людям?

– Но ведь это были девушки, Сэм...

– Я знаю, что это были девушки и что им грозила опасность. Притом хорошенькие и обнаженные девушки. Уверен, что ты принял это в расчет. Но какие еще веские факторы повлияли на тебя?

– Что значит – «какие еще»? Сэм махнул рукой.

– Не знаю, – снова сказал он. – Что, черт возьми, мне с тобой делать?

– Я говорил тебе дюжину раз. Просто выразить мне сочувствие в связи с моим состоянием здоровья, поблагодарить меня за хорошую работу и позволить мне...

– Может, ты заткнешься? Я посажу тебя за засорение воздуха. И не пудри мне мозги со своим здоровьем. Конечно, какое-то время тебе приходилось худо. Но я говорил с Фрэнком Киллером, и он сказал, что ты в смысле здоровья один их самых удивительных типов, с какими ему когда-либо приходилось иметь дело. Час наблюдения в приемном покое – и ты почти пришел в норму, то есть стал нормальным, как всегда. Он говорит, что у тебя гиперактивные железы или что-то в этом роде.

– Так я и думал. Я даже сказал Дру... А кто такой Киллер?

– Доктор Фрэнк Киллер – которого я прислал на вертолете спасать твою никчемную задницу.

– Ты прислал мне доктора по фамилии Киллер[16]16
  Killer – убийца (англ.).


[Закрыть]? Ну, теперь я вижу тебя насквозь. Не смог разделаться со мной по закону, поэтому...

– Да заткнись же!

– Воображаю, что происходит с пациентами Фрэнка в больницах! Полумертвый парень, напичканный наркозом, ожидает операции, и тут сестра спрашивает: «Этого умирающего будет оперировать доктор Барановский?» А холодный голос отвечает: «Нет, доктор Киллер». В результате парень может откинуть копыта, не дождавшись операции.

Сэмсон поманил пальцем кого-то из соседней комнаты. В кабинет вошел лейтенант. Сэм кивнул на меня.

– Арестуй этого человека, – холодно сказал он. – Живым или мертвым.

Я был на волосок от тюрьмы, но к десяти вечера все же вышел из полицейского управления. Сэмсон отпустил меня, но настоял, чтобы полицейский, которого я оглушил на шоссе в Санта-Ану, выдвинул против меня целый ворох жутких обвинений. Смягчающие обстоятельства, если таковые имеются, могут быть представлены суду, но это дело будущего.

Я свернул с шоссе направо в сторону Монтерей-Парка, так как ехал повидаться с Эммануэлем Бруно. Позвонив ему из полиции, я сообщил последние новости – в том числе то, что полиция уже обнаружила в кабинете Фестуса Лемминга несессер, спрятанный там Дейвом Кэссиди, – и принял теплое приглашение доктора посетить его перед возвращением домой.

Деревья и кусты в саду Бруно были освещены цветными прожекторами и бумажными фонариками, висящими на ветках. В саду было тепло и уютно, но док встретил меня у двери и пригласил в дом. Мы обосновались в комнате, набитой причудливыми идолами и страшноватыми масками. На двух стенах висели картины, две другие были уставлены полками с книгами – некоторые из них сверкали яркими новыми переплетами, а некоторые явно были очень старыми. Особенно мне понравились три-четыре порнографические скульптуры.

Доктор смешал мне бурбон с водой, налил себе бренди и стал слушать мой подробный рассказ о сегодняшних событиях с необычной для него сдержанностью. Под сдержанностью я подразумеваю то, что он не прерывал меня длительными монологами, но отнюдь не полное молчание. В конце моего повествования док несколько раз воскликнул: «Превосходно!», «Великолепно!», а когда я умолк, стал хлопать себя по бедрам. Я усмотрел в этом приятный контраст с чрезмерной сдержанностью капитана Сэмсона.

– Ну, в общем, это все, – закончил я.

– Спасибо за рассказ, Шелдон. Как бы я хотел быть рядом с вами! Особенно когда вы оказались перед целой армией «леммингов», одетый только в тенниску, трусы и ботинки. Я буду лелеять воспоминания об этом столкновении. Они будут придавать мне силы во время землетрясений, потопов и грядущего ледяного века.

Док выпрямился во все свои шесть футов и пять дюймов. Голос его постепенно набирал силу, словно под действием электрогенераторов.

– Но если бы в этот символический момент вы атаковали врага полностью обнаженным – не один, а на плечах ваших девушек, – как обнаженный генерал на плечах своих обнаженных солдат, ринувшийся из церкви на превосходящего по силе противника...

Я понял, что доктор здорово завелся. Впрочем, я никогда не видел его не в заведенном состоянии. Очевидно, позволить мне говорить так долго было для него непосильным напряжением. Подобно многим другим моим догадкам, эта также оказалась правильной.

Рубанув рукой воздух, Бруно с воодушевлением продолжал:

– Я четко представляю эту сцену! Маленькая группа обнаженных людей устремляется в Долину смерти, выкрикивая непристойности и рассеивая «леммингов» в атаке, какой не видел мир со времен атаки легкой бригады[17]17
  Атака английских кавалеристов во время Крымской войны, запечатленная в балладе Альфреда Теннисона.


[Закрыть]! Ах, что за зрелище! «Хоть пушки и справа, и слева палят, но храбро вперед устремился отряд. И раненный Шелл удержался в седле...» Черт, забыл это проклятое стихотворение! Не читал Теннисона с девятилетнего возраста.

– К сожалению, ничего подобного не произошло. Жаль, но ничего не поделаешь.

Док взял мой пустой стакан, наполнил его снова, добавил себе бренди и сел рядом со мной.

– Так где, говорите, вы оставили этих прекрасных дам? – успокоившись, осведомился он.

– Я этого не говорил, но я оставил их в полностью изолированном загородном доме моего друга. Там есть все, кроме средств связи... и одежды.

– Полагаю, вы намерены посетить этих леди, дабы информировать их о том, что произошло в ваше отсутствие?

– Да, я подумывал об этом. Может, через полчаса.

– Хм! – Доктор встал, вышел из комнаты и вернулся, держа в руках бутылку с темно-коричневой жидкостью и столовую ложку. – Тогда вам лучше принять это, Шелдон. – Он сделал паузу, пока я наливал лекарство в ложку, потом забрал у меня бутылку и продолжал:

– Это снабдит вашу кровь элементами, которые, несомненно, истощили сегодняшние бурные события. Эровит необычайно богат витаминами, минералами и микроэлементами, необходимыми для оптимального функционирования человеческого организма. Основа состоит из концентрированных экстрактов печени, пивных дрожжей, пшеничной завязи и водорослей.

– Водорослей? Господи, да ведь та штука, которую ввел мне Дейв...

– Не бойтесь. Морская вода, водоросли и йод содержат все минералы и рассеянные элементы, – в том числе и те, которые, хотя и в микроскопических количествах, есть в человеческом теле. Кровь очень похожа на морскую воду.

– Я этого не знал.

– Теперь знаете.

Я еще не выпил эровит, все еще держа ложку в воздухе и глядя на бурую жидкость со странными, смешанными чувствами.

Ложка была полной – даже более чем полной; жидкость поднималась над краями ложки, словно бросая вызов закону притяжения. Впрочем, эровит выглядел так, будто нарушал все возможные законы. Свет ламп отражался в нем, поблескивая маленькими золотистыми жучками. На момент мне показалось, будто в нем отражаются Фестус Лемминг, церковь, крест и даже я сам с десятью девушками. Я открыл рот и быстро проглотил жидкость.

– Знаменательный момент в моей жизни, док. – Я чмокнул губами. – Значит, это и есть эровит, из-за которого поднялся весь сыр-бор? На вкус он недурен.

– Я нахожу его великолепным. Эровит, Шелдон, на девяносто процентов состоит из концентрированных питательных веществ. Средний американец в этой богатой стране, несмотря на пропаганду, питается не так уж хорошо. В определенной степени он даже голодает, хотя, к несчастью, этого не осознает. Стараясь сохранить статус-кво и демонстрируя собственную глупость, Американская медицинская ассоциация и Пищевая и лекарственная администрация ежечасно твердят, что американцы питаются лучше всех в мире, что им не требуются витаминные, минеральные и пищевые добавки и что Питер Пэн[18]18
  Питер Пэн – герой сказки шотландского писателя Джеймса Бэрри.


[Закрыть] живет и здравствует в Аргентине. А также, что эровит – порождение шарлатанства и, следовательно, должен быть запрещен.

Бруно встал, прошелся по комнате и налил себе бренди, продолжая говорить:

– Если человеку приходится сопротивляться с минимальным успехом бесчисленным стрессам современной цивилизации плюс воздействию ядов в земле, воде, воздухе и в его собственной голове, значит, то, чем он насыщает тело, клетки, нервы, кровь и мозг, должно поддерживать его силы, а не усугублять эффекты ядов и стрессов. Так как этого не происходит, эровит не только желателен, но необходим.

– Выходит, – заметил я, – эровит – это всего лишь мясо, картошка и витамины. Плюс водоросли.

– Не совсем. – Усмешка Бруно показалась мне сатанинской. – Я сказал, что он состоит на девяносто процентов из питательных веществ. Но остаются еще десять процентов, Шелдон. Покуда девяносто процентов медленно, но верно насыщают голодные клетки, остальные десять питают дух, создавая возможность долгой и радостной жизни...

Доктор склонил голову набок, словно глядя на прожитые годы.

– Насколько долгой жизни, док? – спросил я. – Кстати, сколько вам лет? Около шестидесяти? Конечно, если вы старше, то можете сказать, что это не мое дело...

– Мне восемьдесят четыре.

– Сколько?!

– В прошлом месяце исполнилось восемьдесят четыре. Разве вы не знали?

Я не сразу обрел дар речи. Разумеется, у Бруно не было причин лгать, но...

– Если вам восемьдесят четыре, то сколько лет Дру?

– Тридцать восемь. Ей исполнится тридцать девять в...

– Господи Иисусе!

– Что с вами? Дру сказала вам, что она моложе?

– Нет, она вообще ничего не сказала. И это оказалось ложью.

Бруно улыбнулся своей улыбкой «папы Моны Лизы», снова сел и закинул ногу на ногу.

– Как я уже говорил, за свою жизнь я открыл – в одном случае абсолютно случайно – три субстанции или комбинации природных субстанций, притом абсолютно безвредных, каждая из которых оказывала положительный эффект на телесное и душевное состояние человека. Все три вещества входят в эровит. Одно из них – эйфориант – средство, улучшающее настроение. Оно пронизывает мрак химическим лучом света. Второе – стимулятор энергии. Оно воздействует в первую очередь на железы внутренней секреции и в какой-то степени на нервные ткани и волокна. Третье можно назвать пенициллином – оно повышает либидо, воздействуя на половые железы и системы, в том числе на очень маленький центр, помещающийся, как теперь известно, в гипоталамусе. Это известный афродизиак, о котором в свое время было немало дискуссий. – Он улыбнулся. – Теперь вы в общем все знаете, Шелдон. Мясо, картошка, витамины, плюс водоросли... и еще кое-какие деликатесы. А также эйфориант, энергетический стимулятор и мощный афродизиак. Все вместе образует эровит.

Несколько секунд Бруно молчал, обследуя ноготь большого пальца.

– Радости жизни, Шелдон, не бесконечны в их количестве и разнообразии. Я пришел к выводу, что основная цель человека – погоня за удовольствиями и избежание боли. По крайней мере, в земной жизни, которую Бог даровал нам для земных радостей. Мне не хотелось бы считать Его грубым шутником, подкладывающим фейерверки в сигары.

– Ну, говорят, что с плохими людьми Он проделывает шутки и почище.

– Не забывайте, что удовольствие можно извлечь из многих вещей – любви, работы, успеха, игры, дружбы, книги, поэзии, живописи, созерцания заката или моря, но боль почти всегда является зловредной и разрушительной. Удовольствие созидает, расширяет, вознаграждает, а боль сжимает, уничтожает, карает. Удовольствие – это гармония, а боль – дисгармония. Удовольствие – здоровье, а боль – болезнь. Неудачники и мизантропы, причиняющие боль и другим, и себе, почти всегда изуродованы предыдущими столкновениями с болью. По многим причинам, Шелдон, я искренне верю, что эровит, чье действие еще не изучено до конца, может помочь людям достичь их идеала: радостной погони за удовольствиями и избавления от мучительной боли. Тем не менее миллионы тех, кому эровит может принести больше всего пользы, боятся, запрещают продавать и уничтожают его.

Я вынул сигарету – одно из неопределенного числа маленьких удовольствий, особенно когда оно еще не стало более канцерогенным, чем смог, инсектициды и нечистоты, зажег ее и глубоко затянулся.

– Ну, док, я не философ, но думаю, что забава куда забавнее, чем... Уверен, вы знаете, что я имею в виду. Что касается эровита, то, полагаю, многие опасаются, что из-за него по всей стране начнется сплошная оргия – от восточного побережья до западного.

– Оргия! Ха-ха-ха! Ну конечно – секс это самое страшное чудовище! От него только грязь и проклятие! Я намеренно не упомянул самое главное человеческое удовольствие. Секс! Супергрех! Желание! Оргазм! Высвобождение половой и даже космической энергии! Совокупление! Оргия!

– Да, но подумайте, сколько людей будут ненавидеть себя по утрам!

– Пары, совокупляющиеся от Мейна до Калифорнии, от Йонкерса до Сан-Диего, от Атлантического океана до Тихого, от Канады до Мексики. Почему бы и нет?

– Да, но ведь не все из них будут состоять в законном браке...

– Такой запретный и стимулирующий феномен мог бы пробудить секс от его гипнотического сна, спасти блуд от священников, проповедников и политиканов, вдохнуть в половой акт новую жизнь и...

– Разве секс спит?

– Не спит, Шелдон, а ковыляет к могиле в гипнотическом состоянии. Он умирает, и его гробница – стыдливое супружеское ложе. – Будучи не в состоянии усидеть на одном месте, Бруно поставил стакан на стол, поднялся и стал размахивать руками. – Может ли любое разумное существо отрицать, что секс пребывает в предсмертном состоянии, если не уже в могиле? Подумайте сами: разве не все без исключения женатые пары после двух, пяти, десяти или двадцати пяти лет, каждый из которых благославлен или отягощен тремястами шестьюдесятью пятью ночами, – если допустить существование пары, еженощно исполняющей обязанности, предусмотренные контрактом, который якобы заключен на небесах, – сталкиваются с тем (хотя и отрицают это), что семь тысяч тридцать первая попытка уже не приносит им радости?

– Это вопрос?

– Шатер все еще там, – Бруно взмахнул руками над головой, – и, возможно, его поддерживает все тот же старый шест, но куда делся цирк? Где львы, тигры, акробаты, девушки на трапециях? Где звуки оркестра и рев толпы? Почему нет даже заклинателя змей, продавца арахиса и торговки яблоками? Неужели все исчезли? Даже клоуны?.. А, вот он! В центре арены – видите его?

Должен признать, что я обернулся. Старый на сей раз завладел моим вниманием. Я словно перенесся в пустой цирковой шатер. Гудящий генератор в голосе Бруно и трагические взмахи рук сделали свое дело.

– Вот он – один-одинешенек! Остался только один клоун – соленые слезы текут по его размалеванным щекам, а вокруг него пустая, посыпанная песком арена! Сейчас он вышибет себе мозги! – Бруно взял свой стакан и допил остатки бренди. – Разве это не трагедия?

– Еще бы! – отозвался я. – Полагаю, мне остается сыграть свою роль и уйти со сцены. Кстати, я опять начал протекать или это действует ваше пойло?

– Это эровит. Я ждал, пока вы почувствуете тепло, бодрость, энергию...

– А вы уверены, что у меня не кровоточит мочевой пузырь?

– Проверьте сами. Эровит не вызывает прободения.

– Извините, док, где тут у вас...

Он показал мне. Я и в самом деле ощущал теплоту и прилив энергии.

Вернувшись в комнату, я сообщил об этом Бруно и добавил:

– Ну, я лучше пойду, док. Выходит, я пришел сюда, только чтобы воспользоваться туалетом. Но я бросил в унитаз десять центов.

– О Боже! – вздохнул Бруно, глядя в потолок. – Даже десять центов иногда иссушают душу. – Проводив меня к выходу, он остановился в дверях и благодушно смотрел мне вслед, пока я шел к моему «кадиллаку».

Направляясь в сторону шоссе, я оглянулся всего один раз – свет горел только в доме. Деревья, кусты, фонарики, фигурка Эммануэля Бруно в дверном проеме растворились во внезапной тьме.

Не знаю почему, но я ощутил нечто вроде озноба.