Текст книги "Раскопай эту чертову могилу"

Глава 11

Было уже около полуночи, когда мы свернули с Сансет на Вайн. Вайн через несколько кварталов переходила в Норт-Россмор, по которой можно подкатить прямо к парадному входу отеля «Спартан». Я немного поспорил с Джун, предлагая подбросить ее куда ей нужно, а домой вернуться одному, поскольку не исключено, что парни надумают перенести исполнение своего адского плана на более ранний час. Ну, например, на полночь. Она мягко возражала, настаивая, что поедет со мной, и, для вида посопротивлявшись, я согласился.

Когда мы приближались к отелю, Джун спросила:

– А ты не мог бы оставить машину где-нибудь сзади, Шелл?

– Без проблем.

– Тогда так и сделай, хорошо? Я... мне не хотелось бы идти через парадный вход, ты понимаешь?

Теперь, когда мы с ней сблизились, ее, мне казалось, больше тревожили предстоявшие мне испытания водой, огнем и взрывом бомбы.

– Лучше бы я отвез тебя домой, Джун.

– Да нет, все в порядке. Правда.

Я припарковался позади «Спартана», и мы вошли через черный ход. Велев Джун подождать в холле, я отпер дверь своей квартиры, зашел внутрь и осмотрелся. Осторожно включил свет... ничего не взорвалось. В спальне я заглянул под кровать, ощупал матрас – пусто. Все выглядело как обычно, однако для пущей уверенности я, стоя у двери, бросил на постель стул, а сам юркнул за стену. Раздался грохот, но его издал стул, свалившийся с кровати на пол. Водрузив его на место, я вышел в холл.

– Все в порядке? – спросила Джун.

– Угу. Никаких бомб под кроватью.

Ее лицо осветилось улыбкой.

– Прекрасно.

Я улыбнулся в ответ, взял ее за руку и повел к себе. Джун с любопытством осмотрела мою квартиру, заинтересовавшись тропической рыбкой и пресловутой Амелией. Потом мы скромно уселись рядком на шоколадно-коричневый диван.

– Выпьем что-нибудь?

Она взглянула на часы.

– Я бы выпила «Джимлит». Или, если у тебя нет лимонного сока, обычного мартини.

– Вот чего нет, так это обычного мартини. Сегодня. Когда дело касается выпивки, у меня появляется все – от лимонного сока и маленьких серебристых луковичек с Бермудов до шотландского виски «Обавалла», бренди «Ватерлоо» и кукурузного самогона. Кроме того, я ожидаю поступления жидкого ракетного топлива в максимально сжатые сроки, какие только доступны гражданским лицам.

Джун снова посмотрела на свои часы; кажется, она и впрямь немного нервничала. Наверное, ей хотелось удостовериться, что до часу ночи времени еще достаточно.

– Тогда остановимся на «Джимлите», – решила она. – Мне нужно немного взбодриться. Заправиться, если точнее.

– Сейчас сообразим. – Я соскользнул с дивана и направился на свою кухоньку, где занялся поисками джина и лимонного сока.

Шаря по полкам, я крикнул Джун:

– Кстати, о заправке... эти ученые изобрели твердое реактивное топливо. Так почему бы им не придумать твердую выпивку?

– Твердую выпивку?

– Ага. Почему бы и нет? Они же, пустомели, утверждают, будто твердое горючее выделяет больше энергии и к тому же горит синим пламенем. Вот посмотришь, еще наступит день, когда мы в поисках выпивки полезем в холодильник, чтобы отколоть кусочек твердого мартини и откусывать его помаленьку, ловя кайф.

– То есть горя синим пламенем?

– Молодец, ты сечешь. Пара кусочков, и мы на орбите. Существует ведь довольно много способов выхода в космос. Ох, братцы, а ведь мне доводилось бывать в открытом космосе!

– Неужели?

– Конечно. И даже значительно большее число раз, чем ты можешь себе вообразить. До фига, словом.

Джун захихикала.

– И как там?

– Да ничего особенного. – Я пожал плечами. – Взять хотя бы обратную сторону Луны. Видал я ее – ну и что? Темно, хоть глаз выколи. Не видно ни зги. А вот Арктур... Арктур я помню хорошо. Там была такая зеленоглазая крошка, которую мне вовек не забыть. Зеленые глазки, зеленые ушки, зеленые зубки... а эти потрясающие зеленые...

– Шелл, если ты не можешь найти лимонный сок, то я выпью чистого...

– Ага, вот он где. Этот мелкий жулик спрятался за фруктовым соком. – Я достал бутылочку из холодильника. – Через тридцать секунд получишь свой «Джимлит». Целую бадью.

– Бадью, боюсь, мне не осилить.

– Постарайся. Его должно хватить на все путешествие, детка. Не откажусь, если и мне что-нибудь обломится.

– На путешествие?

– Ну конечно. В открытый...

– Не стоит так торопиться, Шелл. Учти, для столь серьезного предприятия мы слишком мало знаем друг друга. А ты всегда так заговариваешь зубы своим подругам?

– Естественно, нет. Я вообще никогда так не говорю. Но сегодняшняя ночь какая-то особенная. Весь воздух, похоже, пропитан сумасбродством. Ты что, не чувствуешь, как оно буквально пронизывает все вокруг нас?

– Ну, может, и так... Словно мурашки по коже, да?

– Точно. Здорово, правда? Вот подожди, когда у тебя от «Джимлита» забегают мурашки внутри... Мурашки внутри, мурашки снаружи; они стремятся друг к другу, сталкиваются, заводят знакомство, дружат... У-у, прямо сгораю от нетерпения!

– Ох черт... ну надо же!

– Что случилось? – Я выглянул из дверей кухни. Джун шарила руками по дивану. Потом с досадой прикусила нижнюю губу и повторила:

– Ну надо же!

– В чем дело?

– Я только сейчас сообразила, что оставила свою сумочку в машине. Мне нужно срочно подкрасить губы, то, се, а то я, боюсь, похожа на пугало.

– Угу. Настоящее пугало, мне даже страшно. Сейчас сбегаю за ней, делов-то.

– Не надо. – Джун резко встала. – Я сама схожу.

– Но это займет у меня всего...

– Я сама принесу ее, Шелл. – Она помолчала и улыбнулась. Неотразима. – У тебя есть более приятное занятие. Приготовь-ка нам лучше твои замечательные напитки для путешественников.

С ведерком льда в одной руке и с бутылкой джина в другой я вошел в гостиную. Джун уже направилась к двери, но вдруг замерла на месте. Я так и не понял, что ее приостановило.

Постояв в нерешительности несколько секунд у двери, она обернулась и, сделав шаг в мою сторону, прижала руку к щеке.

– Нет, – промолвила она. – Не так я хотела...

Облизнув губы, она улыбнулась какой-то погасшей улыбкой.

– Не обращай на меня внимания. Я сейчас вернусь. И чтобы напитки и все было готово.

Она ушла. Я пожал плечами, закончил возиться с «Джимлитом» на кухне, водрузил ведерко со льдом и стаканы на поднос, потом отнес все на стоявший перед диваном низкий кофейный столик. Уселся. Подождал. Джун и не думала возвращаться. Может, она наводит красоту в машине?

Я налил себе стаканчик, выпил, расслабился и принялся любоваться рыбкой, гоняющей по периметру своего водоемчика. С тех пор как ушла Джун, прошло порядочно времени, и мне пора бы уж начать беспокоиться. Но даже сейчас я волновался в основном за Джун – не случилось ли чего?

Сняв трубку, я спросил у портье:

– Там внизу у вас нет блондинки?

– А вы что, потеряли блондинку, Шелл? – В его голосе буквально забурлило любопытство.

– Э... нет. Не уверен. – Глянув на часы, я, к своему изумлению, обнаружил, что миновала целая вечность. – Минут пятнадцать тому назад у меня гостила одна. Она ушла, но обещала сразу вернуться.

– Крутилась тут одна блондиночка. Все при ней – есть на что посмотреть. И исчезла – не меньше двадцати – двадцати пяти минут миновало.

– В бледно-голубом платье?

– Ага. Если это можно считать платьем.

– Та самая.

Сообщение портье здорово озадачило меня. Двадцать пять минут назад мы подъехали к отелю. Минут десять я потратил на то, чтобы проверить квартиру. Джун оставалась в холле. А может, не в холле? У меня все внутри похолодело.

– А что она делала внизу? – спросил я. – Разговаривала с вами?

– Просто прошла мимо. Я не заметил, когда она входила. Но через полминуты она вплыла обратно с улицы и поднялась наверх. К вам, надо полагать.

– А кто-нибудь еще был?

– За весь вечер – ни души. Что вы с ней сделали? Напугали?

– Нет, навряд ли... Спасибо.

Я положил трубку и понял, что озадачен. Или одурачен? Очень странно. Вряд ли Джун все это время торчала в «кадиллаке». Если только... нет, эта мысль мне определенно не нравилась. Я наспех закрыл квартиру, спустился по лестнице черного хода, вышел на улицу. Моя машина стояла там же, где я ее припарковал. Я направился было к ней, но внезапно остановился как вкопанный.

Около машины маячили две тени.

Взявшись за рукоятку кольта, я наполовину вынул его из кобуры и тут же разглядел, что незнакомцы в форме.

Яркий свет фонарика ослепил меня. Я нагнул голову и прищурился; мои мышцы напряглись. А вдруг это вовсе не полицейские, а переодетые бандиты? Так я и стоял – набычившись, не убирая руки с рукоятки револьвера, готовый в любой момент метнуться в сторону.

Один из них сказал:

– Ты там полегче. Скотт.

Голос знакомый. Луч фонарика скользнул ниже, и я рассмотрел лицо говорившего.

– Таннер? – спросил я. – Это ты?

– Я, Скотт.

Таннер служил патрульным в управлении полиции Голливуда. Наше знакомство было шапочным – так, салютовали друг другу при встрече. Чуть в глубине аллеи стояла полицейская машина.

– Что случилось?

Он подошел ко мне.

– Ты арестован, Скотт.

– Я... что? Арестован?

– Совершенно верно. – Таннер по-быстрому обыскал меня и забрал кольт.

– Постой-ка, Таннер. Шутки шутками, но объясни...

– Какие уж тут шуточки. – Голос его звучал спокойно, по-деловому. – Не усложняй нам жизнь, Скотт.

Я открыл было рот – задать вопрос, возразить, матюгнуться, но сдержался. Вдох-выдох для успокоения, и я спросил примирительно:

– Объясни, за что.

– Не расскажешь ли, что ты делал сегодня вечером?

– С какого времени?

– С какого хочешь.

Другой офицер подошел и стал рядом с Таннером. Я объяснил, что ушел из дома около девяти вечера, в девять пятнадцать встретился с девушкой и так далее. Добавив некоторые детали, которые можно проверить, я бодро закончил:

– И был с ней до тех пор, пока она не ушла – всего-то миновало пятнадцать – двадцать минут.

– Вы вернулись в отель примерно полчаса назад?

– Да.

– А до этого все время находились в твоем «кадиллаке»?

– Да.

– И машину вел ты?

– Конечно, я.

– Значит, с девяти вечера до настоящего времени «кадиллак» постоянно был у тебя?

– В чем, черт возьми, дело?

– Отвечай на вопрос. Скотт.

– «Кадиллак» был только у меня; вел его только я; я ни разу не расставался с машиной – за исключением последнего получаса, что она простояла здесь...

Постой, постой, не гони лошадей. Машина-то находится в тени, и пока развеселый Скотт порхал петушком и разводил коктейли-муры, понятно, что я не мог контролировать ее. А ведь Джун намеревалась забрать из нее сумочку.

– Там, в машине... там нет девушки? – неуверенно спросил я.

– Девушки?

– Блондинки. Я только что говорил тебе о ней. Джун. Джун Кори. Она спустилась сюда и не вернулась.

Таннер не ответил.

– Кончай, черт возьми, важничать. Она в машине? С ней ничего не случилось?

– В машине никого нет.

Я слегка успокоился.

– А ты ее не видел? Высокая, симпатичная блондинка?

– Нет. Мы ее не видели. – Помолчав, Таннер без тени юмора огорошил меня: – А была ли блондинка, Скотт? А? Это уж слишком.

– Знаешь, дружище, я не собираюсь пересказывать тебе все заново.

– Ну и где же она? Эта твоя блондинка?

– Она спустилась к машине, чтобы, по ее словам, забрать забытую сумочку. Но в квартиру не вернулась. Вот почему я вышел сюда. Хотел убедиться, все ли в порядке. Поверьте, ребята. Я не понимаю...

И тут я замер. Внутри у меня все похолодело. Ведь на подобные мелочи, как правило, не обращаешь внимания, и уж тем более они редко откладываются в памяти. Но сейчас я отчетливо видел перед собой Джун – как она подходит к машине и садится в нее. А потом – в баре и на холме. Странно, куда смотрели мои глаза раньше?

Никакой сумочки у нее не было.

Несколько долгих секунд никто не проронил ни слова. Тяжело вздохнув, я спросил:

– В чем все-таки дело, Таннер?

– Ты проезжал сегодня вечером по Двадцать первой? Где-то в районе десяти тридцати?

– По Двадцать первой? В Лос-Анджелесе? Я же толкую тебе, что мы все время находились в Голливуде, а потом поднимались на холм.

– И в десять тридцать ты тоже был на холме?

– Мы приехали туда до десяти тридцати и были там в десять тридцать, а также после десяти тридцати. – Я с шумом втянул воздух сквозь зубы. – Ну хватит, Таннер! Сколько можно? Сейчас ты или расскажешь все от начала до конца, или я ухожу, а ты попробуй помешать мне.

– Нам придется забрать тебя. Скотт. У нас сейчас работает несколько ребят из центрального управления. Ты подозреваешься в том, что совершил наезд и скрылся с места преступления.

– Совершил наезд и скрылся... Я? Да ты что, рехнулся... Неожиданно я съежился. Офицеры угрюмо молчали только тот, у которого был фонарь, направил луч на мой «кадиллак». Правый клык переднего бампера оказался вдавленным внутрь, решетка радиатора помята. На капоте, рядом с эмблемой, тоже вмятина. И клык, и бампер чем-то испачканы. Подойдя поближе, я наклонился, чтобы посмотреть.

– Это кровь, – подсказал Таннер.

Мне показалось, что мой разум помутился и отказывается что-либо понимать. Словно в него вколотили неразрешимую задачу, которая, естественно, оказалась ему не по зубам, и беднягу зашкалило. Наконец я обернулся и сказал:

– Бред какой-то. Машина не моя.

– В самом деле?

– Такое попросту невозможно. Весь вечер я не отходил от нее – не считая последнего получаса.

– Да нет. Машина твоя, Скотт. Черт возьми, нам отлично известен твой «кадиллак». Ты, главное, не нервничай.

Таннер вовсе не строил из себя крутого – он просто делал свое дело. Насколько я могу судить, он симпатичный, покладистый парень, который, как мне казалось, относится ко мне вполне дружелюбно.

Надо постараться сосредоточиться и успокоиться.

– Таннер, эта машина не может быть моей. Не должна быть моей.

Я подошел к дверце, нагнулся и посмотрел на регистрационную карточку. Будьте любезны, Шелдон Скотт собственной персоной и его адрес. У меня противно засосало под ложечкой. Второй офицер посветил через мое плечо. Я пригляделся к приборной доске и сиденьям. Машина новая, но все равно на ней остаются метки хозяина: прожженный коврик на полу – недели две тому назад я уронил на него сигарету; маленькая зазубринка на рулевом колесе, темное пятно на шкале амперметра. Нашарив в кармане ключи, я открыл багажник. Почти ничего не соображая, осмотрел инструменты, свое электронное оборудование, рацию и все остальное. Сомнений нет – машина моя.

– Ладно. «Кадиллак» точно мой, – сказал я Таннеру. – Но все это подстроено за последние полчаса. И я, кажется, начинаю понимать...

Подъехала еще одна радиофицированная полицейская машина. К нам подошли двое. Один, в гражданском, оказался лейтенантом Роулингом из местного управления. Мой старый приятель из отдела по расследованию убийств.

Таннер что-то ему сказал и отдал мой кольт. Они отошли на несколько шагов и с минуту переговаривались. Потом Роулинг подошел ко мне и поздоровался.

– Привет, Билл. Видимо, ты уже в курсе дела.

– Да вроде бы.

– Я только что пытался объяснить ребятам, что мой «кадиллак» побили за последние полчаса. Уверен, меня решили подставить, но у них ничего не выйдет. Кто-то помял радиатор, вымазал все кровью и вызвал полицию. – Я замолчал. – А твои парни почему здесь?

– Наезд и бегство с места преступления, Шелл.

– Черт возьми, да, может, никакого наезда в помине нет! Просто какой-то недоумок...

– Нет, наезд был. На Двадцать первой улице, примерно в десять тридцать.

– В городе мог произойти не один, а десяток наездов; но это при чем?

– Это еще не все, Скотт. На этот раз дело посерьезней, чем просто наезд.

– Посерьезней? Что ты имеешь в виду?

– Убийство. Об этом мы поговорим в управлении.

– Ты что, спятил? Какой дурак...

– Надо во всем тщательно разобраться, Шелл. Не усложняй и без того хреновую ситуацию.

Глубоко вздохнув, я попытался выдавить улыбку.

– Ну ладно, я сдаюсь, офицер.

Роулинг и не подумал улыбнуться в ответ. Он открыл заднюю дверцу своей машины и, подождав, пока я протиснусь внутрь, захлопнул ее за мной. Щелкнуло зловеще. Сам он уселся впереди, второй полицейский вел машину.

– Билл, со мной была блондинка, – уныло проговорил я. – Не знаю, что с ней и куда она подевалась, но я весь вечер провел с ней. Причем не в Лос-Анджелесе.

– Мы все проверим, Скотт.

Глава 12

Где-то после часа ночи мы вошли в дежурное помещение отдела по расследованию убийств. И только здесь я вспомнил об обещанном убийцами звонке, о котором почему-то ни словом не обмолвился.

Первым, кого я увидел в отделе, был мой друг Фил Сэмсон. Выглядел Фил крайне усталым. Он сидел, зажав в зубах одну из своих неизменных больших черных сигар. Как всегда, не зажженную. Мы поздоровались, и Фил сугубо казенным тоном предложил мне еще раз изложить всю историю. Как правило, начальник отдела редко принимает участие в допросах, но сейчас случай был лично для Фила из ряда вон выходящий. Ему давно уже полагалось находиться дома, в постели. Как, впрочем, и мне.

Кроме Сэмсона, в дежурке присутствовали Роулинг и еще трое сотрудников отдела. Я был не простым арестованным, и допрос проводили не в специальной камере, а в комнате, где я бывал сотни раз; мне даже принесли картонный стаканчик горячего кофе. Но несмотря на это, атмосфера оставалась напряженной, какой-то неестественной. Несколько раз, опуская незначительные мелочи, я пересказывал свою историю. Полицейские слушали молча.

То напряжение, которое с самого начала сосредоточилось в области моего солнечного сплетения, начало постепенно сжимать все тело. И пока в комнате царила гнетущая тишина, я почувствовал, что тяжесть придавливает меня все сильнее. Наконец я не выдержал:

– Ну и чего мы тут сидим? Чего дожидаемся?

Никто не отозвался. Немного погодя Фил вынул изо рта сигару, внимательно осмотрел ее и сказал:

– Ждем заключения баллистической экспертизы.

– Баллистической экспертизы? А какое отношение имеет эта чертова баллистическая экспертиза к наезду и... – Не договорив, я повернулся к пристроившемуся на краю стола Роулингу. – Билл, кажется, ты упоминал об... об убийстве? Кого-то застрелили?

– Да, застрелили.

– А я тут при чем? – Я по очереди окинул взглядом их мрачные лица. – Ничего не понимаю.

Они продолжали молчать.

– Послушайте, – взорвался я, – сколько мне еще изображать паиньку, сколько можно играть в молчанку и держать меня в неведении?! Мое терпение может лопнуть. Давайте выкладывайте.

Сэмсон перестал разглядывать свою сигару, сунул ее обратно в рот и выудил из кармана коробок спичек, но, встряхнув его, рассеянно сунул обратно. Роулинг с плохо скрытым недоумением смотрел на меня.

Почувствовав, что мои пальцы непроизвольно сжались в кулаки, я с усилием распрямил их и, стараясь ронять слова как можно спокойнее, заговорил:

– Послушайте. Я сообщил вам, где провел весь вечер. И вы отлично знаете, что не в моей натуре увертываться – гореть мне в аду, если говорю неправду. Но допустим, я все-таки был на Двадцать первой. Допустим, я сбил кого-то машиной. Неужели вы считаете, что я мог сбежать? Неужели сомневаетесь, что я остановился бы, сделал все, что в моих силах, и, разумеется, сам вызвал бы вас на место происшествия?

Молчание. Все то же тяжелое, тягостное молчание. А я не унимался:

– Ни один из тех, кто знает меня, и в мыслях не допустит, что я способен на подобную подлость. Вы ведь меня хорошо знаете. – Я посмотрел на Фила. – Особенно ты, Фил. Да и ты, Билл. – Я взглянул на Роулинга.

Тот прикурил сигарету и посмотрел на Сэмсона.

– Может, я расскажу ему обо всем?

Но Фил взял инициативу в свои руки.

– В десять двадцать семь вечера – плюс-минус минута – было получено сообщение о том, что на Двадцать первой стреляли. Убили человека. Когда на место прибыла первая машина, он еще истекал кровью. Подозреваемый бросился к своей машине и на бешеной скорости помчался по Двадцать первой. В двух кварталах от места убийства он сбил женщину и скрылся. Женщина умерла на месте. Случилось это почти в десять тридцать. Мы забрали дело у местной полиции... – Фил справился в бумагах на столе. – В восемь минут первого поступил звонок, объявился свидетель наезда. Он сообщил, что женщина попала под колеса голубого «кадиллака» с опущенным верхом. Свидетелю удалось рассмотреть и водителя: по его словам, это был крупный, светловолосый парень. Кроме того, он успел заметить номер.

Который, конечно, оказался моим.

– СРТ-210. Твой номер.

– Неубедительно.

Все промолчали, а я спросил:

– Звонил кто – мужчина или женщина? Ты говорил все время о «свидетеле».

– Мужчина.

– Все равно неубедительно. Почему только через полтора часа после так называемого наезда?

– Вовсе не так называемого. Такое случается, и тебе не хуже нашего известно, что свидетели преступления нередко выжидают час – если не целый день, – прежде чем сообщить в полицию. А иногда и вовсе не сообщают. Не желают вмешиваться.

– Восемь к пяти, что звонок был анонимным.

– Это верно. Ты же знаешь, так чаще всего и бывает.

– Ну еще бы. Но только не в этом случае. – Я задумался. – Постой-ка... Ведь вы все тут маетесь из-за того, что нет результатов баллистической экспертизы.

Меня перебил Роулинг:

– Таннер передал мне твой револьвер. Когда мы сюда приехали, я лично произвел из него выстрел в бак. Пулю сравнивают с той, что извлекли из трупа на Двадцать первой. Вот-вот мы получим заключение криминалистов.

На несколько минут я лишился дара речи. Бак, о котором упомянул Роулинг, стоял в криминалистической лаборатории и представлял собой цилиндр высотой девять футов, наполненный водой. В него стреляют из оружия подозреваемого, вылавливают пулю из воды и под микроскопом сравнивают с извлеченной из тела жертвы. Нарезка в канале ствола оставляет на пуле хорошо различимые отметины, которые не менее индивидуальны, чем отпечатки пальцев.

Я немного успокоился, потому что определенно знал: из моего револьвера никого не могли застрелить в десять тридцать вечера. Кольт находился при мне все время – с тех пор, как я вышел из квартиры, и до того момента, когда Таннер забрал его у меня.

– Кстати, насчет твоей блондинки. Ты, кажется, говорил, что она работает в похоронном бюро братьев Рэнд?

– Совершенно верно.

– И она вчера звонила тебе около восьми вечера?

– Да. Я не сказал вам: она позвонила потому, что подслушала разговор – двое мужчин рассуждали о том, с каким удовольствием они разделаются со мной. – И я, пересказав всю историю, закончил: – Где-то около часа ночи они сговорились мне позвонить – чтобы выманить из дома. А потом Лютер должен был подложить бомбу под кровать. – Я теперь и сам понимал, что рассказ мой звучит малоубедительно и, признаться, весьма странно.

Однако никто его не прокомментировал.

– Это правда, – настаивал я. – По крайней мере, она мне так все изложила – и не раз. Но теперь события начинают выглядеть...

– Ты весь вечер таскал револьвер с собой? – спросил Роулинг.

– Да. Если не считать того недолгого времени, когда клал в бардачок машины.

– Зачем?

– Ну... пришлось. Сам знаешь, когда у тебя пылкое свидание с девушкой...

– И никто не мог взять его из бардачка?

– Билл, никто не мог взять ни револьвер, ни саму машину. К тому же я находился в противоположном от Лос-Анджелеса конце, в Голливуде.

– Значит, ты утверждаешь, – вмешался Сэмсон, – что в течение всего вечера никто не мог воспользоваться ни твоей машиной, ни револьвером?

– Клянусь. Окончательно и бесповоротно. И когда ты получишь результаты экспертизы, тебе придется проглотить свою сигару, дружище.

Зазвонил телефон. Сэмсон взял трубку и что-то записал. Потом, нарочито медленно – ну, прямо душу выматывает – раскурил свою сигару. Комнату начали затягивать ядовитые клубы дыма, но на сей раз никто и не подумал отпускать по этому поводу традиционных шуточек.

Сэмсон поднял на меня глаза и, с сожалением пожав плечами, сообщил:

– Никакой Джун Кори в отеле «Визерли» не знают. И, насколько удалось установить, нигде поблизости тоже...

– Позволь...

– У братьев Рэнд никакая Джун Кори не работает, к твоему сведению. И не работала. Женщин туда вообще не берут. Двое наших офицеров показали твое фото мистеру Трупенни – им пришлось поднять его с постели, – и он утверждает, что никогда не видел тебя...

– Не видел? Но ведь я же был там сегодня днем. Поставил эти шутихи...

– Что поставил? – поспешно переспросил Роулинг.

– Я установил... шесть бабахалок... на кладбище. – Я судорожно сглотнул. Да уж, история – глупей некуда. – Понимаете, я хотел выманить их всех из похоронного бюро, чтобы заглянуть в архивы. И мой план сработал. Оба, Трупенни и Джун – та самая блондинка, – в панике выскочили на улицу. А когда я уже собирался уезжать, меня схватили эти придурки, Джейк и Пот, и приволокли домой к Джо Черри.

И я коротко посвятил их в подробности моего вынужденного визита к Черри.

– Черт, это не иначе как Черри. Меня явно подставили, и дирижировал всем этим, скорее всего, Джо Черри.

– А как быть с твоим «кадиллаком»? Ты признал, что он твой. Хотя нам это и так известно.

– Ну да. – У меня даже во рту пересохло. – Посудите сами. Я пробыл у себя в квартире по меньшей мере полчаса. Примерно с двенадцати до половины первого. За это время кто-то мог взять машину, проехать пару кварталов, сбить кого-нибудь и поставить «кадиллак» на прежнее место. Возможно, это была блондинка, которая чего-то испугалась и ударилась в панику. А что, если был не один, а два наезда?

Никто не нарушил молчания. Просто сидели и смотрели на меня.

– Возможны и другие варианты, – продолжал я. – Пока машина стояла за отелем, ее побили, помяли и испачкали кровью...

На этот раз мне ответил Сэмсон. В его голосе звучала усталая безнадежность.

– Вот рапорт криминалистов. Кровь, волосы – все совпадает. Это твоя машина, Шелл. Группа крови и волосы на ней соответствуют крови и волосам погибшей девушки. Кроме того, имеются частицы кожи, характер повреждений и все остальное...

Мне вдруг стало тошно. В голове снова горячим гейзером запульсировала боль. Строго говоря, она и не думала униматься с тех самых пор, как, почти сутки назад, Джейк с Потом отделали меня возле меблирашек «Бискайн» – из-за эмоциональных и прочих перегрузок. Все последнее время мне почти удавалось не обращать на нее внимания, однако теперь ее сила удвоилась, если не утроилась. Вдобавок ко всему, боль обручем стянула и шею.

Когда я заговорил, собственный голос показался мне каким-то чужим и тусклым:

– Что-то здесь не так. Фил. Если все было спланировано против меня заранее, то должно быть... то есть, они могли... я имею в виду тех, кто все затеял... могли остановиться и прихватить волос погибшей и крови...

Мне не удалось довести мысль до конца. В какой-то момент я в замешательстве подумал: а не мог ли я из-за свирепых ударов дубинкой по голове потерять... но нет, я отогнал пугающую мысль прочь. В медицинской практике подобные случаи известны: из-за черепно-мозговой травмы человек способен совершить странные, ужасные поступки, порою даже не отдавая себе в этом отчета. И если пострадавший от контузии не теряет сознания, у него может развиться амнезия или... или ложное восприятие реальности. Но я-то точно знал, что последние двадцать четыре часа был в уме и здравой памяти, если, конечно, не брать в расчет дикую головную боль.

Довольно долго никто из присутствующих не проронил ни звука. Все сидели, молча уставившись на меня. Я облизнул пересохшие губы.

– Черт, как болит голова, – пожаловался я. – Я ведь еще вчера рассказывал тебе о Джейке и Поте... Послушайте. – Я посмотрел сначала на Фила, потом на Билла. – Я знаю, вы поступаете по долгу службы... Действуете в соответствии с законом и все такое прочее. Тут все в порядке, я не в обиде. Но вам прекрасно известно, что по натуре своей я на такое не способен. Я рассказал вам, что произошло со мной, как бы нелепо это ни звучало. Все, что мог вспом... то есть я хотел сказать, в точности, как оно и было на самом деле.

Тут я почувствовал, как что-то шевельнулось в раздрызганных мозгах, тщетно пытаясь проникнуть в мое сознание, поэтому умолк в надежде уловить ускользающую мысль. Похоже, от умственного перенапряжения боль усилилась, словно процесс мышления вызвал прилив крови к сосудам головного мозга. Постойте-ка, ведь Фил сказал, что кровь и волосы девушки соответствуют обнаруженным на моей машине. Девушки...

– Фил, сбита девушка. А еще застрелен парень... Но ты ни словом не обмолвился, кто они.

– Застреленного звали Тонни Ковин. Толкач по кличке Коко.

– Толкач? Наркотиков?

– Да. А девушка была танцовщицей в кинотеатре «Регал». Ее звали...

– Рут! – Меня словно током ударило. – Малышка Рути?

Сэмсон едва не уронил сигару.

– ...Рут Стэнли. А ты откуда знаешь?

– Я разговаривал с ней вчера вечером. О господи... ну надо же, Рути... – Я вспомнил ее в гримерной, с мокрыми от слез щеками, и замолчал, потрясенный. – Ей так хотелось путешествовать, – зачем-то сказал я. – В Париж, в Каир... куда-нибудь далеко...

– Что? Ты это о чем? – удивился Сэмсон.

– Она мечтала повидать мир. Я... она сама мне об этом рассказывала. – Я сглотнул комок в горле. – Это не наезд, Фил. Ее убили.

Кто-то вошел в дежурку. Я едва обратил на него внимание, краем глаза заметив лишь, что Сэмсону на стол положили лист бумаги. Пробежав по нему глазами, Фил несколько секунд сидел неподвижно, мрачно уставившись в текст. Обычно розовое лицо Фила приобрело какой-то нездоровый сероватый оттенок.

Наконец он грузно повернулся к Роулингу.

– Пули идентичны, – выдавил Сэмсон. – Стреляли из оружия Скотта. – Каждое его слово гулко отдавалось в моем мозгу, словно брошенный на мостовую камень. – Оформи арест.

Не помню, как встал, но внезапно я очутился на ногах.

– Это бред какой-то, – сказал я. – Самый настоящий бред. Они не могут быть одинаковыми. Такого не может быть.

Сэмсон с состраданием посмотрел на меня.

– Шелл, ты же знаком со всеми моими ребятами. В том числе и из лаборатории. Они никогда не шутят. Пуля, которую Роулинг всадил в бак из твоего кольта, и извлеченная из груди Тонни Ковина, согласно заключениям экспертов, выпущены из одного и того же револьвера. Из твоего.

– Ты с ума сошел! Вы все тут свихнулись! Это не мог быть мой кольт. Повторяю, он все время был при мне! – Я уже не говорил, я кричал. Потом, понизив голос, повторил: – Не могли стрелять из моего револьвера.

Сэмсон толкнул ко мне через стол револьвер 38-го калибра. Я взял его в руки. Барабан был пуст. Да, это мое оружие. Оно было знакомо мне так же хорошо, как собственное отражение. Мой кольт.

– Давай, Роулинг. Оформляй арест, – устало повторил Фил.

– Подожди. – Мой голос зазвенел от напряжения. – Это какое-то фатальное недоразумение. Что-то тут не так, определенно не так. Ведь оружие все время было при мне. Могу поклясться. А что касается Ковина... А если его застрелили в другое время?