Текст книги "Кризис в красной зоне. Самая смертоносная вспышка Эболы и эпидемии будущего"

МНОГООТРАСЛЕВОЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ЦЕНТР

9 часов утра, 23 марта 2014 года

И французская, и немецкая команды скоро сумели точно идентифицировать филовирус из Западной Африки. 23 марта Всемирная организация здравоохранения объявила, что это, несомненно, Эбола: «В лесистых областях юго-восточной Гвинеи быстро развивается вспышка болезни, вызванной вирусом Эбола (БВВЭ, EVD[17]17
  Официальная русская аббревиатура – БВВЭ, болезнь, вызванная вирусом Эбола; официальная английская – EVR, Ebola Virus Desease. – Прим. ред.


[Закрыть]). На 22 марта 2014 г. поступили сообщения о 49 случаях заболевания, 29 из которых закончились смертью (смертность составила 59 %)».

Явившись в тот день на работу и наскоро ознакомившись с электронной почтой, Лиза Хенсли направилась в кабинет директора МИЦ, вирусолога Питера Джарлинга. Джарлинг – виртуоз работы в костюме биологической защиты, специалист по вирусу Ласса и один из первооткрывателей вируса Эбола Рестон. У него лицо, изборожденное морщинами, жесткие седеющие волосы, и в целом он выглядит как раз так, как большинство людей представляет себе ученого. Он носит очки в металлической оправе и обычно надевает серые пиджаки с галстуками в тон. Лиза Хенсли 16 лет работала под руководством Питера Джарлинга в USAMRIID; они отлично знали друг друга.

Джарлинг отвернулся от компьютера:

– Привет, Лиза. Как дела?

– Значит, это Эбола, – сказала она.

– Ну да. По-моему, это довольно-таки неожиданно.

– Мы будем в этом участвовать, сэр?

Джарлинг вскинул на нее тревожный взгляд:

– И в чем же может выразиться наше участие?

– МИЦ может составить полевую бригаду, – предложила Лиза, – выездную бригаду. Мы можем послать группу в Западную Африку и попытаться спасти там людей. Я сама поеду туда, сэр, – сказала она, имея в виду, что возглавит группу.

– Я против того, чтобы вы ехали сейчас в Западную Африку, – ответил Джарлинг. – Многоотраслевой исследовательский центр – это лаборатория. Укомплектованная… м-м-м… людьми лабораторного склада. Молодыми. Честолюбивыми. Умело обращающимися с пипетками и пробирками. Пусть их воспринимают как оторванных от жизни «ботаников», но в науке они асы. А вот подготовка выездных бригад для борьбы с филовирусом в Африке дело не МИЦ, а Центров по контролю и профилактике заболеваний. К тому же в МИЦ в самом разгаре подготовка к открытию.

Джарлингу совершенно не хотелось, чтобы его заместительница внезапно сорвалась в Африку, взяв с собой сотрудников.

Аргументы Джарлинга, безусловно, были весомыми. Хенсли трудно было спорить с ним – объективно он был прав. К тому же ей нужно было думать о Джеймсе. Она давно уже развелась с мужем и воспитывала сына одна, и, чтобы отправиться в Африку помогать больным Эболой, ей пришлось бы оставить сына дома. Главную проблему представляла собою его гемофилия. Она была легкой, но непредсказуемой. Сегодня мальчик мог упасть без всяких последствий, а на следующий день из поцарапанного на спортплощадке колена могла начать безостановочно сочиться кровь. Джеймсу, похоже, нравилось пугать учителей кровоточащими царапинами. Из школы в панике звонили Хенсли и говорили, что мальчик порезался и его необходимо забрать. Она отвозила его домой, обрабатывала травму, и кровь могла остановиться, а могла и нет. Если кровотечение не прекращалось, приходилось везти его в Больницу Джонса Хопкинса в Балтиморе, где врачи вводили ему фактор свертывания крови, и все сразу приходило в норму. Поездки в больницу были нечастыми, но непрогнозируемыми. Как мать, она чувствовала, что ей следует находиться рядом с сыном. Но, с другой стороны, в Африке умирали люди, а она была одним из немногих специалистов в мире, знающих о филовирусах, и в частности об Эболе, все, что к тому дню смогла выяснить наука.

Хенсли вернулась к себе в кабинет с ощущением неуверенности в собственной полезности. Уже больше года она не надевала гермокостюм и не имела дела с вирусами 4-го уровня. Ее способности и целеустремленность в непосредственной исследовательской работе привели к повышению по службе и переходу на руководящую должность. Конечно, ей было бы интересно организовывать большие исследовательские проекты. Но сейчас она тратила все свое время на совещания, за что получала значительно большее, чем в лаборатории, государственное жалование. Но вакцины ни от одного филовируса, в том числе и от Эболы, как не было, так и нет. Не было ни вакцин, ни медицинских средств лечения от других вирусов, которые, похоже, готовились к прорыву в человеческий мир: SARS, MERS, Нипах. Ей хотелось захватить эмерджентный вирус на пороге экосистемы, когда он только-только вырвался из виросферы и начал переход к людям. Ей хотелось помочь людям, спасти кого-то, если удастся. И, откровенно говоря, она соскучилась по гермокостюму.

Поступившие новости озадачили специалистов по Эболе. Никогда еще вирус Эбола не наблюдали в этой части Западной Африки. К тому же он принадлежал к разновидности Заир, самой тяжелой из всех шести видов вируса Эбола. Это был тот самый вид Эбола, который в конце 1976 г. обнаружился в католической миссии Ямбуку. От Ямбуку, где вирус впервые появился и убил немало людей, после чего исчез, Маконский треугольник отделяли больше 3500 километров. 37 лет спустя вирус Эбола-Заир возник ниоткуда в Западной Африке и уже пожирал людей в долине реки Маконы. Предводитель рода воскрес из мертвых.

«Красная зона»

БРЮССЕЛЬ, БЕЛЬГИЯ

КОНАКРИ, ГВИНЕЯ,

23 марта 2014 года

К тому времени, когда ВОЗ сделала свое заявление, менеджеры Брюссельского оперативного центра «Врачей без границ» уже работали, готовясь к очередной схватке с Эболой. Уже много лет «Врачи без границ» выступали в роли ударной кавалерии при отпоре, который человечество давало при каждом прорыве Эболы. Эболу необходимо подавлять как можно быстрее, прежде чем она успеет широко распространиться и собрать обильную жатву. И вот «Врачи без границ» начали спешную переброску медикаментов и снаряжения в Конакри, столицу Гвинеи, и стали формировать группы из медиков и волонтеров для отправки в Маконский треугольник на борьбу с вирусом.

В считаные дни представители «Врачей без границ» организовали пункты для приема больных Эболой в Гекеду и Масенте, двух маленьких городах, куда успела проникнуть зараза. Типичный пункт «Врачей без границ» по борьбе с Эболой представляет собой комплекс белых пластиковых палаток, где больные лихорадкой Эбола пребывают в строгой биологической изоляции, чтобы не заражать окружающих. Пациенты лежат на койках в палатках, палатки находятся в середине лагеря, и участок, который они занимают, называется «красной зоной». «Красную зону» в несколько рядов окружают пластиковыми загородками, чтобы не допустить контакта инфицированных со здоровыми. Пока анализы крови пациента дают положительный результат на вирус Эбола, ему не разрешается покидать «красную зону». И умирают больные тоже в «красной зоне»; нельзя допускать, чтобы они умирали в каких-то других местах. Когда медики выходят из «красной зоны», служители поливают их дезинфицирующим раствором, чтобы простерилизовать спецкостюмы и убить все вирусные частицы, которые могут попасть на одежду. Выздоровевших пациентов выпускают из «красной зоны» и отправляют домой. Тела умерших в «красной зоне» помещают в специальные двухслойные мешки и зарывают в землю рядом с лагерем. Для отправления естественных надобностей в «красной зоне» устраивают выгребные ямы, закрытые пластиковыми будками. В лагере имеется также палатка-лаборатория, где делают анализы крови, и генераторы для электроснабжения.

Можно сказать, что «красная зона» лагеря «Врачей без границ» – это огромный пластиковый мешок, в котором содержат людей, зараженных эмерджентным вирусом Эбола. При этой методике вирус оказывается заперт в мешке, где ему предоставляется возможность делать что угодно с телами находящихся там людей, – но ускользнуть из мешка вирус не может. «Красная зона» – это искусственные стены, возводимые вокруг очагов болезни Эбола для того, чтобы остановить лавину распространения инфекции среди людей.

При каждой попытке вируса Эбола атаковать человечество «Врачи без границ» выставляют отряды заслона с палатками и расправляются с вирусом. Действия «Врачей без границ» очень похожи на работу лесных пожарных, которые прыгают с самолетов в очаги возгорания и гасят огонь, пока он еще не разгулялся. С 1976 г., когда Эбола впервые дала о себе знать, случилось еще 19 вспышек заболевания, при которых заражалось очень немного людей. Ни одна из этих вспышек не унесла более 280 жизней. По имеющимся официальным данным, за 37 лет шесть видов вируса Эбола погубили в общей сложности 1539 человек. На фоне сведений о других инфекционных заболеваниях количество умерших от болезни Эбола представляется очень незначительным: скажем, один только туберкулез уносит ежегодно порядка 1,3 млн человек. За многие годы, на протяжении которых «Врачи без границ» успешно сдерживали заболевание, среди специалистов в области общественного здравоохранения широко распространилось мнение о том, что Эбола не представляет большой опасности для человечества и никогда не будет представлять. Однако следует помнить, что природа нередко бывает очень изобретательна по части опровержения утверждений экспертов.

Доктор

ГОСУДАРСТВЕННАЯ БОЛЬНИЦА КЕНЕМЫ

5 часов утра, 24 марта 2014 года

В первое же утро после того, как Всемирная организация здравоохранения объявила о появлении болезни Эбола в Западной Африке, доктор Хумарр Хан, руководитель Программы исследования лихорадки Ласса в государственной больнице города Кенемы, находящегося в Сьерра-Леоне, как обычно проснулся до рассвета. Хан снимал дом на Сомбострит в центре Кенемы. В то утро он оделся в темные брюки и рубашку с короткими рукавами. Он положил в карман немного бумажных денег и совершил утреннюю молитву на коврике.

Завершив молитву, он вышел в гостиную. В комнате с выложенным плиткой полом, где находились немногочисленные предметы обстановки и телевизор с плоским экраном, было темно; шторы еще оставались закрытыми.

– Доброе утро, доктор, – приветствовал его слуга Питер Каима.

– Доброе утро.

Каима подал доктору чашку растворимого кофе и, пока тот пил, достал из холодильника сэндвич с курицей. Хан надел белую бейсболку, сунул сэндвич в портфель и вышел во двор, где ждала машина скорой помощи. Это была белая полноприводная «Тойота-Лендкрузер» с дизельным мотором и шинами с крупным протектором; такие машины в Африке называют «лесной скорой помощью», потому что они добираются до мест, куда вроде бы вовсе нет дорог. Хан расположился на переднем сиденье и разговаривал с водителем, пока они ехали по Сомбо-стрит и Комбема-роуд, пыльной оживленной улице, по сторонам которой тянулись магазинчики и лавчонки. Кенема представляет собой лабиринт немощеных улиц и кварталов домов с жестяными крышами. Только-только начался утренний час пик, и народ тянулся пешком по обочинам или на велосипедах и мотоциклах спешил на работу в разные концы города и за его пределы, на поля. Вершин холмов Камбуи, плавно выгибавшихся, как китовые спины, покрытые тропическим лесом, уже коснулись первые лучи восходящего солнца. Кухонные запахи и дым от очагов плавали в воздухе, смешиваясь с выхлопом мотоциклов и пылью. Стоял сухой сезон.

Машина въехала в ворота государственной больницы Кенемы, представлявшей собою кучку одноэтажных оштукатуренных домов, обнесенных высокой стеной. Разноцветные – желтые с коричневым или белые с голубым – дома соединялись между собой крытыми переходами. Множество грунтовых дорожек тянулось по земле, огибая купы цветущих манговых деревьев, мощные кроны которых давали густую тень.

Хумарр Хан вышел из машины возле отделения для взрослых – нескольких домиков почти посередине участка. Войдя туда, он приступил к утреннему обходу. Больные размещались в просторных, ничем не разгороженных палатах, где рядами стояли койки. Медсестры в бледно-голубой форменной одежде уже занимались пациентами. Как обычно, им помогали родственники больных, пришедшие позаботиться о близких. Хан осматривал больных, беседовал с их родней, давал указания медсестрам. Он также уделял время обучению сестер многообразным особенностям лечения больных и ухода за ними и поощрял их задавать вопросы. «Если у вас есть какие-то неясности, – часто повторял он, – я всегда готов их разъяснить».

Хумарр Хан, которому на тот момент исполнилось 39 лет, был энергичным, красивым, не слишком высоким мужчиной с квадратным лицом, большими, глубоко посаженными внимательными глазами с тяжелыми веками, из-за которых его взгляд порой казался непроницаемым. Он мог быть восторженным и общительным, но, если требовалось, не забывал о сдержанности. Он был разведен и жил один, впрочем, у него была девушка, о которой он никогда не рассказывал. Белая бейсболка была для него чем-то вроде опознавательного знака. Другим опознавательным знаком служил старый белый мерседес с хромированными колпаками на колесах. Когда он проезжал по Кенеме в своем мерседесе с белой кепкой на голове, его узнавал каждый. Хан увлекался футболом и был страстным болельщиком итальянского клуба «Милан».

Пока Хумарр Хан вел обход, больница просыпалась. Пешком, на мотоциклах или на такси туда тянулись люди. Переходы и портики заполнили родственники больных. Там всегда плакали дети, люди с тревогой ждали возле палат новостей о близких, кто-то отдыхал в тени манговых деревьев, машины «лесной скорой», поднимая пыль, медленно проезжали между постройками. По дорожкам расхаживали торговцы с лотками сэндвичей и сумками с газировкой; здесь они расхваливали свой товар негромко, чтобы не тревожить больных.

Закончив обход, Хан направился через автостоянку к своему кабинету для амбулаторного приема. Под него приспособили белый металлический грузовой контейнер, защитив от солнца дополнительной крышей из пальмовых листьев. В контейнере имелись дверь и два окна, но не было кондиционера. Приемная представляла собою просто несколько лавок, расставленных рядом с контейнером под навесом из тех же пальмовых листьев; там уже набралось изрядное количество пациентов. Многие из них пришли затемно.

Внутри контейнера помещались письменный стол, вращающееся кресло и небольшой смотровой стол. Амбулаторные больные приходили с дизентерией, глистами, кожными язвами, лихорадками непонятной этиологии, сыпями, кровоточащими язвами желудка, заражением печеночными двуустками, бактериальными инфекциями, цереброспинальным менингитом, сердечными приступами, раком, ВИЧ и СПИД. Часто случалось, что люди с серьезными заболеваниями сначала пытались лечиться у травников и знахарей и попадали к Хану, когда было уже поздно. Он видел женщин, страдающих раком груди, у которых опухоль разрывала кожу, и мужчин с раком простаты, у которых метастазы распространились в позвоночник, вызвав паралич. Он делал то, что было в его силах. Больным с запущенным раком прописывал паллиативную терапию. Тех раковых больных, кто мог позволить себе расходы, он отправлял на лечение во Фритаун, столицу Сьерра-Леоне.

Если пациент был истощен или казался голодным, Хан вынимал из кармана несколько купюр из тех денег, которые всегда носил с собой, и говорил, чтобы тот купил себе еды. «Ты должен есть, а то никогда не вылечишься», – говорил он. Давал он пациентам деньги и на лекарства, которые сам же выписывал. Деньги эти он брал из собственного жалования и дохода от частной клиники, которой руководил. Курс антибиотика, обеспечивающий спасение жизни, мог стоить около $25. Далеко не каждый житель Кенемы способен был быстро найти такую сумму, даже если она в буквальном смысле жизненно необходима.

Пока Хан осматривал больных в основных лечебных корпусах больницы, женщина по имени Мбалу Фонни совершала обход в «горячей» зоне изолятора лихорадки Ласса – белом домике, стоявшем рядом с контейнером-амбулаторией Хана. Мбалу Фонни, главная сестра отделения Ласса, была всемирно признанным специалистом по клиническому уходу за больными геморрагической лихорадкой Ласса в условиях больничного отделения с высоким уровнем биологической безопасности. В отделении она ходила в хлопчатобумажном хирургическом костюме, резиновых ботах, медицинской шапочке, двухслойных хирургических перчатках, защитных очках и респираторе с высокоэффективным воздушным фильтром, способным не пропустить вирусные частицы в легкие. Фонни была приземистой, пухленькой женщиной под 60 лет; эта очень тихая, чрезвычайно серьезная христианка почти никогда не смеялась и даже не улыбалась. Некогда она чуть не умерла от геморрагической лихорадки Ласса. Побывав из-за вируса на пороге смерти, Фонни считала, что должна теперь обладать определенной сопротивляемостью к нему, – но полного иммунитета к вирусу Ласса не бывает. Уже 25 лет она заведовала и изолятором Ласса, и родильным отделением, где появилось на свет очень много местной молодежи, и некоторым из них помогла родиться она сама. Чаще всего ее называли Тетушкой Мбалу или просто Тетушкой.

«Горячая» зона отделения Ласса представляла собой один-единственный узкий коридор, в котором были выгорожены девять отсеков, открывающихся в коридор с обеих сторон. В отсеках стояли койки с больными. «Горячая» зона могла принять 12 пациентов – в части отсеков стояли по две кровати, занимавшие их почти полностью. Имелась там и умывальная с проточной водой, где сестры могли смывать с перчаток кровь, фекалии или рвоту. В конце коридора размещалось резервное помещение, а также относительно изолированный уголок, находящийся вне поля зрения обитателей прочих кроватей в отделении.

Тем утром в отделении было лишь двое пациентов – оба с лихорадкой Ласса. Ими занимались две медсестры, одетые примерно так же, как и Тетушка. Как и Тетушка, все сестры в этом отделении переболели лихорадкой Ласса и, по общему мнению, обладали некоторой устойчивостью к вирусу.

Осмотрев обоих больных, Тетушка направилась к выходу из отделения, находившемуся в конце коридора. Она открыла дверь, вышла на свежий воздух и вошла в находившийся поблизости контейнер, где располагались раздевалка и вспомогательное помещение «горячей» зоны. Там она сняла хирургический костюм, под которым на ней было надето безупречно чистое, накрахмаленное белое сестринское одеяние. Надев маленькую шапочку, она покинула раздевалку, прошла за угол к главному входу в отделение, села в вестибюле за сестринский столик и стала ждать Хумарра Хана. Они каждое утро встречались в вестибюле отделения Ласса.

Закончив амбулаторный прием, Хан прошел в находившееся по соседству отделение Ласса, где его уже ждала Тетушка. Тем утром поступили важные новости. Накануне Всемирная организация здравоохранения объявила, что в Гвинее произошла вспышка не лихорадки Ласса, как полагал сначала Хан, а геморрагической лихорадки Эбола. Болезни имели сходство, но смертность при Эбола гораздо выше, и она значительно более заразна, чем лихорадка Ласса. И Хан рассказал Тетушке, что от Эболы уже погибло немало медицинских работников. Отделение Лассы было единственным медицинским учреждением с высокой степенью биоизоляции во всей Сьерра-Леоне. Его хорошо обученные сотрудники имели многолетний опыт ухода за истекающими кровью заразными больными. Тетушке Мбалу Фонни и ее медсестрам предстояло стать передовой линией обороны, если Эбола доберется до Сьерра-Леоне.

Тетушка всегда была немногословна. У нее был британский акцент, и она обычно говорила очень тихо, чуть ли не шепотом. Она внимательно слушала рассказ Хана об Эболе, не упуская ничего из описания болезни. Он был настроен мрачно. Дослушав до конца, она, вероятно, сказала что-то вроде: «Господь нас убережет. Господь отведет беду». Она могла также сказать: «Пути Господни неисповедимы». Это была одна из ее любимых фраз, означавшая, что Господь всемогущ и никто не может предугадать Его намерений, пока событие не свершится.

После беседы с Тетушкой Хан спустился по грунтовой дороге под горку, где в углу больничной территории находилась стройплощадка с несколькими незаконченными домами. Комплексу зданий из бетонных блоков предстояло стать новым отделением Ласса. Хан обошел еще один контейнер, сел на пластмассовый стул, поставленный так, чтобы его не было видно со стороны больницы, и закурил сигарету. Никто из работников больницы или пациентов никогда не видел Хана курящим. Он и стул поставил сюда, чтобы устроить себе потайное место для курения. Он курил и думал о лихорадке Эбола. В ближайшие часы и дни ему предстояло проинформировать об этом вирусе всех сотрудников больницы. Перед этим он собирался почитать об Эболе и побеседовать с коллегами, изучавшими это заболевание. Необходимо было также подумать о возможных экспериментальных методах медикаментозного лечения – вдруг найдется какое-либо лекарство, способное помочь инфицированному пациенту.

Хумарр Хан руководил Программой Ласса в Кенемской больнице уже десять лет. Его предшественником был Аниру Контех. В 2004 г. в отделении Ласса у беременной женщины с геморрагической лихорадкой Ласса случился выкидыш, сопровождавшийся кровотечением. Затем у нее последовало профузное кровотечение из родовых путей, и она впала в шоковое состояние от потери крови. В отделении не было запаса консервированной крови, и доктор Контех не мог сделать переливание. Он решил хотя бы сделать внутривенное вливание физиологического раствора – стерильного раствора соли в дистиллированной воде, чтобы стабилизировать состояние. Капельницу он подключил к вене на ноге. Закончив вливание, он вынул иглу из вены и автоматически стал надевать на нее колпачок, чтобы обезопасить ее[18]18
  Сейчас это считается нарушением техники безопасности. Современные правила запрещают после извлечения иглы надевать на нее колпачок – именно из-за риска укола и инфицирования. Современные иглы часто оснащены защитными механизмами, которые закрывают иглу без надевания колпачка. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Колпачок прошел мимо иголки, и острие прорвало оба слоя тонкой резины перчатки и поцарапало ему кожу на пальце. Доктор Контех вряд ли заметил этот укол. Через десять дней он умер от лихорадки Ласса в своем собственном отделении, где за ним ухаживали Тетушка Мбалу Фонни и медицинские сестры, плакавшие под медицинскими масками.

После этого врач из Америки Дэниел Баух занялся поисками нового руководителя для кенемской Программы Ласса. Дэн Баух, профессор Школы здравоохранения и тропической медицины Университета Тулейна в Новом Орлеане, курировал Программу Ласса от США и был близким другом доктора Контеха. Прилетев в столицу Сьерра-Леоне Фритаун, он приступил к собеседованиям с местными врачами, чтобы отыскать того, кто пожелает заменить доктора Контеха. «Если выпадет случай обсуждать с врачами в Сьерра-Леоне работу, которую они хотели бы получить, – сказал мне недавно Дэн Баух, – приготовьтесь к тому, что вряд ли хоть кто-нибудь пожелает заведовать отделением лихорадки Ласса в Кенеме». Кенема – это глухой городишко в районе алмазных копей, казенное жалование нищенское, а отделение Лассы, как уже все знали, оказалось смертельной ловушкой для его руководителя.

Потратив несколько недель на бесплодные поиски, Баух повстречался с Хумарром Ханом. Хану тогда было 29 лет, и он только что закончил ординатуру в Медицинском колледже Университета Сьерра-Леоне. Баух пригласил его выпить пива во фритаунском отеле и после непродолжительной беседы предложил новому знакомому эту работу.

Хан не сразу принял предложение. Баух повысил ставку: он развернул перед Ханом перспективу возможного будущего. Лихорадка Ласса, несомненно, представляет собой серьезную проблему, и Хан, приняв эту должность, поможет сохранить немало жизней. Он будет изучать вирус Ласса в содружестве с лучшими американскими специалистами. Он будет выступать на международных конференциях. Он вполне может стать соавтором статей в ведущих научных журналах. «Но казенное жалование ужасно», – добавил Баух.

Хан попросил день-другой на размышление. На самом деле он должен был встретиться с отцом. Для принятия важного решения требовался отцовский совет. Его родители, Ибрагим и Амината Хан, жили в приморском городке на противоположной от Фритауна стороне залива. Мистер Хан, которому уже сравнялся 91 год, пользовался общенациональной известностью как деятель образования и был поборником строгой дисциплины. Хумарр был самым младшим из десяти сыновей и дочерей этой супружеской четы.

Братья и сестры относились к нему как к малышу, способному, но безответственному, и до сих пор называли его детским прозвищем. Он переправился через залив на ржавом пароме и поехал на такси по проселочной дороге туда, где в густой тени прятались домики из бетонных блоков. В море, у самого берега, рыбаки в длинных деревянных лодках забрасывали сети; дым кухонных очагов расползался окрест, смешиваясь с резким соленым запахом Атлантического океана.

Он сел с родителями на веранде и на фула, их родном языке, рассказал о предложении работы, полученном от Дэна Бауха.

Мистер Хан буквально вышел из себя:

– Работать с вирусом Ласса очень опасно! – воскликнул он на фула. – Ты же знаешь, что случилось с доктором Контехом.

Конечно, Хумарр знал: об этом писали все фритаунские газеты.

– Не беспокойтесь, сэр. Я знаю, что нужно делать, чтобы не подвергаться опасности.

– Ты не умеешь думать о безопасности! – горячился мистер Хан.

Миссис Хан была полностью согласна с ним. Она не желала, чтобы ее сын связывался с вирусом Ласса.

– Не смей! – добавил мистер Хан.

– Но я хочу заниматься именно этим, – настаивал Хумарр.

По мнению родителей, в этом и состояла главная беда Хумарра: он делал то, что хотел. Когда он учился в медицинском колледже, родители решили, что он совсем съехал с катушек. Он пил пиво, курил сигареты, засиживался допоздна с друзьями, болтался по барам и ночным клубам и заводил подружек. «Ты идешь прямой дорогой в ад! Прямо в ад!» – предупреждал его мистер Хан. А сейчас он уговаривал сына выкинуть из головы мысли о лихорадке Ласса и ехать в Америку:

– Молодежь переезжает в Штаты и зарабатывает большие деньги. (Сахид, старший брат Хумарра, IT-специалист, жил в Филадельфии.) Сахид поможет тебе устроиться в Филадельфии.

– Я не хочу жить в Филадельфии. И не смогу работать в офисе. Только врачом.

– Так будь врачом в Филадельфии. Или в Балтиморе.

– Нет, сэр, я не поеду в Америку. Я останусь здесь! – решительно заявил Хумарр.

На следующий день он сказал Дэну Бауху, что согласен на предложенную работу.

За десять лет все предсказания Дэна Бауха сбылись: Хумарр вел исследования в сотрудничестве с известными американскими учеными и некоторые из них сделались его близкими друзьями. Выступал на международных конференциях. Стал соавтором научных статей в ведущих журналах, хотя не имел еще публикаций в Science, что считается вершиной любой научной карьеры. Казенная зарплата и впрямь оказалась жалкой, но он завел в Кенеме и частную практику, дававшую ощутимый доход. Приступая к работе в Кенеме, Хан, естественно, в подробностях знал о том, что случилось с его предшественником доктором Контехом. Он нечасто заходил в отделение Ласса, даже в СИЗ. В «горячей» зоне даже мелкая случайность может стоить жизни.

Докурив сигарету, Хан вышел из своего укрытия и пошел по дорожке к офису Программы Ласса, занимавшему маленький одноэтажный оштукатуренный домик, спрятавшийся за пальмой. Под деревом обычно сидели на скамейке и болтали в ожидании вызова несколько водителей скорой помощи и больничных служителей. Хан поздоровался с ними, прошел в кабинет координатора Программы Ласса, молодой женщины по имени Симбири Джеллох, и спросил о поступивших электронных письмах и телефонограммах. Она ответила, что одна из иностранных коллег, американская исследовательница Пардис Сабети, известила о телефонном совещании по поводу Эболы и хотела, чтобы он принял в нем участие.