Текст книги "Кризис в красной зоне. Самая смертоносная вспышка Эболы и эпидемии будущего"

Темные крылья

ГОСУДАРСТВЕННАЯ БОЛЬНИЦА КЕНЕМЫ

7 мая

Хан вернулся из Соединенных Штатов и вновь приступил к своим обязанностям в больнице. Вспышка Эболы, похоже, угасала. 7 мая представители органов здравоохранения Конакри объявили о резком снижении заболеваемости Эболой в городе: за день там был зарегистрирован лишь один случай нового заболевания. В Либерии Эбола сошла на нет. И ни единого случая так и не было отмечено в Сьерра-Леоне.

ДЕРЕВНЯ КПОНДУ

7 мая

Одним из руководителей группы эпидемиологической разведки Кенемской больницы был Майкл Гбаки. Этот сорока с лишним лет спокойный, никогда не повышавший голос мужчина с внимательным взглядом был главным специалистом по биобезопасности в исследовательской программе Ласса. Он ездил в белом лендкрузере с водителем и обычно еще с кем-нибудь из «разведчиков». Они заезжали в деревни, описывали клинические проявления Эболы и расспрашивали жителей, не встречался ли им кто-нибудь с похожим заболеванием.

7 мая Майкл и его сотрудники узнали, что в деревушке Кпонду, находящейся в районе под названием вождество Кисси-Тенг, умерли несколько человек. Они тут же отправились в Кпонду, оказавшуюся кучкой прямоугольных маленьких домиков с жестяными крышами, окружавших площадь. Рядом с каждой хижиной имелась кухня – навес из пальмовых листьев: в тропическом климате еду не готовят в жилище. Приезжие объяснили, что представляют Министерство здравоохранения и разыскивают людей, страдающих заболеванием под названием Эбола. Они описали симптомы и спросили, не случилось в деревне смертей в последнее время.

Жители рассказали, что не так давно умерла их знаменитая целительница, пользовавшаяся непререкаемым авторитетом среди женщин, по имени Мениндор. Заболела и умерла.

Майкл и его спутник принялись расспрашивать местных жителей о причине смерти целительницы и о том, не походила ли болезнь на Эболу.

– Нет, она нарушила закон дыма, – отвечали им.

Майкл не понимал, что они имели в виду, и не собирался спорить с жителями деревни насчет причин болезней. Он всего лишь хотел узнать, не была ли болезнь местной целительницы похожа на Эболу.

– Нет, это не Эбола, – отвечали местные. – Помимо нарушения закона дыма, целительница еще и нарушила свои обязательства перед своей змеей, что и стало причиной ее смерти.

Майкл по-прежнему решительно не понимал, о чем шла речь.

– Муж Мениндор тоже умер, – сообщили они. – Он открыл мешок или сундук жены и увидел там змею. Увидел змею и потому умер. А потом умер мальчик. Мальчик умер из-за того, что Мениндор изготовила волшебный камень, который держала над притолокой двери своего дома. Волшебный камень убрали, и это стало причиной смерти мальчика, – говорили жители деревни.

Гбаки и его спутник, не владевшие наречием кисси, разговаривали с жителями деревни через переводчика. Через переводчика они говорили: «Поймите, ведь Эбола где-то рядом с вами. Пожалуйста, отнеситесь к этому серьезно». Они убеждали жителей деревни, что, если у кого-нибудь обнаружатся подобные симптомы, нужно немедленно отправляться в ближайшую сельскую больницу, которая находится в городе Коинду. Руководитель больницы поддерживает связь с Хумарром Ханом и, обнаружив что-то похожее на Эболу, немедленно сообщит об этом.

Майкл Гбаки и его спутники вернулись в Кенему 8 мая, уверенные в том, целительница Мениндор умерла совсем недавно. На самом деле она скончалась ровно за месяц до того, 8 апреля. После ее похорон штамм Макона распространялся почти целый месяц, но все еще оставался незамеченным. Такое впечатление, что жители деревни знали об Эболе, но, возможно, не хотели раскрывать своей осведомленности из страха перед карантинным лагерем. Таким образом, Майкл Гбаки и его группа подошли вплотную к штамму Макона, но ему удалось ускользнуть от них.

К третьей неделе мая вспышка как будто прекратилась. За все время вспышки в Западной Африке было отмечено 258 случаев установленного или предполагаемого заболевания Эболой. Эбола-Заир проявилась точно так же, как и во всех предыдущих вспышках: пара сотен человек заразилась, а потом вирус унялся под нажимом борцов с эпидемией. Всемирная организация здравоохранения готовила сообщение об окончании вспышки; его намеревались обнародовать в конце мая. «Врачи без границ» уже планировали сворачивание карантинных пунктов и вывоз персонала по домам.

В это время в Западной Африке заканчивался сухой сезон. В Кенеме дожди обычно начинаются в последних числах мая. Но в 2014 г. май уже подходил к концу, а небо оставалось голубым и безоблачным. Дни шли за днями, и в горячем сухом воздухе появлялось нечто необычное, тревожное. Небо казалось гладкой голубой бездной, пустоту которой нарушали только кажущиеся снизу крохотными белые цапли, плывущие высоко над землей. Местные предания утверждали, что цапли – это стражи, наблюдающие с высоты за землей и защищающие всех прочих животных: коров, коз, крокодилов, ящериц, даже змей. Лишь на мух не распространяется их покровительство. Мухи слишком мелки и их слишком много для того, чтобы цапли могли уследить за каждой из них. Отсюда следовало, что мухам приходится самим заботиться о себе, и они хорошо справляются с этим. По ночам, когда в городе наступала тишина, в черном безоблачном небе сияли экваториальные звезды да на юго-западе сверкали зарницы, извещавшие о приближающейся буре. После многих месяцев жары, неба цвета львиной шкуры, дыма горящих полей, висевшего в воздухе и смешивавшегося с пылью, которую ветры несли из Сахары, люди вожделели дождя. Они ждали штормов, которые исхлещут мир и сделают его изумрудно-зеленым, они мечтали услышать журчание воды, переливающейся через края канав, тянущихся вдоль улиц, и вымывающей грязь из города.

КЕНЕМА

20 мая

Сезон дождей приближался, Эбола не давала о себе знать, а Лина Мозес, американский биолог, консультировавшая группу эпидемиологической разведки Кенемской больницы, все сильнее скучала по дому, маленькому домику в Новом Орлеане, где ее ждали муж, художник Арон Белка, и две маленькие дочурки. Она жила в Кенеме уже несколько месяцев, и страшно тосковала по ним. Зайдя к Хану в офис Программы Ласса, она сообщила ему о своем отъезде.

«Очень жаль, что вы не останетесь подольше», – сказал ей Хан и признался, что все еще тревожится по поводу Эболы. Вирус в Гвинее не мог полностью исчезнуть и был вполне способен пересечь реку. Как только в Сьерра-Леоне обнаружится хоть один случай Эболы, придется начать интенсивный поиск вируса у населения. В этом случае присутствие в Кенеме Лины Мозес было бы для него более чем желательно.

Но Мозес не могла остаться. Дочери находились целиком и полностью на попечении отца, он возил их в школу и из школы (хотя им все же приходилось посещать группу продленного дня), готовил им еду, водил их на детские площадки, позволял им играть в своей мастерской, пока писал картины. Ей было просто невыносимо оставаться в отрыве от семьи. Покинув Кенему, она с пересадками полетела домой. Через полтора дня она обнимала мужа и детей, рыдая от счастья, что наконец-то вернулась домой.

Мозес еще находилась в воздухе над Атлантическим океаном, когда в гинекологическое отделение государственной больницы Кенемы с высокой температурой и кровотечением из родовых путей поступила 20-летняя Виктория Йиллиах. Она была беременна и рожала в местной больнице городка Коинду, находящегося в вождестве Кисси-Тенг. Младенец миссис Йиллиах родился мертвым и вышел из родовых путей с обильным кровотечением. Ее муж, Энтони, отвез супругу в Кенемскую больницу.

В родильном отделении ее осмотрели акушеры-гинекологи. Когда же ей сделали инъекцию и поставили капельницу с физиологическим раствором, вокруг проколов началось кровотечение – кровь больной не сворачивалась и устойчиво сочилась из крохотных дырочек, оставленных иголками. Симптомы указывали на тяжелый случай геморрагической лихорадки Ласса. Ее перевели в отделение Ласса, где она оказалась под присмотром старшей сестры Тетушки Мбалу Фонни.

Дождь

КАРАНТИННОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ЛИХОРАДКИ ЛАССА

23 мая

В отделении Ласса Тетушка облачилась в защитный костюм и снова осмотрела Викторию Йиллиах. Было сразу ясно, что она обречена. Летальность при лихорадке Ласса у беременных особенно высока. Вирус поражает и мать, и плод, который умирает и может быть самопроизвольно выкинут, а у матери начинается профузное кровотечение из родовых путей; матери, как правило, тоже умирают. Тем не менее Тетушке удавалось спасать жизни некоторых инфицированных матерей, проведя им аборт с последующим кюретажем – операцией, при которой внутренняя поверхность матки выскабливается при помощи особого инструмента – гинекологической кюретки для полного удаления остатков плаценты. В случае лихорадки Ласса эта процедура была последней попыткой спасти женщину, которая, если ничего не делать, скорее всего, умрет. В случае быстрого удаления плода и безотлагательного проведения операции для матери сохраняется пусть небольшой, но все же шанс на выживание. Спасти младенца не удается никогда.

Миссис Йиллиах уже потеряла младенца. Тетушка решила провести ей выскабливание полости матки и попытаться спасти ее жизнь. Она собрала бригаду; все медики надели защитные костюмы. Фонни при помощи ассистентов провела тщательное выскабливание, и операция прошла нормально. Затем миссис Йиллиах осталась в отделении Ласса под присмотром Тетушки и других сестер. Она не умерла. Тетушка не слишком удивилась этому. Несколько дней Виктория Йиллиах пребывала между жизнью и смертью в отделении Ласса, но постепенно пошла на поправку. Она переборола свою болезнь. Ей предстояло выписаться из больницы в июне и вернуться домой к мужу. Вероятно, выскабливание спасло ей жизнь.

Пока участь Виктории Йиллиах, лежавшей в отделении Ласса, оставалась неопределенной, над холмами Камбуи собирались в громадные белые башни грозовые тучи. Между облачными башнями сверкали молнии, рокотал гром, на Кенему обрушился ливень грохоча по крышам больницы. Начался сезон дождей.

Гроза продолжалась недолго. Снова вышло солнце, и от жестяных крыш повалил пар. Но тут же подошла следующая гроза. Дожди шли волнами, гроза за грозой, то и дело развешивая над холмами Камбуи завесы ливня. Молнии начали бить в землю, и постепенно грозы сменились затяжными дождями.

Под грохот дождя Хан разговаривал с главным врачом больницы в Коинду, где у Виктории Йиллиах случился выкидыш с кровотечением. Тот сообщил, что у одной из находящихся там женщин имеются симптомы Эболы. Более того, продолжил он, еще двух женщин с симптомами, похожими на Эболу, родственники забрали из местного стационара и отвезли в Кенему, в больницу.

Новости были весьма тревожными. Хан попросил собеседника прислать в Кенему образец крови больной женщины, чтобы сделать анализ на Эболу. И похоже, что Эбола могла оказаться у двух пациенток, которые уже находились где-то там, в Кенемской больнице. Хан позвонил одному из штатных врачей больницы, Абдулу Азизу Джеллоху, и попросил его срочно поискать по всем отделениям женщин с симптомами Эболы.

Доктор Азиз обошел больницу и действительно обнаружил женщину, у которой наблюдались классические симптомы Эболы. «Конъюнктива [слизистая оболочка глазных век] была сильно воспалена, глазные яблоки покрасневшие, неподвижное, как маска, лицо, понос, рвота, сухие губы и воспаленные десны», – вспоминал позднее доктор Азиз. Женщину звали Сатта К. Врач распорядился взять у нее кровь на анализ и перевести ее в отделение Ласса. Сатта К. оказалась в отделении Ласса рядом с Викторией Йиллиах.

На следующее утро из больницы Коинду выехал курьер на мотоцикле. Он вез собой пластмассовую коробку, в которой находилась единственная пробирка, содержавшая совсем немного – не покрыть и фалангу пальца – крови. Кровь взяли у той самой женщины с симптомами Эболы. Ее звали Мами Лебби, она была родственницей Мениндор и присутствовала на похоронах целительницы. Посыльный попал в грозу, добрался до Кенемы уже под вечер и вручил пробирку Августину Гобе, заведующему «горячей» лабораторией.

Мистер Гоба облачился в белый защитный костюм, надел очки, двойные перчатки и резиновые бахилы. Держа в руке пробирку, он толкнул тяжелую дверь «горячей» лаборатории. Когда он входил внутрь, в приоткрытой двери вокруг него зашипел воздух. Гоба занялся подготовкой образца крови к анализу. Это длительное занятие. Время было позднее; Гоба продолжит работу завтра, в воскресенье.

«ГОРЯЧАЯ» ЛАБОРАТОРИЯ

Кенема, Сьерра-Леоне

Воскресенье, 25 мая

Воскресным утром часть медсестер, приходящих в общие отделения к восьми, перед началом работы пела гимны для того, чтобы подбодрить пациентов и вдохновить себя. По воскресеньям мусульмане Кенемы настраивали радио на христианские программы и слушали евангельские песнопения в изложении для трехголосного хора, точно так же, как по пятницам христиане Кенемы слушают по радио проповеди имамов. Немного позже христиане семьями выходят на улицы и направляются в церковь. Люди наряжаются по-праздничному, мужчины носят брюки и спортивные рубашки, мальчики одеваются так же, как отцы, девочки красуются в белых или розовых платьях, а женщины – в длинных пестрых юбках и тюрбанах в тон на головах. Некоторые на ходу набирают и читают сообщения или разговаривают по мобильному телефону.

Тем утром в маленькой лаборатории, устроенной в белом контейнере, который стоял рядом с лабораторией Ласса, француженка Надя Вокье готовилась присоединиться к работе по анализу образца крови, доставленного из больницы Маконского треугольника. Надя Вокье работала в американской биотехнологической фирме «Метабиота», а в Кенеме занималась выявлением эмерджентных вирусов. В ее распоряжении имелся амплификатор[21]21
  Амплификатор – прибор для амплификации (увеличения числа копий) фрагментов нуклеиновых кислот (ДНК/РНК) методом полимеразной цепной реакции. Обеспечивает циклическое нагревание/охлаждение пробирок по заданным временным и температурным показателям. – Прим. ред.


[Закрыть], способный распознать в человеческой крови генетический материал вируса Эбола. Уже несколько недель она с помощью своего прибора анализировала кровь пациентов Кенемской больницы, стараясь выявить у больных малейшие признаки этого вируса.

Августин Гоба должен был провести анализ образца крови на амплификаторе, полученном из Гарварда от Пардис Сабети. Наде Вокье предстояло провести контрольный анализ на своем приборе. Двойная проверка позволяла получить надежный результат.

Надя и ее ассистентка Моинья Кумбер надели защитные костюмы и вошли в «горячую» лабораторию. Они приступили к очистке образца – крохотной капли крови размером с кунжутное семечко, с которым предстояло работать. Августин Гоба в своей лаборатории занялся другой каплей крови. Подготовка требовала времени, а ведь нужно было подготовить еще семь образцов – Надя продолжала заниматься и рутинными анализами крови пациентов. Хумарр Хан расположился за столом в библиотеке, напротив двери «горячей» лаборатории, и ждал, гадая о том, каков же будет результат. Пролился дождь, прекратился, снова выглянуло солнце.

Вечер того же дня, 17:30

Надя в своем контейнере-лаборатории держала в руке пробирку из тонкого стекла. В ней содержался очищенный препарат крови, взятой у больной Мами Лебби в сельской больнице. Она установила пробирку в гнездо амплификатора – устройства размером с микроволновую печку. Рядом с ней находились еще семь пробирок, в каждой из которых содержался препарат очищенной крови кого-то из пациентов Кенемской больницы.

Эти семь были просто обычной, рядовой проверкой; Надя уже не первый месяц проверяла кровь пациентов на наличие Эболы, и пока ни один анализ не дал положительного результата. Она запустила прибор. В нем содержалось восемь образцов.

Через час, когда уже темнело, она увидела, что работа почти закончена. К тому времени в ее лабораторию пришли Августин Гоба и Хумарр Хан. Едва они склонились к монитору компьютера, как на нем появились результаты.

Глядя на экран, Надя сразу поняла, что в анализе случилась какая-то ошибка. Из восьми препаратов три дали положительный результат на Эболу. Один из этих образцов принадлежал Мами Лебби. Два других – пациентам Кенемской больницы. Сразу три человека с Эболой, два из которых – здесь? «Не может этого быть», – заявила Надя.

После недолгого совещания они решили, что положительные результаты неверны. «Давайте, повторим все это, для уверенности», – сказал Хан. Выйдя за дверь, он прямо со двора позвонил министру здравоохранения Сьерра-Леоне Миатте Каргбо. Он звонил ей недавно и сообщил, что Эбола могла уже проникнуть в Сьерра-Леоне. «Госпожа министр, у нас возникли некоторые технические проблемы. Мы будем повторять анализ».

Министр очень обеспокоилась. «Доктор Хан, я хочу, чтобы вы задержались в лаборатории, – сказала она, – до получения окончательного результата. Я буду звонить вам каждые полчаса. Очень надеюсь, – добавила она, – что это окажется холера, а не Эбола».

Августин Гоба приступил к работе; он занимался лишь одним образцом – кровью Мами Лебби, доставленной из Коинду. Он надел защитный костюм и вернулся в «горячую» лабораторию. А Моинья Кумбер, лаборантка Нади, начала готовить следующий комплект препаратов из тех же восьми образцов крови для повторного анализа в аппарате Нади.

Работа закипела, и Хумарр Хан вышел из домика, сел на ступеньку и закурил. Он был близок к панике. Министр здравоохранения требовала от него немедленного точного ответа. По общему мнению, вспышка Эболы практически закончилась. Но если в Сьерра-Леоне обнаружится хоть один человек, больной Эболой, это будет значить, что вспышка продолжается. Сколько народу сейчас умирает от Эболы в деревнях? Он погасил сигарету и тут же прикурил следующую.

Вечер того же дня, 20:40

Надя Вокье сидела в библиотеке напротив двери «горячей» лаборатории и сразу заметила, как та приоткрылась. Августин Гоба выглянул в щелку; он был одет в полный комплект СИЗ. «Похоже, что у меня положительный результат, – сказал он сквозь маску, – но я не уверен».

Надя бросилась надевать защитный костюм и уже через две минуты вместе с Гобой рассматривала камеру для электрофореза. Внутри отчетливо просматривался на темном фоне узор из светящихся зеленых полос, «отпечаток пальца» чего-то присутствующего в крови Мами Лебби. Вокье разглядывала узор и не могла сказать с уверенностью, Эбола это или нет.

«Давайте свяжемся с Кристианом Андерсеном», – предложил Гоба. Андерсен, входивший в оперативный штаб Пардис Сабети, доставил оборудование в Кенему. Тратить время на выход из «горячей» лаборатории и переодевание было жаль. Вокье расстегнула костюм, достала из кармана сотовый телефон и сфотографировала получившийся узор. Потом перешла в меню электронной почты. «Привет, – напечатала она. – Мы в лаборатории, и у нас сложный вопрос». Она присоединила фотографию к письму, нажала «отправить» и стала ждать ответа. Ответа не последовало. В США был воскресный полдень выходных, предшествующих Дню поминовения.

Оперативный штаб

КЕМБРИДЖ, МАССАЧУСЕТС

Воскресенье, 25 мая, 16:55

Кристиан Андерсен с женой воскресным днем гуляли по горам Уайт-Маунтинс в Нью-Хэмпшире и вернулись домой примерно к пяти часам. Переодевшись, Андерсен в 17:30 проверил электронную почту, увидел письмо от Нади Вокье и рассмотрел фотографию зеленых полосок, сделанную за 40 минут до того в «горячей» лаборатории. Он думал, что это может быть Эбола, но не мог точно сказать, что же видит. Это могло быть и ровным счетом ничего. Но могло оказаться и гигантской вспышкой Эболы, невидимо для всех разгоревшейся в Сьерра-Леоне. Встревожившись, Андерсен попросил Вокье прислать дополнительную информацию.

Надя тем временем перешла из «горячей» лаборатории в свою лабораторию-контейнер. Там амплификатор уже должен был выдать результаты нового анализа крови Мами Лебби и еще семи образцов, взятых у пациентов разных отделений Кенемской больницы. И снова среди них оказалось три положительных, считая кровь женщины из деревни.

Увидев повторные результаты анализа, Надя не на шутку растерялась. Ошибки не было – это действительно Эбола. И инфекция уже в больнице. В государственной больнице Кенемы находились двое пациентов с Эболой, и больница сделалась центром распространения инфекции.

На душе у нее было очень тяжело. Она была ученым, а это предполагало рациональность мышления. И все же она отказалась с первого раза признать положительные результаты анализа на Эболу. Ее прибор работает верно. Он криком кричал ей: «Эбола!» – но разум не пожелал воспринять то, чего ему не хотелось видеть.

Надя вышла из своего контейнера и увидела Хумарра Хана, который все так же сидел в темноте на ступеньке домика. Он поднялся ей навстречу:

– Ну что?

– Ничем не могу порадовать.

– Что, снова переделывать?

– Нет. У женщины из Коинду, Мами Лебби, настоящая Эбола. И еще у двоих, находящихся здесь, в больнице.

– О, господи! – Хан тяжело опустился на ступеньку.

В этот самый момент Пардис Сабети работала, сидя за обеденным столом своей квартиры в бостонском районе Бэк-бэй. Ручная крыса спала у нее на коленях. Телефон зазвонил. Кристиан Андерсен сообщил, что, по его мнению, Эбола добралась до Сьерра-Леоне.

Мысли завертелись у Сабети в голове. Не бывает единичных случаев Эболы. Значит, началась вспышка. Невидимая. Неизвестного размаха. Возможно, большого. Хумарр Хан в беде. Кенемская больница в беде. Сьерра-Леоне в беде.

Она объявила сбор оперативного штаба по Эболе через полчаса. Потом она опустила крысу на пол, подошла к холодильнику, вынула оттуда морковку и сельдерей, порезала и разложила кучками в разных местах квартиры, чтобы зверек в ее отсутствие мог заняться поисками сокровищ. После этого она, надев роликовые коньки и шлем, покатила по Коммонвил-авеню, через мост Массачусетс-авеню на Кендалл-сквер, переобулась и, держа ролики в руке поднялась в оперативный штаб по Эболе на шестом этаже Института Броуда.

Оперативный штаб располагался в просторной комнате со стенами, облицованными белыми панелями, которые ученые с помощью разноцветных маркеров постоянно покрывали непонятными для непосвященных записями, и с большим светлым деревянным столом; вместо одной из стен было окно, откуда открывался вид на восточный Кембридж. За столом расположились с десяток ученых из МТИ, Гарварда и Института Броуда. «На данный момент Эбола оставила в Сьерра-Леоне лишь единственный всплеск на экране радиолокатора, – сказала Сабети собравшимся. – Есть лишь один подтвержденный случай, но он означает вспышку. И то, с чем столкнулись Хумарр Хан и его люди, меня пугает».

Сабети изложила план действий. Аппаратура Института Броуда была способна прочитать геном той разновидности вируса Эбола, что обнаружилась в Сьерра-Леоне и в больнице Хумарра Хана. Она знала, что в процессе перехода от человека к человеку геном вируса меняется. Мутации вируса Эбола накапливаются по мере его самокопирования в организмах людей. Но насколько сильно вирус изменился? Не начал ли западноафриканский вирус Эбола мутировать в нечто совсем не похожее на классический вариант Эбола-Заир? Нечто более заразное? Труднее поддающееся лечению?

Сабети и ее сотрудники решили как можно скорее приступить к расшифровке генома вируса. Лишь зная генетический код вируса, можно было принимать какие-то решения относительно любых экспериментальных лекарств, экспериментальных вакцин и диагностических тестов на Эболу. Мог ли вирус Эбола эволюционировать таким образом, что стал хуже выявляться с помощью стандартных тестов? Мог ли западноафриканский вирус Эбола превратиться в какую-то другую разновидность, которую не смогут остановить даже непроверенные экспериментальные препараты? Откуда взялся этот вирус? Берет ли вспышка начало от единственного источника – несчастного малыша? Или она началась у разных людей, в разное время и в разных местах? Не ведет ли Эбола атаку на человечество из разных опорных пунктов? Ответы на эти вопросы напрямую касались каждого человека на Земле.

Оперативный штаб запланировал получение образцов крови у лиц с достоверно диагностированной Эболой и расшифровку геномов всех вирусов Эболы, какие удастся там обнаружить.

Вирус – это не отдельная единица, а масса частиц. Эта масса движется в организме человека, увеличивается в объеме и может в процессе размножения претерпевать мутации, меняя свои свойства. Ученые рассчитывали, что, исследовав несколько геномов вируса Эбола, они смогут составить представление о вирусе в целом, который можно было бы отобразить как жизненную форму, видимую в четырех измерениях, как огромное количество кодированной информации, текущей сквозь пространство и время. Чтобы разобраться с геномом, была необходима кровь.

КЕНЕМА

Понедельник, 26 мая

Девять часов спустя Хумарр Хан стоял перед окном в библиотеке. В комнату набились все сотрудники Программы исследования лихорадки Ласса. Воздух в комнате был тяжелым от водяных испарений и тревоги. «Друзья, – сказал Хан, – Эбола добралась до нас». Он сообщил, что двое больных лихорадкой Эбола уже находятся в больнице. Это Сатта К. и Виктория Йиллиах; обе женщины сейчас лежат в отделении Ласса и пребывают в очень тяжелом состоянии. Группе эпидемиологической разведки по вирусу Ласса продолжал он, следует немедленно собрать автоотряд и поехать в Коинду, городок в Маконском треугольнике, где в местной больнице лежит Мами Лебби – первый точно установленный случай Эболы в Сьерра-Леоне. «Доставьте ее в отделение Ласса, чтобы изолировать, и изучите окрестности на предмет других случаев Эболы», – наставлял он группу эпидразведки.

Пока Хан раздавал инструкции, одна из женщин, находившихся в комнате, – Вероника Джатту Корома, помощница Тетушки, – вдруг расплакалась.

– Почему ты плачешь, Вероника? – резко спросил ее Хан на языке крио.

– Я плачу, – сказала она присутствовавшим, – потому что сама побывала в руках лихорадки Ласса, а ведь Эбола еще хуже.

Как и все сестры карантинного отделения, Вероника переболела геморрагической лихорадкой Ласса. Болезнь протекала очень тяжело, она впала в кому и была близка к смерти, а когда начала поправляться – облысела. Вирус Ласса убил волосяные луковицы. Кроме того, она впала в тяжелую депрессию. За прошедшие с тех пор годы депрессия ослабла, значительная часть волос отросла, но она носила парик, чтобы скрыть потери. «Эбола намного вирулентнее», – сказала она коллегам.

Хан не стал успокаивать ее. Он напомнил, что она, как и все остальные здесь, является медиком и имеет определенный круг обязанностей. Кенемская Программа Ласса – единственное в стране медицинское учреждение, способное работать с больными Эболой. Все, присутствовавшие на совещании, находились на государственной службе. «Министерство здравоохранения с нас глаз не сводит», – добавил он.

После совещания Вероника Корома побрела вверх по склону холма, чтобы приступить к работе в отделении Ласса. Через несколько минут ей предстояло встретиться лицом к лицу с больными лихорадкой Эбола. Она никогда не имела дела с этим заболеванием, и ей было очень страшно. У входа в отделение она встретила свою начальницу, Мбалу Фонни. «Ах, Тетушка, мне так страшно», – сказала она и снова расплакалась.

У Фонни был суровый вид. «Вероника, что за плач? К чему эти слезы? Сейчас мы наденем защитные костюмы и пойдем к пациентам». Обе женщины вошли в контейнер рядом с отделением Ласса, где находилось подсобное помещение отделения. Там они облачились в комбинезоны биозащиты с капюшонами, надели респираторы с HEPA-фильтрами, прозрачные щитки на глаза, двойные перчатки, резиновые бахилы и резиновые передники. Потом они пересекли узкое пространство, разделяющее домики, и вошли в «горячую» зону – вытянутое, похожее на коридор помещение, разделенное на отсеки. С этого момента национальное отделение Ласса превратилось в национальное отделение Эбола.

После совещания Хумарр Хан отправился в контейнер-лабораторию Нади Вокье обсудить результаты анализов. Во время разговора Хан попросил у нее сигарету, не забыв закрыть входную дверь: он не хотел, чтобы местные сотрудники видели его курящим, – и продолжил разговор. Вдруг Хан хлопнул себя по лбу:

– Черт!

– Что? – удивилась она.

– Проклятье! Анализ кала!

Курьер-мотоциклист, доставивший пробирку с кровью в Кенему, помчался дальше, во Фритаун, чтобы отвезти несколько образцов кала в правительственную лабораторию для анализа на холеру. Но, как выяснилось, у пациентки была лихорадка Эбола.

– Эти образцы опасны! – воскликнул Хан.

Это было самое грязное дерьмо на свете. Они закатились истерическим хохотом и никак не могли остановиться, но ситуация была и в самом деле опасной. Хан должен был позвонить во фритаунскую лабораторию и предупредить сотрудников, чтобы они не открывали контейнеры и простерилизовали их.

Но постойте… каким образом можно простерилизовать контейнер с калом, кишащим вирусом Эбола? Надя и Хан обсудили и эту проблему. Следует ли сжечь образцы вместе с контейнерами в мусоросжигательной печи? Фекалии, попав в огонь, создадут дым. Возможно ли заразиться вирусом, вдохнув дым сгоревших фекалий? Похоже, никто не имел представления о том, представляет ли биологическую опасность дым от сгоревшего кала, инфицированного Эболой. Позвонив во Фритаун, Хан посоветовал коллегам сжечь образцы вместе с упаковкой и держаться в стороне от дыма.

26 мая, 10:30

Покурив вместе с Надей, Хан вернулся в отделение Ласса, чтобы обсудить с Тетушкой тактику ведения двух пациенток с Эболой, Виктории Йиллиах (перенесшей выкидыш с кровотечением и кюретаж) и Сатты К., матери троих детей – двоих мальчиков-подростков и маленькой девочки. Дети сидели перед кабинетом Хана для амбулаторного приема на скамейке под навесом из пальмовых листьев, рядом с отделением Ласса, в ожидании известий о матери. Разразилась очередная гроза, и Хан увел детей в свой кабинет-контейнер, где они побеседовали, укрывшись от дождя. Дети отказывались смириться с мыслью о том, что лихорадка Эбола вообще существует и что их мать страдает именно этой болезнью. Хан не смог переубедить их и в конце концов отвел в лабораторию Нади Вокье, чтобы показать, как изучают кровь. Надя вывела результат анализа на экран компьютера и рассказала, каким образом он был получен.

Дети Сатты внимательно слушали. Они оказались сообразительными и заявили Хану, что хотели бы, чтобы кровь матери отправили в другую лабораторию для проверки результатов первого анализа. Надя позднее записала в дневнике:

Детишки, похоже, неплохо образованы. Я сказала им, что… для этого нужно отправить [образец крови их матери] далеко за границу, в Европу или США. Объяснила, что результат будет таким же. Тут они засыпали меня вопросами вроде: «Какие шансы на спасение? Существует ли лечение или вакцина?» Я посмотрела на Хана, ожидая от него помощи, но он помотал головой: продолжай сама. Нелегко сказать детям, что их мать с вероятностью 80 % обречена на смерть. Они восприняли эти слова на удивление спокойно… Искренне поблагодарили меня за беседу и вышли под дождь. Через несколько минут я увидела их на улице. Девочка рыдала.

Их мать умерла в отделении Эболы через четыре дня.