Текст книги "Создание атомной бомбы"

В конце сентября он отправился через Атлантику на разведку. Один из его друзей вспоминает, как обсуждал со Сцилардом в это время осуществимость создания атомной бомбы. «В той же беседе он говорил о своих идеях относительно такого консервирования персиков в жестяных банках, которое сохраняло бы текстуру и вкус свежих плодов»[1056]1056
  Shils (1964), p. 39.


[Закрыть]. Когда переговоры об импульсном генераторе завязли в спорах юристов[1057]1057
  Ср. меморандум по учету документов, Szilard Papers.


[Закрыть], находчивый Сцилард отвлек Штрауса идеей применения радиации для сохранения и защиты сельскохозяйственной продукции. Например, таким образом можно уничтожить табачного бражника[1058]1058
  Бражник табачный (Manduca sexta) – бабочка, распространенная на большей части Американского континента. Ее гусеница, которую называют по-английски tobacco worm – «табачный червь», – считается опасным вредителем табачных плантаций.


[Закрыть]. Но не повредит ли облучение самому табаку? Среди сохранившихся бумаг Сциларда есть выцветшее письмо от доктора М. Ленца из Больницы хронических заболеваний имени Монтефиоре, дающее отчет о решающем опыте:

14 апреля 1938 г. в 14:30 Ваши шесть сигар были облучены источником на 100 кВ с фокусным расстоянием фильтра 20 см, по десять минут с переднего и десять минут с заднего конца каждой сигары. Это соответствует дозе в 1000 р. на переднем и 1500 р. на заднем конце каждой сигары.

Надеюсь, Ваш друг убедится в том, что их вкус остался неизменным[1059]1059
  Письмо М. Ленца к ЛС от 15 апреля 1938 г. Szilard Papers.


[Закрыть].

Кроме того, Сцилард купил на мясном рынке на Амстердам-авеню свинины, сохранил чек и договорился о ее облучении, чтобы выяснить, могут ли рентгеновские лучи убить паразитических червей, вызывающих трихинеллез. Он даже отправил своего брата Белу в Чикаго, чтобы обсудить этот вопрос с фирмой Swift & Company, которая сообщила, что уже проводила подобные эксперименты.

Проект импульсного генератора продолжал развиваться в течение всего года и, кстати, дал Штраусу возможность познакомиться с Эрнестом Лоуренсом, который пытался рекламировать ему идею нового полутораметрового циклотрона, который он строил в это время. Полюса циклотрона действительно имели полтора метра в поперечнике, но магнит должен был весить почти двести тонн. Лоуренсу и его брату Джону, который был врачом, удалось остановить у своей матери развитие рака при помощи полученного в ускорителе излучения, и они собирались использовать большой циклотрон для дальнейшего развития исследований в этой области. Штраус остался верен импульсному генератору.

Тем же летом венгерского волшебника Штрауса встретил в Нью-Йорке Эмилио Сегре. Элегантный итальянец был к тому времени профессором физики в Палермо и женат на немке, бежавшей от нацистов из Бреслау; у них был маленький сын.

Я уехал из Палермо с обратным билетом в кармане и прибыл в Нью-Йорк. Там я встретил Сциларда. «О, а что вы тут делаете?» Мы с ним были очень дружны. Я хорошо его знал. «Что вы тут делаете? Что происходит?»

Я сказал: «Я еду в Беркли посмотреть на короткоживущий изотоп элемента 43, – таковы были мои планы. – Я поработаю там этим летом, а потом вернусь в Палермо».

Он ответил: «Вы не вернетесь в Палермо. Бог знает что случится к этой осени! Вы не можете туда вернуться».

Я возразил: «Ну, у меня есть обратный билет. Будем надеяться на лучшее».

Однако еще до отъезда я оформил жене и сыну паспорт, потому что я чувствовал, что положение становится опасным. И вот я сел на поезд в Нью-Йорке, на вокзале Гранд-Сентрал, а в Чикаго купил газету. Я до сих пор это помню. Я не забуду этого никогда в жизни. Я раскрыл газету и узнал, что Муссолини начал антисемитскую кампанию и всех уволил. Вот и все. У меня был билет, я поехал в Беркли. Там я начал работу над своими короткоживущими изотопами технеция, но одновременно с этим я стал искать работу. А потом я перевез туда жену[1060]1060
  Emilio Segre OHI, AIP, p. 31.


[Закрыть].

Над Италией опустилась завеса расизма.

Физики из института на виа Панисперна ощущали, что будущее Италии становится все более мрачным, по меньшей мере с середины 1930-х годов. Как вспоминает Сегре, весной 1935 года он спросил Ферми, почему настроение в группе кажется не таким оптимистичным, как раньше. Ферми посоветовал ему поискать ответ на большом столе, стоявшем в центре читального зала института. Сегре так и сделал и нашел на этом столе атлас мира. Он взял его в руки; атлас сам собой раскрылся на карте Эфиопии, в которую Италия собиралась вторгнуться, чтобы продемонстрировать миру энергию и решимость фашистского государства[1061]1061
  Segre (1970), p. 87.


[Закрыть]. К моменту начала этого вторжения все кроме Амальди уже обдумывали возможность отъезда.

Ферми поехал в Анн-Арбор в летнюю школу Мичиганского университета, отношения с которым завязались у них с Лаурой еще летом 1930 года. Америка ему нравилась. «Ему нравились, – отмечает Сегре, подчеркивая основные интересы Ферми, – хорошо оборудованные лаборатории, та целеустремленность, которую он видел в новом поколении американских физиков, и тот сердечный прием, который оказывали ему научные круги. Высокий уровень оснащенности техникой и обилие удобных приспособлений в Америке до некоторой степени компенсировали отсутствие итальянских красот. Американская политическая жизнь и политические идеалы были неизмеримо привлекательнее фашистской системы»[1062]1062
  Ibid., p. 63.


[Закрыть]. Ферми купался в прохладных мичиганских озерах и привыкал к американской кухне. Однако условия жизни в Италии еще не стали достаточно угрожающими, и Лаура, настоящая изящная римлянка до мозга костей, вовсе не спешила расстаться с платанами и античными руинами своего родного города. К тому же проблема антисемитизма в Италии еще не возникла: Муссолини заявил даже, что не собирается преследовать евреев.

Другие сотрудники института были не столь привязаны к Италии. Разетти провел лето этого (1935) года в Колумбийском университете и решил там остаться. Сегре перешел на работу в Палермо, но начал рассматривать возможности переезда в Беркли. Понтекорво перебрался в Париж. Д’Агостино начал работать в итальянском Национальном совете по научным исследованиям. Работу продолжали только Амальди и Ферми. Как вспоминает Амальди, Ферми даже пожертвовал ради эксперимента своим жестким повседневным расписанием:

Мы работали с невероятным упорством. Мы начинали в восемь утра и проводили измерения [они изучали необъяснимые на тот момент различия в поглощении нейтронов разными элементами] почти без перерывов, до шести или семи часов вечера, а часто и того дольше. Измерения… повторялись по мере надобности каждые три или четыре минуты, в течение многих часов, день за днем, пока не позволяли прийти к заключению по очередному конкретному вопросу. Решив одну задачу, мы тут же принимались за следующую… Та работа, которой мы занимались, пока общее положение дел в Италии становилось все более мрачным, сперва в связи с эфиопской кампанией, а затем – с участием Италии в гражданской войне в Испании, проходила у нас под девизом «Физика как сома[1063]1063
  Сома – легендарный напиток в индоиранской, ведической и зороастрийской культурах, позволявший достичь просветления и бессмертия.


[Закрыть]»[1064]1064
  Цит. по: Ibid., p. 90.


[Закрыть].

В 1936 году, когда в Испании началась гражданская война, которой суждено было продлиться три года, унести миллион жизней и окончательно привести Муссолини на сторону Гитлера, Ферми прочитал летний курс лекций по термодинамике в Колумбийском университете. В январе следующего года Корбино неожиданно умер от пневмонии в возрасте шестидесяти одного года, и на его место был назначен враждебно настроенный обитатель северного крыла второго этажа института, верный идеалам фашизма Антонино Ло Сурдо. «Это говорило о том, что Италия становится все менее благоприятным местом для Ферми»[1065]1065
  Ibid., p. 91.


[Закрыть], – отмечает Сегре. «Америка, – пишет он в заключение своего рассказа об этих гнетущих годах, – казалась страной будущего, отделенной океаном от несчастий, безумств и преступлений Европы»[1066]1066
  Ibid., p. 92.


[Закрыть].

Аншлюс стал проверкой не только сил Гитлера, но и готовности Муссолини потворствовать его преступлениям. До этого он выступал в роли защитника Австрии; в ночь вторжения в марте 1938 года Гитлер ожидал из Рима ответа на письмо, в котором он изложил оправдания своих действий, в состоянии, близком к истерическому. Телефон зазвонил в 10:25 вечера, и фюрер немедленно схватил трубку. «Я только что вернулся из Палаццо Венеция, – сообщил его представитель. – Дуче воспринял все очень дружелюбно. Он шлет вам свои наилучшие пожелания… Муссолини сказал, что австрийский вопрос для него не существен». Гитлер ответил: «Тогда, пожалуйста, передайте Муссолини, что я этого никогда не забуду! Никогда! Никогда! Что бы ни случилось!.. Как только вопрос с Австрией будет решен, я готов идти с ним в огонь и в воду, куда угодно!»[1067]1067
  Цит. по: Ширер У. Взлет и падение Третьего рейха / Пер. с англ. под ред. О. А. Ржешевского. М.: АСТ, 2015. С. 391.


[Закрыть][1068]1068
  Цит. по: Shirer (1960), p. 343.


[Закрыть] В мае состоялся триумфальный визит фюрера в Рим; он торжественно проехал по районам, которые спешно подновили по распоряжению дуче, чтобы скрыть то состояние упадка, в котором они находились. В кругу Ферми повторяли передававшийся по всему городу из уст в уста стишок, которым возмущенный римский стихотворец приветствовал приезд нацистского диктатора:

 
Рим под картонкой прячет срам
Всех мраморных развалин:
Маляр-малютка едет к нам,
Наш будущий хозяин[1069]1069
  Автором этой эпиграммы считается поэт Карло Альберто Салюстри (1871–1950), более известный под псевдонимом Трилусса.


[Закрыть][1070]1070
  Segre (1970), p. 95.


[Закрыть].
 

Италия могла бы спастись, мрачно сказал Ферми в разговоре с Сегре, только если бы Муссолини сошел с ума и начал бегать на четвереньках[1071]1071
  Ibid., p. 96.


[Закрыть].

Летом 1938 года, 14 июля, вышел антисемитский «Расовый манифест» (Manifesto della Razza), о котором Сегре прочитал в чикагской газете по дороге из Нью-Йорка в Беркли. В манифесте утверждалось, что итальянцы – арийцы, а евреи не принадлежат к итальянской расе[1072]1072
  Цит. по: L. Fermi (1954), p. 119.


[Закрыть]. В Германии такое отвратительное разграничение было уже делом обычным; Италию оно шокировало. Итальянские евреи, составлявшие всего лишь одну тысячную населения страны, были в основном ассимилированы. Двое детей Ферми – его сын Джулио родился в 1936 году – могли не считаться евреями, так как были крещены в католичестве, и их отец номинально был католиком. Но Лаура была еврейкой. На лето она уехала вместе с детьми в Доломитовые Альпы, область Южного Тироля, названную так по магниевому известняку, образующему в этих местах острые, плоские выступы, которые итальянцы называют «лопатами», вокруг широких чашеобразных лугов. В августе озабоченный Энрико приехал с новостями в долину Сан-Мартино-ди-Кастроцца. В начале сентября, когда Муссолини провел свои первые антисемитские законы, семейство Ферми решило эмигрировать, как только удастся уладить свои дела. Ферми написал в четыре американских университета, отправив письма из четырех разных тирольских городков, чтобы не возбуждать подозрений. В ответ он получил приглашения из пяти учебных заведений. Он тайно согласился занять профессорскую должность в Колумбийском университете и уехал к Бору в Копенгаген на ежегодную встречу физического братства.

Месяцем раньше Бора пригласили выступить на специальной сессии II Международного конгресса антропологических и этнологических наук в Хельсингёре (прообразе шекспировского Эльсинора), расположенном на побережье Зеландии к северу от Копенгагена. Самый прославленный гражданин Дании использовал это выступление в замке эпохи Возрождения, чтобы публично бросить перед лицом всего мира вызов расистской политике нацистов. Это было отважное выступление отважного человека. Бор понимал, что крупные демократии Запада вряд ли придут на помощь его маленькой, беззащитной стране, если она в конце концов привлечет внимание Гитлера. Георг Плачек, работавший в Копенгагене богемский теоретик, остротой языка почти не уступавший Паули, уже выразил эту горькую истину в форме афоризма. «Зачем Гитлеру вводить в Данию войска? – саркастически заметил однажды Плачек Фришу. – Он может просто позвонить по телефону, разве нет?»[1073]1073
  Цит. по: Frisch (199), p. 108.


[Закрыть]

Бор противопоставил грубой романтике германских «крови и почвы» тонкие поправки дополнительности. Он говорил о «хорошо известных гуманитариям опасностях суждения со своей собственной точки зрения о культурах, развившихся в других обществах»[1074]1074
  Bohr (1958), p. 23.


[Закрыть]. Дополнительность, утверждал он, дает возможность разобраться в этой путанице. В межкультурных сравнениях, как и в физике или психологии, субъект и объект, взаимодействуя, взаимно скрывают друг друга; «мы поистине можем сказать, что разные человеческие культуры дополнительны друг к другу. Действительно, каждая культура представляет собой гармоническое равновесие традиционных условностей, при помощи которых скрытые потенциальные возможности человеческой жизни могут раскрыться так, что обнаружат новые стороны ее безграничного богатства и многообразия»[1075]1075
  В этом фрагменте текста все цитаты (ссылки 47, 48, 50) приведены по: Бор Н. Философия естествознания и культуры народов // Избранные научные труды: в 2 т. М.: Наука, 1971. Т. 2. Статьи 1925–1961. С. 280–288.


[Закрыть][1076]1076
  Ibid., p. 30.


[Закрыть].

Делегация Германии вышла из зала[1077]1077
  Как утверждается в Moore (1966), p. 218.


[Закрыть]. Бор продолжал: общей целью всей науки является «постепенное устранение предубеждений»[1078]1078
  Bohr (1958), p. 31.


[Закрыть], дополнительное к обычному почтительному определению науки как поисков неоспоримой истины и подкрепляющее его. Бор в большей степени, чем любой другой ученый XX века, осознавал, что наука, общественное учреждение, которому он посвятил свою жизнь, является одной из мощных политических сил мира. Он считал, что назначение науки – освобождение человечества. Согласно выразительной формулировке Ханны Арендт, тоталитаризм стремится, «сдавливая людей общим гнетом, уничтожить всякое расстояние между ними»[1079]1079
  Arendt (1951), p. 478.


[Закрыть]. В момент все большего роста опасности для Бора было очень характерно публично противопоставить этой тенденции индивидуалистическую и обогащающую свободу дополнительности.

Не менее типично для Бора было и отвести приехавшего в Копенгаген Ферми в сторонку, взять его за жилетную пуговицу и шепотом сообщить ему, что его кандидатура была выдвинута на Нобелевскую премию, – по традиции, эту тайну никогда не разглашают заранее. Хочет ли Ферми, чтобы с учетом политической ситуации в Италии его имя временно убрали из списка кандидатов, или же он предпочитает, чтобы процедура выборов лауреата продолжалась?[1080]1080
  Ср. L. Fermi (1954), p. 120 и далее.


[Закрыть] Тем самым Бор недвусмысленно дал понять Ферми, что тот, если хочет, может получить премию в этом, 1938 году, и использовать ее для отъезда с родины, коль скоро, несмотря на всю славу, которую он ей принес, родина теперь угрожает лишить его жену гражданства.

В конце лета 1938 года кембриджский сотрудник Лео Сциларда Морис Голдхабер эмигрировал в Соединенные Штаты и устроился доцентом физического факультета Университета штата Иллинойс[1081]1081
  Ср. Szilard (1972), p. 141 и далее.


[Закрыть]. В сентябре Сцилард приехал в новую квартиру Голдхабера в Шампейне, чтобы закончить совместную работу, которую они начали в Англии, и остался там, чтобы следить за развитием Мюнхенского кризиса; специально ради этого хозяин квартиры купил радиоприемник. Сцилард понимал – так же, как понимал и говорил своим избирателям в конце августа Уинстон Черчилль, – что «вся Европа и весь мир неуклонно идут к кризису, который невозможно оттянуть надолго»[1082]1082
  Цит. по: Черчилль У. Вторая мировая война: В 6 т. М.: ТЕРРА; Книжная лавка – РТР», 1997. Т. 1: Надвигающаяся буря. С. 137.


[Закрыть][1083]1083
  Churchill (1948), p. 292.


[Закрыть]. Как говорил впоследствии Сцилард, прежде, чем окончательно выбрать местом жительства Англию или Соединенные Штаты, он «решил посмотреть, что будет дальше»[1084]1084
  Weart and Szilard (1978), p. 21.


[Закрыть].

В то время в Судетских горах, на приграничной возвышенности, проходящей через всю Чехословакию от Карпат до Рудных гор, проживало около 2,3 миллиона человек немецкоязычного населения, по большей части горожан, работавших в промышленности, то есть около трети населения Западной Чехословакии, бывшей Богемии. Нацисты очень рано начали вести пропаганду в Судетской области; к 1935 году крупнейшей политической силой в Чехословацкой республике стала псевдонацистская организация[1085]1085
  Судето-немецкая партия (Sudetendeutsche Partei) Конрада Генлейна.


[Закрыть]. Чехословакия была для Гитлера следующим после Австрии шагом к осуществлению его мечты о германской экспансии, Lebensraum; кроме того, он не хотел допустить, чтобы Советский Союз мог использовать ее аэродромы и поддержку в будущей войне, которую он уже давно готовил. Судетская область была ключом к Чехословакии. Чехословакия построила укрепления против немецкого вторжения через Судеты. В 1935 году она ограничила права судетских немцев, пытаясь защититься от возможной подрывной деятельности. Гитлер начал свою чехословацкую кампанию еще до аншлюса, провозгласив, что защита судетских немцев – долг рейха. В течение всего лета 1938 года давление Германии на Чехословакию все усиливалось, а западные демократии маневрировали, пытаясь избежать конфронтации.

К тому времени, когда Сцилард начал слушать новый радиоприемник Мориса Голдхабера, чешское правительство ввело в Судетской области полномасштабное военное положение, но в то же время предложило этому региону автономию на условиях, превосходивших требования Судето-немецкой партии. Под влиянием этих событий британский премьер-министр Невилл Чемберлен предложил Гитлеру встречу. Гитлер с готовностью согласился. Он пригласил премьер-министра в Берхтесгаден. Меньше всего на свете он стремился к урегулированию чехословацкого вопроса. Он велел судетским нацистам ужесточить требования. 16 сентября Чемберлен, ехавший на поезде из Мюнхена, услышал по радио их экстремистскую прокламацию: требование немедленного присоединения к Германскому рейху. Вернувшись в Лондон 17 сентября, он рекомендовал согласиться на такую аннексию: Гитлер, по его словам, «был настроен воинственно»[1086]1086
  Цит. по: Churchill (1948), p. 301.


[Закрыть].

«Английский и французский кабинеты, – пишет Черчилль, – были в то время похожи на две стиснутые перезрелые дыни, в то время как больше всего был нужен блеск стали. Лишь в одном все они были согласны: с чехами не нужно консультироваться. Их нужно поставить перед совершившимся фактом решения их опекунов. С младенцами из сказки, брошенными в лесу, обошлись не хуже этого»[1087]1087
  Ibid., p. 301 и далее.


[Закрыть]. Два правительства решили, ссылаясь на «важные условия безопасности»[1088]1088
  Цит. по: Ibid., p. 302.


[Закрыть], что Чехословакия должна уступить Германии все свои области, в которых доля немецкого населения составляет более 50 %. Франция имела договорные обязательства перед Чехословакией, но решила их не выполнять. Оказавшись под угрозой изоляции, 20 сентября маленькая республика капитулировала.

Англо-французские предложения предусматривали предоставление немецкоговорящим областям, которые они определяли, права на самоопределение. Гитлер согласился на такое самоопределение на встрече с Чемберленом 16 сентября. Теперь[1089]1089
  22–23 сентября.


[Закрыть] на Рейне, в пригороде Бонна Бад-Годесберге, рядом с Ремагеном, состоялась новая встреча рейхсканцлера с премьер-министром. Гитлер ужесточил свои требования. «Он сказал мне, – докладывал Чемберлен в палате общин немедленно после этой встречи, – что никогда, ни на мгновение не допускал мысли о том, что я смогу вернуться и заявить, что принцип [самоопределения] был принят»[1090]1090
  Цит. по: Ibid., p. 306.


[Закрыть]. Гитлер хотел, чтобы чехи согласились на его условия без самоопределения к 28 сентября – иначе он начнет вторжение. Однако Чемберлен сообщил палате общин, что не считает, что Гитлер намеренно вводил его в заблуждение. Вождь нацистов также сказал премьер-министру, что «это его последнее территориальное притязание в Европе и что у него нет желания включать в рейх народы других рас, кроме германской»[1091]1091
  Цит. по: Ibid., p. 309.


[Закрыть].

Чехословакия мобилизовала полтора миллиона человек. Франция провела частичную мобилизацию своей армии. Британский флот был приведен в состояние боевой готовности. Одновременно с этим, возможно, шла тайная борьба между Гитлером и германским Генеральным штабом, который сопротивлялся любому дальнейшему скатыванию к войне. В результате получилась бы патовая ситуация, но Чемберлен снова пошел на уступки. Слово «умиротворение» было тогда названием популярной политики и еще не обрело своего уничижительного звучания.

«Как ужасно, фантастично, невероятно, – заявил премьер-министр, обращаясь к британскому народу по радио вечером 27 сентября, накануне срока поставленного Гитлером ультиматума, – что мы должны рыть окопы и примерять противогазы из-за ссоры, происходящей в далекой стране между людьми, о которых мы ничего не знаем!» Он вызвался «приехать в Германию и в третий раз». Он назвал себя «до глубины души человеком мира»[1092]1092
  Цит. по: Ibid., p. 315.


[Закрыть]. Одновременно с этим он отправил Гитлеру письмо с предложением о новой встрече, и на следующий день фюрер согласился его принять. Вечером 29 сентября Чемберлен, французский премьер-министр Эдуар Даладье, Муссолини и Гитлер встретились в Мюнхене. К 2 часам утра четыре руководителя пришли к соглашению о том, что вывод чешских сил из Судетской области должен быть произведен в течение десяти суток, начиная с 1 октября, без самоопределения судетских немцев. Затем по предложению Чемберлена они с Гитлером встретились один на один и дополнительно договорились «рассматривать подписанное прошлой ночью соглашение… как символ желания обоих наших народов никогда более не воевать друг с другом»[1093]1093
  Цит. по: Ibid., p. 318.


[Закрыть]. Перед отъездом из Мюнхена фюрер уединился с Муссолини и обсудил с ним участие Италии в будущем вторжении на Британские острова[1094]1094
  Ibid.


[Закрыть].

Чемберлен улетел домой. Он зачитал совместную декларацию толпе, собравшейся встречать его в аэропорту. Вернувшись в Лондон, он помахал этой декларацией из окна верхнего этажа резиденции премьер-министра. «Во второй раз из Германии на Даунинг-стрит привезен почетный мир, – сказал он многочисленным слушателям, стоявшим на улице. – Я верю, что это мир для нашего поколения»[1095]1095
  Цит. по: Ibid.


[Закрыть].

На следующее утро, когда возле Кларендонской лаборатории в Оксфорде собралась группа ученых-беженцев, обсуждавших Мюнхенское соглашение, к ним подъехал Фредерик Линдеман. Черчилль назвал раздел Чехословакии равнозначным «полной капитуляции западных демократий перед угрозой столкновения с нацизмом»[1096]1096
  Ibid., p. 303.


[Закрыть]. Линдеман, бывший доверенным советником Черчилля, испытывал к этой сделке такое же отвращение. Один из беженцев спросил его, не думает ли он, что Чемберлен припрятал что-то за пазухой. «Нет, – рявкнул Профессор, – скорее наложил в штаны»[1097]1097
  Эта история и фраза Линдеманна приводятся в Mendelssohn (1973), p. 172.


[Закрыть].

После этого Линдеман получил телеграмму:

В СВЯЗИ С МЕЖДУНАРОДНОЙ СИТУАЦИЕЙ С ОГРОМНЫМ СОЖАЛЕНИЕМ ОТЛОЖИЛ ПЕРЕЕЗД НА НЕОПРЕДЕЛЕННОЕ ВРЕМЯ ТЧК БУДУ ОЧЕНЬ ПРИЗНАТЕЛЕН ЗПТ ЕСЛИ ВЫ СМОЖЕТЕ ЗАЧЕСТЬ ОТСУТСТВИЕ КАК НЕОПЛАЧИВАЕМЫЙ ОТПУСК ТЧК ПОДРОБНОСТИ ПИСЬМОМ ТЧК ПОЖАЛУЙСТА ПЕРЕДАЙТЕ ВСЕМ МОИ ИСКРЕННИЕ НАИЛУЧШИЕ ПОЖЕЛАНИЯ В ЭТИ ДНИ ТРУДНЫХ РЕШЕНИЙ

СЦИЛАРД[1098]1098
  Weart and Szilard (1978), p. 48.


[Закрыть]

Пока развивался этот кризис, Сцилард и Голдхабер нашли время написать статью о серии экспериментов с индием, которые они начали в Англии в 1937 году; Голдхабер завершил их перед отъездом в Соединенные Штаты вместе со своим студентом из Австралии Р. Д. Хиллом. Сцилард думал, что индий может быть кандидатом на возбуждение цепной реакции, но результаты экспериментов показали, что радиоактивность индия, которая казалась Сциларду перспективной, порождается реакцией нового типа, неупругим нейтронным рассеянием без захвата или потери нейтронов. Сцилард был обескуражен. «По мере расширения моих знаний о ядерной физике, – говорил он впоследствии, – моя вера в возможность цепной реакции постепенно ослабевала»[1099]1099
  Szilard (1972), p. 185.


[Закрыть]. Если бы обнаружилось, что и другие виды излучения также порождают радиоактивность индия, не производя нейтронов, то у него не осталось бы кандидатов на умножение нейтронов и ему пришлось бы отказаться от своей веры в процесс, который он по-прежнему называл «лунным миражом». Этот последний эксперимент должны были провести его друзья в Рочестерском университете в штате Нью-Йорк, куда он должен был поехать в начале декабря[1100]1100
  В статье Goldhaber, Hill and Szilard, Phys. Rev. 55:47, говорится, что об этих экспериментах «будет сообщено в следующей статье». Следовательно, они не были описаны в Phys. Rev. 55:47, как утверждается в Weart and Szilard (1978), p. 53, прим. 1. В Weart and Szilard (1978), p. 53, Сцилард говорит по этому поводу: «Я поехал в Рочестер, пробыл там две недели и провел некоторые эксперименты с индием, которые наконец разрешили эту загадку». Поскольку он писал в Адмиралтейство 21 декабря 1938 г. (ср. Weart and Szilard, p. 60), работа в Рочестере, вероятно, относится к концу ноября – началу декабря.


[Закрыть].

Когда Отто Ган открыл номер Comptes Rendus за сентябрь 1938 года, он испытал настоящий шок. В журнале была напечатана вторая часть проведенного Кюри и Савичем исследования таинственной 3,5-часовой активности урана; наиболее спорный вывод, содержавшийся среди многочисленных догадок этой статьи, гласил: «В целом свойства R _3.5h соответствуют свойствам лантана, отделить от которого этот изотоп невозможно без фракционирования[1101]1101
  Фракционированием – или фракционной кристаллизацией – называют технику химического анализа, которую Мария Кюри применяла в процессе очистки полония и радия. Большинство веществ обладают более высокой растворимостью при высоких температурах, чем при низких. Если вскипятить концентрированный раствор вещества – например сахара в воде при изготовлении леденцов, – и охладить раствор, то в какой-то момент это вещество выделяется из раствора и образует чистые кристаллы. Фракционная кристаллизация предполагает выделение из одного и того же раствора нескольких разных, химически сходных веществ благодаря тому, что они кристаллизуются при разных температурах: кристаллизация более легких, то есть обладающих меньшим атомным весом, элементов происходит раньше, чем кристаллизация элементов более тяжелых. – Прим. авт.


[Закрыть]»[1102]1102
  Цит. по: Graetzer and Anderson (1971), p. 38.


[Закрыть].

Кюри и Савич полагали, что активность R _3.5h можно по меньшей мере частично отделить от лантана. По-видимому, им не приходило в голову, что вещество, кристаллизующееся из раствора, может быть другим радиоактивным элементом с близким периодом полураспада, а 3,5-часовой лантан может оставаться в растворе. Они все еще не могли поверить – как не мог поверить никто другой, – что бомбардировка урана может приводить к возникновению элемента, расположенного в периодической системе за тридцать пять мест от урана. Канадский радиохимик, бывший тогда в Далеме, вспоминает реакцию их немецкого критика: «Легко представить себе, насколько поражен был Ган… Он сразу же заявил, что такого просто не может быть, что Кюри и Савич чрезвычайно сильно заблуждаются»[1103]1103
  Цит. по: Ibid., p. 39 и далее.


[Закрыть].

Несмотря на свою угрозу Жолио, высказанную в мае, Ган еще не повторил работы Кюри и Савича. Теперь он передал выпуск Comptes Rendus Фрицу Штрассману. Штрассман изучил французскую статью и предположил, что у этой неразберихи может быть физическая причина – смешение двух радиоактивных веществ в одном растворе[1104]1104
  Ср. Irving (1967), p. 21. Ирвинг брал интервью и у Штрассмана, и у Гана.


[Закрыть]. Он сказал об этом Гану. Ган рассмеялся – такой вывод казался маловероятным. С другой стороны, его стоило проверить. Пока в Европе разгорался чехословацкий кризис, два исследователя занимались в мирном Далеме бомбардировкой урана. Они использовали лантановый носитель, чтобы осадить редкоземельные элементы вроде актиния (если таковые будут), и бариевый носитель, чтобы осадить щелочноземельные элементы вроде радия (если таковые будут). Вещества-носители позволяют выделить из материнского раствора те несколько тысяч атомов дочерних веществ, которые образуются в результате нейтронной бомбардировки. Химически сходное дочернее вещество, которое можно выявить по его характерному периоду полураспада, заполняет свободные места в кристаллах носителя при образовании этих твердых веществ с регулярной структурой в процессе химического осаждения и, таким образом, выводится из раствора. По тому, какому именно носителю удается вывести из раствора дочернее вещество, можно понять, к какой части периодической системы оно принадлежит. После этого остается только отделить дочернее вещество от вещества-носителя методом фракционной кристаллизации, по-прежнему отслеживая его по характерным параметрам его радиоактивности.

В результате упорной работы в течение недели Гану и Штрассману удалось идентифицировать не менее шестнадцати разных активностей. Самые поразительные результаты дало разделение с использованием бария: они обнаружили три ранее неизвестных изотопа, которые они посчитали изотопами радия. В ноябре они сообщили о своих находках в журнале Naturwissenschaften. Образование из урана радия, элемента 88, указывали они, «вероятно, происходит в результате последовательного испускания двух альфа-частиц»[1105]1105
  Цит. по: Graetzer and Anderson (1971), p. 42.


[Закрыть].

Если физикам было трудно поверить, что бомбардировка медленными нейтронами может вызвать образование тория (90) или актиния (89), то поверить в то, что она может приводить к образованию радия, им было еще труднее. Лиза Мейтнер прислала из Стокгольма предостерегающее письмо, настоятельно советуя двум химикам еще и еще раз проверить полученные результаты[1106]1106
  Как утверждается в Frisch (1979), p. 115. В другом месте Фриш говорит, что это письмо было утеряно. Его нет в переписке Гана и Мейтнер в Hahn (1975). Английский перевод всех выдержек из переписки Гана и Мейтнер выполнен Эддой Кениг.


[Закрыть]. Бор пригласил Гана прочитать лекцию об этих странных открытиях в Копенгагене и попытался выдумать достаточно безумное объяснение:

Бор был настроен скептически и спросил меня, не кажется ли мне такая возможность чрезвычайно маловероятной… Мне пришлось ответить, что других объяснений не существует, так как наш искусственный радий удается выделить только с использованием в качестве носителя значительного количества бария. Поэтому кроме радия присутствует только барий, и нет никаких сомнений, что получающееся вещество не может быть ничем, кроме радия. Бор предположил, что эти наши новые изотопы радия, возможно, могут в конце концов оказаться неизвестными трансурановыми элементами[1107]1107
  Hahn (1970), p. 150.


[Закрыть].

Таким образом, теперь Ган и Штрассман полностью сосредоточили свое внимание на трех из шестнадцати радиоактивных веществ, которые обнаружили при нейтронной бомбардировке урана, – трех спорных активных веществах, выделяемых из раствора барием.

Ранним утром 10 ноября Лауру Ферми разбудил телефонный звонок. Оператор сообщил ей, что в шесть вечера профессор Ферми может ожидать разговора со Стокгольмом.

Ферми, немедленно проснувшийся после того, как жена сообщила ему эту новость, оценил вероятность того, что вечерний звонок будет извещением о присуждении ему Нобелевской премии, в 90 %. Как обычно, до этого он строил свои планы с осторожностью, не рассчитывая на премию. Сразу после Нового года супруги Ферми собирались уехать в Соединенные Штаты. Официально считалось, что Ферми едет на семь месяцев читать лекции в Колумбийском университете, а затем вернется в Италию. Для пребывания в США длительностью более шести месяцев требовалась не туристская, а иммиграционная виза, а поскольку Ферми был ученым, он и его родные могли получить такую визу сверх квоты, выделенной для итальянцев. Уловка с курсом лекций была придумана, чтобы уклониться от суровых ограничений: гражданам Италии, уезжающим из страны навсегда, разрешалось вывозить с собой только средства, эквивалентные пятидесяти долларам. Но осуществление этого плана требовало осторожности. Чтобы не возбуждать подозрений, Ферми не могли продать свое имущество или снять все деньги со своего сберегательного счета. Поэтому денежная часть Нобелевской премии была бы для них настоящим даром небес.

Тем временем они осторожно вкладывали средства в то, что Ферми называл «приданым беженца». У Лауры была новая бобровая шуба, а в самый день звонка из Стокгольма они отправились покупать дорогие часы, чтобы отвлечься от ожидания. Покупать бриллианты, которые нужно было регистрировать, они не решались.

Около шести часов зазвонил телефон. Звонила Джинестра Амальди, которая спрашивала, получили ли они уже какие-нибудь известия. Она сообщила, что все собрались у Амальди и ждут звонка. Ферми включили шестичасовые новости. Лаура надолго запомнила их содержание:

Холодный, отчетливый, безжалостный голос диктора зачитывал второй пакет расистских законов. Новые законы ограничивали гражданские права евреев и занятия, к которым они допускались. Дети евреев исключались из государственных школ. Евреи-учителя увольнялись. Евреи-адвокаты, врачи и другие специалисты могли практиковать лишь в среде еврейских клиентов. Многие еврейские фирмы закрывались. «Арийской» прислуге не разрешалось работать у евреев или жить в их домах. Евреи лишались всех гражданских прав, а их паспорта отбирались[1108]1108
  Цит. с уточнениями по: Ферми Л. Указ. соч. С. 159.


[Закрыть][1109]1109
  L. Fermi (1954), p. 123.


[Закрыть].

К тому времени в паспортах евреев уже были поставлены особые отметки. Ферми удалось сохранить паспорт жены «чистым».

Они, вероятно, услышали и новости из Германии: накануне ночью там прошел грандиозный погром, получивший название Kristallnacht, «Хрустальная ночь». 7 ноября семнадцатилетний студент из польских евреев, мстивший за бесчеловечное обращение с его родителями в Польше[1110]1110
  Семья Гершеля Гриншпана была выдворена из Германии в конце октября 1938 г. в числе приблизительно 17 000 проживавших там евреев-граждан Польши. На территорию Польши была допущена лишь небольшая часть этих людей; остальные попали в лагеря беженцев на польско-германской границе и оставались в них до начала Второй мировой войны.


[Закрыть], совершил покушение на Эрнста фом Рата, третьего секретаря посольства Германии в Париже. 9 ноября фом Рат умер, и его смерть послужила сигналом к началу всеобщего антисемитского погрома. Разъяренные толпы поджигали синагоги, громили предприятия и магазины, вытаскивали еврейские семьи из домов и избивали их на улицах. Погибло не менее ста человек. Количество зеркального стекла магазинных витрин, разбитого в эту ночь по всему Третьему рейху, составило половину годового объема производства бельгийских фабрик, на которых это стекло изготовлялось. Около тридцати тысяч мужчин-евреев – «особенно богатых»[1111]1111
  Цит. по: Dawidowicz (1975), p. 135.


[Закрыть], подчеркивалось в приказе, – были арестованы СС и отправлены в концентрационные лагеря Бухенвальд, Дахау и Заксенхаузен, освободиться из которых они могли, только отдав все свое имущество и немедленно эмигрировав.