Текст книги "Технологии против Человека. Как мы будем жить, любить и думать в следующие 50 лет?"

Звучит как научная фантастика? Значит, все не так плохо. То, что было придумано в рамках научной фантастики, может оказаться полезным для выявления потенциальных траекторий развития человечества.

Наши фантазии нередко становятся реальностью; следовало бы обратить внимание на потенциальные технологии и обсудить их. Эти дискуссии – один из способов выявления того, чего мы в конечном итоге хотим и чего боимся.

Обновление статуса, Lifedate 71166.9

Обычный субботний вечер. Я нахожусь дома, откупорил бутылку «Back in the Day», особенно мягкого шардонне с полуострова Морнингтон.

Я прошелся по саду, сгребая листья граблями, вручную помыл машину, что принесло мне глубокое удовлетворение. Посудомоечная машина опять забарахлила. Ее программа человеческой личности перекрывает мои инструкции, и она отказывается что-либо мыть, пока я не извинюсь за то, что называл ее «тупым куском мусора».

Мой старшенький уехал на своей машине, я получаю информацию о нем: я буду предупрежден, если он превысит скорость или свернет с заранее согласованного маршрута. Если он попадет в аварию, я смогу получить доступ к видео и телеметрии в течение двух часов до и после события, ко всем записям, сделанным камерами, записывающими все, происходящее вокруг автомобиля. Там есть даже звуковая дорожка.

Если я чувствую, что он за рулем ведет себя безответственно, я могу нажать на кнопку, и автомобиль благополучно заедет в тупик. У меня также есть опция, заставляющая автомобиль самостоятельно вернуться домой. Конечно, он может просто отключить технологию распознавания водителя, передать машину приятелю и взять машину 1973T, в которой вообще нет ничего компьютеризированного.

Меня беспокоит этот парень, хотя его упорство и сообразительность меня поражают!

Глава 4
Экономика и деньги. Правда ли, что цифровые деньги делают нас беспечными

Мысль о том, что будущее отличается от настоящего, настолько противна нашему привычному способу мышления и поведения, что мы – большинство из нас – оказываем огромное сопротивление воздействию на него.

Джон Мейнард Кейнс

Несколько лет назад я шел по одной из улиц Западного Лондона, и к остановке на противоположной стороне подъехал белый фургон. Из соседнего дома вышло четверо человек, они медленно и аккуратно вытащили из машины то, что издалека напоминало гигантский стеклянный гроб. С большой акулой внутри.

Увидеть живую акулу в Лондоне было немного сюрреалистично, так что я подошел, чтобы спросить, что происходит. Выяснилось, что животное собирались поместить в подземный аквариум в подвале одного из домов в районе Ноттинг-Хилл. Полагаю, это секретное подземное логово принадлежало Доктору Зло. Для местных жителей, выступающих против выкапывания особо глубоких подвалов, владелец акулы, вероятно, таковым и являлся. Возможно, он принадлежал к числу тех, кто извлекает выгоду из цифровой природы глобальной финансовой системы. Возможно, он был партнером Goldman Sachs Group[29]29
  Goldman Sachs Group – один из крупнейших в мире инвестиционных банков, являющийся финансовым конгломератом, в кругу финансистов известен как «The Firm». С 20 сентября 2013 года входит в промышленный индекс Доу – Джонса. Известен многим по фильму Адама Мак-Кея «Игра на понижение».


[Закрыть], инвестиционного банка, увековеченного Мэттом Тайбби[30]30
  Мэтт Тайбби – американский журналист и политический обозреватель, в настоящее время работает в Rolling Stone.


[Закрыть] в журнале Rolling Stone в образе «зловещего осьминога-кровососа, обвившего щупальцами все человечество». Или может быть, акулой владел трейдер, известный как Лондонский Кит, потерявший в 2012 году около 6 миллиардов долларов своего работодателя, холдинга «JP Morgan», делая электронные ставки на ряд крайне рискованных и несколько сомнительных деривативов, называемых кредитными дефолтными свопами.

Лондонская недвижимость быстро стала одним из основных мест для сокрытия денег, добытых нечестным путем, поэтому, возможно, дом принадлежал пронырливому дельцу, который запустил свои лапы в банковские счета коррумпированного иностранного правительства или международной организации. По словам Уильяма Гибсона, знаменитого пророка и писателя, работающего в жанре научной фантастики, Лондон теперь «место, куда ты отправляешься, если удалось успешно «кинуть» страну третьего мира». (Разумеется, страна не обязательно должна принадлежать к третьему миру.)

Какой бы безжалостный хищник ни владел этим домом, под ним скрывалось нечто странное. Я подозревал, что это как-то связано с бесконтрольной либерализацией финансовой системы, а также с тем, что цифровая революция превратила экономику в разновидность игры онлайн-казино, в которой победитель получает все.

Переход власти от локально организованного производства к глобальному финансовому капиталу происходит уже довольно давно, но последние события ускорили и усилили это явление. Дигитализация не обеспечила глобализацию напрямую, но, безусловно, не способствовала ее сдерживанию, и одним из побочных эффектов этого процесса является тенденция к поляризации, как в отношении доходов отдельных лиц, так и в плане рыночных монополий.

На протяжении большей части современной истории, как правило, примерно две трети получаемых в развитых странах денег выплачиваются в виде заработной платы. Оставшаяся треть – проценты, дивиденды или иные формы ренты, получаемой владельцами капитала. Начиная с 2000 года сумма, выплачиваемая на капитал, существенно увеличилась, а доля заработной платы снизилась, что означает, что реальная заработная плата большинства людей не изменилась или даже уменьшилась.

Сдвиг в сторону капитала мог иметь вполне невинное аналоговое объяснение. Китай, с его изобилием дешевого труда, спровоцировал снижение заработной платы во всем мире. Эта ситуация в скором времени может измениться, поскольку в Китае подходит к концу число людей, готовых переезжать в города, их рынок труда сокращается вследствие общего старения населения, к тому же уровень зарплат в Китае растет. Конечно, работники, готовые трудиться за небольшую зарплату, могут появиться в каком-то другом месте – возможно, в Африке.

Другое объяснение ослабления позиций рынка труда заключается в том, что люди теперь все больше конкурируют не друг с другом, а с различными, нередко невидимыми, цифровыми системами. И в этой борьбе проигрывают именно люди. Учитывая, что автоматизированные системы будут брать на себя все большее число функций и обязанностей, в будущем проблемой для правительств во всем мире станет распределение ресурсов между людьми и машинами (и, возможно, сбор налогов с последних).

Все будет как было?

Уже с момента изобретения колеса мы использовали свои творения для того, чтобы дополнить природные способности. Это всегда требовало замены определенных навыков на новые. В каждом случае повышения производительности труда и уровня жизни были свои минусы. Вот всего один пример: огонь облегчает приготовление пищи и согревает, но он может сжечь наши дома и стать оружием в руках врага.

Во время промышленной революции машины увеличивали силу мышц человека. Мы переложили на машины все, какие смогли, тяжелые, грязные и опасные виды работ. Еще недавно мы прибегали к помощи машин для разгрузки нашего мозга, используя их для выполнения утомительных, повторяющихся подсчетов. Сейчас все иначе, потому что цифровые технологии, начиная от продвинутых роботов и сенсорных сетей, до базовых форм искусственного интеллекта и автономных систем, используются в таких областях, где ранее деятельность человека считалась незаменимой.

В частности, алгоритмы и программное обеспечение с практически нулевой себестоимостью используются сегодня для решения когнитивных задач самого высокого уровня. Цифровые технологии начали применяться не наряду с работой людей, а как ее альтернатива. Уже не компьютер и люди, а компьютер вместо людей.

Уступить работу, не требующую высокой квалификации, дорогой машине – это одно, но, если рабочие места, требующие от работника высокой квалификации, занимает дешевое программное обеспечение, это совсем другое. Что тогда остается нам? Какие навыки будут продавать люди, если машины и автоматизированные комплексы начнут думать? Возможно, вы читаете эти строки с самодовольством человека, считающего, что его работа особенная и трудновыполнимая, но есть же вероятность, что вы не правы, тем более, если принять во внимание динамику цен и стремительный рост вычислительной мощности компьютеров. Вероятно, сейчас машины неспособны заменить вас, но трудно сказать, что они смогут через десять или двадцать лет, так что беспокоиться есть о чем.

Помню, как десять лет назад я читал, что, если сравнить затраты на роботов и расходы на оплату труда человека (оценивая по 100-балльной шкале), то начиная с 1990 года стоимость роботов сократилась до 18,5, а расходы на людей возросли до 151. Совсем недавно журнал «Шпигель» сообщил, что с 1990 года стоимость автоматического производства относительно использования человеческого труда упала на 50 процентов.

В ближайшее время вряд ли произойдет что-то действительно тревожное. Даже в долгосрочной перспективе, вполне вероятно, будут еще работы, которые программное обеспечение, демонстрирующее невероятные способности только в одной узкой области, не сможет выполнить хорошо или не сможет выполнить вообще. Но если мы не осознаем тот факт, что нам необходимо обучать людей конкурировать с машинным интеллектом, со временем мы сталкнемся с серьезной проблемой. Дело в том, что мы набиваем головы знаниями, применяемыми согласно тому же ряду правил, по которым работают и компьютеры. Мы должны учить людей делать то, чего машины сделать не могут: постоянно задавать вопросы, находить проблемы, мыслить творчески, действовать интуитивно, использовать высшее абстрактное мышление, нелинейное, нестандартное мышление, совершенствовать искусство межличностных отношений.

Если мы этого не сделаем, робот однажды овладеет теми же знаниями, что и мы, но при этом он будет стоить всего 999 долларов не в месяц, а вообще. Навсегда. Без перерывов на обед, выходных и праздничных дней, больничных, забастовок и так далее. Как вы намерены с этим бороться?

Если вы думаете, что это все надуманная проблема, имейте в виду, что Foxconn – китайская компания по производству электроники – проектирует полностью автоматизированный завод в Чэнду, вообще без людей. Я уверен, что в конечном счете возникнут фабрики и машины, которые смогут воспроизводить сами себя, в том числе программное обеспечение, которое начнет писать код, а также 3D-принтеры, которые смогут печатать другие 3D-принтеры.

После того как мы изобретем машины, которые будут умнее нас, эти машины смогут изобрести свои собственные машины – и это уже будет выше нашего понимания, и так до бесконечности. Остается надеяться, что они отнесутся к нам по-доброму.

Забавно, что наше сегодняшнее пристрастие к машинам, особенно к мобильным устройствам, подрывает навыки межличностного общения и наше абстрактное мышление и способность к творчеству, тогда как эти навыки – именно то, что нам нужно, чтобы быть способными конкурировать с машинами завтра. Кто вообще сказал, что в будущем нет места для суровой иронии?

Конечно, есть и более оптимистичные моменты. Возможно, результатом появления таких технологий в конечном счете станет увеличение производительности труда, а полученное богатство будет распределяться более справедливо и компенсирует старение населения и сокращение рабочей силы. Не исключено, что это приведет к огромной экономии расходов на здравоохранение или образование. Маловероятно, что люди перестанут иметь межличностные и социальные потребности, и еще более маловероятно, что обеспечение всех этих потребностей окажется доступно роботам. Говоря о краткосрочной перспективе, стоит вспомнить проницательный комментарий, приписываемый сотрудникам NASA и высказанный в 1965 году: «Человек – самая дешевая… универсальная компьютерная система, которая может производиться в больших количествах без использования квалифицированного труда».

Но если прибыль от цифровых технологий не будет распределяться справедливо или разработчики решат, что человек является необязательным или невыгодным элементом системы, то будущее может оказаться весьма неуютным, в нем будут царить поляризация, отчуждение и дискомфорт.

Легко достающиеся деньги

Тим Кук, генеральный директор Apple, недавно объявивший о крупнейшей годовой прибыли в корпоративной истории (53,4 миллиарда долларов), однажды ответил на требование к компании Apple увеличить прибыль акционеров заявлением, что его цель – не получение наибольшей прибыли, а усовершенствование продуктов, чтобы они приносили большую финансовую отдачу. Такой подход логичен для всех, кроме спекулянтов, беззаботно рыскающих в поисках краткосрочных финансовых прибылей за счет увеличения стоимости. Как сказал однажды Джек Уэлч, бывший генеральный директор General Electric, «стоимость акционерного капитала – самая глупая идея в мире».

Платон указал, что чрезмерный аппетит можно напрямую связать с плохим поведением. Это заставило Аристотеля провести жесткую границу между производством вещей и производством денег. Оба философа, несомненно, были бы разочарованы высокочастотным трейдингом[31]31
  Высокочастотный трейдинг (англ. High-frequency trading, HFT) – основная форма алгоритмической торговли на финансовых рынках, в которой современное оборудование и алгоритмы используются для быстрой торговли ценными бумагами. В HFT используются специальные торговые стратегии, при которых компьютеры покупают и продают позиции в течение долей секунды.


[Закрыть]. В 2013 году после того, как агентство «Рейтер» обнародовало данные о выпуске продукции, алгоритмы за 15 миллисекунд получили от торговли акциями общую сумму в 28 миллионов долларов. Бесспорно, были сделаны большие деньги, но за счет чего?

Чарльз Хэнди, современный философ, делает высказывает в своей книге «Вторая кривая» («The Second Curve») похожую мысль: если деньги становятся целью деятельности, значит, что-то идет не так, как надо. Деньги – это всего лишь безопасный способ хранения и передачи ценности (или «замороженное желание», как более поэтически выразился Джеймс Бьюкен). Деньги сами по себе бесполезны, их смысл в том, чтобы обменять их на что-то другое.

Однако цель многих диджитал компаний, например, – как раз зарабатывать деньги, продавая себя. Кроме того, кажется, они стремятся дестабилизировать рынок, поставляя что-то быстрее и удобнее, чем конкуренты. Но в конечном итоге для чего? Какова их великая цель? Для чего они нужны, помимо экономии времени и привлечения клиентов для рекламодателей?

Высокочастотный трейдинг – это, безусловно, умно, но социально бесполезно. Он не делает ничего, только деньги для небольшого количества людей. Кроме того, в то время как риска для владельцев алгоритмов практически не существует, для общества в целом это совсем не так. Огромные прибыли приватизируются, но огромные потери, как правило, распределяются на всех.

Объединение в сеть имеет множество преимуществ, но также означает и общие риски, то есть возможность общесистемного сбоя. До сих пор нам везло. Обвал биржи вроде того, что произошел 6 мая 2010 года, – единичный случай. В тот момент высокоскоростные торговые алгоритмы решили продать акции на миллиарды долларов в считанные секунды, вызвав мгновенный приступ паники. Наша слепая вера в могущество и непогрешимость алгоритмов делает такие сбои более вероятными и более серьезными. Кристофер Стайнер, написавший «Автоматизация: как компьютерные алгоритмы завоюют мир» («Automate This: how algorithms came to rule our world»), сказал: «Мы уже находимся на полпути к миру, в котором почти всем управляют алгоритмы. Как только их власть укрепится, у них сконцентрируется все богатство».

О том же писал и Николас Карр: «Ошибка в расчете рисков, усугубленная высокой скоростью компьютеризированных торговых программ, сыграла важную роль в обвале мировой финансовой системы в 2008 году». Дигитализация помогла создать высокорисковый ипотечный рынок и с безумной скоростью распространила его. Но негативные сетевые эффекты[32]32
  Сетевой эффект – эффект в экономике и бизнесе, который пользователь товара или услуги оказывает на ценность этого продукта или услуги для других пользователей.


[Закрыть] привели к тому, что рынок схлопнулся с поразительной скоростью, отчасти потому, что финансовым сетям удалось распространить панику столь же легко, сколь быстро они смогли переуступить долг.

Сетевые эффекты могут очень быстро создавать сообщества и рынки, но они же могут и их и уничтожать, причем с той же скоростью и свирепостью. Учитывая, что мировыми финансовыми рынками, оказывающими влияние на наши сбережения и пенсии, все чаще управляют алгоритмы, у нас есть серьезный повод для беспокойства. В конце концов, кто анализирует алгоритмы, которые осуществляют анализ?

С глаз долой – из сердца вон

Интересный факт: люди тратят больше денег, когда пользуются цифровыми или электронными деньгами, а не наличными. Дело в том, что цифровые деньги – это нечто неосязаемое, они невидимы, и потому наши траты становятся менее осторожными. А если деньги принадлежат кому-то другому – например, удаленной организации, а не знакомому человеку, – безрассудство и импульсивность только усиливаются.

Сьюзен Гринфилд утверждает, что оцифровывание создает ощущение одноразовости и чего-то необязательного, и связывает это с современными финансовыми проблемами. Если вы выросли на компьютерных играх – «стрелялках», то став трейдером, вполне можете решить, что получите те же ощущения и от электронной торговли – без каких-либо последствий в реальном мире. Есть риск, что вы потеряете чувствительность.

Глядя на цифры на экране, легко забыть, что эти цифры представляют собой деньги и – в конечном счете – людей. Отсутствие контакта с тем и другим может иметь критически важные последствия. Более того, мы, как правило, хуже воспринимаем информацию, когда она появляется на экране на фоне огромного числа других отвлекающих цифр.

У невнимательности есть и другие последствия. Значительные расширения подвалов – вроде того, на который я однажды наткнулся, – представляют собой нечто большее, чем просто обеспечение дополнительной жилой площади. Они символизируют пропасть, разверзающуюся между самовлюбленными людьми, считающими, что они могут делать все, что захочется, раз в состоянии себе это позволить, и остальными – теми, кто пытается цепляться за некое подобие общности в реальном мире. Состоятельное меньшинство даже получает удовольствие, видя, скольких местных жителей оно способно огорчить, будто это какой-то вариант замечательной компьютерной игры. Естественно, в ходе этого бесконечного бурения вглубь и долбежки во все стороны большинство чувствует только одно, желание остановить это безумие, сказать: «Хватит!»

В центральной части Лондона, где большой дом может стоить 10 миллионов фунтов, перестройка подвала – не редкость, ведь в нем можно расположить подземный паркинг, спортивный зал, бассейн, помещение для персонала (последнее является технически незаконным). В принципе, это здорово – иметь возможность загнать акулу, одно из самых опасных существ в природе, под землю на глубину 15 метров, но местные власти высказались категорически против.

Аргумент в пользу расширения подвала вглубь основан на идее главенства отдельной личности в современном обществе. Это ее деньги (цифровые или иные), и ей должно быть позволено делать с ними все что угодно. Нет даже необходимости извиняться перед соседями за шум, грязь и неудобства. Те, кто выступает против подобных перестроек, говорят о необходимости оберегать психику окружающих людей, а также о том, что добрососедство и социальная сплоченность опираются на общие интересы, определенный уровень вежливости и сотрудничество.

Если люди начинают строить в подвалах частные кинотеатры с гигантскими цифровыми экранами, это означает, что они не собираются посещать местные кинотеатры, которые, в свою очередь, оказывают влияние на жизнеспособность всего района. Иными словами, отсутствие разумной сдержанности и смирения кучки эгоцентричных выскочек ограничивает возможности всего сообщества.

Конечно, вину за подобные события нельзя полностью возложить на цифровые технологии, но сама идея о том, что человека можно и нужно оставить в покое и позволить ему делать или говорить все, что ему заблагорассудится, ими активно поддерживается. В каком-то смысле это похоже на то, как повышение уровня защищенности водителя ухудшает поведение некоторых автовладельцев по отношению к другим участникам дорожного движения.

Доступ к современным технологиям, особенно к технологиям персональным и мобильным, усиливает разобщенность, что, в свою очередь, уменьшает потребность в физическом взаимодействии и необходимость учитывать чувства других людей. Удаленный доступ вполне способен убить человеческую близость и стремление к общению. Однако с другой стороны, цифровые технологии могут быть использованы для выявления и посрамления людей, которые творят зло с точки зрения широкой общественности.

В Древнем Риме существовал закон Lex Sumptuaria, сдерживавший публичную демонстрацию собственного богатства и ограничивавший покупку предметов роскоши. Похожие законы, направленные против верхоглядства и чрезмерной расточительности, существовали в Древней Греции, в Китае, Японии и Британии. Возможно, пришло время вернуть эти законы, – по крайней мере, установить различные ставки налогов или хотя бы начать осуждать нескромное и приводящее к социальной раздробленности потребление. В частности, следует принять меры против цифровых продуктов, негативно влияющих на прочность связей между членами реального сообщества.

Особенно настораживают результаты исследований, показывающие, что богатство сверх определенного уровня ослабляет возможность сочувствовать другим людям. Может быть, переход от физического общения и взаимодействия к цифровому во многом действует подобным же образом.

Не только состоятельные люди уходят от реальности. Различные приложения доставки товаров приводят к тому, что некоторые исследователи называют «экономикой взаперти». Занятые люди, в том числе работающие на дому, могут использовать приложение, чтобы заказать не только продукты питания или фастфуд, но и просто любой предмет, ради которого раньше надо было выходить из дома в магазин, а также услуги: отдать вещи в прачечную, вызвать горничную или уборщицу и так далее. Как гласит слоган одной фирмы по доставке еды на дом, DoorDash, «больше не надо будет выходить из дома».

Куда делись все рабочие места?

Я хочу немного углубиться в вопрос о том, создают ли компьютеры и автоматизированные системы материальные ценности или уничтожают их, а также о том, что случается с теми, кто становится ненужным для цифровой экономики.

Цифровые сети, на которые завязаны современные рынки, делают некоторых людей богатыми, но богатство распространяется гораздо шире, чем вам кажется. В глобальном масштабе неравенство между странами уменьшается; то же можно сказать и о крайней нищете. Например, в 1990 году население 43 процентов развивающихся стран жило в условиях крайней бедности, существуя менее чем на один доллар на человека в день. К 2010 году эта цифра сократилась до 21 процента.

Или возьмем Китай. В 2000 году около 4 процентов китайских семей принадлежало к среднему классу. К 2012 году этот показатель вырос до двух третей, а к 2022 году, предполагается, что почти половина китайского населения будет принадлежать к среднему классу, то есть годовой доход семей составит от 9 до 16 тысяч долларов. Это больше связано с демографией и отменой жесткого регулирования, чем с увеличением внедрения компьютерных технологий, но, случайно или намеренно, за последние 20 лет глобальная бедность сократилась вдвое.

Тем не менее разрыв между доходами самой богатой и самой бедной частей общества растет, и это коррелирует с продолжением поступательного развития цифровых сетей. Как говорит писатель Джонатан Франзен, «интернет сам по себе является мощнейшим концентратором богатства в руках немногих, хотя при этом возникает впечатление, что он реализует право голоса и видимость демократии для людей, которые на самом деле эксплуатируются различными технологическими системами».

В наши дни, если у вас есть что-то, что, по мнению окружающего мира, нужно ему прямо сейчас, у вас есть шанс заработать очень много и очень быстро, особенно если нужная вещь может распространяться при помощи цифровых технологий. Однако трофеи нормативных и технологических преобразований по большей части попадают в руки людей, имеющих высшее образование и мыслящих во всемирном масштабе. Если вы не обладаете ни тем, ни другим, то вы потенциально обречены на низкооплачиваемую, небезопасную работу, хотя вам и будет обеспечен мгновенный доступ к бесплатной музыке, загрузке фильмов и компьютерных игр, чтобы скоротать время, отпущенное вам до смерти.

Было много дискуссий об изобретении новых вакансий, в том числе рабочих мест, о которых мы сегодня даже понятия не имеем, но большинство текущих профессий представляют собой достаточно рутинные и повторяющиеся наборы действий, а следовательно, вполне подходящие для автоматизации. Кроме того, нереалистично ожидать, что миллионы людей смогут быстро переквалифицироваться и начать выполнять работу, недоступную роботам, неподвластную виртуализации и автоматизации. Потеря нескольких тысяч рабочих мест в автомобильной промышленности и передача их промышленным роботам – это одно, но что произойдет, если автоматизация значительно сузит сферу занятости людей по всему миру? Что делать, если половина всех рабочих мест исчезнет?

Теоретически должны появиться рабочие места в интернете. В США в период между 1996 и 2005 годами, похоже, так и произошло. Производительность увеличилась примерно на 3 процента, а уровень безработицы снизился. Но к 2005 году (то есть к началу мирового кризиса) началось движение в обратном направлении. Почему? По данным консалтинговой компании McKinsey, с 2000 года в США на долю производства компьютеров и связанной с ними электроники, а также на долю информационной индустрии приходилось около половины повышения производительности труда, в то время как «занятость сократилась на 4,5 миллиона рабочих мест».

Не удивлюсь, если наши новые технологии, при всей своей мощи, не смогут конкурировать с демографией и государственным долгом. Пожалуй, при всем своем блеске, вычислительная техника не столь революционна, как мы о ней думаем. Да, у нас есть Facebook, Snapchat и Rich Cats of Instagram, но мы до сих пор не создали отелей на Луне или ужин в таблетке, да и трафик во многих городах сегодня не выше, чем столетие назад. Но, конечно, нельзя утверждать, что ничего не меняется. Например, в период между 1988 и 2003 годами эффективность компьютеров возросла в ошеломляющие 43 миллиона раз. Такой экспоненциальный рост должен был вызвать где-то тектонические сдвиги – но где именно?

В период расцвета General Motors в 1955 году в компании работало 600 тысяч человек. Сегодня в Google, не менее культовой американской компании, работает около 50 тысяч сотрудников. В Facebook – всего 6 тысяч. Что еще более показательно, когда Facebook в 2012 году купил Instagram за 1 миллиард долларов, в Instagram было 30 миллионов пользователей, но работало всего 13 человек. Когда в 2014 году Facebook купил WhatsApp, в нем работало всего 55 человек, но его рыночная стоимость превышала цену всей корпорации Sony. Это заставило Роберта Райха, бывшего министра труда, описать WhatsApp как «самое печальное, что произошло с экономикой США». Дело не в том, что компания плохая – просто она не создает рабочих мест.

Еще пример – Amazon. На каждый миллион долларов выручки, которую делает компания, приходится один работник. Это, несомненно, эффективно, но вот желательно ли? Это и есть прогресс?

Все вышеперечисленное – пример дематериализации мировой экономики, теперь нам не нужно много людей для того, чтобы производить вещи, особенно когда клиенты могут быть кооптированы в качестве свободных работников, которые не отражаются на балансе.

Горстка людей делает на этом много денег, и, как правило, когда нормативно-правовая база слаба или практически отсутствует, эти суммы умножаются. Многонациональным фирмам зарабатывать деньги становится проще не только вследствие роста рынков, но и потому, что с помощью информационных технологий для координации производства и людей по всему миру можно сэкономить огромные суммы.

Технологии против психологии

Если об обществе можно судить по тому, как оно относится к самым слабым, то с нашим обществом явно не все в порядке. В пяти минутах ходьбы от одинокой акулы и человека с менталитетом «победитель получает все» можно найти семьи, три поколения которых не могут устроиться на работу. Многие из них потеряли надежду когда-либо найти ее. Они не имеют никакого отношения к цифровой экономике, или, точнее, к тому, что Мануэль Кастельс, профессор социологии в Беркли, называет «информационным капитализмом».

В то же время в Японии не за горами ситуация, когда некоторые люди будут выходить на пенсию, не проработав ни дня и даже так и не покинув родительский дом. В некоторых аспектах Япония уникальна – например, в плане сопротивления иммиграции. Но, с другой стороны, эта страна позволяет одним глазком взглянуть на ситуацию, когда демографический казус быстрого старения населения и падение рождаемости будет означать сокращение рабочей силы, пенсии станут недоступными, и молодое поколение не сможет воспользоваться теми же благами или располагать теми же доходами, что и их родители.

Экономическая неопределенность и геополитическая нестабильность отчасти обусловлены переходом от аналоговых платформ к цифровым. Эти явления влекут за собой замедление продвижения людей по карьерной лестнице, которое, в свою очередь, задерживает вступление в брак и далее приводит к снижению рождаемости, что провоцирует снижение ВВП и в итоге еще большую экономическую неопределенность. Это все глубоко теоретические выкладки, но результаты могут очень сильно ударить по реальным людям.

Если люди не наслаждаются безопасностью в отношении работы, жилья или личной жизни, как это влияет на их физическое и особенно психологическое состояние? Я ожидаю негативного психологического сдвига. Он может быть следующим серьезным испытанием, которое нас ожидает, если не возникнет единое «мы», способное бросить вызов наиболее неприятным аспектам имущественного неравенства и отсутствия стабильной и значимой работы для менее талантливых, менее способных и менее удачливых.

Несколько десятилетий назад люди работали на разнообразных предприятиях обрабатывающей промышленности и в сфере услуг, получая защиту в виде заработной платы и пособий. Но теперь, по данным Йохайи Бенклера, профессора Гарвардской школы права, экономика по требованию эффективно соединяет людей, продающих определенные навыки и тех, кто готов их купить. Это звучит хорошо. Это звучит по-предпринимательски. Это звучит гибко и, возможно, является примером того, как работник начинает формировать свой собственный капитал. Но также потенциально это пример массового потребления в отрыве от масштабной занятости, пример того, что при отсутствии сдерживающих факторов свободный рынок может быть жестоким и бескомпромиссным.