Текст книги "Долгий '68"

Глава 5
Франция

Боже мой, Боже мой, эта жизнь, простая и тихая.

Шарль де Голль цитирует Верлена в новогоднем обращении 1968 года

Студенческое восстание, которое началось в Нантере 22 марта 1968 года… завершилось для Франции самым серьезным политическом кризисом с 1871-го, а возможно и с 1848 года. Он был принесен не парой темных тучек на спокойном небосводе, а настоящим разрушительным циклоном, которого не предвидел ни один метеоролог.

Доминик Джулия, родившийся в 1940 году, историк, июнь 1968-го[280]280
  Dominique Julia, 'Le Mouvement Étudiant', Études (Juin– Juillet, 1968), pp. 8–28.


[Закрыть]

На первый взгляд кажется, что это фото студенческого протеста. Но при детальном рассмотрении оказывается, что перед нами молодые люди, участвовавшие в голлистской демонстрации 30 мая 1968 года

В первые месяцы 1968 года французские политики поздравляли друг друга с тем, что им, по сравнению с другими странами, удалось относительно легко разобраться со студенческими волнениями. В марте состоялись беспорядки в университетском кампусе в Нантере неподалеку от Парижа, который на время пришлось закрыть. Но даже тогда президент де Голль не воспринимал студенческие выступления всерьез. Когда один из министров предложил развернуть слежку, прослушивать телефонные разговоры и обыскивать дома, чтобы «парализовать и запугать участников подрывных движений», де Голль воспринял предложение крайне недоверчиво: «Это же просто дети, баловники!»[281]281
  Alain Peyrefitte, C'était de Gaulle (2002), p. 1648. Запись от 25 марта 1968.


[Закрыть]. В начале мая протесты перекинулись на центр Парижа, превратив Латинский квартал в поле боя между студентами и полицейскими. Волнения охватили бóльшую часть страны. Еще серьезнее было то, что всеобщая забастовка, которая оказалась неожиданностью как для руководителей французских профсоюзов, так и для прочих граждан, полностью парализовала промышленность. Создавалось впечатление, что режим де Голля, управлявшего страной десять лет, вот-вот падет. На протяжении нескольких недель казалось, что страна на волосок от революции, хотя никто не знал, какой именно. Лидеры Французской коммунистической партии, рассуждавшей о революции уже полвека, были озадачены студенческими протестами и в основном отнеслись к ним враждебно. Предчувствие конца охватило все социальные группы. Дети бросали школу, профессиональные футболисты объявляли забастовки, жюри Каннского фестиваля ушло в отставку в знак солидарности со студентами.

«Короткий 68-й»: майские события во Франции

Среда, 1 мая

В Париже проходит марш левых партий и коммунистических профсоюзов.

Четверг, 2 мая

Жорж Помпиду уезжает с визитом в Иран.

Пятница, 3 мая

Полиция разгоняет собрание в Сорбонне. Занятия приостанавливаются.

Суббота, 4 мая

Суд над задержанными активистами.

Воскресенье, 5 мая

Некоторые из задержанных приговариваются к тюремному заключению.

Понедельник, 6 мая

Студенты из Нантера предстают перед дисциплинарным советом. В Париже возводятся первые баррикады.

Вторник, 7 мая

Студенческая демонстрация переходит на правый берег Сены, но ее участники ведут себя мирно.

Среда, 8 мая

Годовщина окончания Второй мировой войны в Европе. Демонстрации на западе Франции.

Четверг, 9 мая

Ректор Сорбонны заявляет о возобновлении занятий, но отзывает свое предложение после студенческих угроз вновь захватить университет.

Пятница, 10 мая

Вечером в Латинском квартале возводятся баррикады

Суббота, 11 мая

Ранним утром полиция атакует баррикады. Помпиду возвращается во Францию и в своем обращении заявляет о том, что Сорбонна будет открыта вновь.

майские события во Франции

Министр образования, выступавший против возобновления работы Сорбонны, подает премьер-министру прошение об отставке. Оно отклоняется.

Воскресенье, 12 мая

Десятая годовщина возвращения де Голля к власти. Всеобщая однодневная забастовка и крупная демонстрация. Студенты вновь захватывают Сорбонну.

Вторник, 14 мая

Де Голль уезжает с визитом в Румынию. Помпиду выступает в Национальном собрании Франции.

Среда, 15 мая

Стихийная забастовка и захват завода Renault в Клеоне. Студенты захватывают парижский театр «Одеон».

Четверг, 16 мая

Стихийная забастовка рабочих завода Renault во Флене.

Пятница, 17 мая

Забастовка рабочих завода Renault в Булонь-Бийанкуре. Основные профсоюзы пытаются встать во главе стачечного движения.

Суббота, 18 мая

Де Голль возвращается из Румынии.

Воскресенье, 19 мая

Де Голль приказывает очистить от протестующих театр «Одеон», но его приказ не выполняется.

Понедельник, 20 мая

Комитеты лицеистов захватывают школы.

Вторник, 21 мая

В Национальном собрании обсуждается вопрос о введении цензуры.

Среда, 22 мая

Верные де Голлю силы объявляют о создании Комитета защиты республики (Comités de Défense de la République).

Четверг, 23 мая

Встреча Миттерана и Мендес-Франса.

Пятница, 24 мая

Студенческая манифестация у Лионского вокзала в Париже. Мендес-Франс приезжает к студентам. Де Голль выступает по телевидению. В Лионе убивают полицейского.

Суббота, 25 мая

Начало переговоров между профсоюзами, работодателями и правительством на улице Гренель.

Воскресенье, 26 мая

Министр образования предлагает премьер-министру начать переговоры с университетскими активистами – но ничего не происходит.

Понедельник, 27 мая

На улице Гренель достигнуто соглашение, от которого профсоюзы почти сразу отказываются из-за недовольства рабочих в Булонь-Бийанкуре. Митинг на стадионе «Шарлети», на котором Мендес-Франс присутствует, но не выступает.

Вторник, 28 мая

Миттеран устраивает пресс-конференцию, на которой заявляет о том, что в случае отставки де Голля будет участвовать в выборах. Принята отставка министра образования.

Среда, 29 мая

Де Голль тайно прибывает в расположение французских войск в немецком Баден-Бадене.

Четверг, 30 мая

Де Голль возвращается в Париж и выступает по радио. Национальное собрание распущено и объявлены новые выборы. Большая демонстрация в поддержку де Голля на Елисейских полях.

Пятница, 31 мая

Перестановки в кабинете министров.

Июнь

Забастовки и студенческие захваты постепенно идут на убыль. Уверенная победа голлистов на парламентских выборах 23 и 30 июня.

Потрясения закончились так же неожиданно, как и начались. Казалось, что де Голль внезапно вернул себе власть. 30 мая состоялась крупная демонстрация в его поддержку. Сокрушительная победа голлистов на парламентских выборах в июне 1968 года, которая ознаменовала возвращение к порядку, привела в замешательство даже самого генерала. В следующем году, однако, предложение де Голля о децентрализации власти было провалено на всенародном референдуме, и он ушел в отставку. Еще через год он умер. Альфред Фабр-Люс, представитель правого лагеря и сторонник Петена, единомышленники которого наслаждались потрясениями 1968 года, поскольку им было по душе все, что могло повредить де Голлю – горько заметил, что внезапная смерть генерала стала последним преподнесенным им сюрпризом (coup de théâtre). Он сравнил ее с ритуальным самоубийством японского писателя Юкио Мисимы.

Оглядываясь назад, некоторые сравнивают события 1968 года во Франции с классическими греческими трагедиями, построенными на единстве места, действия и времени. Все происходило в одном месте – в Париже, более того, на нескольких улицах Латинского квартала. Важная часть событий вообще протекала на самой настоящей сцене, потому что студенты захватили театр «Одеон». Все вместилось в короткий промежуток времени. Социолог Мишель Крозье позднее писал: «Чрезвычайно редко спонтанное социально-культурное событие оказывается столь плотно спрессованным во времени – в этом была одна из особенностей произошедшего во Франции»[282]282
  Michel Crozier, Ma Belle Époque: Mémoires, 1947–1969 (2002), p. 343.


[Закрыть].

Другие, однако, утверждают, что французский 68-й не стоит ограничивать конкретным местом и кратким временем. Они указывают на более продолжительный цикл протестов – прежде всего, тех, в которых участвовали рабочие, а не студенты, – а также на то, что географически движение охватывало не только Париж, но и провинции. Спор вокруг двух этих трактовок имеет политический подтекст. Те, кто поддерживал протесты 1968-го, склонны рассматривать их в долгосрочной перспективе. Те, кто выступал против протестов 1968-го, наоборот, старались акцентировать их мимолетный характер. Говоря словами Раймона Арона, последние считают 68-й «психодрамой», не имеющей реальных социальных корней или долгосрочных последствий[283]283
  Raymond Aron, The Elusive Revolution: Anatomy of a Student Revolt (1969).


[Закрыть].

Можно сказать, что эта дискуссия соотносится с более широкими дебатами, отличающими французскую интеллектуальную жизнь. Во второй половине 1960-х труды Мишеля Фуко всячески подчеркивали значение «структур», что иногда позволяло ассоциировать его деятельность с пропагандой своеобразной политической пассивности. (Сам мыслитель, впрочем, отмечал, что буржуазия в явной опасности, если его идеи стали ее «единственной защитой»[284]284
  Didier Eribon, Michel Foucault (1926–1984) (1989), p. 192.


[Закрыть].) Позднее Фуко будут связывать с радикализмом 1970-х, а Люк Ферри и Ален Рено осудят его как представителя la pensée 68[285]285
  Luc Ferry, Alain Renaut, La Pensée 68: Essai sur l' Anti-Humanisme Contemporain (1985).


[Закрыть], хотя в событиях мая 1968-го он не сыграл особой роли. Действительно, в 1968 году события и личности значили гораздо больше, чем «структуры», а Жан-Поль Сартр, философ, которого Фуко, как показалось многим, основательно потеснил несколькими годами ранее, вновь восстановил свое былое значение. Студенты же писали на стенах фразу, которую порой ошибочно приписывают теоретику литературы Ролану Барту: «Структуры не выходят на улицы».

«Долгий 68-й структур» (les année 68) и «короткий 68-й событий» (mai 68) невозможно полностью отделить друг от друга. Были долгосрочные движения, которые зародились в 1960-е и развивались в следующем десятилетии. Но были также более краткие и более зрелищные вспышки мая 1968 года, воздействие которых ощущалось в основном – хотя и не исключительно – в Париже, а не в провинциях. Короткая и долгая версии французского 68-го были связаны между собой, но в некоторых отношениях май 1968 года можно рассматривать как своего рода парентезис – или игру внутри игры. Поэтому маю 1968 года во Франции стоит уделить особое внимание, причем часть этого внимания нужно сосредоточить на личностях, а не на структурах.

Кон-Бендит

Есть человек, чье имя чаще других ассоциируется со студенческими протестами в Париже. Даниэль Кон-Бендит, 23-летний парень с огненно-рыжей шевелюрой, в тот период, как принято считать, изучал социологию на новом факультете Парижского университета в Нантере. Его родители были немецкими евреями, которые нашли убежище во Франции, но сам Даниэль, как отмечали потом его многочисленные недоброжелатели, оставался гражданином Германии. Кон-Бендит был равнодушен к теоретическим спорам, занимавшим некоторых его современников, его гораздо больше интересовало действие или, по крайней мере, стремление к действию. Он был очень энергичным молодым человеком и, несмотря на все свое обаяние, оставался хулиганом, который мог превратить жизнь своих жертв в настоящий ад. Кон-Бендит обладал вкусом к театральным жестам – например, совместно с товарищами срывал университетские лекции, методично открывая и закрывая зонты. Массовые митинги, имевшие тогда важное значение для любого, у кого была смелость высказаться, оказывались для него естественной платформой. Ему просто было суждено стать звездой протестного движения.

Как-то раз Мишель Крозье наткнулся в Нантере на толпу студентов, окруживших Кон-Бендита, который только что вернулся из Латинского квартала. Экстравагантные жесты и смех собравшихся давали понять, что Кон-Бендит кого-то пародирует, причем, присмотревшись, профессор понял: он пародирует самого себя. В итоге даже сам Крозье не смог удержаться от смеха[286]286
  Crozier, Ma Belle Époque, p. 328.


[Закрыть]. В один из майских дней 1968 года министр образования разговаривал по телефону с ректором Сорбонны Даниэлем Рошем, который тогда вел переговоры со студентами, но при этом клялся, что ни в коем случае не станет контактировать с Кон-Бендитом. В разговоре ректор продолжал настаивать на том, чтобы Кон-Бендита в составе студенческой делегации не было, и тогда министр устало спросил: «У человека напротив вас рыжие волосы и круглая физиономия?» Выяснилось, что именно так оно и было[287]287
  Peyrefitte, C'était de Gaulle, pp. 1707–8. Запись от 10 мая 1968.


[Закрыть].

Впервые Кон-Бендит привлек широкое внимание в январе 1968 года, когда Франсуа Миссофф, министр по делам молодежи, прибыл в Нантер, чтобы открыть новый плавательный бассейн. Кон-Бендит спросил у него, почему в недавнем официальном отчете были обойдены вниманием сексуальные потребности студентов, а также заявил, что программа, продвигаемая министерством, является «гитлеровской». Считалось, что студенты, не имеющие французского гражданства, не должны проявлять политическую активность, и министр образования намеревался использовать этот эпизод в качестве предлога для депортации Кон-Бендита. Но инициативе помешал сам Миссофф, который лишь посмеялся над произошедшим. В награду за благосклонность он вошел в историю, удостоившись именной сноски в биографиях Кон-Бендита.

Студенческое движение

21 марта 1968 года студенты, выступавшие против американской политики во Вьетнаме, атаковали парижский офис American Express. Некоторых из них арестовали, и на следующий день университетские здания в Нантере были захвачены в знак протеста против этих задержаний. Так зародилось «Движение 22 марта», вставшее на ноги очень быстро. У движения не было собственной идеологической программы, оно привлекло людей из разных политических группировок, а также тех, кто прежде не интересовался политикой. Пьер Граппин, декан Нантера, попытался усмирить участников движения; тон дискуссии становился все более грубым. Во время войны Граппин, участник Сопротивления, был арестован, но спасся от неминуемой смерти, выпрыгнув из поезда, который вез его в Германию. Неудивительно, что он был не в восторге от прозвища «фашист».

Первоначально студенческим возбуждением было затронуто лишь незначительное число учащихся. Пытаясь пробиться в одну из лекционных аудиторий Нантера, историк Рене Ремон видел, что студентов, желающих слушать его лекции – а таковых было около двухсот человек, – гораздо больше, чем бунтовщиков, которые захватили помещение и не позволяли ему подойти к кафедре. Однако, как выяснилось, первые были настроены менее решительно, чем вторые[288]288
  Charles Mercier, 'René Rémond à Nanterre en 1968', Vingtième Siècle, Revue d'Histoire, 4, 104 (2009), pp. 141–52.


[Закрыть]. Протесты не координировались какой-то одной организацией. Во время алжирской войны ощутимую роль играл Национальный совет студентов Франции – НССФ (Union Nationale des Étudiants de France), но с той поры его ряды заметно поредели, а полное лишение с 1965 года государственных субсидий – поначалу, наказывая организацию за Алжир, власти их просто сокращали – обрекло это объединение на финансовый кризис. Другие группы, менее официальные и не столь обремененные формальными ограничителями, стремились действовать в обход НССФ. В частности, так поступало учрежденное в начале 1968 года «Движение университетского действия» (Mouvement d'Action Universitaire), которое, подобно «Движению 22 марта» в Нантере, не имело единой программы или идеологии.

2 мая декан Университета Париж X в Нантере закрыл свое учебное заведение, убедившись в том, что поддерживать порядок в нем далее невозможно. Это повлекло за собой перемещение протестов в Сорбонну – в расположенный в центре Парижа Латинский квартал. Но 3 мая Сорбонна тоже была закрыта. Полиция силой очистила университет от демонстрантов, некоторые из них были задержаны для выяснения личности. Разъяренные тем, что они сочли арестом своих товарищей, студенты на протяжении всего вечера того дня атаковали полицию. Несколько дней спустя полицейский сообщал суду:

«Впервые в жизни я видел, как полиция отступает под натиском демонстрантов, забрасывавших ее выдранными из мостовой булыжниками. Среди них были явные зачинщики, возможно, человек сорок. Но я думаю, что в целом демонстранты действовали спонтанно, удовлетворяя свою страсть к разрушению»[289]289
  Цит. по: Laurent Joffrin, Mai 68: Histoire des Événements (1988), p. 26.


[Закрыть]. Тех, кого забрали из Сорбонны 3 мая, быстро выпустили, хотя те, кого арестовали в ходе последующих беспорядков, 4 и 5 мая предстали перед судом. Кроме того, 6 мая Даниэль Кон-Бендит и несколько его товарищей из Нантера были вызваны за заседание дисциплинарного совета Парижского университета. Чтобы поддержать их, собралась большая толпа, а столкновения между полицией и демонстрантами – наверное, самые жестокие за весь месяц – продолжались почти всю ночь.

Затем последовало несколько относительно спокойных дней. Демонстрантам, к немалой тревоге властей, удалось 7 мая по мосту Согласия перебраться на правый берег Сены, но они не стали атаковать ни Елисейский дворец, где расположена резиденция президента, ни другие центры государственной власти. Между студентами и властями начались осторожные переговоры, которые, однако, вскоре прекратились из-за нежелания властей освободить нескольких задержанных. И тогда 10 мая протестующие развернули невиданное по размаху строительство баррикад. Это, скорее, был уличный спектакль, а не возведение реальных укреплений. Зять де Голля, офицер, с мрачным удовольствием отмечал, что эти сооружения не выдержат атаку бульдозера[290]290
  Alain de Boissieu, Pour Servir le Général, 1946–1970 (1982), p. 186.


[Закрыть]. Баррикады напоминали о революциях 1830-го и 1848 годов – или, по крайней мере, о том, что студенты читали о них в романах. Наиболее внушительные баррикады были возведены – скорее всего, намеренно – на улице, названной в честь Руайе-Коллара, роялиста XIX века[291]291
  Daniel Bensaïd, Une Lente Impatience (2004), p. 83.


[Закрыть].

Власть серьезно отнеслась к вызову, который открыто бросали ей баррикады. В ночь с 10 на 11 мая их начали демонтировать, причем полиция приступила к делу после закрытия метро, рассчитывая на то, что наиболее энергичные активисты уже отправились по домам. Демонстрации, однако, теперь стали более многочисленными. Представляя де Голлю полицейские сводки, его помощник Жак Фоккар всегда выбирал самые низкие оценки численности манифестантов. По правде говоря, он слабо представлял реальное количество демонстрантов и подозревал, что более высокие оценки прессы могут оказаться ближе к истине[292]292
  Jacques Foccart, Le Général en Mai: Journal de l'Elysée, vol. II: 1968–1969 (1998), p. 105.


[Закрыть]. Демонстрантов было сложно отличить от прохожих и, так или иначе, обе эти категории иногда сливались. Некоторых парижан на демонстрации влекло любопытство или ностальгия по собственной радикальной юности. Например, Роберт-Андре Вивьен, депутат-голлист и ветеран Сопротивления, участвовал в демонстрации 21 мая – якобы для того, чтобы прийти на выручку своим левым коллегам-парламентариям, если такая необходимость возникнет[293]293
  Michèle Cotta, Cahiers Secrets de la Ve République, vol. I: 1965–1977 (2007), p. 121. Запись от 21–22 мая.


[Закрыть].

В маленьком мирке парижской grande bourgeoisie по обе стороны баррикад возникали порой причудливые связи. Министр культуры Андре Мальро в майские дни обедал с испанским писателем Хосе Бергамином, с которым познакомился во время гражданской войны в Испании. После завершения обеда, когда Мальро предложил другу подвезти его на министерской машине, Бергамин попросил доставить его в захваченную студентами Сорбонну. Мальро, который направлялся в Национальное собрание, сказал ему: «Тебя тянет к иррациональному, а меня к ирреальному»[294]294
  Olivier Todd, Malraux: Une Vie (2001), p. 534.


[Закрыть].

Даже жители центральных районов Парижа не всегда знали, что происходит на переполненных улицах у них под окнами. В этой атмосфере вновь приобрело значение радио. Иногда лишь благодаря радиотрансляциям можно было узнать о том, что делается всего в нескольких сотнях метров. В середине 1960-х Французская национальная радиовещательная и телевизионная компания была силой, сплачивающей общество. Тогда семьи собирались у телевизоров, и вся страна смотрела одни и те же программы – особенно, если в них выступал де Голль. Но в 1968-м все изменилось. Транзисторные радиоприемники, которые можно было носить с собой, стали главнее телевизоров, а ведущие радиостанции зачастую были частными и находились за пределами Франции. Постепенно власти, препятствуя освещению беспорядков в прямом эфире, начали «глушить» коротковолновые каналы, которые использовались передвижными радиостанциями, но журналисты вышли из положения, начав передавать репортажи по телефону – иногда просто постучавшись в чью-то дверь с просьбой позвонить.

Полиция

Полиции не всегда удавалось отличить демонстрантов от тех, кто случайно оказался на улице не вовремя; в итоге доставалось всем подряд, из-за чего многие парижане вставали на сторону студентов. Сотни демонстрантов были арестованы. Их пребывание под стражей обычно длилось недолго, но из-за общей неразберихи их товарищи узнавали об освобождении не сразу, а это порождало зловещие слухи. Так, 13 мая журналисту по ошибке сообщили о гибели сразу десятка демонстрантов[295]295
  Michel Droit, Les Feux du Crépuscule: Journal 1968–1969–1970 (1977), p. 25. Запись от 15 мая.


[Закрыть].

К счастью для властей, в мае 1968 года ни один из демонстрантов не погиб, хотя позднее, летом того же года, были убиты двое левых активистов. 24 мая в Лионе, когда демонстранты попытались прорвать полицейское оцепление на грузовике, погиб полицейский. На деле силы правопорядка вели себя более сдержанно, чем могло порой показаться. Французские спецподразделения, предназначенные для подавления уличных беспорядков – Отряды республиканской безопасности (Compagnies Républicaines de Sécurité), – со своими щитами и противогазами выглядели устрашающе, но их персонал не выходил из-под контроля. Лидеры профсоюза спецназовцев связались с протестующими, объявив им о том, что хотят обойтись без жертв. При этом они всячески обособляли себя от Республиканской гвардии (gardes républicaines), у которой профсоюза не было[296]296
  Jean-Daniel Benard, 'Les Relations entre le BN de l'UNEF et les Forces de Police en 1967–1968', Roger Barralis, Jean-Claude Gillet (eds.), Au Coeur des Luttes des Années Soixante, les Étudiants du PSU: Une Utopie Porteuse d'Avenir? (2010), pp. 235–41, p. 237.


[Закрыть].

Морис Гримо, с 1967 года занимавший пост префекта парижской полиции, был человеком либеральных взглядов, который всеми силами хотел избежать насилия. Но это обстоятельство, как и меланхоличные симпатии к студентам, не означали, что он желал низвержения режима. Он сравнивал себя с рыбаком, который ослабляет леску, чтобы дать рыбе выдохнуться[297]297
  Maurice Grimaud, En Mai, Fais ce qu'il te Plaît: Le Préfet de Police de Mai 68 Parle (1977), p. 333.


[Закрыть]. Он разрешал чиновникам заранее согласовывать со студенческими лидерами маршруты, по которым будут следовать демонстрации. Ален Жейсмар, один из наиболее видных лидеров протеста, вспоминал, что находился в «постоянном контакте» с Гримо[298]298
  Alain Geismar, Mon Mai 1968 (2008), p. 150. Гримо потом утверждал, что «диалог», который якобы шел между ним и студенческими лидерами, – это «миф». По его словам, он никогда не разговаривал по телефону ни с Жейсмаром, ни с Кон-Бендитом (см. интервью с Гримо, опубликованное в журнале Liaisons в мае 2008 года: Grimaud Archives, Paris, Institut d'Études Politiques). Однако Кен Пино, полицейский фотограф, который иногда сопровождал Гримо в майские дни, вспоминал о том, что фотографировал его за разговором с Жаком Соважо и Даниэлем Кон-Бендитом у входа в Сорбонну.


[Закрыть]. Указания, которые префект давал своим подчиненным, были предельно четкими: в частности, он запретил избивать манифестантов после ареста. Он всячески дистанцировался от своего предшественника, Мориса Папона, который требовал от полицейских «действовать быстро и решительно»[299]299
  Philippe Nivet, 'Maurice Grimaud et Mai 1968', Histoire@Politique, 3, 27 (2015), pp. 18–32.


[Закрыть]. Во время войны в Алжире Папон руководил подавлением антивоенных демонстраций и при нем несколько алжирцев были убиты в полицейских участках. Министр внутренних дел Кристиан Фуше также признавал, что со студентами нужно обращаться более мягко, чем с североафриканцами, «к которым парижане не испытывают таких симпатий»[300]300
  Christian Fouchet, Mémoires d'Hier et de Demain, vol. I: Au Service du Général de Gaulle: Londres 1940, Varsovie 1945, Alger 1962, Mai 1968 (1971), p. 227.


[Закрыть].