Текст книги "Читай не хочу. Что мешает ребенку полюбить книги"

Чаяния и штампы

Мысль вырастить нечитающего ребенка приводит родителей в ужас. Но ведь кроме сильных эмоций есть и другие основания, чтобы всеми правдами и неправдами стремиться воспитать читателя. Должны же взрослые люди давать рациональное объяснение хотя бы самим себе? Я спросила родителей: «Почему вам важно, чтобы ваши дети читали?» В большинстве случаев отвечающие указывали сразу несколько причин. Чаще всего писали о развитии эрудиции, кругозора, чуть реже – о развитии мышления, интеллекта, воображения, фантазии и, разумеется, развитии речи и грамотности. Меньшему количеству опрошенных оказалось важно, чтобы их дети читали, потому что чтение – это удовольствие и путь к обогащению личности. Кроме того, родителей беспокоила ценностная связь поколений. По их мнению, художественная литература – основа общего культурного кода. В качестве аргументов в пользу чтения называли также виртуальное проживание опыта, развитие эмоционального интеллекта и эмпатии, понимание себя и других.

Если обобщать, то почти все перечисленные причины сводятся к двум большим категориям: образованию и рефлексии. Немного в стороне остается удовольствие, но и оно в таком деле, как чтение, крепко-накрепко связано с рефлексией. Заметный перевес в пользу образования не удивляет, но сообщает о некоторой консервативности родителей.

Мне с детства говорили, что обязательно надо читать. Если я не буду читать, то стану глупой, неинтересной и вообще останусь где-то на обочине жизни раздавать листовки. И книжки нужно читать определенные, тоже умные, фантастика не подойдет. Я пыталась заставить себя читать, но все попытки превратились в подсознательное отвращение и избегание литературы.

Ксюша, 17 лет, Сергиев Посадф

«Книга – источник знаний». Если ввести это утверждение в поисковике, третьим выскочит сценарий классного часа с таким названием. Стоит ли говорить, что классные часы редко называют оригинально? Чаще используют штампы. Чаще – это почти всегда. Мысль о том, что книга – источник знаний, образования, конечно, по-своему верна. Однако мне вспоминается стихотворение Саши Чёрного, начинающееся со слов: «Есть бездонный ящик мира…» Думаю, если бы мы не знали, что стихотворение называется «Книги», то сегодня могли бы понять эту метафору иначе. Разве не интернет теперь выполняет функцию «ящика мира», куда уложены и книги тоже?

Можно было бы обвинить меня в неточности при составлении анкеты: спрашивая о ценности чтения, я не уточнила, чтения чего. Однако из всех отвечавших это смутило только одного, и, судя по ответам и составу читательских рекомендаций, которые появятся ближе к концу книги, ценным представляется именно чтение художественной литературы. Тогда возникает резонный вопрос: почему гарантом образования в представлении родителей становится именно она, а не нон-фикшн, энциклопедии и научные труды? Что-то мне подсказывает, что, например, о Бородинской битве можно узнать, прибегая не только к Лермонтову и Толстому.

О чтении как источнике образованности и гаранте успешности говорит в одной из лекций доктор психологических наук, профессор НИУ ВШЭ Катерина Поливанова. Также она обращает внимание на то, что в современном российском обществе сосуществуют «абсолютная ценность детского чтения и вообще чтения» и уверенность в том, что чтение исчезает. Поливанова отмечает, что чтение окружено разнообразными мифами, и относит к ним именно те суждения, которые легли в основу родительских ответов в моем исследовании: «Например, читающий человек более успешен (то, что он более умный, даже как-то смешно упоминать), ему открыты все ценности культуры, у него лучше развито воображение»[11]11
  Психология развития: как дети учатся понимать эмоции // ПостНаука. 2017. 24 августа. URL: https://postnauka.ru/animate/78876.


[Закрыть]. Профессор допускает, что в этих мифах велика доля правды, но указывает на отсутствие научных данных о прямой связи между успешностью, уровнем интеллекта и культуры, развитым воображением и чтением. Кажется, если эта связь и существует, то с ней все не так просто. По крайней мере, она точно не прямая. Но в этом попробуем разобраться позже.

Здесь меня волнует серьезное противоречие. Почему в ответах на первый вопрос («Если ваши дети откажутся от чтения и не будут воспринимать его как ценность, как вы к этому отнесетесь, что почувствуете?») родители в основном демонстрировали искреннее, настоящее горевание, а в ответах на второй («Почему вам важно, чтобы ваши дети читали?») – транслировали штамп «чтение = образованность»? Почему на эмоциональном уровне детское чтение вызывает глубокую личную реакцию, а на уровне рационализации – сбегание в общие установки, чужую речь, чуть ли не лозунги?

Я обратилась за комментарием к психологу Станиславе Смагиной. «Существует штамп: „культурный человек – читающий человек“. Его можно перевести так: „Я боюсь, что мой ребенок будет неуспешным, потеряет свои социальные привилегии“, – говорит психолог. – Но мы же не рыдаем из-за того, что наши дети не станут читать Дарвина. Речь именно о художественной литературе, она развивает эмоциональный интеллект и эмпатию. Если мы открыто признаем, что литература нужна не для образования, а для рефлексии, то придется честно говорить об эмоциях с ребенком. А ведь это самое сложное для многих. Именно потому, что страшно, и правда проще перевести это в систему познания, успешности. Ведь придется спросить себя: насколько мы честны со своими тараканами и готовы ли к открытому разговору с ребенком? И если да, то сработает только одно: объяснить, в чем чтение помогает лично вам, и предложить книгу. Например, сказать: „Эта книжка помогает мне осознать свой страх смерти“. Тогда ребенок ее, скорее всего, прочтет, а дальше увидит, помогает ли она и ему. А если мы настаиваем на чтении для образования, то врем прежде всего себе. И ребенок это знает».

Смагина рекомендует родителям: «Если тревога из-за того, что ребенок не читает, очень высока, просто представьте его будущее; например, что он поступил на матмех, стал успешен, но не читает художественную литературу. Что вы тогда почувствуете?» И правда, что вы почувствуете?

Чтение как ценность

Вернемся к опросу. Среди отвечавших 16,8 % посчитали, что удовольствие – это показатель ценности чтения. Мне кажется, говоря об удовольствии, родители проецируют собственные ощущения на детей, то есть хотят совершить сразу несколько действий с корнем «дел»: поделиться своим способом получать удовольствие, наделить ребенка своими ощущениями, схожим восприятием литературы и в конечном счете разделить наслаждение с ребенком.

Так, в двух ответах чтение трактуется как источник юмора: «дает базу для огромного количества шуток»; «мне важно, чтобы у нас были общие шутки». Шутка становится и совместно испытываемой положительной эмоцией, и признаком общего культурного кода. Родительское желание поделиться и разделить напоминает чувства человека, который делает репост близкого ему материала: статьи, песни, мема – и радуется лайкам друзей, не только принимающим, но и разделяющим его вкусы и интересы. Это чувство знакомо и мне: как приятно бывает, когда ученики замечают красоту какой-нибудь фразы или смеются над шутками классиков, и как обидно, когда оказываешься со своим эстетическим удовольствием в гордом одиночестве посреди класса. Кстати, преподавать комическое сложнее всего: объясняя детям, что смешного у Чехова, Гоголя или Салтыкова-Щедрина, почти всегда чувствуешь себя дурой. Над анекдотом, не сразу понятым, смеются не так, как над схваченным с первого раза. Шутка работает, когда понимается мгновенно, реже – когда «доходит» спустя какое-то время. Скорее всего, если мне пришлось объяснять юмор, по-настоящему смешно детям на уроке не будет.

Но не странно ли желать человеку, который не видит в чтении наслаждения, это наслаждение испытать? Ведь если задача в том, чтобы он был счастливым и эстетически удовлетворенным, то почему бы не оставить его наедине с фильмами, музыкой, видео, мемами, обслуживающими схожие потребности? Здесь видно больше заботы о себе, о том, чтобы идеальный ребенок в нашем представлении совпал с тем, которого мы растим. И это нормально. Из ответов на первый вопрос анкеты мы узнали, что 14,4 % родителей попробуют принять своих нечитающих детей. Я уверена, что примет большинство: все-таки родительская любовь сильнее культурного кода. Но как же приятно знать, что этот код есть, что в любой момент им можно воспользоваться. Например, мы с мужем редко говорим на «умные» темы, все высокое и духовное как-то отодвигается на второй план неумолкающей дочерью, бытом, работой. Но иногда посреди бытовухи он шутит что-нибудь про Гиппиус и Мережковского, и я вспоминаю: «Так вот почему мы вместе. Это же тот мужчина, который на первых свиданиях говорил со мной об Ионеско…» И я бы хотела, чтобы так же было у нас с нашим ребенком.

По-моему, очень здорово, что рядом с чтением в сознании опрошенных возникает удовольствие. Если мы видим в чтении наслаждение, а не труд, то шансы заинтересовать ребенка возрастают в разы. Есть ведь разница между посылами «Ты должен прочитать, потому что это великая книга великого писателя» и «Почитай: на пятидесятой странице я хохотал в голос (или, наоборот, разрыдался) прямо в автобусе». Второй вариант ведет к открытому диалогу об эмоциональной жизни, к тому диалогу, о котором говорила Станислава Смагина.

На вопрос «Если ваши дети откажутся от чтения и не будут воспринимать его как ценность, как вы к этому отнесетесь, что почувствуете?» кто-то из родителей ответил: «Постараюсь всеми силами увлечь ребенка и заставлять тоже буду». Нет, нельзя заставить увлечься, нельзя заставить разделить удовольствие от чтения, но можно поделиться – удовольствием, эмоцией, книгой.

Родители чаще подходят к проблеме детского чтения с вопросом «Каким должен быть мой ребенок?». И реже – с вопросом «Каково ему будет?». В первом случае ребенок воспринимается как объект, во втором – как субъект. Художественная литература дает навык рефлексии и эстетический опыт – ее восприятие предельно субъективно. Так можно ли погрузить в субъективный мир чтения того, кого мы воспринимаем как объект, кого в своих читательских амбициях не отделяем от самих себя? Не стоит ли отказаться от чтения как универсальной ценности, чтобы оно стало индивидуальной ценностью конкретного ребенка?

Я хочу быть счастливым человеком с интересной, насыщенной жизнью. Поэтому после школы (а иногда и вместо нее) я делаю то, что мне нравится делать: пишу стихи, участвую в разных мероприятиях и конкурсах, смотрю фильмы, изучаю темы, которые лично мне интересны. И, чтобы успеть как следует порадоваться и «понасыщать» свою жизнь, я нередко пренебрегаю программой по литературе (и домашней работой по некоторым предметам тоже). А когда у меня появляется свободное время, я читаю не те книги, которые мне задали, а те, которые я сама выбрала. Просто потому, что их мне, в отличие от первых, хочется читать.

Ульяна, 16 лет, Балтийск

Моральная паника в отдельно взятой семье

В семье я считалась нечитающим ребенком. Теперь мне кажется, что родители ошибались, но поняла я это, только приступив к написанию книги. Нередко то, что думают и говорят о тебе взрослые, со временем вытесняет из памяти и замещает реальную картину. И вот я прожила 29 лет в полной уверенности, что до двенадцати чтением не интересовалась. Впитала панику окружающих и до сих пор, если провожу какое-то время без книг, думаю про себя: «Кошмар, она не читает!»

Видимо, дело было не столько в моем нечтении, сколько в более активном и впечатляющем чтении старшей сестры Майи. Я вовсе не стремлюсь обвинять маму и папу в своих читательских бедах. Во-первых, у них не было тех привилегий, какие есть у меня как у матери: ни доступа к огромному количеству книг и статей о воспитании, ни опыта психотерапии, ни педагогического образования (формально у папы оно было, но ключевое слово – «формально»). Во-вторых, еще неизвестно, сумею ли я не повторить ошибок родителей. Мне хочется понять, что они чувствовали и чем руководствовались, воспитывая меня и видя, что я как читатель не соответствую их ожиданиям. Понять, как эти ожидания формировались, посмотреть на себя глазами родителей. Поэтому я поговорила с папой – его вся эта ситуация задевала больше, чем маму. К тому же мы коллеги. Оба – сапожники без сапог: я сегодня – учительница литературы, поэтесса и мать пятилетнего ребенка, не проявляющего к книгам «достаточного» интереса, а папа двадцать с чем-то лет назад – учитель литературы, поэт и отец «нечитающего» ребенка.

У тебя рано появились дети. По сути, ты тогда был очень молодым человеком. Когда родилась Майя, ты еще не преподавал, а к моменту моего рождения работал учителем литературы всего три года. Вряд ли твоя убежденность в том, что дети должны читать, была учительской позицией. Почему для тебя это имело большое значение?

Честно говоря, я не очень понимал, какие еще могут быть интересы у человека. Ну, конечно, можно в филармонию ходить (я и ходил в юности довольно часто), живопись любить (этот интерес у меня остался) или театр (вот с этим у меня плохо). Но только чтение мне казалось естественной человеческой деятельностью. Я, кстати, стал меньше читать, уже работая в школе. Часов обычно было много (доходило в иные годы и до 50 в неделю), так что сил на чтение не оставалось. Но детям-то что еще делать, кроме как читать? Ну, поиграл – и читай. Майя оказалась послушной, читала легко и быстро. С тобой было хуже.

Какого ребенка ты тогда мог назвать читающим? Каким критериям он должен был соответствовать? Изменилось ли твое представление об образе читающего ребенка сейчас, спустя примерно двадцать лет?

Сейчас соображу, что я думал об этом двадцать лет назад. Мне было удобно работать с детьми, которые были в состоянии прочитать школьную программу и при этом еще что-нибудь. В классе обычно находился один такой ребенок, в расчете на него я и работал. Остальным сообщал что-то такое, с чем можно было сдать выпускной экзамен по литературе. Не уверен, что мое представление изменилось. В целом я существенно помягчел, поубавилось высокомерия, я стал понимать, что дети имеют право на какие-то другие виды духовной жизни. Но по-прежнему думаю, что читающий ребенок – это тот, который может прочесть в день между делом страниц двадцать, а за месяц, соответственно, одну книгу объемом в «Преступление и наказание». Если он читает больше – ну, молодец. Буду радоваться.

Когда и почему ты сделал вывод, что я нечитающий ребенок?

Дату не назову. Но ты, конечно, отклонялась от нормы, которая была у меня в голове. Майя этой норме соответствовала, даже превышала ее (прочесть в третьем классе «Илиаду» и «Одиссею» – это круто), ты не соответствовала. Мне вообще тяжело давалось понимание, что, кроме моей точки отсчета, бывают еще какие-то. Работал такой инфантилизм. Отчасти после пятидесяти это стало проходить, но процесс не завершен.

Что ты испытывал, думая, что младшая дочка, в отличие от старшей, не соответствует твоим представлениям о читающем ребенке, твоим родительским ожиданиям?

Что испытывал – не помню. Не думаю, что это было раздражение или разочарование. Как человек ты мне была интересна, я тебя любил (оба пункта действуют и сейчас). А в старших классах, после занятий в кружке Рахили Израилевны Беккер[12]12
  Р. И. Беккер вела в Санкт-Петербургском дворце творчества юных кружок анализа художественного текста, куда я по случайности попала, не поступив там же в кружок журналистики.


[Закрыть], ты стала демонстрировать такие аналитические фокусы, что я безусловно признал в тебе сестру по разуму. Твоя работа о Набокове и Блоке[13]13
  Речь идет о выпускном исследовании по литературе в 11-м классе.


[Закрыть] была очень сильной, именно аналитически сильной. Может быть, в связи с этим я постепенно стал думать, что дело не в количестве прочитанных книг, а в умении их понимать и интерпретировать.

Что ты предпринимал, чтобы изменить ситуацию? Что из этого срабатывало со мной?

На этот вопрос ответить особенно легко. Ничего не предпринимал. Когда ты была ребенком, количество книг у нас в доме все время росло. Появились, например, альбомы, посвященные ренессансным итальянцам. Ты их с интересом рассматривала с бабушкой. Мама делала с тобой уроки. Я продолжал ничего не предпринимать. Когда ты стала по следам Майи читать западную прозу XX века, по-моему, одобрял. Но не более того.

Как ты думаешь, какие ошибки вы совершали на моем и Майином читательском пути? А что, наоборот, было сделано правильно?

Начнем с правильного: в доме были книги. Я эти книги читал. Ты терлась в писательской компании (вспомним Комарово и Горелово[14]14
  В Комарове находился дом отдыха для писателей, в Горелове – дача писательницы Татьяны Алферовой. Там проходили встречи «Пенсил-клуба» – объединения поэтов и писателей, готовивших к таким встречам тексты «по заданию». В основном создавали пародии, стилизации, основанные на большой литературе.


[Закрыть]), видела, что люди не только пьют, но и пишут. Весь «Пенсил-клуб» собирался по поводу книг, причем преимущественно по поводу классики. Очень светлой историей мне кажется ваш с Майей ржач над «Русским школьным фольклором»[15]15
  Сборник создаваемых школьниками и бытующих среди них текстов от страшилок до матерных пародий на басни Крылова и стихи Маяковского.


[Закрыть]. Думаю, это правильная обстановка и правильный пример. Неправильным было то, что раннее чтение Майи стимулировалось очень дешевыми подарками, то есть ее мотивация была поначалу внешней. С тобой мы к этому не прибегали. Кроме того, бабушка с упоением смотрела сериалы, а ты вместе с ней. Это, конечно, сбивало с курса. Но Рахиль Израилевна все поправила.

Недавно я стала вспоминать себя в возрасте десяти лет. Да, я не всегда фанатела от школьной программы, но в свободное время помню себя читающей «Детство», «Отрочество», «Юность» Толстого, записки Чехова. Еще всплывает картинка, как я отвоевываю возможность есть в комнате и вместе с обедом проглатываю «Кортик» Рыбакова. Эти мои читательские успехи были скрыты от тебя из-за огромной нагрузки на работе или объемы чтения казались недостаточными, а выбор книг – неверным?

Вот это сильно! Я только из этого вопроса узнаю, что ты читала «Отрочество» и «Юность» (может, и знал, да забыл). Про «Детство» помню. Я, кстати, не читал этих книг вообще. Первый том Толстого так и не открывал. И «Кортик», кажется, тоже не читал. Не читал я и твоего любимого Монтейру Лобату[16]16
  Бразильский писатель, автор моей любимой детской книги «Орден желтого дятла».


[Закрыть]. То есть я процесс не контролировал и, видимо, даже не пытался. Возможно, отделывался какими-то оценочными высказываниями. Едва ли этот выбор мог показаться мне неверным. Скорее всего, я просто всего этого не видел.

Майя как-то сказала мне, что уже давно отказалась от художественной литературы и интересуется в основном специализированной. Когда ребенку не десять, а 35, это так же важно? Беспокоит ли тебя, что она не читает художественную литературу?

Она взрослая умная тетя со своими вкусами и представлениями о жизни. Меня больше беспокоит, что она не пишет. У нее замечательный прозаический талант, она написала несколько очень классных рассказов. Но занимается другим. Ей виднее, чем заниматься.

Сейчас у тебя растет внучка. Боишься ли ты, что она не будет читать? Почему?

Не боюсь, но вижу такую возможность. Мне не нравится, что она не читает сама. Я не очень умею общаться с маленькими детьми. Мне это, скажем, не дано. Единственный шанс когда-то почувствовать себя близким ей человеком – это возможность говорить с ней о тех вещах, которые меня волнуют. Если она не начнет читать, я могу не получить этого шанса. При этом я вижу в ней неординарный ум, а склад этого ума явно филологический. Хотелось бы, конечно, чтобы она использовала эти свои способности. Ну не пропадать же им…

Зачем ребенку читать и зачем это тебе как папе и дедушке?

На вторую часть вопроса я, по-моему, ответил чуть выше. Повторю: мне это нужно, чтобы не чувствовать себя чужим дочерям и внучке. С Майей и тобой, хотя я и вел себя в вашем детстве не лучшим образом, мне повезло. Вы обе умные и талантливые, обе понимаете кое-что в том, что для меня представляет главный в жизни интерес. В лице Лии хочется продолжения этого счастья, причем желательно без тех сложностей, которые были с вами. Но ясно, что сложности все равно будут.

Теперь про то, для чего это нужно ребенку. Тут речь не только о моей внучке, речь о человечестве. Транслирую не мою мысль, просто мысль, с которой я согласен. У людей нет другого варианта воспринимать мир, кроме как через призму доступной им культуры. То есть через тексты. Если человек не понимает, что он прочитал (это касается любых текстов, порождающих образы и создающих картину мира, не обязательно художественных), не может к этому отнестись критически, проанализировать прочитанное, то он очень плохо ориентируется в жизни, его легко обмануть, втюхать ему какую-нибудь ерунду. В результате плохого понимания текстов сбиваются с толку целые народы. Восприятие мира через культуру – чисто человеческая черта. Мне важно, чтобы дети воспринимали мир адекватно.

Из нечитающего ребенка я все-таки выросла в читающего взрослого. Хотя есть подозрение что и тогда, в детстве, дела обстояли лучше, чем думали папа и мама. У детей могут быть другие удовольствия, они вообще другие, отдельные люди, и мой отец, перевалив за пятьдесят, это осознал. Конечно, он может опасаться, что станет чужим нечитающей внучке. Правда, это скорее она окажется ему чужой, ведь ей уровень дедушкиной начитанности абсолютно безразличен. Но пока они отлично ладят безо всяких книг. Наверное, потому, что папа, сам того не замечая, за последние двадцать лет почти научился любить без ожиданий и оценок.