Текст книги "Лиделиум. Наследие Десяти"

Сороковой отсек находился недалеко от зала с десятками боксов, где я очнулась вчера. То ли оттого, что места в Диких лесах было достаточно, то ли оттого, что Михаил Перх был особенным пациентом – ему выделили отдельную палату.

В течение нескольких минут, пока мы шли, Алик болтал без умолку о выживших на Мельнисе, о блестящих условиях их содержания в Диких лесах, о том, сколько фантастически сложных операций уже успели провести местные хирурги и сколько их еще предстояло впереди. Я понимала, что он делает это, надеясь разрядить обстановку, за что была ему бесконечно благодарна. Андрей, сославшись на срочные дела, ушел. Марк задержался где-то по дороге и лишь Питер Адлерберг следовал за нами по пятам, и не думая обделить своей приятной компанией. Он шел чуть в отдалении, по правую руку от Алика, то и дело морщась и закатывая глаза при каждом упоминании очередных подвигов здешних врачей и невероятной выносливости пациентов, и явно с трудом сдерживался от язвительных комментариев.

Питер был почти на две головы выше Алика, в грубых лучах искусственного освещения его резкий профиль особенно выделялся на фоне белоснежных стен. Он, без сомнений, осознавал свою привлекательность. Это было видно в том, как он двигался – всегда порывисто, но при этом элегантно и уверенно; как говорил – легко, громко, слаженно, с долей иронии, и обязательно при этом смотря оппоненту прямо в глаза; как смеялся – холодно, надменно и звонко, слегка запрокидывая голову. Искоса бросая на Питера редкие взгляды, я невольно залюбовалась его жестокой красотой. Он, конечно, тут же это заметил и, поймав мой взгляд, одарил такой ледяной самодовольной полуулыбкой, от которой у меня моментально похолодело внутри.

– Мария. – Резко остановившись у одной из многочисленных дверей, Алик повернулся и взволнованно посмотрел на меня. Я с удивлением подняла глаза, осознав, что пропустила мимо ушей все, что он рассказывал мне последние пару минут. – Есть кое-что, о чем я должен тебя предупредить. Это касается… касается состояния всех, кого нам удалось спасти.

– Ты о чем?

– Андрей уже упоминал, что события тех дней серьезно травмировали большинство из выживших. Мы предполагаем, что во время допросов кристанские миротворцы пытали их. И делали это крайне жестоко. Это сильно сказалось на их психологическом состоянии…

– Алик, я читала отчет по Михаилу Перху и видела пометку о нестабильности. Он потерял семью. В свое время я пережила подобное. Думаю, я смогу найти нужные слова, если ты об этом…

Я потянулась к двери, но, сделав шаг в сторону двери, Алик преградил мне путь.

– Я не об этом, – тихо сказал он, подняв на меня мрачный взгляд.

– Он хотел сказать, что все, кто выжил, сошли с ума, – просто изложил Питер и, усмехнувшись, обратился к Алику. – А я все думал, когда ты наконец упомянешь об этой незначительной детальке в своих хвалебных одах нашей медицине.

Я изумленно посмотрела на Адлерберга:

– Что значит – сошли с ума?

– Это означает, что они безумны, Мария. Сошли с ума, чокнулись, поехали крышей – выбирай формулировку, что тебе по вкусу. В любом случае все это будет означать именно то, что мы и хотим тебе сказать, – ответил парень, посмотрев на меня так, будто я и сама была умалишенной.

– Мы подозреваем, что дело в химическом оружии, – озадаченно продолжил Алик. – Вероятно, миротворцы использовали ядовитый газ, поражающий клетки мозга, влияющий на сознание и память… Мы надеемся, что это ненадолго. Время и правдивые воспоминания помогут им восстановить картину реальности.

– Сколько? – Мой собственный голос показался мне чужим. – Сколько тех, кто остался в сознании, из всех, кто выжил?

Алик прерывисто вздохнул, нервно проведя рукой по волосам.

– Только ты, – наконец выдавил он, и это явно стоило ему больших усилий. – Ты единственная, чей разум не пострадал. Именно поэтому мы так нуждаемся в тебе. Вероятно, ты – наша единственная и последняя надежда докопаться до правды.

Я ощущала себя так, будто земля ушла из-под ног. Меня разом охватило головокружительное тошнотворное чувство.

– Андрей говорил, что вы допрашивали тех, кто остался в живых… что вы от них узнали о событиях на Мельнисе до взрыва, что их показания во многом сходятся, а значит, это правда! А сейчас вы заявляете о каком-то коллективном помешательстве?!

– Мы допросили каждого, кто был хоть в какой-то степени вменяем, чтобы понять наши вопросы. Мы продолжаем это делать и сейчас, – спешно ответил Алик. – Многое из того, что мы узнали из их рассказов и в чем их показания совпадают, похоже на правду. Мы склонны в это верить. Например, в то, что кристанские миротворцы были на Мельнисе несколько дней, что они допрашивали жителей базы, что они кого-то искали… Это подтверждают и наши данные.

– Если показания кажутся вам логичными, в чем проявляется их безумие?

Бросив на меня пронзительный взгляд, Питер прислонился спиной к стене у двери и скрестил руки на груди.

– Сначала мы не понимали, – на удивление серьезно ответил он. – Те, кто выжил, вели себя вполне нормально. Были несколько человек, что отрицали смерть близких, проявляли излишнюю агрессию, но мы списывали это на психологическую травму. А потом… потом даже те, кто поначалу был в здравом уме, начали вести себя все более и более странно. Они разговаривали с покойными родственниками и знакомыми и не верили нам, когда мы говорили, что рядом никого нет. Периодически они словно и вовсе забывали о том, что с ними произошло, где они находятся, и от страха впадали в истерику. В самых тяжелых случаях некоторые из пострадавших и вовсе забывали, кто они на самом деле, назывались чужими именами, рассказывали истории, которых с ними никогда не происходило, и делали это настолько правдоподобно и убедительно, что мы перестали понимать, где правда, а где извращение сознания. И тогда нам пришлось…

– Использовать хертон, – упавшим голосом закончила я. – Вы начали детально проверять показания каждого из них и поняли, что больны все.

Питер кивнул:

– В той или иной мере…

Пытаясь осмыслить ужас услышанного, я обессиленно потерла глаза у висков.

– А я? Вы уверены, что я в здравом уме?

– Твои воспоминания настоящие, – подтвердил Алик. – Хоть и неполные.

Хоть и неполные… От распирающего гнева на себя и свою беспомощность я с силой ударила кулаком по стене.

– Когда ты упомянул вчера, что часть пострадавших на Мельнисе полностью лишились рассудка, я и подумать не могла, о каких масштабах ты говоришь, о Десять! – Я в отчаянии посмотрела на юношу. – Сколько еще секретов мне нужно узнать перед тем, как вы начнете говорить правду с первого раза?!

– Вчера ты и так пережила слишком много, – с волнением отозвался Алик. – Ты была не готова.

Питер горько усмехнулся, но ничего не сказал.

– Молчание никого не спасает, Алик, – отрезала я. – Ты думаешь, что таким образом оберегаешь людей, но со временем все становится только хуже. Правда, какой бы ужасной она ни была, – реальность, с которой рано или поздно придется столкнуться. И к этому тоже нужно быть готовым. Нет ничего хуже неизвестности.

Ответ юноши мне так и не удалось расслышать. Опередив его на долю секунды, я нырнула в палату сорокового отсека и еще до того, как он или Питер успели среагировать и войти следом, услышала, как механическая дверь захлопнулась у меня за спиной.

Глава 6
Слава Десяти

Михаил Перх был человеком неординарным. Так о нем говорили пилоты-напарники, коллеги из исследовательской группы и даже знакомые из администрации. Образцовый семьянин, пилот со стажем в тридцать лет и, помимо всего прочего, редкий ценитель художественного искусства – поистине тонкая и творческая натура, которая уж слишком сильно не вязалась с его сферой деятельности. Самому Михаилу нравилась такая характеристика – не слишком приторно, нарциссично и пафосно, с должной толикой скромности и великодушия. Он прекрасно знал, что ему не стать выдающимся человеком, а вот неординарным – другое дело.

Теперь же, когда он, словно тень, тяжело сгорбившись, расположился на длинной койке в другом конце палаты, вряд ли даже у самого закостенелого льстеца повернулся бы язык назвать его так. Я едва узнавала человека, неподвижно сидящего передо мной. Последний раз, когда я его видела, Михаил Перх в свои почти шестьдесят лет был здоровым, сильным мужчиной. Сейчас же передо мной сидел согнутый старик, словно прошли не пара месяцев, а десяток лет.

Приблизившись, я с ужасом замерла, глядя на жутко изуродованное многочисленными ожогами лицо: его правая часть, включая глаз, превратилась в настоящее кровавое месиво и была утеряна безвозвратно. Толстой сморщенной коркой, почти полностью заменившей кожный покров, были покрыты все видимые части тела, включая голову. Не в силах больше смотреть на него, я отвела глаза. И как я посмела думать, что это будет просто? Какое право я имела находиться здесь и говорить, что понимаю его боль?

– Михаил?

Когда я обратилась к нему, то поразилась слабости своего голоса. Мужчина, до этого так и не заметивший моего вмешательства, медленно повернулся и поднял на меня пустой взгляд единственного оставшегося глаза. Меня передернуло: в лучах яркого искусственного освещения его лицо было еще более уродливым, и мне оставалось лишь надеяться, что ему не удалось прочесть весь ужас, застывший в моих в глазах.

– Вероятно, вы меня не помните, но мы знакомы… – Я приложила все силы, чтобы мой голос прозвучал как можно спокойнее. – Меня зовут Мария Эйлер, я была в геологической команде на Мельнисе, мы встречались неоднократно…

Михаил не шевелился, уставившись на меня невидящим взором, словно я была одной из четырех стен. Разумеется, он меня не узнал. Его тонкие руки, забинтованные от запястий до самых плеч, аккуратно покоились на коленях. Не знаю, сколько времени он просидел вот так, не спуская с меня взгляда, – неподвижно, словно старая мумия. Возможно, он пытался откопать мой образ на задворках памяти, а возможно, на этом свете уже не осталось ничего, что бы могло заставить его бороться, воскрешая воспоминания прошлого. Я и не рассчитывала на ответ, когда мужчина внезапно выпрямился и едва заметно передернул плечами.

– Но я никогда не был на Мельнисе, – сказал он хриплым, но твердым голосом.

Опустившись на стул напротив него, я приложила все усилия, чтобы сохранить невозмутимый вид.

– Вы не помните, – заверила я как можно мягче, – но вы жили там достаточно долгое время. Иначе откуда мне знать вас?

Еще до того, как я успела среагировать, Михаил Перх резко подался вперед и дотронулся правой рукой до моего лица. Приблизившись, он нахмурился единственной выжженной бровью, что у него осталась.

– Ваше лицо… Оно кажется мне знакомым…

– Все верно. Ведь мы знаем друг друга. Мое имя Мария Эйлер.

– Ничего подобного, – оборвал меня мужчина, холодно отстранившись. – Вас зовут вовсе не так. Мы никогда не встречались, но я вас знаю. Все вас знают…

Словно опомнившись, он в смятении оглянулся вокруг.

– Как вы здесь оказались? – испуганно пробормотал он. – Где мы находимся? Это… это нереально, нет… Какой-то бред, должно быть, сон, просто сон…

В секунду взгляд мужчины наполнился ужасом, и он подорвался на месте, безумно оглядываясь по сторонам.

– Михаил, послушайте…

– Меня зовут не Михаил! – порывисто выкрикнул мужчина. – Почему все так обращаются ко мне?! Мое имя – Евгений Гоул!

Чувствуя, как бешено колотится сердце, я медленно встала, опасаясь, что одно слишком резкое движение окончательно выведет его из себя. Главное – сохранять спокойствие. Я не должна поддаваться его панике.

– Простите меня… – сказала я как можно громче, всеми силами подавляя дрожь в голосе. – Мне очень, очень жаль…

– Все это – нереально, – болезненно взвыл Михаил, схватившись за голову. – Когда этот кошмар закончится! Я хочу очнуться, хочу очнуться…

Он был в агонии. Лихорадочно обнимая себя за плечи и продолжая бешено оглядываться вокруг, мужчина впился грязными ногтями в обгоревшую кожу. Сдирая ее, он царапал себя до крови. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы, закрыв глаза, справиться с подступающей тошнотой.

– Это пройдет, – тихо выдавила я, отстраняясь. – Вам просто нужно немного отдохнуть. Ваша семья…

Мужчина замер и поднял на меня безумный взгляд.

– Моя семья… – прошептал он. – Где они? Что вы с ними сделали?

Я отшатнулась. Метнувшись в сторону двери, я судорожно ударила пальцами по панели. Издав короткий запрещающий сигнал, дверь осталась на месте: только сейчас я с ужасом осознала, что в целях безопасности она открывалась лишь с обратной стороны. Мы были взаперти.

Бросившись в мою сторону, Михаил впечатал меня в стену. Его окровавленная ладонь впилась ногтями прямо мне в горло, перекрывая дыхательные пути. Несмотря на болезненную худобу, мужчина был на удивление силен: его крепкая хватка полностью обездвижила меня. В другой раз я, вероятно, смогла бы вывернуться или хотя бы оттолкнуть его, но теперь, когда его безобразное лицо нависало в нескольких сантиметрах, меня словно парализовало.

– Что вы с ними сделали? – бешено заорал Михаил, сжимая мое горло. – Где мои жена и дочь?!

– У вас нет дочери… – еле слышно прошептала я, каменея от ужаса, – и никогда не было. Только два сына…

– Это ложь! Все это ложь! – отчаянно завопил мужчина, трясясь всем телом, словно в лихорадке. – Моя дочь, Аника… Ей всего восемь, всего восемь, она совсем малышка…

– Мне очень жаль, – прошептала я, задыхаясь. – Мне о ней ничего не известно…

Истошный крик мужчины был похож на вопль отчаяния.

– Она мертва, – мучительно выдавил он. – Я знаю это, чувствую. Так же, как я сам, и так же, как и вы! Вы мертвы уже несколько лет!

Его пальцы сильнее впились мне в глотку, царапая кожу: из последних сих я жадно, урывками хватала глотки воздуха.

– Я… мертва?

– Это иллюзия, – словно в трансе повторил Михаил, – вас тут нет, и меня тоже. Это все пытки. Наши души, они страдают… Грани живого и мертвого почти стерлись, осталось совсем немного…

С усилием втягивая в себя слабые потоки кислорода, я уже с трудом разбирала его судорожные бормотания. Все краски словно разом потухли на несколько оттенков, и перед глазами поплыли черные круги.

– Это все наследник тьмы… – эхом отозвался дрожащий голос мужчины, – это он мучает нас, сводит с ума. Наследник тьмы рожден, чтобы умереть…

Чувствуя, как от нехватки воздуха слезы застилают глаза, я обессиленно обмякла в его руках. Кровь шумела в ушах. Заходясь в безумной агонии, мужчина бормотал что-то еще, но я уже не могла разобрать слов, как вдруг его обезображенное лицо перекосило от боли и… изумления, и в следующий момент он, резко отпустив меня, замертво рухнул на пол.

За его спиной, тяжело дыша и держа в руках что-то длинное и тяжелое, стоял Алик Хейзер. Его волосы были взъерошены, а лицо пылало от возбуждения.

– Ты в порядке? – спросил он, подняв на меня испуганный взгляд.

Я попыталась ответить, но в следующий момент ноги предательски подогнулись, и я упала на колени, жадно хватая ртом воздух и заходясь в истошном кашле. Отшвырнув балку, Алик бросился ко мне. Положив руку мне на спину, он не отрывал от меня взволнованных глаз до тех пор, пока я не набрала достаточно кислорода в легкие и из последних сил, приподнявшись на локтях, изнеможенно не прислонилась спиной к стене.

– Он сказал, что я мертва, – сглотнув, прошептала я. – Он узнал меня, но сказал, что я умерла несколько лет назад…

– Да, а еще он сказал, что он не Михаил Перх и вместо двух сыновей у него дочь, – равнодушно констатировал Питер, показавшись в дверном проеме. – В этом и заключается безумие, Мария. Люди видят то, чего нет, и верят в то, что никогда не происходило…

Бесстрастно склонившись над телом мужчины, он приложил два пальца к его горлу.

– Пульса нет, – сказал Адлерберг, обратившись к Алику. – Похоже, ты его укокошил. – Встав, он отряхнулся от мнимой пыли на светлой рубашке и отвел плечи назад, разминая спину. – Поздравляю, минус один свидетель с Мельниса.

Бросив сконфуженный взгляд в сторону мертвого тела, Алик едва заметно вздрогнул.

– Он уже давно был мертв. Я лишь убил то, что от него осталось.

– Может, и так, – отозвался Питер, и всего на секунду в его голосе послышалась эфемерная грусть. – Может, и так.

– Мне очень жаль, – еле слышно прошептала я, сжав ладонь Алика. – Я думала, что смогу достучаться до него. Надеялась, что, вспомнив меня, он сможет вспомнить что-то еще.

– Это не твоя вина, – выдохнул Алик, поднимаясь. – Мне не следовало приводить тебя сюда. Мы уже давно поняли, что Перх не в себе. Я должен был предвидеть, что он не безопасен.

Пытаясь скрыть легкую дрожь в руках, он сунул их в карманы и отвел глаза. При мысли о том, что он молчаливо корит себя в смерти Михаила, у меня защемило сердце.

– Уходите, – коротко велел Питер, отвернувшись. – Я разберусь.

– Что с ним будет? – тихо спросила я, посмотрев на мужчину.

Михаил Перх завалился на правый бок: с разбитого затылка крупными каплями стекала кровь, расползаясь небольшой лужицей на белоснежном полу. Его единственный левый глаз закатился, но так и остался открытым.

– Люди умирают тут каждый день, – холодно ответил Адлерберг, – за неделю мы потеряли более трети всех, кого нам удалось вытащить с Мельниса.

– Иди. – Когда я поднялась на ноги, Алик мимолетно коснулся моей руки, кивнув в сторону двери. – Дальше мы сами.

– Нет, – сухо отрезал Питер, – выметайтесь оба.

Алик сжал челюсти:

– Я останусь. Его смерть на моих руках.

Обернувшись, Питер сделал пару шагов навстречу и, с леденящим равнодушием перешагнув через тело Михаила, опустил ногу в паре сантиметров от его окровавленной разбитой головы. Когда он поднял глаза, в них была пустота. Ни гнева, ни черной иронии, ни сожаления, ни пренебрежения – лишь бесконечная глухая пустота, поглотившая все возможные чувства, что могли свидетельствовать о не чуждой ему человечности.

– Я сказал, выметайтесь оба, Хейзер, – бесстрастно повторил он, глядя на Алика. – Я разберусь.

* * *

Я никогда не видела такую звезду. За несколько лет экспедиционных скитаний по галактике я повидала многое. Но сейчас, наблюдая, как огненный гигант закрывал половину небосвода и заполнял золотым светом все вокруг, забывала, как дышать.

Разве это взаправду?

Я огляделась, убрав руки с перил. Все происходило на балконной веранде, с которой открывался вид на широкую парковую зону, перетекающую в густой лесной массив. Чуть поодаль виднелись снежные вершины высокогорья – отсюда, в золотых лучах звезды, они казались такими крошечными и близкими, словно, протянув руку, можно было дотянуться до их острых пик. Чувствуя, как стопы каменеют от холода, я переступила с ноги на ногу. Мраморный пол балкона еще не успел прогреться: приходилось стоять на нем босиком, и холодная зябь начинала понемногу пробирать меня изнутри.

Откинув тонкие занавески, я оказалось внутри спальни – она была светлой и просторной, с высокими потолками и мелкими резными фресками по всему периметру широких стен. В центре комнаты перед огромным зеркалом в человеческий рост спиной ко мне стояла девушка. Ее пышные рыжие волосы струились мелкими кудрями до самых бедер, окутывая изящное тело. В шелковом ночном платье, подол которого легкими складками собрался у ее ног, она выглядела такой хрупкой, такой нежной и невообразимо прекрасной, словно сама была соткана из лучей звезды, что сияла у нее за спиной. Казалось, стоит до нее дотронуться – и она исчезнет, как рано или поздно исчезает любая магия.

Заметив меня в зеркале, девушка вздрогнула и обернулась. Когда наши взгляды встретились, ее безупречное лицо внезапно исказилось от страха и, отшатнувшись, она уставилась на меня с невысказанным ужасом.

– Изабель, – послышался голос за приоткрытой дверью. – Ты уже встала?

Уловив приближающиеся шаги, я беспокойно взглянула на дверь и сделала несколько шагов навстречу незнакомке…

– Простите, я… не совсем понимаю, как здесь оказалась. Вы не подскажете, где я?

Трясясь всем телом, девушка медленно попятилась назад и едва не упала, запутавшись в длинном подоле платья. Ее глаза расширились, а рот перекосился в немом крике.

Остановившись, я посмотрела на нее с изумлением и обезоруживающе приподняла руки:

– Мне очень жаль. Я не хотела вас напугать. Мне просто нужна помощь.

Тогда мой взгляд впервые упал на ладони. Я замерла – они были в крови. Густая, горячая субстанция насквозь пропитала одежду и алыми струями сочилась сквозь пальцы, оставляя мутные разводы под ногами.

– Изабель, ты еще здесь?

Ручка двери позади девушки дернулась, что заставило меня в смятении отступить назад.

– Простите, – прошептала я, заметив, как крови на руках становится больше и одиночные кровавые капли на полу превращаются в лужицы. – Мне нужна помощь! Я не понимаю, что происходит…

Я с мольбой подалась вперед, но было поздно. Поскользнувшись и упав на колени, девушка истошно закричала.

* * *

Тяжело дыша, я подскочила на кровати и в течение нескольких минут, пока глаза привыкали в темноте, неподвижно сидела на месте, приложив руку к груди и слушая, как бешено колотится сердце. В сумрачной комнате все было по-прежнему: я разглядела небрежную стопку одежды, которую скинула сразу, как только вернулась к себе; окно, которое предусмотрительно распахнула, чтобы проветрить комнату, было открыто – никаких следов чужого вмешательства. Выдохнув, я провела ладонью по мокрому лбу. Должно быть, я сама не заметила, как отключилась. Перед глазами вновь и вновь вставало обезображенное лицо Михаила Перха, безумный взгляд одного глаза и его тощая рука с длинными грязными ногтями, царапающая мое горло. Опустив голову и уткнувшись в ладони, я зажмурилась что есть силы, пытаясь прогнать его чудовищный образ.

Провожая меня, как и вчера, Алик не проронил ни слова. Печать болезненного ожесточения легла на его лицо, словно тень. Мне еще не приходилось видеть его таким, и я догадывалась, о чем он думал: могло бы все повернуться иначе? Например, если бы он одновременно со мной вошел в ту камеру или если бы он и вовсе не согласился показать мне списки выживших. Остался бы Михаил Перх жив? Стоило бы это того?

До рассвета оставалось около получаса: уже сейчас далеко на горизонте виднелась еле заметная полоска света. Я тихо выскользнула из комнаты в темный коридор и, проходя мимо комнаты Андрея, замерла, в глубине души надеясь вновь услышать ту самую мелодию. Я знала наверняка, что будь он за инструментом, то уловила бы ее за несколько метров, но желание было сильнее логики. В воздухе висела густая тишина: если Андрей и был у себя, он наверняка спал.

Оставив коридор позади, я осторожно пробралась на третий этаж. Кажется, Лея упоминала, что он нежилой. Что бы сказал Нейк Брей, узнав, что кто-то шастает по его дому ночью? Я прогнала от себя эти мысли. Плевать на Брея! Плевать на Деванширского! С ярой решительностью я открывала двери одну за другой – к моему сожалению, все комнаты не сильно отличались друг от друга. Первые две были гостевыми спальнями, менее просторными, чем моя, но в целом подобными ей. Следующая и вовсе была похожа на кладовую: разочарованно прикрыв дверь, я двинулась дальше по сумрачному коридору. Четвертое помещение показалось более интересным: оно напомнило мне своего рода оружейную. На стенах за полупрозрачными защитными панелями я с удивлением обнаружила не технологичные бластеры и клинки, а древние мечи, копья и десятки метательных ножей из ценных металлов. Логично предположить, что стоили они целое состояние. Использовать древнее оружие из коллекции в бою не представлялось возможным, зато, продав, наверняка можно было обеспечить безбедную жизнь целому городу.

Вздохнув, я закрыла дверь и направилась к самой последней комнате в торце помещения. Если это все – то я, вероятно, лишь зря потратила время.

Тяжелая механическая дверь отворилась не сразу. Коротко пискнув, она чуть подалась назад, неохотно впуская меня внутрь. Протиснувшись сквозь узкий проход и всеми силами стараясь не нашуметь, я подняла голову и замерла.

Я стояла на пороге огромного полукруглого зала с высокими панорамными окнами вдоль всего эркера. Загорающаяся заря накрывала макушки лесного массива, пробивая первые лучи света сквозь ночную тьму и разливая розовое золото по небосклону. В полной мере насладиться видом на Дикие леса мешали только десятки высоких закрытых стеллажей, заполняющих все свободное пространство помещения.

Медленно двигаясь вдоль длинных рядов, я потеряла дар речи. По еле заметному пару внутри отсеков я поняла, что это не просто шкафы, а специальные хранилища, поддерживающие необходимые условия для сохранения раритетных экземпляров: точь-в-точь как в библиотеках и академиях.

Заметив небольшую сенсорную панель на одном из стеллажей, я подключилась к системе. Голограмма виртуального помощника возникла передо мной через мгновение.

– Добро пожаловать! Введите ваш запрос.

В воздухе загорелась поисковая строка и панель для ввода.

– Введите ваш запрос, – повторила система.

Сглотнув, я быстро набрала нужную комбинацию.

– Лиделиум. Релевантные экземпляры по вашему запросу вы можете найти в отсеках А5 полка 10, Е2 полка 6 и С8 полка 1. Ознакомьтесь со списком, выберите необходимый экземпляр или уточните запрос.

Во всплывающем списке было по меньшей мере три десятка книг, что подходили под мое скудное описание. Рука интуитивно потянулась к клавише выбора, как еле уловимый шорох в конце помещения заставил меня вздрогнуть. Отдернув руку, я замерла, вслушиваясь в сумрачную тишину: либо кто-то был в библиотеке, либо я сходила с ума – и в том, и в другом случае исход меня не радовал. Мысленно выругавшись и умоляя виртуального помощника замолкнуть, я прижалась правым боком к стеллажу и огляделась по сторонам.

На мое плечо легла чья-то рука. Инстинкты сработали мгновенно: метя в солнечное сплетение, я с разворота ударила противника локтем и, повернувшись, подалась на него всем телом и резко повалила вниз.

– Да ты, черт возьми, издеваешься! – мучительно простонал Андрей, рухнув на пол и морщась от боли.

Опешив, я словно окаменела, нависая в нескольких сантиметрах и прижимая коленом его грудь. От выплеска адреналина кровь шумела в ушах. Мой взгляд встретился с изумленными глазами юноши, которые светились сразу несколькими оттенками зеленого в первых бликах назревающего рассвета. От него пахло пихтой, медом и ночной свежестью. Только сейчас я заметила, что Андрей в уличном пальто, которое уже успело наполовину сползти с широких плеч. Медленно втянув воздух и восстанавливая дыхание, я слегка отстранилась.

– Ты подкрался ко мне сзади!

– Я не крался, – возмущенно отрезал он, – я пришел в библиотеку, зная, что ты здесь, и не намеревался отхватить пару крайне неумелых ударов и сотрясение.

– Если бы сотрясение состоялось, то вряд ли удары можно было бы считать неумелыми. Откуда ты узнал, что я здесь?

– Я был на втором этаже и услышал шум наверху. Разумеется, это была ты, Нейк в такое время тут не возится. Если ты всерьез с такой конспирацией рассчитывала остаться незамеченной, то у меня для тебя плохие новости. Твое подкрадывание мертвого разбудит, – добавил Андрей. – Не взломщик, а ходячая катастрофа.

– Это не было моей целью, – покраснев, соврала я. – И зачем ты поднялся?

– Что это за допрос? – вспылил он, приподнявшись на локтях. – Вообще-то гость тут ты, а не я! К тому же я хотел… извиниться. Ради Десяти, может, ты уже, наконец, с меня слезешь?!

Неловко поднявшись на ноги, я отстранилась и скрестила руки на груди. Андрей встал следом и, сняв пальто, отряхнул его.

– Что? – спросил он, заметив мой внимательный взгляд.

– Извиняйся, – осмелев, я прочистила горло. – Ты же за этим пришел.

– Ну конечно. – Андрей горько усмехнулся и потер пальцами у уголков глаз. – Что ж…

Помедлив, он выпрямился и серьезно посмотрел на меня. Темные волосы были взъерошены и вились вокруг его головы шелковыми прядями, а зеленые глаза, в которых обычно было невозможно прочитать никакие мысли, вдруг неожиданно показались мне невероятно живыми. Сейчас, когда первые лучи расползающейся зари мягко скользили по его скулам и легким блеском отражались в темных зрачках, у меня перехватило дыхание. Знал ли он, как красив? Вероятно, догадывался. За долгие годы он, должно быть, привык непрерывно ловить на себе неприлично долгие взгляды и научился не обращать на них внимания.

– Мне стыдно за то, что произошло вчера. Правда. Прежде такого не случалось, – признался Андрей, нервно проведя рукой по спутанным волосам. – Я перешел черту.

– Ты был груб.

– Знаю, – признал он, взглянув на меня исподлобья. – Я не должен был повышать на тебя голос, говорить в таком тоне и уж тем более… касаться тебя. – Он слегка поморщился, будто воспоминания о вчерашней ночи и вправду причиняли ему боль. – Даже несмотря на то, что ты без стука и спроса заявилась ко мне в комнату. Чего, как ты уже поняла, я не выношу.

– Дверь была открыта, – напомнила я.

– И что? По-твоему, это равносильно приглашению?

– Это извинения с привкусом обвинений?

– Это утверждение с вопросительным знаком на конце? – парировал Андрей. Уголки его губ дрогнули в легкой полуулыбке. – Давай зароем топор войны, Эйлер, – примирительно добавил он. – Я провинился и готов понести наказание. Проси что хочешь.

– Все что угодно? – прищурилась я.

– В пределах разумного. – В его голосе послышалось сомнение. – Я не всесилен.

– Значит, сахар.

Брови Андрея взлетели вверх:

– Сахар?

– Сегодня с утра я выскребла в кофе весь сахар, что оставался на кухне. Кажется, кроме меня, его здесь никто не добавляет, и Лея так и не заполнила сахарницу. – Я посмотрела на него со всей серьезностью. – В течение дня я пью много кофе и всегда добавляю…

– Сливки и два сахара, – разочарованно закончил юноша. – И все? Это твое желание? Знаешь, в какой-то степени это даже унизительно.

– Тогда графский титул и земли в пределах центрального кольца.

– Сахар подойдет, – без промедления согласился Андрей.

В его изумрудных глазах вспыхнули веселые огоньки. Небрежно облокотившись на соседний стеллаж, Андрей сунул руки в карманы брюк и посмотрел на алеющий рассвет.

– Прекрасное утро, – сказал он.

Теперь, когда Андрей стоял в метре от меня, я впервые подумала о том, как разительно он отличался от Питера, от жестокой, безупречной красоты которого веяло холодом. И хоть его истинные чувства по-прежнему оставались загадкой, было в его глазах что-то такое, что пленяло, словно омут. Его красота была живой – ею хотелось очаровываться. Нейк Брей не прогадал, когда разглядел в больном мальчике эту харизму.

Подойдя к одному из окон, я приложила пылающее лицо к ледяному стеклу. Мой взгляд медленно спустился на пол, где среди солнечных зайчиков вырисовывались грязные следы от обуви.