Текст книги "Лиделиум. Наследие Десяти"

Меня осенило лишь спустя пару минут – глаза! Глаза юноши были неестественного ярко-изумрудного цвета. На бледном лице Андрея они выделялись, словно два зеленых огня. «Должно быть, линзы», – мелькнуло в голове. В природе такого цвета глаз просто не бывает.

– С последнего дня, который вы помните, прошло почти десять дней, – осторожно начал Андрей, ни капли не смутившись от моего долгого бестактного взгляда. – Ровно неделю из них вы провели здесь.

– Десять дней?! – в ужасе прошептала я. – Я пробыла без сознания десять дней и уже неделю нахожусь в Диких лесах? Как это возможно?

Андрей посмотрел на меня прямо. Когда он ответил, на его лице не дрогнул ни один мускул, однако я заметила искру сожаления, что промелькнула в его глазах.

– Повстанческая база на Мельнисе, где вы проживали последние годы, была уничтожена при крайне странных обстоятельствах. Это произошло ровно неделю назад.

Я замерла:

– Что вы хотите сказать?

– Ранним утром девятнадцатого элиоса сигнал базы на Мельнисе исчез с радаров. На протяжении следующих нескольких часов никто так и не вышел на связь. Когда наши люди добрались до базы, то все ее жители, за редким исключением, были мертвы. Кристанские миротворцы за несколько часов обратили ее в пепел.

Воздух дрожал и трещал вокруг, будто все помещение вдруг объяло огромное пламя. Медицинский центр, Нейк Брей, допрос – все это могло бы сойти за мираж. Или за сон – чудовищный сон. Это бы объяснило все. Возможно, если я закрою глаза или же заставлю себя очнуться – все исчезнет. Впившись ногтями в ладони, я мысленно досчитала до десяти. Когда я разжала руки, на них алели яркие полумесяцы. Физическая боль ушла, но то, что осталось после нее, – осколки реальности, в которой мне больше не хотелось жить, – было хуже. Я чувствовала, как в одно мгновение мой мир рухнул. Свою семью я потеряла уже несколько лет назад, но сейчас, кажется, утратила последнее, что у меня оставалось, – дом.

– Сколько выживших? – словно в тумане, спросила я.

– Несколько тысяч. Только те, кто успели вовремя добраться до бункеров.

Андрей говорил спокойно, сдержанно и почти бесстрастно. Ровно так, как и полагалось сообщать страшные новости во время войны.

– О Десять… – Я опустила голову на ладони. Боль, разрушения, страдания, смерть – однажды я уже пережила подобное.

«Пожалуйста, – мысленно взмолилась я, – пусть все это окажется сном, чудовищным, коротким сном, лишь бы не проходить через это снова. Пожалуйста, только не снова…»

– Мне очень жаль, что вы узнаете это сейчас и при таких обстоятельствах, – тихо добавил Андрей.

«Пожалуйста, только не снова…»

– Я все еще не понимаю, – сглотнув, слабо отозвалась я, – что вам нужно от меня?

– Мы опросили почти всех, кто выжил, – продолжил Андрей. – В чем-то хронология событий по их рассказам расходится, что не удивительно: стресс всегда сказывается на восприятии реальности. Но все до единого согласны в одном – целью кристанских войск было не уничтожение базы. Миротворцы Диспенсеров оккупировали ее за три дня до уничтожения и все это время держали всех жителей в заложниках.

– Зачем?

Я знала, что имперские войска не имели привычки оставлять кого-то в живых.

– Они искали.

– Искали что?

– Скорее кого. Этого мы не знаем, но миротворцам понадобилось трое суток, чтобы установить личности нескольких десятков тысяч людей перед тем, как подорвать базу, – тихо произнес Андрей, после чего вновь посмотрел на меня. – А теперь самое интересное. Вы сказали, что вечер пятнадцатого элиоса – последнее, что вы помните. По нашим данным, кристанские войска оккупировали базу на следующее утро. Странным образом все трое суток, что миротворцы держали жителей базы в заложниках, вы не помните. И что-то подсказывает мне, что ваш пробел в памяти, который приходится именно на даты событий, что мы пытаемся восстановить, не случаен. Также, – добавил Андрей, – вы одна из немногих, кто остался не только жив, но и практически невредим после бомбардировок.

– К чему вы ведете? – не поняла я. – Считаете, я выжила не случайно? Вы же не думаете, что я – причина этих событий?

– Я думаю, что вы, возможно, наш ключ к пониманию того, что на самом деле произошло с шестнадцатого по девятнадцатое элиоса на Мельнисе. – Андрей оперся локтями о колени и таким образом оказался еще ближе. – Мария, я даже не могу представить ужас, который вы сейчас переживаете. Я хотел бы дать вам больше информации, но, к сожалению, нам больше ничего не известно. Вы – один из немногих свидетелей в здравом уме, что у нас есть. И у нас есть все основания полагать, что ваша память была искажена, так же как есть причины думать, что вы можете представлять ценность не только для нас, но и для войск Диспенсеров.

– И поэтому вы хотите «прочитать» мой мозг с помощью этой машины… – Я бросила презрительный взгляд в сторону устройства доктора Килси.

– Хертона, – подсказал Андрей. – Но да, в остальном вы правы, – кивнул он. – Других способов докопаться до того, что, возможно, ваш мозг скрыл от вас же самой, у нас нет. Поэтому я прошу вас начать с начала и довести сеанс до конца.

Я медленно выдохнула, пытаясь успокоиться и унять дрожь в руках:

– Вы просите у меня разрешения залезть в мою голову, но сами не спешите отвечать на мои вопросы. Откуда мне знать, что вы говорите правду?

Несколько мгновений Андрей не шевелился, явно раздумывая над моими словами. После чего внезапно обратился к Джону Килси, который все это время оставался неподалеку.

– Я могу попросить вас принести два хертона?

– Не думаю, что это хорошая идея, – опомнился мужчина, осознав, что тот собирается сделать.

– Спасибо, доктор, – просто ответил Андрей. – Думаю, дальше мы справимся без вас.

Когда Килси отрешенно покинул стеклянную коробку, юноша вновь повернулся ко мне.

– Вы правы, у вас нет никаких оснований мне верить. Если я подключусь к аппарату вместе с вами, вы согласитесь начать все сначала? Я отвечу на все вопросы, которые у вас возникнут.

Я напряженно вглядывалась в глаза Андрея, пытаясь понять, блефует он или нет, но они словно окаменели – взгляд юноши был абсолютно непроницаем. Я начала осознавать, как высоки ставки, раз трагические события на базе и моя память заинтересовали самого Нейка Брея.

Несмотря на то что помещение явно находилось глубоко под землей, мне было очень жарко. Быстро проведя рукой по влажному лбу, я бросила короткий взгляд на прочих зрителей за стеклом. Килси исчез. В глазах Хейзера читалось напряжение. Девушки, что некоторое время назад пили кофе, тихо о чем-то переговаривались. Несколько специалистов в белых халатах уткнулись в свои планшеты, словно надеясь найти в них решение сложившейся ситуации. Мужчины в конце зала, которых я заметила только сейчас, также о чем-то тихо спорили. Спустя несколько мгновений один из них подошел к Нейку Брею и что-то коротко сказал, на что тот лишь усмехнулся.

– Не зуди, Карл, – небрежно бросил он, – пусть развлекаются.

Я повернулась к Андрею:

– Любые вопросы?

Он кивнул.

– Хорошо, – сдалась я, – давайте попробуем.

Глава 2
Испытание на хертоне

Перед тем как возобновить допрос, Андрей попросил принести мне еду. При одном упоминании пищи мой желудок мучительно сжался. То, что десять дней в нем не было ни крошки, я осознала лишь сейчас, когда, не то от голода, не то от пережитого потрясения, меня дважды вырвало выпитой водой и желчью. Катастрофу предотвратил подоспевший вовремя Алик: в последний момент он умудрился где-то выудить и подсунуть мне ведро, тем самым одновременно спасая остатки моего достоинства и темные брюки сидевшего напротив Андрея.

Понимая, что продолжение допроса последует не сразу, часть присутствующих покинула помещение, оставшиеся же просто рассеялись по залу. Без назойливых взглядов нежеланных зрителей я почувствовала себя гораздо спокойнее. Нейк Брей исчез, а Алик, позаботившись о том, чтобы ведро с содержимым моего желудка унесли как можно скорее, вновь спокойно вошел в бокс, сел рядом с Андреем и протянул ему планшет.

– Доктор Харрис передала расширенные результаты анализов, вдруг будет интересно, – сообщил он.

Андрей несколько минут внимательно изучал данные на сенсоре, после чего бросил на меня усталый взгляд. Я вопросительно приподняла брови.

– Я умираю? – В свете последних событий эта новость казалась не самой худшей.

– К сожалению, да, – ответил он, протирая глаза, – но не больше и не меньше, чем мы все. Во всяком случае, не в ближайшие несколько десятков лет. Тут сказано, что с вами более чем все в порядке.

– Желудочно-кишечный тракт точно проверили? – уточнил Алик, заглянув в планшет через плечо Андрея.

– Мне очень жаль, мистер Хейзер, – процедила я, покраснев. – Сама не своя, когда впадаю в кому – все время забываю вовремя перекусить.

Его губы дрогнули в легкой улыбке.

– Можно просто Алик, – сказал он, подмигнув.

– Полегче, – пробормотал Андрей, не отрываясь от планшета. – А то я сейчас сам захлебнусь в твоем обаянии.

– Я могу задать вопрос? – осторожно уточнила я.

– Почему же нет, – вздохнув, устало отозвался Андрей. Когда он наконец отложил планшет и посмотрел на меня, в его глазах сквозило равнодушие. От снисходительной вежливости в его голосе у меня свело челюсти. – Деваться мне все равно некуда…

– Мы с вами не встречались прежде?

– Не думаю, что это возможно, – на удивление серьезно ответил он.

– Ваше лицо кажется мне знакомым.

– Что ж, в таком случае стоит благодарить природу за то, что одарила кого-то еще чертами моей неземной красоты.

– Что будете пить? – тихо поинтересовалась девушка, что принесла тарелки с едой. В ее четких, отлаженных движениях сквозила едва заметная механическая скованность, и я с удивлением обнаружила, что передо мной не человек, а машина. Как правило, отличить операционки от людей можно было лишь при приближении – тогда становились заметны их неподвижные стеклянные глаза, легкая парализованность действий и отсутствие какой-либо мимики.

– Кофе, если возможно.

– Просто кофе без всего? – безучастно уточнила гостья.

Я замялась. Я не пила черный кофе, но чувствуя себя не вправе требовать большего, просто кивнула. Наблюдая за моими терзаниями, Андрей слегка прищурился.

– Лея, подожди, кажется, на языке нашей гостьи это означает: «И еще сливки, пожалуйста», – заключил он.

– Сливки и два сахара, – сдалась я, мысленно ругая парня за его наблюдательность.

– Сливки и два сахара, – повторил Андрей и слегка кивнул операционке.

Пока я не могла оторваться от еды, в боксе установили еще один хертон. Когда моя левая рука освободилась, к ней и к голове, как и ранее, подключили датчики. Второй аппарат соединили с Андреем. Все это время я пыталась понять, о чем он думает, но прочитать его чувства было невозможно – лицо юноши оставалось абсолютно невозмутимым и бесстрастным. Алик Хейзер, который все еще находился в боксе, внимательно наблюдал за происходящим, скрестив руки на груди. Интересно, кем они приходились друг другу? Друзья? Коллеги? Родственниками они явно не были.

Допив последний глоток кофе, я поставила кружку на стол и посмотрела на Андрея.

– Вы готовы? – поинтересовался он.

Я оглянулась. Зрителей за стеклом на этот раз было значительно меньше, однако их пристальные взгляды по-прежнему пугали меня.

– Возможно попросить их уйти? – тихо спросила я.

– К сожалению, нет, – ответил Андрей. – Эти люди – ваше алиби.

– Мое алиби?

– Решение о том, что будет с каждым новоприбывшим на базу, принимается путем голосования. Эти люди – свидетели того, что вы не представляете опасности.

Я первый раз слышала о подобном. На базе в системе Каас, где я провела последние несколько лет, беженцы никогда не подвергались такой проверке.

– Это местный закон?

– Это местные меры предосторожности, – кивнул Андрей.

– Тебе нечего бояться, это формальность, – словно прочитав мои мысли, подбодрил Алик. В его коротком взгляде я прочитала искреннюю поддержку. Кажется, он даже смутился, когда осознал, что впервые обратился ко мне на «ты», однако мы оба знали, о чем он умолчал.

«Тебе нечего бояться, если нечего скрывать», – хотел сказать Алик. И я боялась.

– Если вам будет спокойнее, мы можем сделать вот так, – сказал Андрей, проводив взглядом покинувшего бокс Алика, и быстро провел пальцами свободной руки по планшету.

В следующий момент стены бокса стали белыми – людей, что были за их пределами, больше не было видно. Мгновенно мы с Андреем оказались полностью изолированы от окружающих. Казалось, вместе с видом стены ограничили и все звуки, так что я услышала стук собственного сердца.

– Они нас видят?

– И слышат, – подтвердил Андрей. Он по-прежнему был спокоен, но при этом ни капли не напоминал мне бездушную машину, в отличие от доктора Килси. – Начнем?

Свободной рукой Андрей дотронулся сначала до моего, а потом и до своего сенсора. В тот же момент они загорелись и оба устройства издали одиночный сигнал включения.

– Я попрошу вас начать с начала. Как вас зовут и сколько вам лет.

– Мария Эйлер, двадцать один год. А что насчет вас?

Юноша чуть помедлил, словно собирался с мыслями.

– Мое полное имя при рождении Андрей Лагари. Мне двадцать два.

Устройства молчали. Если я правильно понимала, на первый вопрос мы оба ответили честно.

– Ваша каста? – продолжил Андрей.

– Пятьдесят третья. А ваша?

– Ранее была тридцать седьмая.

– Что значит «ранее», а сейчас?

– А сейчас не знаю, – сухо отозвался Андрей, – мои данные не обновляются с момента прибытия на эту базу.

Тридцать седьмая каста – это очень высоко. Практически верхняя граница среднего класса. Мой друг детства Кхали, когда нам было лет по двенадцать, как-то сказал, что мечтает достигнуть тридцатой касты к концу жизни – границы зажиточного среднего класса и декаты, буржуазной прослойки общества. Этим он надолго подарил повод к злым шуткам других детей и снисходительным насмешкам взрослых – его семья принадлежала к шестьдесят пятой. До уничтожения нашего дома на Кериоте за пять лет он смог выучиться на врача и подняться до пятьдесят четвертой касты, что все называли невозможным. А ведь ему было всего восемнадцать. Интересно, где бы был Кхали сейчас, если бы не война?

«Каста – это всего лишь цифра», – всегда говорила моя мама. Кхали бы наверняка сказал, что это позиция слабых. Пока другие рассуждали о предназначении и судьбе, ратовали на злой рок или старались игнорировать «рамки» системы, он воспринимал кастовый строй лишь как лестницу из восьмидесяти ступеней – ни больше ни меньше. В конце концов, если отбросить глобалистские теории заговоров, систематизация общества галактики, которое сегодня насчитывало более трех триллионов человек, была необходима.

Кроме Кристанской империи в галактике было еще несколько десятков государств. Каста каждого гражданина определялась автоматически, и учитывалось при этом множество факторов: образование, род деятельности, доход, имущество, родственные связи, социальное положение. Раз в год галактическая система обновлялась, брались в расчет все социально значимые события в жизни каждого гражданина, после чего он получал уведомление с актуальной цифрой на свой электронный браслет.

Общество делилось на шесть социальных секторов. Низшая прослойка или, как ее чаще называли, «серая зона», выходила за рамки кастовой системы. Другими словами – это была гнойная рана на прекрасном теле «галактики изобилия»: территория изгоев, бедняков, паразитирующих на мировой системе, оплот теневой экономики, колыбель преступности и прочих бед. Людей из «серой зоны» было практически невозможно встретить в обычной жизни, доступ в большинство общественных мест среднего класса им был закрыт: поэтому за сотни лет они сформировали свое обособленное общество и занимали целые планеты или их части, в которых иногда даже юрисдикция галактического права не имела силы. Это было настоящее многонациональное государство в государстве, помесь изгоев из самых разных рас, религиозных конфессий и культур.

Касты от восьмидесятой до пятьдесят первой представляли собой побрес – большую прослойку бедняков и малоимущих, а с пятидесятой начинался полеус – средний класс. По последним данным, к нему относились более семидесяти процентов всех граждан галактики. Официальной верхней границей среднего класса считали двадцать первую касту, но было принято выделять еще один неофициальный социальный класс – декату, или просто буржуазию, в нее входили граждане с кастами от тридцатой по двадцать первую. Людей этой прослойки даже с натяжкой было сложно назвать средним классом из-за их более чем комфортного благосостояния.

Касты с двадцатой по одиннадцатую составляли элиту. По большей части это были богатейшие и по-настоящему влиятельные члены галактики. К тому же нередко медийные. Политики, общественные деятели, предприниматели, выдающиеся ученые, деятели искусства и культуры – все те, что творили историю галактики и чьи лица мы ежедневно видели на голограммах во всех ее концах.

Ну и, конечно, лиделиум – первые десять каст галактической системы, аристократия в несколько тысяч человек, между которой была поделена вся обитаемая на сегодняшний день галактика. Членами лиделиума были потомки династий, которые более четырех тысяч лет назад стояли у истоков заселения звездных систем и которые и по сей день оставались во главе всех государств во вселенной. Присоединиться к их числу можно было лишь по праву рождения.

За тысячи лет благодаря технологиям и высокому качеству жизни, которое достигалось не без паразитирования на низших слоях, члены лиделиума научились сражаться с главным врагом человечества – временем, искусственно продлевая себе жизнь с помощью элитации – препарата, замедляющего старение. Так, пока в низших слоях сменялось до восьми поколений, в лиделиуме пожинали плоды бессмертия. Если честно, я не уверена, что после этого они все еще оставались людьми.

– Где вы родились и выросли? – продолжил Андрей, отвлекая меня от мыслей.

– На Кериоте, – машинально ответила я, – пятой планете Галисийской звездной системы. Я жила там девятнадцать лет, пока не началась война и мои родители не присоединились к восстанию.

– Где они сейчас?

– Погибли. База на Кериоте была одна из самых заметных. Кристанские войска уничтожили ее через месяц после начала войны.

– Об этом мне известно, – тихо сказал Андрей, когда по его ровно освещенному лицу прошла тень.

– Несколько взрывов – и минус двести тысяч от человеческой популяции. Я бы удивилась, если бы вы об этом не знали.

Наверное, если бы пару лет назад меня попросили рассказать о родителях, Рейнире и моей прошлой жизни на Кериоте, я бы не смогла. Мигрени, депрессия, панические атаки, бессонница и, как следствие, жизнь в ночных кошмарах – то, что ждет многих, кто в один миг теряет все, что ему дорого. Тогда мне казалось, что этот ужас никогда не закончится, а сейчас при мысли о родных меня заполняла лишь глухая пустота.

– Вы единственный ребенок в семье?

– Да.

– У вас остались где-нибудь родственники?

– Не думаю.

– Попробуйте вспомнить. Возможно, у вас осталась какая-то отдаленная родня, друзья родителей, покровители…

– Если и остались, мне о них ничего не известно.

Воспоминания о близких нахлынули разом и закрутились перед глазами в бешеном калейдоскопе. Дом, геологический отдел, Рейнир…

– Мария? – Андрей вернул меня к реальности. – Ваш вопрос.

Я провела ладонью по взмокшему лбу и покачала головой.

– Кто вы? Чем лично вы тут занимаетесь?

Парень просто пожал плечами:

– Не думаю, что чем-то отличаюсь от вас. Я, как и вы, повстанец, беженец, жертва времени, судьбы и обстоятельств, если хотите.

– Вы не похожи на жертву.

Андрей безрадостно усмехнулся.

– Значит, вы выросли на Кериоте и потеряли там семью, – задумчиво сказал он. – Но сами выжили…

– По профессии я космеогеолог – исследую неосвоенные части галактики в поисках новых территорий для колонизации, но с началом войны мои знания стали востребованы для другого. Все говорили о том, что база на Кериоте была слишком заметной. Я хорошо знаю географию галактики, особенности каждой из звездных систем, поэтому меня привлекли к поиску новых «слепых» локаций для создания новых баз. Во время бомбардировки Кериота я была в соседней звездной системе Нириаз и прямо оттуда отправилась на Мельнис в систему Каас, где и оставалась вплоть до последнего дня. – Когда я закончила, Андрей сделал несколько пометок в своем планшете. – Мой вопрос?

Он кивнул.

– Вы сказали, что я нахожусь в Диких лесах. Мне мало что известно об этом месте, кроме того, что здесь находится один из пунктов центрального управления. Сколько человек сейчас проживают здесь?

– Чуть больше ста тысяч.

Примерно в десять раз меньше, чем на самых маленьких повстанческих базах, о которых мне было известно. Причина была слишком очевидной.

– Кто те люди, что наблюдают сейчас за нами? Они из элиты? Лиделиума?

– Среди них есть и те и другие, – после небольшой паузы осторожно ответил Андрей, видимо почувствовав, что мы ступили на тонкий лед.

Я нервно втянула воздух. Мои опасения подтвердились – теперь было ясно, что он не мог попросить их уйти не из-за соображений безопасности, а из-за того, что просто не обладал такой властью. Вероятно, ее не имел даже их лидер – Нейк Брей.

– Они все еще здесь? – Я перевела взгляд в сторону белой стены. – Полагаю, я не сказала еще ничего, что представляло бы хоть какую-то ценность в вашем расследовании.

– Уверен, они наблюдают за нашим диалогом очень внимательно. Давайте перейдем к событиям пятнадцатого элиоса, – предложил Андрей. – Это последний день, который вы помните?

– Да, верно.

– Сможете в подробностях описать его? С самого утра и до последнего момента.

Я потерла виски, пытаясь восстановить в памяти события. Мой рассказ длился недолго. Все это время Андрей неподвижно сидел напротив, нервно постукивая пальцами свободной руки по столу. Его усталый взгляд говорил о том, что вся изложенная информация была бесполезной. Я вздохнула. Мне очень хотелось сказать что-то, что помогло бы хоть на маленькую часть приблизить к истине, но, очевидно, мои воспоминания не представляли никакой ценности.

– Мы нашли вас без сознания девятнадцатого элиоса, недалеко от одного из пунктов управления. – Свободной рукой Андрей придвинул ко мне планшет. В следующий момент передо мной появилась голограмма с изображениями полуразрушенного административного штаба. Было видно, что, несмотря на то что он пострадал от разрушений, основная часть конструкции все же уцелела. – Узнаете это место?

Я кивнула.

– Кроме вас, вблизи нескольких кварталов мы больше никого не нашли. Ни единого человека. Вы можете это как-то объяснить?

– Не думаю.

– Тогда предположите, – настоял Андрей.

Я устало покачала головой:

– Вероятно, когда войска Диспенсеров начали бомбардировки, все пытались бежать. Это административный штаб, в нем нет бункеров, ближайший как раз в паре кварталов.

– Тогда почему не бежали вы?

– Я не знаю.

– Что вас могло удерживать там? Вы были одна.

– Я даже не помню, как там оказалась…

– Администрация – важный стратегический пункт. Вы имели доступ к секретной информации?

– К чему вы ведете? – побледнев, прошептала я.

– Как у штатного геолога у вас вполне мог быть доступ к системе безопасности. Раз вражеские корабли смогли беспрепятственно войти в систему Каас, кто-то это допустил и, полагаю, намеренно.

– У меня не было этого доступа!

На лице Андрея не дрогнул ни один мускул:

– На Мельнисе не сработала система противовоздушной обороны. Вы знали об этом?

– Нет, разумеется, нет…

– Откуда такая уверенность? – с могильным спокойствием уточнил Андрей. – Вы сказали, что ничего не помните.

– Хватит! – процедила я сквозь зубы, подняв на него яростный взгляд. – Мне ничего не известно об этом. О том, что произошло на Мельнисе, я узнала полчаса назад!

– То есть вы допускаете, что могли знать…

Я в отчаянии ударила свободной ладонью по столу:

– Я ничего не знала! Я никогда не имела доступа к системе безопасности, и у меня не было ни одного знакомого в администрации!

Пронзительные глаза Андрея сузились, прожигая меня насквозь.

– Я всего лишь задаю вопросы, мисс Эйлер.

– Это не вопросы. Это утверждения с вопросительным знаком на конце.

– Хорошо, – примирительно согласился Андрей, когда его губы дрогнули в слабой усмешке. – Ваш вопрос.

Он кратко взглянул на экран, и оживление на его лице тут же сменилось разочарованием. Он пытался поймать меня, хотел вытянуть желаемые ответы, но, как и следовало предположить, моя утерянная память не представляла никакой ценности. Убедившись, что я говорю правду, Андрей мгновенно потерял ко мне какой-либо интерес.

Лагари, Лагари, Лагари… Я прокручивала в голове его фамилию снова и снова. Как и день катастрофы на Мельнисе, я совсем ее не помнила, однако не могла избавиться от мысли, что точно встречала Андрея ранее. Где это могло быть? Почему его лицо, и в особенности глаза, казались мне такими поразительно знакомыми…

– Лагари – это ваша настоящая фамилия? – спросила я.

Андрей приподнял брови:

– Как я и сказал.

– А у других членов вашей семьи она такая же?

– Разумеется, – в недоумении отозвался он.

– Они тоже сейчас здесь?

– Нет.

– Они мертвы?

– Нет.

– Тогда где они?

Андрей устало потер глаза:

– Какое это имеет значение, мисс Эйлер?

– Вы сказали, я могу задавать любые вопросы.

– Верно. – Его лицо ожесточилось, однако голос по-прежнему оставался бесстрастным.

– И где ваши родные?

Губы Андрея сложились в узкую линию, и внезапно, всего на мгновение, пальцы его свободной руки дрогнули и сжались в кулак.

– В безопасности.

– Есть место безопаснее, чем Дикие леса?

– Сколько угодно.

Андрей смотрел на меня так, будто одновременно мечтал выжечь на месте и пытался понять, к чему ведет диалог. Я мысленно возликовала. Семья – вот оно, его слабое место. По каким-то причинам он не хотел говорить о ней, но почему? Не поддерживал контакт с родственниками? Точно нет, раз ему было известно об их местоположении. Был с ними в скверных отношениях? Маловероятно, ему явно было не все равно. Страх? Определенно. Но чего он боялся и почему?

Лагари… Проклятье, откуда я его знала?!

– Говорят, Дикие леса самое защищенное место в галактике. Миллионы повстанцев мечтают оказаться здесь. Почему вы не перевезли родных сюда?

– Ради их же безопасности, – ответил Андрей, теряя терпение.

– Здесь им что-то угрожает?

– В этом диалоге нет смысла.

– Это значит «да»?

– Да! – презрительно скривившись, подтвердил Андрей. – Это война, Мария. И Анаксонская система расположена едва ли не в ее эпицентре. Пусть это и самая защищенная повстанческая база, но она все еще одна из главных боевых целей. Я полагал, как космеогеолог вы как никто другой должны это понимать. Моих родных здесь нет, потому что таким образом я спасаю им жизнь.

– Я всего лишь задавала вопросы, мистер Лагари, – я приложила все силы, чтобы мой голос прозвучал с такой же приторной невинностью, как его несколько минут назад.

– Разговор закончен, мисс Эйлер, – с усталой пренебрежительностью бросил Андрей, когда стенки бокса вновь стали прозрачными. – Это было крайне бесполезно, но спасибо, что уделили время.

Сукин сын. Когда с него сняли датчики, он вышел из бокса, даже не посмотрев в мою сторону.

– Дом на холме, – коротко бросил он, проходя мимо Нейка Брея, и спешно покинул зал, не удостоив взглядом ни его, ни Алика Хейзера, ни кого-либо еще из толпы.

Зал, как он и говорил, действительно был переполнен. Когда моя голова и левая рука были освобождены, я подошла к стеклу. Пока Лея и еще несколько операционок собирали аппаратуру, я словно заново знакомилась со всеми, переводя взгляд с одного зрителя на другого, вглядываясь в их ровные, красивые, искусственно трансформированные лица и холодные, непроницаемые глаза. Единственным, на чьем лице я заметила следы времени, оказался Нейк Брей.

Герцог стоял ко мне спиной и тихо переговаривался с соседом, однако, словно услышав мои мысли, он мгновенно повернулся и ответил на мой взгляд.

Он улыбался.