Текст книги "Мир льдов. Коралловый остров"

Они погнались за ним, но скоро подошли к огромной трещине, футов в тридцать шириной и в милю длиной по обе стороны от них.

– Эх, проклятая трещина!

Это было действительно неприятно, и выражение уныния, появившееся на лице Фреда, когда он говорил это, показывало, что он говорил то, что думал; хотя, без всякого сомнения, это препятствие к дальнейшему преследованию зверя было для них величайшим счастьем, потому что нападать на полярного медведя с ружьем, заряженным мелкой дробью, и с геологическим молотком было бы таким же благоразумным и успешным делом, как одному человеку силиться удержать локомотив. Ни один из них не испытал еще необыкновенной силы этого белого царя ледовитых стран и его живучести, хотя оба они довольно легкомысленно решились броситься на него с тем оружием, какое им случилось иметь.

– Стреляйте в него отсюда, скорей! – кричал Синглтон.

Фред выстрелил; медведь остановился и оглянулся, как будто хотел сказать: «Вы мне что-то говорите, господа?» Потом, не ожидая ответа, он с достоинством пошел своей дорогой и скрылся между ледяными холмами.

Через час они сидели за завтраком в каюте «Дельфина», рассказывая о своих приключениях капитану и лейтенантам и помимо воли Мивинсу, который, занимаясь каким-то таинственным делом в своей маленькой кладовой, ухитрился так поместиться, что большая часть разговора в каюте доходила до его ушей, а оттуда переходила на форкастель. Хотя капитан и знал об этом, но он только улыбался про себя и не мешал Мивинсу слушать, когда разговор шел о каких-нибудь пустых предметах. Если же случалось, что речь шла о каких-нибудь важных делах, тогда дверь каюты затворялась; в подобном случае Мивинс обращался к Дэви Соммерсу, который, обладая чрезвычайно тонким слухом, был совершенно необходим для удобства жизни почтенного баталера.

Когда Фред и Том кончили завтрак и рассказ о своих странствованиях, им сообщили, что Митэк, эскимосский переводчик, взятый на корабль в Уппернавике, убил в их отсутствие медведя и двух тюленей, что лед идет к западу и что он, по всей вероятности, вскроется с отливом. Подумав немного об этом, они, как бы сговорившись, зевнули и отправились спать.

Глава IX

«Дельфин» затирается льдом. – Приготовление к зимовке во льдах. – Кодекс законов капитана Гая

Теперь случилось происшествие, которое решило судьбу «Дельфина» и его экипажа, по крайней мере на эту зиму. Он сел на мель близ вышеупомянутой гигантской колонны и окончательно был затерт льдинами, выбиться из которых не было никакой возможности и в которые он в скором времени совсем вмерз.

Экипаж, увидев в первый раз красный снег, был крайне изумлен, и некоторые из более суеверных смотрели на него со страхом, граничившим с ужасом. Но скоро их внимание привлекла удивительная колонна.

– Черт меня побери, – воскликнул О’Рили, лишь только завидел ее, – черт меня побери, если не здесь наконец Северный полюс, – это верно!

Смех, вызванный этим замечанием, скоро был остановлен, отчасти торжественностью раскрывавшейся перед ними величественной картины, а отчасти потому, что некоторые из малосведущих склонны были согласиться с предположением О’Рили.

Но их внимание скоро было обращено на опасное положение корабля, который неожиданно остановился на мели в заливе, и, прежде чем они смогли выбуксировать оттуда, вокруг скопился лед и опоясал его плотной, неподвижной массой. Сначала это неприятное происшествие не особенно огорчало капитана Гая; он досадовал только, что принужден промедлить здесь некоторое время, между тем как лето приближалось к концу, а ему хотелось возвратиться в Баффинов залив на китовую ловлю. Но проходил день за днем, а лед, окружавший корабль, был все неподвижен. Капитан начал сильно беспокоиться и всеми средствами, бывшими в его распоряжении, старался выпутаться из засады.

Обстоятельство, случившееся через неделю после того, как он засел во льдах, сделало его положение еще более печальным. Главная льдина в проливе поднялась и потянула к югу, оставляя за собой сравнительно чистое море, по которому без большого затруднения можно было пройти по любому направлению; но плотная масса льда, в котором засел корабль, крепко пристала к земле, отделяя его от чистой воды пространством ярдов в пятьдесят, и пока он стоял на месте, кораблю не было никакой возможности выйти в чистое море.

– Достаньте пороху и цилиндров, мистер Болтон, – сказал капитан в одно утро после завтрака, – я хочу попробовать, не выйдет ли что-нибудь, если взорвать лед. Завтра будет наибольший прилив, и если корабль не двинется с места, то мы…

Не окончив фразы, он повернулся и ушел. Он нашел Боззби и нескольких матросов, занятых приготовлением ледяных пил.

– Да-да, – бормотал старший лейтенант, спускаясь вниз, чтобы сделать нужные распоряжения. – Незачем вам оканчивать свою речь, капитан. Если мы не тронемся завтра, то мы будем заключены здесь по крайней мере на одну зиму, если не больше.

– Да! А завтра нам не выбраться отсюда, – заметил, качая головой, Сондерс, сидевший за путевой книгой, в которую он записывал что-то. – Мы крепко-накрепко заперты здесь, и нам нужно сделать все, что только мы в силах сделать, чтобы освободить корабль.

Сондерс был прав, как это доказали усилия, какие были сделаны на следующий день… Лед лежал вокруг корабля плотной массой, как мы уже сказали, и с каждым из трех приливов эта масса медленно двигалась.

Поэтому пилы и резы были постоянно в деле, и люди изо всех сил поочередно работали день и ночь, получая при этом двойную порцию горячего кофе. Мы должны здесь упомянуть, что на «Дельфине» не было спиртных напитков, был только спирт для медицинских целей и для нескольких небольших кухонных ламп новейшего изобретения. Теперь доказано многими опытными путешественниками, что в холодных странах, так же как и в жарких, не употребляя спиртных напитков, люди работают лучше и лучше переносят крайние напряжения сил, чем употребляя их. Поэтому экипажу «Дельфина» было объявлено, что ром будет заменен кофе, чаем и шоколадом и что никто на борту не будет получать спирта, за исключением случаев крайней необходимости.

Несмотря на то что люди работали с такой энергией, с какой может работать только тот, кто трудится над освобождением себя из долгого заключения, лед, окружавший корабль, не претерпел ни малейшего изменения. Наконец была сделана попытка раздробить его при помощи пушечного пороха.

В отверстие громадной ледяной глыбы, находившейся возле кормы корабля, был опущен цилиндр, заключавший в себе около тридцати фунтов пороха. Мивинс, который был легче всех на ноги, послан был поджечь фитиль. Он поджег и ударился бежать – бежал так быстро, что чуть не промахнулся и не упал в воду, прыгая через трещину. Раздался громкий грохот, и огромная масса льда поднялась кверху из центра глыбы и упала назад большими осколками. До сих пор результат дела был удовлетворителен, и экипаж тотчас принялся вытаскивать груз и складывать на лед вокруг корабля, чтобы быть наготове тронуться с наибольшим приливом, который скоро должен был наступить. К массам льда со стороны моря были прикреплены буксирные канаты и кабельтовы, чтобы с наступлением прилива тотчас сдвинуть их в море. Корабль был облегчен, насколько было возможно, выгрузкой запасов на лед. Весь экипаж, капитан, лейтенанты и все матросы работали как лошади, так что с них пот градом катился, а Мизл беспрестанно разносил им горячий кофе. Фред и молодой лекарь работали, как и все другие, без сюртуков, обвязав голову платками и засучив рукава до плеч.

Наконец настал прилив, вода поднималась медленно дюйм за дюймом, как бы неохотно предоставляя случай к освобождению.

Мивинсом овладевали нетерпение и сомнение.

– Я не думаю, чтобы она поднялась еще хоть на один дюйм, – сказал он стоявшему возле него О’Рили.

– Не беспокойся об этом. Капитан знает это дело получше твоего, а он говорит, что вода поднимется еще на один фут.

– Капитан сам говорил об этом? – спросил Грим, которым также начало овладевать отчаяние.

– Стало быть, говорил. Он откровенно говорил со мной об этом перед твоим приходом на смену прошедшей ночи, если не вчера утром, потому что я никогда не знаю времени дня с тех пор, как солнце перестало заходить.

– Нашли время рассказывать, когда надо заниматься делом, – ворчал Боззби, который проходил мимо с ношей, – наговоритесь вдоволь тогда, когда мы выйдем отсюда.

По мере возвышения прилива лед и корабль постепенно подвигались; последний, очевидно, был уже на ходу, тогда как первый только отчасти поднялся со дна. Экипаж весь был уже по местам, готовый тотчас приступить к делу, и все с беспокойством смотрели на капитана, который ожидал минуты, чтобы отдать распоряжения.

– Огня! – сказал он низким голосом.

В минуту лед, окружавший корабль, треснул и поднялся вверх, как будто какой-нибудь морской левиафан толкнул его снизу, и корабль медленно повернулся. Громкими восклицаниями экипаж выражал радость.

– Поворачивай на другой галс, ребята, живей!

Шпиль повернулся, и корабль при помощи буксирных канатов и кабельтовых медленно начал подвигаться вперед. В это время тяжелая глыба льда, выведенная из равновесия движением корабля, с треском упала на руль и отбила его часть.

– Еще неожиданность! Спасайся, ребята, все на борт! – кричал капитан.

Несколько человек, остававшихся до сих пор на льду, вскочили на борт. Перед самым носом корабля находилась льдина, которую корабль не мог отодвинуть в сторону, но которую он толкал к морю, плывя вслед за нею. Внезапно она села на мель и осталась неподвижной.

– Туда с резами! Прорубай живо отверстие! Приготовьте цилиндр с порохом, мистер Болтон, проворней! – крикнул капитан отчаянно и прыгнул через борт, чтобы посмотреть, как рубили неподвижную преграду. Отверстие было скоро готово, порох опущен и подожжен.

Но он только расщепил глыбу надвое, оставив ее по-прежнему неподвижной. Спустя несколько минут корабль опять сел на мель, лед снова окружил его; высокий прилив прошел, а корабль все-таки остался в заключении.

Тот, кому известно, как неприятно терпеть неудачу и быть обманутым в своих ожиданиях, может понять те чувства, с какими теперь экипаж «Дельфина» смотрел на свое положение. Слов было сказано немного; но унылые взгляды и отсутствие обычного смеха и шуток, всегда отличавших моряков, слишком ясно выражали, как тяжело подействовала на них перспектива зимы в арктическом поясе. Они, однако, продолжали работать, чтобы высвободить корабль, еще несколько дней после прилива и не хотели мириться с судьбой, пока окончательно не пропала всякая надежда сдвинуть его с места. Но еще до этого начала обнаруживаться реакция, были взвешены бедствия приближающейся зимы, а некоторые более пылкие заглянули даже далее этой зимы и начали подумывать о том, удастся ли им когда-нибудь вывести корабль из его настоящего положения и выйти в глубокое море.

Фред Эллис также думал о своем отце и о препятствиях, которые теперь мешали отыскать его, и, теряя надежду, падал духом. Но бедный Фред, как и другие, сообразил наконец, что отчаяние не ведет ни к чему и что лучше быть мужчиной и смело смотреть в глаза трудностям и горю.

Но такова человеческая природа! Так трудно нам относиться к испытаниям с радостью, даже когда нам постоянно приходится встречаться с ними! Как бы мы были счастливы, если бы умели покоряться своей участи, не только потому, что она неизбежна, но и потому, что такова Божья воля.

Среди членов экипажа были все типы характеров, и обстоятельство, что все теперь обречены на годичное заключение в холодном поясе, приняли по-разному. Некоторые думали об этом серьезно; другие легко смотрели на это и смеялись, немногие ворчали и роптали на судьбу, но большая часть скоро смирилась со своим положением, а через неделю или две все забыли о прошедшем и будущем, предавшись заботам и увеселениям настоящего. Капитан Гай, однако, и его офицеры, а также некоторые более зрелые люди, к которым принадлежали Боззби и Питер Грим, с беспокойством заглядывали вперед, слишком хорошо зная предстоящие им опасности и испытания.

Правда, корабль был снабжен провизией более чем на год, но припасы большей частью были соленые; а Том Синглтон сказал бы им, если бы им самим не было хорошо известно, что без свежих припасов они едва ли смогут избегнуть скорбута[8]8
  Скорбут (нем. Skorbut) – заболевание, вызванное недостаточным поступлением в организм витамина С; то же, что цинга.


[Закрыть], этой ужасной болезни, сломившей столько крепких моряков, которых не могли сломить никакие опасности и труды. Правда, над кораблем кружились целые мириады птиц, которыми люди лакомились и от которых жирели с каждым днем; правда, что ружья Митэка и его компании снабжали корабль в изобилии мясом тюленей, моржей и полярных медведей, которое с удовольствием уплеталось экипажем, и в особенности собаками, разжиревшими до того, что они ходили по палубе, переваливаясь, что они делали, впрочем, редко, будучи страстными охотниками поспать. Но птицы, а может быть и звери, с наступлением зимы исчезнут из этих стран, и тогда экипаж останется без свежего мяса.

Кроме того, хотя «Дельфин» был снабжен всем необходимым для китоловной экспедиции и даже некоторыми предметами роскоши, но он недостаточно был снабжен тем, что необходимо для зимовки в арктическом поясе, – пищей и топливом. На борту было только небольшое количество каменного угля и, кроме незначительного количества запасного дерева, не было ничего такого, что могло бы заменить его, а между тем пустынные берега, у которых им суждено было зимовать, не могли снабдить их ни кусочком дерева. Еще на два или на три месяца они имели достаточно всего необходимого, а на остальное время у них были только, по выражению Грима, мужество да крепкие руки.

Когда сделалось очевидным, что приходится зимовать в заливе, который капитан назвал заливом Милосердия, все дальнейшие попытки к освобождению корабля были оставлены и начались приготовления к зимовке. Теперь-то обнаружились способности капитана Гая как командира. Он знал из долгого опыта и наблюдений, что для предотвращения деморализации необходимо поддерживать самую строгую дисциплину. В самом деле, это правило так всеобще в применении, что многие находят полезным предписывать себе строгие правила относительно распределения времени и занятий, чтобы господствовать над своими желаниями. Поэтому первым делом капитана было собрать весь экипаж и поговорить с ним на этот счет, для чего он выбрал утро первого воскресенья, когда экипаж соберется на молитву на кормовой палубе.

До сих пор мы еще не упоминали в нашем рассказе о воскресеньях, потому что в море, когда нужно было бороться со льдами, этот день ничем не отличался от других дней недели, за исключением остановки некоторых второстепенных работ и чтения молитв для тех, кому было угодно присутствовать при этом. Но так как необходимые занятия всегда преобладали, а чтение молитв занимало не больше получаса, то не было никакого заметного различия между воскресеньем и другими днями.

Пусть не подумает читатель, что мы легко смотрим на это различие. На деле оно было бесконечно велико, потому что все-таки напоминало великое правило, что день отдыха соблюдать должно и что в этот день преимущественно должно воздавать честь Создателю.

В воскресенье, а это был чрезвычайно светлый и тихий день, капитан Гай, прочитав, по обыкновению, часть обедни по обряду англиканской церкви, встал с места и серьезным, решительным тоном сказал:

– Господа, я считаю своим долгом сказать вам несколько слов относительно нашего настоящего положения и того, что предстоит нам в будущем. Я понимаю, что на мне лежит наибольшая ответственность в том, что я завел вас сюда, и я считаю своим священным долгом, – более чем в обыкновенном смысле этого слова, – сделать все возможное, чтобы вывести вас из этого ледяного заключения. Вам не хуже меня известно, что в настоящее время это невозможно и что мы вынуждены провести здесь зиму. Многим из вас известно, что значит провести здесь зиму, но большая часть из вас знает это только по слухам, а это почти то же, что не иметь об этом никакого понятия. До окончания зимы – я должен сказать вам откровенно – вам предстоят крайние усилия и терпение. Жизнь, которая вам предстоит, не ребяческая забава; но я уверяю вас, что в ней вы найдете много приятного и отрадного, если только захотите. Короче говоря, нет никакой возможности провести зиму на этом корабле удобно или даже безопасно без строжайшей дисциплины. Я сам прежде был в подобных обстоятельствах и потому знаю, что как только холод, голод, а может быть, и болезнь, станут угнетать вас (если Всемогущему угодно будет ниспослать их на нас), обязанности ваши покажутся вам утомительными и бесполезными и вы, может быть, станете возмущаться. Поэтому я прошу теперь, когда ваши умы свободны от всяких предубеждений, чтобы каждый из вас собственноручно подписал кодекс законов и письменное обещание, что каждый из вас будет подчиняться им и помогать мне поддерживать их силу наказаниями, даже смертной казнью, если это будет необходимо. Согласны вы на это, господа?

– Согласны, согласны! – закричали все в один голос с выражением полнейшей решимости, свидетельствовавшей, что капитан пользовался их полнейшим доверием, – обстоятельство чрезвычайно важное в таком критическом положении, в каком они оказались.

– В таком случае я прочту правила; их немного, но они достаточно важны.

«Первое. Всякое утро, перед завтраком, должно читать молитвы, если обстоятельства не сделают это невозможным».

Капитан положил бумагу и пристально посмотрел на экипаж.

– Господа, я никогда не чувствовал такой необходимости в благословении Всемогущего, как теперь, и я полагаю, что при настоящих обстоятельствах не только наш долг, но и наш собственный интерес требуют, чтобы мы начинали не только воскресенье, но и каждый день молитвой.

«Второе. Поддерживать караул и выполнять другие обыкновенные корабельные обязанности точно так же, как если б мы были в пристани».

«Третье. Офицеры должны быть настороже, как и до сих пор, если не будут отозваны к другому делу; должны вестись навигационные книги и производиться метеорологические и другие наблюдения, как обычно».

«Четвертое. Капитан будет иметь верховную и неограниченную власть, как и на море; но он, со своей стороны, обещает, если возникнет какое-нибудь особенное обстоятельство, от которого может зависеть безопасность экипажа или корабля, собирать совет из всего экипажа; мнение большинства будет иметь силу закона, но в таком случае меньшинство будет вправе, если пожелает, отделиться от большинства и взять свою долю из общего запаса провизии».

«Пятое. Ослушание должно быть наказано, согласно с решением совета, который будет собран специально для составления уголовного кодекса, который вступит в силу после одобрения всего экипажа».

Эти правила были подписаны всеми. Некоторые, не умевшие писать, поставили собственноручно кресты на конце страницы против своих фамилий, написанных капитаном в присутствии свидетелей. С этого времени, пока правила эти с изменением обстоятельств не сделались излишними, на корабле все шло хорошо и охотно исполнялось.

Глава Х

Начало зимы. – Митэк производит замечательное изменение в костюмах экипажа. – Собирание мха и работы на корабле. – Приготовление к зимовке

В августе наступил первый мороз и образовался на море молодой лед, но он стоял недолго, всего час или два; с приливом он поломался и растаял. Около десятого сентября молодой лед сплотил прошлогодние плавучие льдины, так что в скором времени лед стал неподвижно вокруг корабля. По берегам близлежащих скалистых островов образовались ледяные холмы, а бока утесов, вследствие повышения и понижения воды во время приливов и отливов, покрылись блестящими кристаллами. Все пернатое племя улетело в страны менее суровые, за исключением подорожника (snow-bird), маленькой белой птички величиной с воробья, которая позже всех покидает льдистый север. Поднялась страшная буря и запрудила море ледяными горами и полями, которые скоро были связаны морозом в одну сплошную массу. С исходом бури повалил такой снег, что когда моряки решились выбраться наружу, то нашли палубу, покрытую снегом выше колен; со стороны ветра сугроб был почти в уровень с перилами, все реи покрылись полосами снега, всякое отверстие, угол, дыра, трещина были им набиты.

Земля и море были одеты этим белым покрывалом; единственными темными предметами на ландшафте были скалы, слишком крутые для того, чтобы покрыться снегом, большой флагшток, возвышавшийся в виде башни, да свинцовые облака, тесно катившиеся по небу. Но скоро эти свинцовые облака уплыли, очистив голубое зимнее небо и светлое солнце.

Буря кончилась рано утром, а за завтраком, когда солнце боролось уже с последним облаком, капитан Гай сказал своим друзьям, сидевшим в каюте, вокруг стола:

– Сегодня, господа, нам нужно приняться за трудное дело.

– За трудное дело, капитан! – воскликнул Фред Эллис, только что пережевавший кусок твердого соленого мяса и не успевший еще отдохнуть после этого трудного дела. – Как же вы в таком случае называете то дело, которым мы были заняты последние несколько недель?

– Забавой, мой друг; до сих пор мы только забавлялись, чтобы приготовить руки к серьезному делу!.. В каком состоянии здоровье экипажа, доктор?

– Лучшего и желать не надо; но я боюсь, чтобы наша больница в скором времени не наполнилась, если вы захотите привести в исполнение вашу угрозу относительно трудной работы.

– Не бойтесь, – заметил младший лейтенант, – чем больше работаешь, тем лучше здоровье, это я знаю по опыту. Занятому человеку некогда болеть.

– В этом нет никакого сомнения, сэр, – сказал старший лейтенант, пережевывая огромный кусок свинины. – Для здоровья нет ничего лучше, чем труд.

– Против вас двое, доктор, – сказал капитан. – Значит, двое против двоих, потому что я совершенно соглашаюсь с Томом и с превосходной пословицей, которая гласит: «Работа без забавы сделает Джека глупым мальчиком».

Капитан покачал головой и сказал:

– Всего вреднее на корабле эти полупассажиры. Я думаю, Фред, взять вас в обучение и дать вам постоянную работу – полно баловаться.

Едва ли нужно говорить, что капитан шутил, потому что Фред обладал духом, не знавшим праздности, отдыхавшим разве за работой. Он мог делать почти все по образцу и ни минуты не оставался без дела. Если и случалось, что его руки не были заняты, то его голова работала, тщательно отыскивая, что бы начать делать.

– Итак, милостивые государи, подумаем, как распределить занятия. Сначала разгрузим корабль и сложим груз на небольшой островок, лежащий позади корабля, который для краткости будем называть Складочным островом. Поставьте там палатку, мистер Болтон, и обложите ее снегом. Надзор за разгрузкой можете поручить Питеру Гриму. Вы, мистер Сондерс, с отрядом людей прорубите через молодой лед канал между кораблем и этим островом. К счастью, ледяные поля оставили нам достаточно широкий промежуток, чтобы могли проходить наши меньшие шлюпки. Разгрузка не займет много времени. Поручите Боззби взять дюжину людей и отправиться за мхом. Нам нужно собрать большое количество топлива, а когда надвинется другая такая буря, трудно будет достать мха. Когда пойдете на палубу, пришлите ко мне Митэка: я хочу поговорить с ним о том, как бы устроить охоту, чтобы поискать в окружности дичи. Вы, доктор, хотите – присоединитесь к партии охотников, хотите – оставайтесь и приведите в порядок результаты исследований, которых в последнее время накопилось довольно много.

– Благодарю вас, капитан, – сказал Синглтон, – я принимаю последнюю обязанность тем охотнее, что я хочу тщательно изучить собранные мною экземпляры растений.

– А мне что же делать, капитан? – спросил Фред.

– Что вам угодно, мой милый.

– В таком случае я беру на себя надзор за Митэком; он может сделать какую-нибудь пакость, если не наблюдать за ним.

В эту минуту на палубе послышался громкий и продолжительный взрыв смеха и такой топот, как будто там танцевало множество народу.

Бывшие в каюте похватали шапки и побежали к компании; здесь они увидели сцену, которая объяснила им причину смеха и заставила их самих принять в нем участие. С первого взгляда показалось, как будто тридцать полярных медведей появились на корабле и плясали, торжествуя победу, перед пиром, который они собирались устроить себе из экипажа. Но после ближайшего рассмотрения оказалось, что это экипаж подвергся странной перемене и от души хохотал над смешным видом, какой он принял. Все с ног до головы были одеты в эскимосские костюмы и своей наружностью так близко походили на полярных медведей, как только могут на них походить люди.

Митэк был образцом и главным виновником этой перемены. В Уппернавике капитан Гай для продажи купил большое количество шкур, лисьих, оленьих, тюленьих и других, и положил их под спудом в трюме, нисколько не думая, что они ему пригодятся на что-нибудь во время путешествия. Митэк взошел на корабль одетый в тюленью шкуру, но когда сделалось холоднее, то он вытащил из своего узла, который взял с собой, наряд, сделанный из шкур арктических лисиц, из которых несколько было белых и несколько голубых. Этот наряд состоял из широкой куртки, несколько похожей на рубашку, к которой приделан был капюшон, и из короткого удлинения позади вроде хвоста. Сапоги были сделаны из белой медвежьей шкуры и оканчивались когтями этого животного, и были так длинны, что покрывали всю часть тела, не покрытую курткой, так что заменяли штаны. Рукавицы также были из шкур, и притом сшиты были так, что для четырех пальцев был один общий мешок, а для большого пальца отдельный. Шерсть на этом костюме была длинная, мягкая и обращенная наружу, так что, когда человек оденется в него и закутается капюшоном, покрывавшим почти все лицо, то делается очень похожим на медведя или на какого-нибудь другого зверя, когда он встанет на задние лапы. Митэк был короткий, жирный и здоровый малый от природы, но когда он одевался в свой зимний наряд, то становился таким круглым, коренастым, косматым и наивным существом, что нельзя было удержаться от смеха, взглянув на него. Поэтому, когда он в первый раз показался на палубе в своем новом костюме, все приветствовали его громким и продолжительным взрывом хохота. Но Митэк был такой же добродушный эскимос, как и все его соотечественники. Он присоединился к смеху и сделал два-три прыжка, чтобы показать, что он не прочь пошутить.

Когда корабль окончательно зазимовал и ртуть в термометре значительно упала, моряки увидели, что их обычные костюмы недостаточно защищают от холода, и капитану представился случай употребить на хорошее дело шкуры. Искусство моряков владеть иголкой для грубой работы вошло в пословицу. Митэк показал матросам, как взяться за дело; каждый принялся шить себе костюм, и не больше чем через неделю все были готовы. Сапоги, правда, удались не всем, и некоторые из менее искусных наделали удивительные наряды для ног; но все-таки им удалось сделать их по образцу. Наконец, когда все было кончено, весь экипаж появился на палубе в новых нарядах, как мы уже упомянули, прыгая по снегу, как медведи, к полнейшему собственному удовольствию и к величайшему восторгу Митэка, который в белых медведях увидел теперь своих братьев – так справедлива пословица, что «портной делает человека человеком».

– Ух как он тяжел, этот костюм! – сказал запыхавшись Мивинс, наплясавшись до изнеможения.

– Тяжел? – крикнул Боззби, который принял такой вид, что вы бы затруднились сказать, в длину ли он был больше или в ширину. – Ты говоришь, тяжел? Должно быть, духу в тебе мало, если ты говоришь, что он тяжел, потому что я чувствую себя в нем легким как пух.

– Я бы не желал когда-нибудь заснуть на перине из такого пуха, – сказал О’Рили и, подбежав к Грину, помощнику плотника, сунул ему в лицо горсть снега. Мороз сделал снег таким сыпким, что из него невозможно было лепить снежки, и потому матросы должны были довольствоваться тем, что залепляли друг другу глаза и уши горстями снега.

– Как ты смеешь обижать моего помощника! Вот тебе! – сказал Питер Грим, толкнув ирландца так, что тот повалился на палубу.

– Какие у тебя скверные замашки, – пробормотал О’Рили, поднимаясь, – отчего ты не задеваешь такого же великана, как сам?

– А потому, что такого нет, – заметил плотник, осклабляясь.

Он говорил правду. Его колоссальные размеры еще больше увеличивались его косматым нарядом, в котором он казался таким великаном, что из него вышло бы два порядочных человека. Но О’Рили был не таков, чтобы позволить безнаказанно толкнуть себя. Прячась за толпой смеющихся над шуткой Грима товарищей, он подкрался к нему сзади и, схватив за короткий хвост его куртки, повалил на палубу.

– Ага, ну теперь задайте ему хорошенько, ребята, – кричал О’Рили, прижимая к полу растянувшегося плотника и залепляя ему лицо и черную бороду снегом.

Несколько смельчаков вскочили на распростертого Грима и чуть было не растоптали его, пока он не успел подняться и приготовиться к битве; потом они рассыпались во все стороны, когда их жертва встала на ноги и дико погналась за ними. Наконец он схватил О’Рили за оба плеча и подбросил вверх с такой силой, что он, как Эймос Парр выражался после, перелетел бы через рейду. Но ирландца нелегко было победить. О’Рили выпрямился и поднял руки над головой, и толчок, который, по словам Парра, рассчитан был так, что должен был послать его на неудобную высоту, только стащил с него куртку, дав ему возможность захохотать в лицо своему огромному другу и убежать.

Тут капитан счел нужным вмешаться.

– Ну, ребята, пора окончить это, – закричал он. – Это ведь не утреннее занятие, не так ли? Я рад, что вижу вас в ваших новых костюмах, – прибавил он с улыбкой, – они очень удобны для суровых работ в снегу. Теперь нам много предстоит работать. Ступай со мной вниз, Митэк, мне нужно поговорить с тобой.

Когда капитан сошел в каюту, экипаж закончил свои забавы, и через десять минут все были заняты делом.

Боззби со своей партией первый снарядился в путь и отправился за мхом. Они пошли пешком, таща за собой сани, к долине красного снега, до которой было не больше двух миль от корабля. Собирать мох было ничуть не привлекательным занятием. Пока еще не наступила суровая зима, было сравнительно легко добывать мох из-под снега; но теперь торф, смешанный из ивы, вереска, трав и мха, нужно было рубить ломом и перетаскивать на корабль, как камень. Несмотря на это, однако, его было добыто столько, что можно было им устлать палубы и обложить бока корабля для защиты от холода. В это же время производилась и разгрузка корабля, а Фред в сопровождении Митэка, О’Рили и Джозефа Уэста отправился в охотничью экспедицию, взяв с собой сани, запряженные собаками.